Весь март длился пост: по-разному же бывает, когда поздняя Пасха, как в позапрошлом году, тогда в середине марта масленица.
У меня с осени была заготовлена большущая тыква, разрезала в начале поста - она внутри ярко-оранжевая оказалась и сладкая, с тоненькой кожурой, волшебная просто. В карету не превратилась, но почти на весь пост хватило её в качестве витаминной добавки, немножко не доела даже - скисли остатки.
Постилась я с месяц по всем правилам, без масла, но потом изнемогла, стали что-то заплетаться ноги, и йодомарин с витамином С не помог, может, схватила вирус. Витамин С у меня в пакетиках по грамму, и я, бывает, по несколько грамм пью, но тут пришлось начать употреблять по будням масло, в начале зимы с перепугу я целую канистру купила рапсового масла, в лампадке хорошо оно горит.
Когда в «Покаянии» я воспоминания лагерников редактировала, то усвоила чётко, что главное - не допустить нехватки витамина С. Некоторые бывалые лагерники что делали: по весне еловые свежие побеги ели, и зимой кипятили иголки, пили отвар, ну и прочие иные зелёные хитрости применяли, поскольку цинга с пеллагрой - страшное дело. Крапива зело полезна. Но сейгод зима без снега была, сухо, разлива нет и зелень не очень лезет пока.
Первого апреля был день птиц, я выглянула в окно: аистиное гнездо пустое было. А второго рано утром пошла перед работой гулять с Тишкой к Днепру - и вот он, мой голубчик, ходит одинокий аист по травке. Но почему-то и впрямь один, и в гнезде один сидит теперь. А по дороге на работу в тот же день из окна поезда видела ещё цаплю и трёх аистов.
Лебеди раньше ещё прилетели, в конце марта, на пересыхающем пруду в Красном Береге целая стая плавает. Раньше всех, конечно, грачи, потом, по-моему, чайки, потом скворцы. Это из тех, кого различаю, некоторых птиц не знаю.
Чудо какое - когда возвращаются птицы. На севере в городе совсем не было это заметно. Несколько дней отменяли пригородные поезда, и я возвращалась домой в город на школьном автобусе, петлявшем между деревнями. Сидела впереди, рядом с водителем, насмотрелась на поля, перелески и небесную лазурь.
Облака быстро бегут, ветер, солнце в просветы столбами светит, голые ещё берёзы светятся. Красота неописуемая. Вредный водитель не захотел у вербы остановиться, пришлось потом в городе поехать на велосипеде искать вербу к Днепру в парк, с Рождества там не была.
Хорошо, вместе со мной пришла за вербой супружеская пара, муж спрыгнул с мостика через протоку и залез на дерево, а то с мостика не достать было, обломали уже все близкие ветки. И на Вербное воскресение в церкви море верб, украшенных яркими искуственными цветами и ленточками, колышется над людьми.
Все не помещаются в церкви, и батюшки ходят по церковному двору, освящают вербы. На севере за вербами приходилось по сугробам лазить, а тут уже всегда весна на Вербное.
Пасхальной ночью пришла в церковь как раз, когда выносили Плащаницу и запели «Волною морскою». Днём, когда освящали на церковном дворе снеди, была теплынь, а ночью холодно, звёздочки мерцают далеко-далеко. Настоятель сначала прочитал огласительное слово Златоуста «приидите постящиеся и непостящиеся», а потом вышел и сказал, чтоб стояли на исповедь лишь те, кто весь пост постился, кое-кто вышел из очереди.
Но всё равно много было причастников. И ещё больше тех, кто не успел накануне освятить снеди, с корзинками. Улицу у церкви с двух сторон перегородили длинными грузовиками, милиция со Скорой приехали, и за грузовиками с обеих сторон далеко заставлена была дорога машинами.
Впервые на Пасху с четверть века назад была я на севере на службе в деревенской церкви. Вот там тогда поначалу очень много было пьяных на службе, но постепенно разошлись, к концу службы совсем немного осталось людей. А здесь милиция со Скорой кажутся лишними, и так вполне чинно и благопристойно всё проходит.
