Государство в государстве

В ХIХ веке в России началась попытка построить жизнь по новым идеалам, основанным не на религиозном, а на эстетическом фундаменте, что привело к возникновению «государства в государстве».

Россия раскололась. Простой русский народ остался в рамках традиций, где были закреплены нравственные правила, основанные на православном миропонимании, а дворянская интеллигенция, внешне оставаясь в пределах своего родного государства, жила уже другими ценностями, создав постепенно своё государство в государстве. Надо признать: трагедия 1917 года - это не русское, не народное, не почвенное и не наследственное государство, а порождение нового, вышедшего, увы, из дворянской среды, представления о построении государства - светского. А начиналось всё еще со времен Пушкина, который гениально показал нам первого яркого типичного представителя этого нового государства - Онегина.

У этого «государства в государстве» были свои законы:

Пружина чести, наш кумир!

Своя армия - армия чиновников, свой суд - «общественное мнение», свое наказание - дуэль, свои авторитеты и судьи:

...Свет решил,

Что он умен и очень мил.

Свои герои. «Онегины и подобные ему - вот кто были идеалы, то есть франты, львы..», - напишет Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда».

Церковь в нем заменили театром, молитву - поэзией, христианскую любовь - плотскими страстями.

Герои романов Гончарова смеются над новой «религией» идеалистов - страстной любовью, весьма справедливо сравнивая ее с другими видами наркотического удовольствия. Карты, вино и женщины недаром всеми ставятся в один ряд. Герой романа «Обрыв» Райский пытается возразить против этого, для чего прячется за новые авторитеты: и Байрон, и Гете, и куча художников - они все воспевали страсти, что же, «они все были пустые люди?» На что его друг ему отвечает реальными фактами: «Ни один идеал не доживал до срока свадьбы». И объясняет ему, что игра в карты ничем не отличается от его любовных страстей. «Каждый ищет своё удовольствие».

В конце романа эту тему поднимет атеист Марк, сравнивая любовные страсти с вином: «Чад бывает различный: у кого пары бросаются в голову, у другого в любовь....Кто вино, кто женщин, кто карты, а художники взяли себе всё».

Главным служением этому «государству» являлось служение искусству. «Писанье стихов тогда было дипломом на интеллигенцию», - заключает Гончаров. В чем, кстати, был уверен и Пушкин:

Замечу кстати: все поэты -

Любви мечтательной друзья.

Поэт вынес и суровый приговор искусству, ищущему не смыслов, а наслаждения:

Певцы слепого наслаждения,

...Вы сеете разврата зло.

Художники дали простор игре всех страстей, которые только существуют. Монастыри и школы теперь заменило искусство, которое обучало жить - жить по страстям. В романе «Обрыв» герой приступает к написанию романа только тогда, когда пробуждается в нем очередная страсть. И наоборот, чтение романов возбуждает его к проявлению страстей и в жизни. Он этим питается.

Благодать в этом «государстве» заменило просвещение. Правда, великий Пушкин и тут делает точное замечание:

И нам досталось от него

Жеманство - больше ничего.

У этого нового государства были свои принципы, своя мораль, свои правила, свои нравы, свои традиции...

«Этот мир - без привязанностей, без детей, без колыбелей, без братьев и сестер, без мужей и жен, а только с мужчинами и женщинами» (Обрыв. 1:ХIII).

К этому же выводу придет Розанов: в этом «государстве» уже нет матерей и жен, но лишь любовницы и женщины.

«Тряпичное царство» - назовет его Гончаров. Визиты, театры, обеды... «Не просыпается мысль с докучливыми вопросами, совесть», «сердце отсутствует, знания никакого». «Понятия об уме, чести, нравах - свои, особенные». Гончаров вслед за Пушкиным и Гоголем не щадит нового общества.

Долго новое «государство» не могло существовать без своего имени, и ему дали свое название - свет (видимо, в противоположность «тьмы» старого - религиозного - государства, по их мнению, темного и невежественного). «Высший свет, светское общество, выйти в свет» и т.п. понятия быстро вошли в русский язык. «Светское общество, светский круг, светская публика, светские манеры, светские приличия, светское воспитание, светский раут, светские сплетни» (Словарь Д.Н. Ушакова).

