К 95-летию высадки десанта на Кубань (1920 г.) мы впервые публикуем часть записок его участника, известного русского правоведа, общественного деятеля, публициста, музыканта, черниговского губернского тюремного инспектора Д. В. Краинского (см. о нем: Памяти Дмитрия Васильевича Краинского (23.10/5.11.1871-13.03.1935))
Свои записи Д.В. Краинский вел в соответствии с досоветской орфографией и по юлианскому календарю.
В нашем издании орфография приближена к современной.
Датировка, карта - автора.
Подготовка рукописи к публикации, деление материала на части - составителей (О.В. Григорьева, И.К. Корсаковой, А.Д. Каплина, С.В. Мущенко).
+ + +
Предисловие
15 августа 1920 года на Кубани при отступлении из станицы Гривенской мы были окружены большевиками. На горизонте появилась большевистская конница. Многие начали срывать с себя погоны. Сестры милосердия рвали на мелкие куски свои документы, которые подхватывались ветром и разносились по дороге. Сначала я не понял, что это значит; меня поразила масса бумажек, летавших по воздуху, но через минуту я сообразил к чему это делается и схватился за свои записки, которые были у меня в сумке. Не было сомнения, что минут через десять мы будем в руках большевиков. Прежде всего мне нужно было уничтожить тетрадку с записями членов Черниговской организации беженцев и я быстро разорвал на мелкие куски тетрадь.
Мне было жаль уничтожать свои записки. Я веду их с 1903 года беспрерывно. <...>
Доктор Любарский остановил меня за руку в тот момент, когда я вынимал из сумки вторую тетрадь. «Обождите», - сказал он. Батарея, которая шла на рысях нам навстречу, снялась с передков и открыла беглый огонь по надвигавшейся коннице. Было видно, как конница рассеивалась и поворачивала обратно. Доктор Любарский, сидевший рядом со мною на повозке, говорил мне, что он хотел было остановить меня, но не решился советовать в таком серьезном деле. Он жалел больше тетрадку с делами Черниговской организации, где были списки убитых и умерших черниговцев. Эти сведения мы собирали везде, где только были. Впоследствии мы рассчитывали сообщить эти сведения на Родину. <...>
Затруднение у меня только в одном. Нет тетради, нет и бумаги. Впрочем, я заведываю на пароходе «Ялта», стоящем на Константинопольском рейде в Мраморном море, перевязочным материалом и имею поэтому много оберточной бумаги. Буду писать на ней. Мы стоим в море десятые сутки и, Бог весть, когда и куда будем направлены.
11 ноября 1920 года
Мраморное море
Пароход «Ялта».
+ + +
Часть 1.
<Севастополь>
Едва доктор Любарский появился в Военно-полевом Санаторном Управлении как ему предложили место главного врача в спешно формируемом лазарете при 2-ой Кубанской казачьей дивизии. Любарский выставил мою кандидатуру на свободное место помощника заведывающего хозяйством этого лазарета. Дивизия эта на днях должна была выступить на фронт. Любарскому было предложено закончить формирование лазарета в три дня.
В управлении предполагали, что дивизия готовится к десанту, но куда именно - не говорили. Я подал дежурному генералу рапорт о том, что я получил уже назначение и явился в Военно-полевое Управление. Мы решили с парохода не сниматься, но так как «Моряк» отходил от мола, то мы перешли под навес тут же на пристани. Тут же мы устроились со своей канцелярией. Я был в своей сфере, канцелярская работа была мне хорошо знакома, и я расположился на бочках с карбидом. Все делалось спешно. Теперь уже открыто говорили, что мы готовились к десанту или в Одессу или на Кубань.
11-го июля я был назначен помощником заведывающего хозяйством Дивизионного лазарета 2-ой Кубанской дивизии. Когда мы представлялись начальству, и я докладывал Начальнику Военно-полевого Санитарного Управления Лукашевичу о своей прежней службе, он обратился к членам Комиссии и сказал: «вот какие люди идут к нам». Точно что-то пророческое было в моем назначении. Сегодня день именин моей дочери Ольги, и я получил назначение в армию, которая двинется вперед туда, где ждет меня моя дочь. Это совпадение служило мне предзнаменованием.
Моя дочь была большой патриоткой и доказывала в свое время, что каждый без исключения должен бросить все и идти в армию. Она идеализировала добровольцев и презирала тех, кто сидел дома и не шел к добровольцам. Я возражал ей тогда, говоря, что не все могут идти и как на примере указывал на себя. «Ну, ты другое дело!...» - отводила она разговор, но я знал, что она одобрила бы, если и я был бы в числе добровольцев. Теперь я осуществлял ее заветы. Если я погибну, она с гордостью скажет, что ее отец погиб добровольцем.
Доктор Любарский то же был очень доволен. Наше дело было святым делом, и мы решили наилучшим образом обставить наш лазарет. Мы перевезли на пристань имущество лазарета, которым снабдил нас американский Красный крест, и готовили его к погрузке. Мы жили и работали тут же на пристани. Работать было тяжело. По сравнению с Болгарией в Крыму было жарко и душно. Я спасался от жары купаньем два раза в день. Особенно было тяжело ходить обедать в Белостокские казармы за 3-4 версты от пристани.
Конечно, можно было бы устроиться иначе и обедать в городе, но столоваться за свой счет было немыслимо. Мы приводим здесь некоторые цены, так как в будущем это будет казаться невероятным:
Обед... 1200-2000 р.