Когда освящала снеди, мужичок какой-то в лёгком подпитии уже стал просить «на булку» денег, но я не взяла в корзинку наличные, лежала только в чехле от мобильника банковская карта, о чём я ему с сожалением и сообщила, он тут же отстал - вот и все «инциденты».
В начале апреля белорусский президент издал новый закон, о тунеядстве. Кто не работает, должен по итогам года заплатить налог в казну, 3,6 миллионов белорусских рублей, чтоб не платить, 183 дня надо отработать в том числе и постоянно проживающим иностранным гражданам. Столько же (183 дня) надо и проводить в год в Беларуси, чтоб вид на жительство получить. Женщинам с детьми до 7 лет или если трое несовершеннолетних, можно не платить этот налог.
Водитель школьного автобуса всю дорогу ругал белорусского Президента, рассказывал, что ездил прошлым летом под Одессу отдыхать, к белорусам на украинской таможне не особо придираются, хотя не прочь и с белорусов хапнуть, ему пришлось дать взятку, чтоб не платить штраф на канистру с бензином, нельзя провозить. Хвалил Путина за то, что не зажимает предпринимателей, говорил:
- Вот нам бы такого.
И что войну на Украине Лукашенко развязал, он (водитель) своими ушами слышал, как после Крыма Лукашенко говорил Турчинову, что надо за свою землю воевать, а не так, как в Крыму - бросили и ушли.
Я впервые такую версию услышала, даже не нашлась, что сказать. На Страстной читала в жж у Дуни Шереметьевой про Первомайск, ребятишек в подвалах, стариках брошенных детьми, женщин из общественных столовых и интерната для детей-инвалидов в Краснодоне, на которых всё держится.
По-моему и у нас всё держится на женщинах. И насколько тут поможет президентский налог на тунеядство - трудно сказать. Вспоминала сегодня старика-старовера своего знакомого, Корнилия Ефремовича из Медвежки, ближайшей к исчезнувшему Пустозерску деревни. Сухонький такой, росточка небольшого. Воевал геройски, детишек было много, а как вырастил всех и овдовел - стал книгочеем и от пенсии отказался по идейным соображениям, кормился хозяйством и рыбачил на Печоре.
Не знаю, сейчас есть ещё где на свете такие. Я вот больше не встречала. Мужики-то хозяйственные есть ещё ближе к земле, но какие-то не такие, вот именно приземлённые: поработать, порыбачить, выпить-закусить. Златоустом не зачитываются.
И кто их разберёт, что у них там в душе.
А про Корнилия Ефремовича ещё и потому вспомнила, что слушала старые пасхальные записи «Орфоса», и там они 135-й псалом распевают:
Хвалите имя Господне, аллилуйя!
Яко в век милость Его, аллилуйя!
Сотворшему небеса разумом, аллилуйя!
Яко в век милость Его, аллилуйя!..
Сотворшему светила велия Единому,
Яко в век милость Его, аллилуйя!
Солнце во область дне, аллилуйя!
Яко в век милость Его, аллилуйя!
Луну и звезды во область нощи, аллилуйя!
Яко в век милость Его, аллилуйя!..
И так далее, кое-что подсократили они, кое-что добавили, и я вспомнила, как на кассетный магнитофон записывала в исполнении Корнилия Ефремовича этот псалом. Лежит до сих пор, наверное, в университетском архиве плёнка. Долго уговаривала его, уговорила, хотя сразу ни в какую не соглашался, говорил, что даже поссорился с другом, который на «матефон» согласился петь из предыдущей экспедиции кому-то...
И вот теперь послушала запись «Орфоса» - и нейдёт она из ума.
Дивны дела Твои, Господи, всё Премудростию сотворил еси.
Ой, первый весенний гром гремит!
Ветер качает под окном голые берёзы.