Свет - это целая галактика, состоящая из салонов, кружков, придворных партий, журналов, театральных закулис...

Читаем в современном словаре: «Светское общество - свет, особая, сравнительно замкнутая группа в дворянстве... Безукоризненное «светское» воспитание, хорошие манеры, умение свободно держать себя и поддерживать легкий разговор на любую тему, достаточно правильно и бегло говорить по-французски, безукоризненно одеваться, в т. ч. иметь хорошо подобранные и отлично сшитые, относительно модные перчатки, обувь, галстук, носовой платок и другие аксессуары... Свет требовал от своих членов «приличного» поведения и поступков, соответствовавших его особой морали, например,...защищать свою честь на дуэли... Не принимались в свет люди, жившие на заработки: ученые, преподаватели, в т. ч. профессора, артисты, художники, литераторы (кроме любителей) и т. п. Принадлежность к светскому обществу обеспечивала карьеру, выгодный брак и другие жизненные блага».

В.И. Даль в своем словаре замечает главное отличие светского: «земной, мирской, суетный, или гражданский, не церковный. Светская власть, светское образование, светские песни, воспитать по-светски». «Светские утехи - шумные, чувственные. Светский человек - посетитель обществ, сборищ, увеселений; ловкий приемами, сведущий в гостиных обычаях. Светскость - обходительность, людскость, привычка и уменье обращаться в свете».

Согласно словарю Робера, светский человек - «человек, который живет в обществе и знает принятые там нормы». Словарь С.И. Ожегова: «Отвечающий понятиям и требованиям света».

Все сходятся, что это особый мир со своими правила и законами, отличными от прежних, основанных на религиозных ценностях.

«Светское государство - государство, в отличие от теократического, существующее на основе светских, гражданских (а не религиозных) норм».

Интересно, что же это за новые нормы, отличные от традиционных, общепринятых ранее?

Лучше всех почувствовал зарождение светского государства в самом начале его строительства гениальный Пушкин в образе Онегина, ярчайшего представителя нового «государства в государстве».

Он по-французски изъяснялся,

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно.

Чего ж вам более? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

В начале романа Пушкин перечисляет все атрибуты нового «государства» - карты, театр, балы, моды, страсти...

Театра злой законодатель,

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис,

Почетный гражданин кулис...

В этом новом мире можно - и необходимо - если честь задета, стрелять в своего друга, что и сделал Онегин, убив Ленского.

И вот общественное мненье!

Пружина чести, наш кумир!

И вот на чём вертится мир!

Онегин умом понимает нелепость законов светского общества, но воли и сил сопротивляться всеобщему мнению у него нет. Конечно, он

Был должен оказать себя

Не мячиком предрассуждений...

«Мячик предрассуждений» в этом мире, отказавшемся от старых «предрассудков», есть свидетельство самого настоящего рабства.

Дико светская вражда

Боится ложного стыда.

Онегин, не ведая иного мира, в финале будет по привычке звать и Татьяну в свою страну страстей, флирта, измен, но она сможет устоять в старом государстве - России, «и будет век ему верна». Ведь ее родители Ларины

...хранили в жизни мирной

Привычки милой старины.

Отец Татьяны, например, не склонял своей седой головы перед новыми книжными авторитетами законодательницы нового мира - Франции:

Он, не читая никогда,

Их почитал пустой игрушкой.

Видимо, хватало сил не бояться осуждения света... Зато он имеет медаль за взятие Очакова. Это не «пустая игрушка»! В переводе на наш язык, не «пустышки»-телесериалы смотрел, а являлся ветераном горячих точек... Отсюда и дочь такая.

Два «государства в государстве» столкнулись у Пушкина в образах Онегина и Татьяны. Думаю, гадать, на чьей стороне был Пушкин, не имеет смысла. Поэт был однозначно на стороне традиционной России, и никак не на стороне человека светского

С его безнравственной душой,

Себялюбивой и сухой,

Мечтанью преданной безмерно,

С его озлобленным умом,

Кипящим в действии пустом.

Об отношении светских людей к религии нам напомнит и герой Достоевского Свидригайлов: «У нас в образованном обществе особенно священных преданий нет. Неприлично светскому человеку».

