Вокруг неплюевских идей

Русская религиозная философия все время стремилась к осмыслению социальных явлений. Причем всегда социальный вопрос рассматривался с христианских позиций. Наши философы упорно шли к созданию исключительно важной области богословия - христианской социологии, т.е. учения о социуме с христианских позиций. И как это ни удивительно, наиболее впечатляющие, значительные результаты были получены не известными философами, имена которых у всех на слуху: Соловьевым, Булгаковым, Бердяевым, Франком, а мыслителем, имя которого только начинает завоевывать признание - Николаем Николаевичем Неплюевым. Этот выдающийся человек был создателем знаменитого Крестовоздвиженского Трудового Братства, сочетавшего в себе строгую православную веру, образцовое ведение хозяйства и братскую жизнь на основе общей собственности. По всей черниговщине гремели с/х школы Неплюева, в которых помимо прекрасного образования преподавались еще несколько богословских дисциплин, а всем школьникам прививалось сознательное отношение к Богу. Братство просуществовало более 40 лет, и каких! - первая и вторая русские революции, первая мировая война, гражданская война, первые годы советской власти, коллективизация. И всегда Братство сохраняло свой удивительный православно-коммунистический строй.

Но Неплюев известен не только этим. Он - замечательный религиозный философ, вдумчиво осмысливающий социальную жизнь с точки зрения веры во Христа. Если другие наши мыслители в этой области высказали лишь ряд интересных мыслей и обозначили свои приоритеты, то Неплюев четко сформулировал ряд очень емких фундаментальных идей, которые в совокупности составляют стройную религиозно-философскую систему, которая, на наш взгляд, должна составить основу христианской социологии. Выработанная им социальная философия удивительна по своей глубине, цельности и христианской выверенности и намного превосходит все сделанное другими мыслителями.

Мы рассмотрим только три идеи Неплюева - для краткости мы их назовем «бессистемная благотворительность», «любовь, принуждение и корысть» и «обособление от зла и злых». Но каждая из них сама по себе разворачивается в целую философию и требует серьезного изучения и обсуждения.

 

Спор о «бессистемной благотворительности»

 

После того, как неплюевское Братство стало на слуху у широкой общественности (это произошло примерна на рубеже XIX-XX веков), в него устремилась масса народу - посмотреть на это чудо и узнать, как живут братчики. И многие православные были неприятно удивлены тем, что Братство не занимается благотворительностью. «Как же так? Ведь милостыня - первейшая добродетель христианина» - говорили они и, кончено же, горячо доказывали Неплюеву его ошибку. Однако для них оказалось неожиданностью, что Неплюев имел на этот счет свое хорошо продуманное мнение. Обычную для христиан милостыню, когда богатый спонсор жертвует средства тому или иному просителю, он называл «бессистемной благотворительностью» и резко критиковал, противопоставляя ей братскую жизнь, ради организации которой можно и нужно выделять средства. Он писал:

"Мы не находим полезным благотворить окружающему населению, давая даром пользоваться угодьями, скотом, орудиями и вообще достоянием Братства, что было бы с нашей стороны именно той бессистемной, не упорядочивающей жизнь на добрых началах, благотворительностью, которой мы не сочувствуем, от которой и перешли к братской правде" /1:22/.

«Братская правда», т.е. организация жизни христиан на братских началах, включая общую собственность - вот разумная благотворительность, достойная христианина, а вовсе не бросание монеток нищим или даже значительное денежное подаяние:

"Рутинное отношение к благотворительности так укоренилось, что даже люди доброй воли сомневаются в том, что лучше, - разумная или неразумная благотворительность. Более того, сомневаются даже, можно ли разумную благотворительность назвать вообще благотворительностью, в одинаковой ли степени она душеспасительна, что лучше, - дать денежную подачку, оказать материальную поддержку, или на всю жизнь стать честным братом для человека, всю жизнь слить с его жизнью, братски помогая становиться ему достоянием Божиим" /2:3/.

"Из рутинного понимания благотворительности не только не вытекает систематическая деятельность в направлении организации жизни на братских началах, но даже деятельность эта становится невозможной: труды, нравственные силы и все материальные средства уходят без остатка в пучину моря житейского" /2:4/.

Да и меру любви при «бессистемной» благотворительности Неплюев, по сравнению с братской любовью, оценивает довольно низко. Однако эти доводы нисколько не колебали мнение его оппонентов. Неплюев иронично писал:

«Со мною не только спорили, но самоуверенно поучали меня противному, устно и печатно говорили: Какое же это милосердие, воспитывать детей народа, любя их, как своих детей, призывая из обособиться в трудовое братство, представляющее из себя одну семью? Это «свои» и любить их, значит любить только любящих вас. Вот если бы вы вместо этого, не обособляясь, всем без различия проповедовали и благотворили, мы бы признали, что вы действительно христиане и действуете в духе христианского милосердия. Нам говорят, следовательно, поступайте, как поступали христиане 2000 лет, доведя христианский мир до позорного хаоса современнойжизне-действительности. Не осуществляйте христианской правды, а проповедуйте ее, как ее 2000 лет проповедовали. Не осуществляйте правды братства в жизни, а заботьтесь исключительно о материальных нуждах ваших ближних» /3:52/.