Иногда доносится из церкви колокольный
звон.
Христос воскрес!
Дописываю на Радуницу, Пасху мёртвых. Бабушка говорила:
- На Радуницу утром плачут, днём пашут, вечером пляшут.
Перенесли рабочий день с понедельника на следующую за ним субботу, и у нас сейгод на Радуницу четыре выходных. Больше такого не будет, 1 мая - пятница, три выходных, а 9-е и вовсе суббота, в Беларуси лишний выходной в таких случаях не дают.
Весенние «дзяды» всегда у славян были: и до христианства, и при советской власти, сейчас в Беларуси это второй - после Рождества - государственный религиозный праздник, выходной то бишь день. Осенние «дзяды» - Димитровская суббота - меньше народу собирают и в церкви, и на кладбищах. А на Радуницу все поминают своих «дзядов», прибирают после зимы могилки (бабушка говорила «мОгилки»), вешают на кресты рушники да веночки.
Живых цветов на могилах мало бывает даже когда поздняя Пасха, а уж когда ранняя - совсем мало, сегодня в одном месте только на старом кладбище видела я в банке живые тюльпаны. Холодно, крапива и та ещё не лезет, одуванчики только кое-где ещё зацвели у самой земли. Посмотрела, кому принесли живые тюльпаны: погибшей в войну молодой женщине.
Я в этой части кладбища оказалась на могиле Алексея Панина, царского ещё доктора, в войну он спасал детей от концлагеря тем, что липовые справки про заразные болезни им давал, их же для забора крови туда свозили. И партизанам лекарствами помогал, и хотя работал под немцами - наши его не тронули, когда освободили город. Потомков его в городе не осталось, но могила его под присмотром, кто смотрит - не знаю.
При мне никого не было. А вокруг его могилы - детские могилки без оградок, холмики почти расплылись, и чтобы совсем не потерялись, кто-то воткнул в каждый холмик по несколько самодельных искусственных ярких цветиков, не поняла, из чего сделанных, но видно, что самодельных. Что за детки и чья рука украсила их затерянные могилки? Ох, недаром элегии именно на кладбИщах сочинялись...
На этом старом довоенном ещё кладбище у меня прадед, два брата и две сестры бабушкины, один ребёнок её, младенцем умерший до войны, ещё родственники. И к подпольщикам расстрелянным хожу я на могилу. Монумент побелили в Радунице власти, а цветы - мои первыми были. Но я сразу из церкви пошла, может, за день принесёт ещё кто-нибудь.
В церкви народу было - не протолкнуться, посреди сдвинуты столы с горой куличей и булок, красных яиц и конфет. Я вспомнила про дядьку, просившего у меня на Пасху «на булку» и взяла для него кулич, но его не было, другие нищие стояли у ворот.
В прошлом году я на велосипеде поехала на дальнее кладбище к бабушкам своим. Потому что в позапрошлом году поняла, что на Радуницу с Тишкой лучше в автобусах не ездить, народу много, все навеселе уже, а он пьяных не любит. Стал к нему цепляться один - Тишка тоже не смолчал, в итоге пришлось нам сойти и тащиться домой по жаре, ребёнок ныл, да и я еле дотащилась.
А в этом году холодно, с утра летели даже сначала мелкие снежинки, а потом крупные белые хлопья. Таяли чуть коснувшись земли, солнце выглядывало из-за туч. И мы с Тишкой пешком пошли, у велосипеда колесо спущено. Я подумала:
- Это как крестный ход будет.
На дальнем кладбище народу было больше, чем на старом городском, оно хоть тоже закрыто уже (и до совсем нового пешком уже точно не дойти), но недавно ещё хоронили, свежа память. Я обошла свои могилы. У бабушкиных всплакнула, хоть и Радуница, но прочла затёртую надпись на памятнике рядом с ними похороненного младшего мамино брата: «...на всю оставшуюся жизнь,» - и вспомнила эту песню дальше: «нам хватит горя и печали, где все, кого мы потеряли - на всю оставшуюся жизнь».