Получается, наши любители светскости - последователи Свидригайлова? Не хотел бы я быть в их компании...

Ф.М. Достоевский прекрасно понимал значение Пушкина в обнаружении нового мира. Он писал: «В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил того несчастного скитальца в родной земле, того русского страдальца, столь исторически необходимо явившегося в оторванном от народа обществе нашем».

И.А. Гончаров, один из лучших последователей Пушкина и прекрасный критик «светскости», открыл современную литературу именно с «Онегина»: «Боже мой! Какой свет, какая даль открылась вдруг!»

Заметим кстати, что ярко и правдиво поведал об этом светском мире и Лев Толстой в романе «Война и мир». Не знаю вот только, много ли у нас любителей этот «свет» брать за основу и образец для нашей жизни... А любимые герои автора - Наташа, Пьер и Андрей - однозначно покинули мир высшего света, чего и нам желали.

Куда же смотрела при рождении этого безбожного «государства» внутри православной империи Церковь, спросите вы? Святейший Патриарх Кирилл недавно замечательно ответил на этот вопрос: «В первой половине XIX века яд безбожия, позитивизма, материалистическое примитивное восприятие жизни стали порабощать сознание людей, в первую очередь - интеллигенции... Казалось, что Церковь находится в очень благоприятном положении. Но на самом деле Церковь лишена была самого главного. От нее, от ее имени с обществом и с народом говорили не святые люди, у них не было такой власти... Опыт последовавших революционных потрясений дает нам ясное понимание, что греховными могут быть не только люди, но и человеческие общественные отношения. Система общества (светская - Н.Л.) может быть греховной. А на этом поле Церкви было запрещено работать, она не обращалась к людям с посланиями, не призывала их к действиям, которые могли бы остановить движение общества, народа и страны в бездну революционного кошмара. Она была лишена свободы... Не может быть подлинной гуманизации без Божественного участия. Гуманизация без Бога оборачивается атеизацией, разрушением человеческой личности, идолопоклонством!» (Из слова Святейшего Патриарха в Храме Христа Спасителя 02.12.2014).

Очень точная характеристика «государства» в Российском государстве ХIХ века! И прекрасный ответ на вопрос о происхождении Онегина, Печорина, Рудина, Обломова, Курагиных, героев Чехова и всех «лишних» людей. «Лишними» они не могли не оказаться для себя и для Бога, потому что добровольно перешли в систему, финал и смысл которой - полный тупик, ибо «гуманизация ведет к разрушению личности».

Да, светское общество все больше притесняло и преследовало консерваторов, мракобесов, невежд. «Хомяков рассказал, что, когда в Петербурге он был офицером, товарищи его, мало знавшие установление своей церкви, говорили ему: «Уж не католик ли ты, что так строго соблюдаешь посты?»

В своей стране я словно иностранец,

- скажет потом Есенин, приехав в свет из русской глубинки.

Ф.М. Достоевский будет писать о насилии либеральной идеологии. Гончаров приводит интересный пример из своей практики. Когда он работал в Симбирске, масоны устроили травлю Мотовилова. Губернатор среди мотивов его ареста указывал «странности поведения» молодого человека. В «Записках» Гончаров пишет: «В донесении своем он писал министру юстиции, что, арестовав студента Мотовилова, он был к тому же возбужден следующим. Что он, будучи недурно образован, хотя и не бегает света, но и не так привязан к нему, как бы молодому человеку его лет следовало. Что о вере он говорит так сильно и увлекательно, что речь его и на образованных людей и на массу народа, приходящего к нему толпами, еще сильнее действует».

Как видим, чиновники уже считали долгом преследовать и наказывать людей, выпадавших из ставшего обычным и общепринятым светского мира. Нельзя, нарушение!

Великий Пушкин не только изобразил, но и изрек суровый приговор этому зарождающемуся светскому обществу. Вот плоды этого нового мировосприятия:

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами - себя.

