Десять Наталий

Вчера уже поздно вечером я увидела на канале "Царьград" интервью игумена Дамаскина (Орловского) и стала смотреть. Его труды по новомученикам и исповедникам давно я знаю, несколько томов есть у меня дома.

О. Дамаскина в интервью ответил на вопросы "Царьграда", почему так мало известны и почитаются в церкви новомученики и исповедники, "прославлены и забыты". Это уже не первый год в память новомучеников возникает этот вопрос, несколько лет уже.

Ответ был такой: невозможно же принудить обращаться за помощью одну личность к другой, отношения между молящимся и тем, к кому он обращается - это отношения двух личностей. Когда говорят, что в церкви более почитаются древние святые, это не ответ на вопрос, да, в любом храме больше икон "старых" святых, но при этом далеко не каждый человек знает даже житие своего святого, имя которого носит. Что уж о прочем говорить.

И ещё одна очень важная сторона почитания святых, о которой я сама много думала. Древние жития, составленные на греческом или на латыни, потом переведённые на славянский, потом на русский язык, составленные по агиографическому канону - очень отличаются от тех жизнеописаний, которые составлял о. Дамаскин  по материалам следственных дел и воспоминаниям.

Одно дело - тот же свт. Димитрий Ростовский, который ничтоже сумняшеся не только Макарьевские (русские XVI века) Четьи-Минеи переписывал, но и латинские источники. Это была обычная практика древнерусского агиографа: простой писец мог буква в букву переписать предшествующую рукопись, разве что ошибок наделать, более грамотный и начитанный - уже кое-что изменять и редактировать в соответствии со своими вкусами и представлениями (стилистически или по существу), но и тот и другой жили в таком общем семантическом поле, которого сейчас нет.

Ну вот не знаю, как выразиться. Они как дети всему верили, даже святитель Димитрий. Его Четьи-Минеи - это крайняя точка того мира. Потом уже пошли учёные немцы, Татищев и сравнительная текстология, началось Новое время.

Я не раз уже писала, какой вывод сделала, множество древнерусских житий прочитав в рукописях. Самая достоверная часть в любом житии - это посмертные чудеса. Поскольку они необходимы были для канонизации и записывались по горячим следам с документальными подробностями. Само же жизнеописание по мере редактирования начального текста могло становиться всё более абстрактным и каноническим, отдаляться от непосредственности первоначальных записок о святом, сделанных его учениками или прочими "самовидцами" (свидетелями).

И конечный результат, особенно когда в дело включались уже типографии и цензура, бывал такой же, как в иконном деле. Вот есть фотография этого святого, вот портрет с этой фотографии, вот икона с портрета (фотографии), а на конечном этапе - напечатанные в типографии определённым тиражом бумажные "иконки".

У меня есть купленная сразу после прославления новомучеников такая бумажная икона. В центре - действительно, та икона, с которой прославляли новомучеников на Соборе 2000-го года, там есть средник с предстоящими Господу святыми и клейма по бокам с житийными сценами, точнее, не с житийными, а с расстрельными и прочих убийств. А вокруг иконы ещё один ряд "клейм", то есть попросту фотографические портреты святых: царственных страстотерпцев и убиенных святителей.

Я с благоговением отношусь к этой бумажной иконе, вставила её в застеклённую рамку, и именно добавление фотографий, родные и милые живые лица, делают её особенно дорогой.

Но вернусь к интервью о. Дамаскина. В нём он сказал о том, что стилизованные жития древних святых, часто похожие на роман, с длинными диалогами и прочими сочинёнными сценами, могут быть назидательны и тем полезны. Но по отношению к новомученикам такое невозможно, вымысел совершенно неуместен, все документы целы, и нужно им следовать. Я мысленно с ним соглашалась и благодарила за то, что так ясно и чётко расставил он всё по местам.

Назидательной может быть и совершенно вымышленная история, и в том же Прологе есть истории, о которых вот так с кондачка не скажешь - есть под ними какое-то реальное основание или нет. Да и Жития такие есть, хрестоматийный пример: переводное Евстафия Плакиды или древнерусское Петра и Февронии. Когда в основе сюжета ну явная сказка. А святые-то реальные, вот их мощи. И нужно большую текстологическую и историческую работу проделать, чтоб разобраться.