Там рядом цыганский посёлок, и цыгане всегда на Радуницу пируют на могилах: большие столы ломятся от еды и вина, сидят до вечера, цыганята бегают, веселятся. Я брала с собой Псалтирь, хотела почитать семнадцатую кафизму рядом с бабушками, но не смогла, шумели цыгане. Не люблю их. За то, что собак своих не кормят.
Одна тощая, цыганская, наверное, собака, ходила за нами с Тишкой, и я, подумав, раскрошила ей яйцо с нашей могилки. Сколько не говорю родне своей, что не надо освящённые яйца на могилах оставлять, собаки же съедят, всё равно оставляют. Ну так лучше самой отдать.
Подняла глаза вверх: на голой старой берёзе щебечут нарядные птички - чёрная шапочка, розовая грудка. И так высоко, до самого неба, тянется эта берёза, и там над ней - небесный свод, твердь.
Когда прибиралась на могилах - поколола руки волчцами и терниями. И думала об этом: на земле волчцы и тернии, а наверху - лазурный небесный свод. Что такое рай? Это когда всё плохое УЖЕ случилось, и не нужно со страхом ожидать войны, болезней, голода - смерти, одним словом. Особенно детей.
Я раньше спрашивала у старух, схоронивших детей:
- Как можно было это пережить?
Мне непонятно было, казалось - я бы не пережила. А потом погиб мой брат, и я увидела, как это бывает. Сначала правда кажется, что кончилась жизнь, а потом далеко не сразу, но становится легче, особенно когда полежишь на могилке. Или сходишь пешком туда и обратно на кладбище, далеко, устанешь. И становится как-то всё равно.
Когда и это не помогает, можно просто пойти «по Руси», однажды я пошла пешком далеко за город в сельский храм, сейчас бы не дошла, а тогда больше было сил, за день дошла ко Всенощной как раз, километров 40. И полегчало.
Бабушка-то права была, чтобы плач в пляс перешёл, в серединке попахать нужно. Но где же мне пахать, кто нынче пашет - трактора только...
Правда, на школьном субботнике перед Радуницей я узнала, что в школе есть конь, Юрчик. Пошла в сарай за граблями - и надо же! Его «сдают в аренду» местным жителям огороды вспахать, но занимается этим школьный сторож, и я ещё не настолько с ним подружилась, чтоб примазываться.
Субботник общий был, Президент, видела, поликлинику строил, министры деревья сажали. Ну а мы в школе просто убирали территорию, сгребали палые листья. Может, и не надо их все убирать, надо что-то и оставлять, чтоб не обеднять вконец почву, но тогда долго не растёт травка.
Сухую траву палят по весне всегда или сама она загорается от брошенных спичек или сигарет, но сей год что-то особое: снега не было, сухо, и столько уже было пожаров, есть погибшие. Хоть бы сырое было лето!
Обычно мне жалко бывает аистов, что холодно им ночью, да и днём, когда холодно, а тут подумала: пусть уж лучше пух какой-нибудь у них нарастёт, но погода сырая и холодная держится, а то ведь не миновать пожаров.
Что нас ждёт впереди, Господи? Тишина, птичье щебетание, ветер налетает порывами и колышет голые ветви. К вечеру уже дело, но никто не пляшет. Из моих деревенских подопечных после Пасхи ещё несколько в запой ушли, одну мамашу уже уволили за это с работы, прячется где-то, домой глаз не кажет, завтра нужно будет решать, что делать. Но там хоть папа был трезвый после Пасхи.
Когда мама в запое плохо, и когда папа - тоже, без мамы в доме разоренье, папы буянят пьяные, а уж когда на пару... Приходится забирать в приют детей...
Завтра видно будет. А сегодня Радуница ещё...
Христос у Марфы и Марии - это из Марфо-Мариинской обители роспись Нестерова, по колориту - точь-в-точь наша нынешняя весна.