Выбив из-под ног прочный фундамент веры в бессмертие, отказавшись от центра - Христа, светское общество вынуждено было поставить на это место весьма зыбкое основание - грешного человека. Все было пронизано эгоизмом - работа, служба, семья, искусство... Как-то забывают, цитируя две последние строки Пушкина, предыдущую: сначала «предрассудки» истребили, т.е. отказались от традиционного религиозного воззрения на жизнь, а затем пришли к новому божку - «двуногой твари».

Об этом же замечательно говорит Обломов Штольцу: «Жизнь, говорит, в обществе? Чего там искать? Ты посмотри, где центр, около которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого... Все это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света!»

Пушкин, Гоголь, Достоевский, Гончаров, Фет, Тютчев и другие не пошли в светское государство, остались в рамках старого.

Что же в светском обществе поставили на место религиозности? Страсти! Вот что объявили вершиной духовности человека! Недаром, когда Карамзин в «Бедной Лизе» показал, что и у крестьянок могут быть «высокие» страсти, это стало открытием. И совершенно верно. Действительно, до этого в народном миропонимании страсти были бедой, болезнью, несчастьем, трагедией... Они не могли быть по определению «высокими». «Разве есть благородные страсти? - удивляется дядя Адуев в «Обыкновенной истории». - Ведь страсть, когда перестает действовать рассудок». В русском языке родственное слово «страсти» - страдание. От страсти - страдания!

Но светское общество (до сих пор!) вершиной красоты - романтической, поэтической, эстетической, благородной - считает страсти. Какую Россию мы потеряли? - задается вопросом автор фильма «Солнечный удар», и отвечает: Россию красивой страсти!

И первый «святой» этой новой «религии» -Онегин.

Всего, что знал еще Евгений,

Пересказать мне недосуг;

Но в чем он истинный был гений,

Что знал он тверже всех наук...

Была наука страсти нежной...

Пушкин, пройдя сам через это искушение, прекрасно осознавал роль страстей. В повести «Египетские ночи» он показывает, как в современном обществе вытаскивается из языческого мира вершина его «святости»: желание отдать жизнь за страстную ночь с женщиной. Как известно, главный критерий любой религии: есть ли в этой жизни та святость, которая выше самой жизни и за которую можно жизнь отдать? Первые христиане с радостью отдавали жизнь за Христа. Наши предки умирали за Веру, Царя и Отчество (отечество, обратим внимание, на третьем месте). И вот теперь место религии занимает... страсть. В сознании граждан светского государства внедряется мысль: ради нее можно отдать всё, даже пойти на смерть. Ради страсти идут на всё: на убийство (Леди Макбет Мценского уезда), на самоубийство (Гроза), на предательство (Андрий Бульба), на подлость (Кирибеевич), на преступление (Швабрин)... Одна из литературных вершин этой новой веры - повесть Тургенева «Ася», вся посвященная восторженному воспеванию новой религии страсти.

Самым крепким борцом против этой напасти в русской литературе, на наш взгляд, был Иван Александрович Гончаров.

Он все три романа посвятит опровержению позиции Тургенева, за что они друг друга, кстати, и не любили... Тургенев не принимал консервативного Гончарова, объявив, «что в его натуре нет никаких порывов, что он совершенно доволен своим мизерным миром и не интересуется общественными вопросами». «Общественные вопросы» - это новые принципы светского общества, «мизерные интересы» - традиции, «порывы» - страсти. Писатели оказались в разных «государствах».

У Гончарова есть замечательное признание: «Я ничего не делаю и - кажется - никогда больше не буду делать, а сам из литературы выйду в отставку, как вышел из службы и из общества». Он «вышел в отставку из общества»! Об этом Гончаров напишет целый роман - «Обломов», в котором его герой тоже «ушел в отставку» из светского «государства».

Но до этого непонятый и недооцененный Пушкин («Имя Пушкина запрещали в школах» - писал Гончаров) однозначно оценил плоды секуляризованной культуры - она ведет к бессмыслице, хандре, цинизму, апатии, разочарованию и, в итоге, делает человека несчастным. Сам он, несмотря на молодость и воспитание, тоже успел вырваться из этого «государства», уехав в русскую деревню. Его героя

Измены утомить успели,

Друзья и дружба надоели...

...Как женщин, он оставил книги...