Про себя я просто скажу: когда ещё некрещёной читала я в курсе древнерусской литературы в университете Киево-Печерский патерик, а там, помимо прочих чудес, описано, как подымались на воздух монастырские церкви - я ни на секунду не озадачилась вопросом, было ли это на самом деле. Раз написано - значит, было. Если бы я по-другому это восприняла, мне кажется, я бы и в семинар по древнерусской не записалась, и агиографией не занялась. 

Не буду здесь расуждать о том, насколько вообще люди внушаемы и доверчивы к печатному слову. Скажу только, что за тридцать с лишним лет, прошедших с первого чтения патериков с житиями, я, конечно, изменилась, и самое большое изменение во мне было связано не с воцерковлением как таковым, а именно с узнаванием судеб новомучеников и исповедников.

Зверски расстрелянных, растерзанных, распятых, сброшенных в шахты, утопленных в нечистотах. Помню, в первое же (для меня) празднование их памяти в феврале 1993-го года (весной предыдущего года я стала причащаться) - я поняла, что это совершенно особенный день, великий праздник, и всегда так чувствовала. Но при этом по традиции отмечала свои именины 8 сентября в день памяти мученицы Наталии Никодимийской.

А вчера после слов о. Дамаскина, что даже житие своего святого не все знают, мне впервые захотелось про всех новомучениц Наталий прочитать. И вот что я узнала. Их было 9. Наталия Карих, Наталия Сивакова, Наталия Копытина, Наталия Ульянова, Наталия Бакланова, Наталия Козлова,Наталия Сундукова, Наталия Сипуянова, Наталия Васильева. Семеро расстреляны, две погибли в лагерях.

Две послушницы Новодевичьего монастыря, остальные мирянки. Общее место жизнеописания "родилась в деревне (селе) такого-то уезда", хотя есть и две горожанки. У меня пока не укладываются в голове все судьбы, одна поразила: Натальи Ивановны Козловой из Рязанской губернии, 1895-го года рождения, которой на момент расстрела было 42 года, мужа её убили за год до этого, и дома при аресте в деревне Чурики, где была она старостой Богоявленской церкви, она оставила четверых деток (всего было 8, но в 1937-м были живы четверо) одних, успела только сунуть в ручку дочке и велеть припрятать, чтоб не нашли, "толстую книгу", как вспоминала потом дочь - Библию.

Думала, наверное, что пожалеют, подержат, допросят и отпустят к детям. Нет, не пожалели, расстреляли 14 сентября 1937 года. Другую Наталью - 22 марта расстреляли, на память сорока мучеников севастийских. Ещё одну 31 марта. И ещё одну 11 января. А ещё у пятерых общий день поминовения - в соборе новомучеников и исповедников, как и у этих четверых, у кого известна дата расстрела.

Вот ведь что, оказывается. 8 сентября - память только одной Наталии, мученицы Никодимийской. А 8 февраля (сейгод) - память девятерых русских мучениц Наталий. На фотографии - Наталья Ивановна Козлова. На бабушку мою похожа, просто русское круглое открытое лицо.

О. Дамаскин в интервью мельком упомянул про связь переводных житий с романом как жанром. А я, когда диплом писала, сравнила структуру жития и волшебной сказки, всё пересказывать не буду, в них много общего, финал разный: волшебная сказка заканчивается свадьбой, а житие - смертью. Свадьба как смерть и смерть как свадьба - эти параллели хорошо фольклористами уже были расписаны, когда я писала диплом.

Не знаю, как закончить. Нет, знаю. Я могу себе представить, как рассказывает Наталья Ивановна деткам своим сказки на ночь. Или жития читает по толстой книге. Детки слушают, в печке гудит огонь, за окном - вьюга. Ветер, ветер на всём белом свете. И скоро сдует этот ветер её домик вместе с тёплой печкой и детками. И подымет прямо на небеса...