Стакан чаю... 150 руб.
Стакан квасу... 100 р.
1 ф. сала... 2200 р.
1 ф. масла 3600 р.
1 дес. яиц 1600 р.
1 ф. ветчины 3600 р.
стак. молока 250 р.
1 ф. чаю 1200 р.
1 ф. пшена 325 р.
1 ф. кофе 4000 р.
1 ф. муки 150 р.
1 ф. рису 1250 р.
лист бумаги 75 р.
жел. ведро 6000 р.
карандаш 600 р.
1 ф. груш 750 р.
1 кусок сахару 150 р.
С нами жили на пристани под навесом полковник Николаенко и корнет Чесноков. Нам предстояло скоро расстаться. Они получили уже назначение в Керчь, а нам готовили пароход «Марию», который завтра будет грузиться и через день отойдет по назначению.
Последний вечер мы провели вместе и после купанья отправились на Приморский бульвар. Здесь было бесконечное количество военных и роскошно одетых дам. Все рестораны и столики в саду были заполнены нарядной толпой. Ничего не напоминало войны. Только прожекторы освещали своими широкими снопами всю бухту, указывая на военное положение. Кто были эти богато и элегантно одетые мужчины и дамы, имеющие возможность платить за одну порцию ужина по 5-6 тысяч руб. и пить вино стоимостью еще вдвое.
Становилось обидно, что в такое время люди жили для себя, а не для гибнущей Родины. В то время, когда люди шли на смерть голодными, плохо одетые, и исстрадавшиеся, эта нарядная, богатая толпа таких же русских людей жила в свое удовольствие. Становилось страшно за Россию.
Мы возвратились на пристань рано и еще долго беседовали лежа в темноте на пропитанных маслом досках портового навеса. Пароход «Мария» был уже подан, но публику еще на него не пускали. Полковник Николаенко доказывал, что десант готовится на Кубань, и что, если Екатеринодар будет взят, то осенью мы будем в Чернигове. В военных кругах упорно говорят, что вся Кубань объята восстаниями. Доктор Любарский хитро посмеивался и говорил: «Вот увидите, мы повернем на Одессу».
14 июля рано утром мы простились полные надежд и в хорошем настроении, давши взаимно слово разыскать друг друга в Киеве. Я успел утром скупаться, а затем целый день был занят погрузкой имущества лазарета на пароход. Г-н Португалов (известный в литературе специалист по морскому делу), назначенный заведывающим хозяйством лазарета, узнав, что наша дивизия готовится к десанту, отказался от этой должности, и я вступил в исправление его обязанностей. Доктор Любарский сделал представление о назначении меня на место Португалова, но назначением не успело состояться, так как на следующий день мы уже оставили Севастополь.
Первый раз за все это время я попал в обстановку культурной жизни. Первый раз за девять месяцев мне пришлось спать на мягком диване и сидеть за столом. Пароход «Мария» был хорошо оборудованным пассажирским пароходом и был в полной исправности. На пароход грузился штаб дивизии, все санитарные учреждения во главе с Начальником санитарной части профессором Кожином и штаб всего отряда, который именовался «отрядом войск особого назначения».
Во главе отряда стал генерал Улогай, для которого была отведена отдельная каюта. Как-то странно было мне попасть в эти культурные условия жизни, в интеллигентную среду людей культурных и образованных. В нашем лазарете было пять врачей, шесть сестер милосердия, 12 фельдшеров и я, как заведывающий хозяйством. Атмосфера была чисто военная, но не та, в которой я вращался все это время.
Это было то, что напоминало прежнее время. На «Марии» был весь генералитет. К сожалению, мы с Любарским были одеты хуже других, но, видимо, публика отлично учитывала наше положение. Мы обедали за общим столом и, как погрузившиеся одни из первых, заняли в кают-компании лучшие места на диване, которые остались за нами. Для меня этот комфорт был истинным наслаждением. Я имел чистое белье, и ежедневно купался в море. На ночь я раздевался и лежал на чистом диване. Если принять во внимание и другие удобства, то станет понятным, как мы были довольны.
Не так давно на пароходе «Моряк» нам приходилось стоять в очереди вместе с женщинами возле сколоченных из досок уборных «на четыре очка» и оправляться в ужасной грязи, вынося из клозета на сапогах грязь по всему пароходу. Мне как-то пришлось стоять шестнадцатым, выжидая своей очереди, а затем сидеть рядом с солдатом, который чуть не обрызгал меня, страдая расстройством желудка. Мне противно вспоминать все эти очереди за хлебом, за обедом, за кипятком, в уборную, в умывальник и т. д.
Жизнь вечно в толпе и в очереди была невыносима, и потому обстановка на пароходе «Мария» мне казалась земным раем. Мы умывались в мраморном умывальнике и чистили зубы теплой водой. Как мы ни опустились за эти девять месяцев наших скитаний, все наши культурные привычки сказались тотчас, как только мы попали в соответствующую обстановку. Мы достали даже здесь русские книги, и это доставляло после долгого перерыва в чтении громадное удовольствие.
Вечером накануне отъезда я вновь был у Начальника Главного Тюремного Управления М.И. Рябинина. Матвей Иванович обязательно хотел иметь меня своим сотрудником и хотел возложить на меня заведывание Симферопольской колонией для несовершеннолетних преступников, но он не отговаривал меня и только высказывался в этом смысле, что десантные операции всегда связаны с риском.