И т.п. Сам Пушкин хорошо понимает, что «любя, был глуп... Прошла любовь...». О страстях поэт пишет совсем не так, как будут писать в дальнейшем Толстой, Тургенев, Чехов и им подобные:

Блажен, кто ведал их волненья

И наконец от них отстал;

Блаженней тот, кто их не знал...

Когда страстей угаснет пламя,

И нам становятся смешны

Их своевольство иль порывы...

И свет, и дружбу, и любовь

В их наготе отныне вижу.

Но все прошло,

Остыла в сердце кровь,

Ужасный опыт ненавижу!

Ответ Татьяны Лариной наши либеральные писатели постарались спрятать в шкаф старья, воспевая любовные страсти и волей-неволей объявив войну отжившему институту старого - несветского, религиозного - мира... семье. Да, двум медведям в одной берлоге не ужиться. Так и страсть с браком - «две вещи несовместные». Певцы страстей ринулись бороться с браком. Все романы Тургенева полны только ею - страстью! Островский Катериной призывает вырваться из уз брака к свободной любви. Л.Толстой пишет «Анну Каренину», пострадавшую от консерватизма института брака в Российской империи. Чехов уже не сомневается в возвышенности страстей и отмирании брака в будущей свободной жизни. Поэты серебряного века вернуться к Пушкину и Гончарову будут уже просто не в силах... Ленин пишет статью об отмирании института брака в коммунистическом обществе.

Большевики закрепили де юро то, что стало, увы, де факто. Уже 20 января 1918 г. выходит Декрет о светском характере нового государства. Добились!

Светское «государство в государстве» к концу ХIХ в. поглотило в себя государство православное, расширив свои границы до сцен театров, страниц журналов, кабинетов правительства, до Царского Дома, не говоря уже о СМИ, которые оно оккупировало прочно и крепко. Увы, идеологию Онегина мы закрепили в своей Конституции. Вот так, господа...

И.А. Гончаров - продолжатель Пушкина в разоблачении пустоты светскости.

Герои его романа «Обрыв» Адуев, Аятов - онегины 40-х годов. Автор отмечает главную особенность этих людей света, культуры и гуманизма: «Отсутствие убеждения облечено в форму поверхностного всеотрицания; он относился ко всему небрежно, ничему глубоко не веря». «У него не было никакого взгляда, никаких понятий...». Страсти, политика, свет - «он не порывался из этого круга, находя в нем полное удовлетворение». А также - служба, спектакль, карты... «Всегда знал обо всем, что делается в мире, свете и в городе; узнавал равнодушно о перемене английского или французского министерства, читал последнюю речь в парламенте, всегда знал о новой пиесе и о том, кого зарезали ночью на Выборгской стороне... Словом, знал хорошо свой мир». Мир светский.

Гончаров четко различает триединую природу человека: физическое - душевное - духовное. Есть у человека мир материальный, физический, плотский; есть - душевный, чувственный, эстетический; есть - духовный, мистический, религиозный. Гуманистическая идеология Просвещения, как известно, отрицает третье и останавливается на втором, видя лишь в нем предел духовности человека. В этом и отличие двух государств: традиционное - признает и опирается на духовную сторону человека, светское - не признает духовную и подменяет ее душевным.

Главная идея романной трилогии Гончарова - бесплодность светского пути душевности, чувственности, романтизма, артистизма, страстности. Эстетический идеал светского общества является лишь суррогатом истинного счастья человека.

В статье «Хорошо или дурно жить на свете?» Гончаров рассуждает о мире душевном: «То половина эстетическая: в ней простор сердцу, открывающемуся для нежных впечатлений, простор сладким думам, тревожным ощущениям и бурям души... Мгновения той жизни исполнены игры ума и чувств, цветущих, живых наслаждений всем, что есть прекрасного в мире: для мужчин есть природа, высокие искусства, мечты и женщины, для женщин тоже - природа, искусства, мечты и мужчины...».

Вот и всё. Этот мир и стал единственным для светского сознания, заменив собой мир религиозный.

Итак, писатели ХIХ века прекрасно описали нам возникающий на их глазах новый мир - светский. Дали ему реальную характеристику.

