На исходе минувшего лета снова навестил родное Таскино, что на самом юге Красноярья, под Саянами. И, конечно, сходил на сельское кладбище. На нашенское, староверское, где похоронены мои родители и сёстры, оставившие этот бренный мир. Кладбищенская роща встретила, как обычно, той по-особому глубокой и отстранённой тишиной, которую не нарушают, а вроде даже подчёркивают птичий посвист и шорох ветра в макушках деревьев, треск хворостинок под ногами и звон комаров над головой. Роща - сплошь берёзовая (подсаженные вербы, рябинки у иных могилок не в счёт), вековая, но почти без подлеска, лишь с печальной порослью осьмиконечных крестов. Берёзы прямые, одна к одной, изголуба-белые, точно облитые извёсткой, уходящие в самое небо световыми столбами...
И вот когда погружался я в белоствольную колоннаду, то поймал себя на том, что повторяю в уме светло-печальные строки поэта-иеромонаха Романа, которые, слившись с органичной мелодией, стали ныне известным романсом: «За родником белый храм, кладбище старое. Этот забытый край Русь нам оставила...» Никакого храма передо мною не было, но всё же он незримо присутствовал здесь. В молчаливом хоре, в тихом молитвенном стоянии белесых берёз, в лазурных просветах меж ними. И невольно подумалось, что особая любовь русских людей к берёзам, тоже нередко называемым русскими, должно быть, как-то внутренне связана с нашим поклонением православным, преимущественно белым, церквям и часовенкам с их колокольнями и куполами. Берёзы ведь явно похожи на них - и своей белизной, словно бы свидетельствующей об их природной чистоте и непорочности, и устремлённостью в горние выси, и, летом, зеленью округлых крон, напоминающих шатровые церковные покрытия, а осенью, «в багрец и золото одетые», - позлащённые купола. Не говорю уж о берёзах зимних, заснежённых, заиндевелых, и о ранневесенних, будто светящихся изнутри...
Возможно, именно этим объясняется неизменно возвышенный, почти молитвенный настрой, с которым испокон обращаются к берёзам наши поэты. Примеров тому не занимать. Любой навскидку приведёт их дюжину: от, положим, лермонтовской «средь жёлтой нивы четы белеющих берёз» до есенинской «страны берёзового ситца» или до рубцовского радостного признания: «Русь моя, люблю твои берёзы!» и скорбного пророчества: «Я умру, когда трещат берёзы...»
Да и не обязательно взывать к именам великих и выдающихся. У каждого самого скромного стихотворца, русского сердцем, найдутся за душою строки с поклоном нашей берёзе. Есть они, конечно, и у автора этих заметок. Вот хотя бы такие:
Брошу всё и уйду на заре
В лес тишайший, седой от мороза,
И под тоненький звон снегирей
Помолюсь белокорым березам.
А кого еще боготворить,
На кого возлагать нам надежды?
Если начистоту говорить,
Лишь они нынче в белых одеждах.
Помолюсь за собратьев своих,
Что попали в объятия бесов,
И помимо стяжанья у них
Не осталось других интересов.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
И за всю оскудевшую Русь,
За бездольных ее ребятишек
Помолюсь, ибо очень боюсь -
Не видать им ни книжек, ни пышек.
Да минует их рабский хомут,
Да минуют сиротские слезы...
Помолюсь - и берёзы поймут,
И помогут святые березы...
Или давние-давние, из юношеских тетрадей:
Качаясь, к берегу причалил
Мой дощаник.
Пришёл тревожный и печальный
Час прощанья.
Прощайте, милые берёзы,
В далях синих
Пусть ваши светятся берёсты
Негасимо.
Горят столбы дневного света,
Так прозрачны,
Вдоль троп, где я бродил всё лето,
Ждал удачи.
Мне ничего не надо боле
В мире этом -
Свети, берёза, в русском поле
Вечным светом.