Вот ещё яркий пример: характеристика этого мира Пьером Безуховым. «Пьеру все люди представлялись солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами». Точно и верно. Отказавшись от высокого смысла жизни, от связи его с вечностью, люди стали просто играть в жизнь.

Преподобный Исаак Сирин (VII в.) писал: «Когда в совокупности хотим наименовать страсти, называем их миром... И страсти суть следующие: приверженность к богатству; телесное наслаждение; желание чести, от которого истекает зависть; надмение благолепием власти; желание наряжаться и нравиться; искание человеческой славы, которая бывает причиною злопамятства...» и прочие.

Сегодня добавим - музыка, путешествия, футбол, рыбалка, автомобили, компьютерные игры, телесериалы, наркотики... И несть им числа.

Это всё теория. А теперь практика.

Я поступал в 2003 г. в ПСТГУ, наивно полагая, что такое образование позволит мне преподавать в школах «Основы православной культуры», когда этот предмет введут. Ввели. Но все школы дружно выбирают светских учителей и напрочь игнорируют дипломированного специалиста по специальности «Религиоведение». Почему? Потому что я человек воцерковленный, а не светский. Мне шепнули на ушко: тебя не хотели видеть у школьной доски, потому что ты верующий. Позвали преподавать в филиал очередного вуза и затем отказали. Снова коллеги мне на ушко: узнали, что ты верующий, поэтому и отказали... И т.п.

Интересно, а в чем мое отличие от светского? Я не монах, не дьякон, я точно такой же мирской человек. Только хожу в церковь, чтобы бороться со страстями. Кое-какие немножко местами поубавил: бросил курить (хотя много лет курил), перестал пить, модничать, плясать, убрал телевизор, перестал горланить песни, играть в карты, стремиться к карьере, пропадать на рыбалке и т.п.

Давайте честно скажем: других отличий мы не найдем.

Что же получается? Лучше и правильнее пригласить такого, чтобы на переменке почадил самокрутку с учениками, рассказал свежий анекдот, обсудил фривольный блокбастер, модную тряпицу и восходящую певицу, новый тренд и модный бренд, особенности айфона и политику Сальвадора... И т.п.

А ты, церковник, еще всех наших детей, пожалуй, в монастырь упрячешь. (Приходилось слышать и такое от учителей).

Так что оказывается, страстного учителя к нашим с вами детям можно и нужно пускать, а борющегося со страстями - ни в коем разе!

Согласитесь, полный абсурд! Большинство родителей, думаю, выбрали бы наоборот. Страстей дети и на улице нахватаются, так хоть в школе кто-то призовет к воздержанию. И не надо наивно полагать, что с этим воздержанием они сразу после экзамена в монастырь побегут. Хоть на грани беды удержать - и то слава Богу.

В общем, запутались мы с этой светскостью, господа...

Кстати, в фильме «Географ глобус пропил» учитель пытается жить по общепринятым правилам окружающего общества, но на некоторой грани останавливается, понимая почти по Достоевскому: «...не всё позволено». Правда, первую часть этой гениальной мысли он пока не смог осознать: «Бог есть...» Но шаг сделан.

Даже Путин недавно вынужден был сказать: «Мы должны уйти от вульгарного, примитивного понимания светскости». Пока хоть так. До остального будем дорастать.

Может быть, доживем до поры, когда запишем в законе: «Образование носит вне(над)идеологический характер», а никак не «светский» - характер Печорина, Онегина, семейства Курагиных и прочих «светских трутней», жизненную идеологию которых мы взяли за основу общества, дерзко проигнорировав отношение к ним наших классиков.

Обнадеживающий факт - выступление Святейшего Патриарха в Госдуме, где он направил вектор законодательной мысли к базисным, фундаментальным ценностям нашего государства, призвав сверять законы не с окриком наших соседей-«доброжелателей», а с неизменными, абсолютными правилами. А весь плюрализм партийных мнений направить на методы воплощения в жизнь ценностей русского мира. Дай Бог нам всем вырваться из узких и гибельных рамок светского толерантного государства и вернуться Домой.

Николай Лобастов, по материалам готовящейся к печати 4-ой части книги «О русской литературе. Записки сельского учителя»