К месту будет сказать, что как раз на том деревенском кладбище, у материнской могилы, во мне сложились «опорные» строки из самого свежего «берёзового» стихотворения: «Чёрный крест, домокованый, грубый, и берёза - как свет в небеса...» Думается, они были исподволь навеяны образом храма, непременно всплывающим в православном сознании возле родных пепелищ. И цепочка ассоциаций здесь вполне понятна: подобно белым берёзам, как уже замечено, светлые церкви наши устремлены в горнюю синеву, в иные пределы своими колокольнями и маковками, впрямь «как свет в небеса»...
И вполне правомерно предположить, что именно с «подачи» поэтов разных времён и рангов берёза стала, по сути, символом нашей России.
Хотя вообще-то, если заглянуть в глубь отечественной истории, исконным знаком Руси выступал скорее дуб. Отчасти потому, что был он весьма распространённым «древом» на русском пространстве и типичным для его пейзажа, но главным образом потому, что наиболее точно отражал характер, (менталитет, говоря по-нынешнему) русского человека, известного своей крепостью, «остойчивостью», укоренённостью в отчей земле и редким сочетанием вольности с долготерпением. Предки наши поклонялись верховному богу Перуну и земному воплощению его - дубу. И не случайно именно дуб из древесного семейства избрал мудрый Пушкин в магическом зачине своей поэмы, полной отголосков русской старины: «У лукоморья дуб зелёный....» А сколько поныне живёт в народе песен, загадок, пословиц и поговорок, замешанных на дубах и дубравах! Не перечесть. «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться...», «ела, ела дуб, дуб, поломала зуб, зуб», «держись за дубок, дубок в землю глубок», «и мал дуб, да здоров», «черепком напьюсь, дубиной отобьюсь»...и т.д. до бесконечности.
Возвышение берёзы над дубом началось, надо полагать, с крещения Руси, ставшей, после утверждения в ней неповреждённой веры христианской в ипостаси своеобычного Русского Православия, «уделом Богоматери»; с появления на её просторах тысяч церквей, белых, «космостремительных», «берёзообразных», наподобие знаменитой церкви Покрова на Нерли. Ну, и, конечно, со всеобщего упования народного на то, что Русь Православная находится под особом покровительством (покровом) Пресвятой Девы Марии. В ней воплощённое женское, материнское начало просвечивает не только в образе самой России-Матушки, но и в облике нашей кудрявой берёзки, в её белых, пречистых одеждах, в её изяществе и женственности, в мягкости, незлобливости, но и твёрдости, верности её нрава, к примеру, запечатлённого в пословице: «Берёза не угроза, где стоит, там и шумит»...
Ну, а ежели опуститься с поднебесных высот на грешную землю, шагнуть из бытия в житейский быт и обиход, то, оглянувшись, нельзя не заметить, что народ давно нашёл разрешение «противоречий» между берёзою и дубом - во взаимной дополняемости и «гармонизации» их лучших качеств. Скажем, в типичной русской избе двери, пол, матица, которым требовалась особая крепость и плотность, обычно были дубовыми, а, положим, гибкий очеп (жердинка под потолком, на конце которой подвешивалась детская зыбка) - чаще берёзовым. Как и черенки разных хозяйкиных «помощников» при русской печи - ухватов, лопат, сковородников. Как и - дрова наилучшие, под чудесной белой берёстой, легко загорающие и жарко пылающие с голубыми струйками дыма, что так тонко и приятно отдают камфарой и скипидаром. Ну, а, допустим, любителям попариться в русской баньке доподлинно известно, что самые превосходные веники, дарующие здоровье, очищение и просветление, - берёзовые и дубовые.
И даже здесь видится некое внутреннее единение двух знаковых деревьев нашей Руси, сочетающих свет духовный с крепостью телесною. Хотя родовая, исходная суть остаётся при них...
А. кстати, знаете ли вы, как в былые времена отвечали свахам о результате «торга»? В случае согласия: «Берёза!», в случае отказа: «Дуб»...