 

Братская жизнь и милостыня

 

Прав ли Неплюев? Вопрос и сейчас вызывает затруднение. Тем более, что его оппоненты вообще не признают в братских отношениях никакой любви к ближнему, или, если и признают, то считают ее чем-то ущербным по отношению к милостыне: мол, братчики любят только «своих», а настоящий христианин любит всех и доказывает это тем, что всем благотворит. Для них милостыня выше братства. Но так ли говорит Писание и святоотеческое предание?

В Новом Завете братство понимается как скрепленная навеки дружба. И неспроста этот вид любви уподобляется кровным братским узам. Сам Христос признает своих учеников братьями:

⁴⁹ И, указав рукою Своею на учеников Своих, сказал: вот матерь Моя и братья Мои; ⁵⁰ ибо, кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мф.13,49-50)

ибо один у вас Учитель - Христос, все же вы - братья (Мф.23,8).

Для выражения братской любви употребляет Он и другое слово - «друзья»:

Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас. ¹³ Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих. ¹⁴ Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам. ¹⁵ Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего. (Ин.15,12).

Суть же братской любви в единстве. Именно этого хочет Спаситель от людей и возводит такое братство в идеал жизни, уподобляя его единству лиц Пресвятой Троицы:

да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин.17,21).

И завет Христа об этом единстве в любви исполняют апостолы при организации Иерусалимской общины:

И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах. (Дн.2,42).

Все же верующие были вместе и имели всё общее. (Дн.2,44).

У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее. (Дн.4,32).

Единение не только в евхаристии, но и в общей собственности - вот необходимые признаки братской жизни.

Милостыня же в Новом Завете рисуется несколько иначе. Яркий пример - эпизод с впавшим в разбойники (Лк.10,30-37). Безусловно, самарянин сделал доброе дело, и Господь его одобряет. Но братьями пострадавший и самарянин не стали - может быть потом они даже так и не встретились. Да, милостыня - добродетель. Господь говорит:

Итак, будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд. (Лк.6,36)

Продавайте имения ваши и давайте милостыню (Лк.12,33)

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут (Мф.5,7).

Но нигде Спаситель не выдвигает милостыню в качестве идеала христианской жизни, как это Он делает относительно братского единства.

Святитель Иоанн Златоуст полностью подтверждает такой взгляд. Он чрезвычайно восторженно относится к жизни первохристиан в Иерусалимской общине. Причем, он сравнивает эту жизнь с братской и особо отмечает общую собственность как условие такой благодатной жизни:

«А причиною такого согласия, скрепляющею любовь их и столько душ соединяющею в одно, было презрение богатства» /III:257/.

"Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим (...)Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. /IX:73/.

"Видишь как велика сила этой добродетели (общения имений), если она была нужна и там (т.е. в Иерусалимской общине). Действительно, она - виновница благ" /IX:112/.

"Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в таком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим" /IX:110/.

А вот к обычной милостыне отношение у великого святителя несколько иное. С одной стороны, среди святых отцов нет никого, столь высоко ставящего милостыню:

"Милостыня есть царица добродетелей, весьма скоро возводящая людей на самое небо и лучшая защитница" /II:326/.

«будем прилагать великое усердие к милостыне, потому что иначе невозможно достигнуть царства небесного» /III:283/.

Но с другой стороны Златоуст замечает, что в Царстве Небесном милостыни уже не будет, ибо там нет нищих:

"Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты. Пока мы дети, не лишим себя сего украшения. Ибо как с детей, достигших мужеского возраста, снимают прежний наряд, и надевают на них другой: так и с нами. Там милостыня будет уже не из денег, а какая-то другая, гораздо большая. Посему, чтобы нам не быть без той, постараемся сею украсить душу" /XI:222/.

Бедные и богатые - беда, болезнь нашей земной жизни, и милостыня является лекарством, елеем, который человечество возливает на раны, нанесенные имущественным неравенством. Причем лекарство это не радикальное. Недаром Златоуст замечает, что милостыня более полезна подающим, чем принимающим:

"Бог предписал заповедь милостыни не столько для бедных, сколько для самих подающих" /X:211/.

"Часто я говорил, что милостыня введена не для принимающих, а для подающих, так как последние приобретают наибольшую пользу" /XI:344/.

Милостыня - это паллиатив, который лишь уменьшает боль от ран, нанесенных любостяжанием, но не лечит корень болезни. Поэтому, будучи чисто земной добродетелью, материальная милостыня не сподобляется стать вечной ценностью.

Есть у обычной милостыни и другая проблема - тщеславие от сделанной подачки. Поэтому Евангелие строго предупреждает: милостыню надо давать тайно:

У тебя же, когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; (Мф.6,3).

Златоуст же о тщеславии в деле милостыни говорит не раз:

"Тщеславие и везде пагубно, но особенно в делах человеколюбия, так как здесь оно является крайней жестокостью, извлекая себе хвалу из чужих бедствий и почти ругаясь над живущими в нищете" /VII:724/.

"Но ты хочешь слыть между людьми милостивым? Что за прибыль? Прибыли никакой нет, а вред бесконечный, так как те самые, кого ты призываешь в свидетели, отнимают у тебя, как разбойники, сокровища небесные, или лучше сказать, не они, а мы сами разграбляем свое стяжание и расточаем свое богатство, хранящееся в горних обителях. Вот новое бедствие, новое, необыкновенное зло! Чего не истребляет моль, чего не похищает тать, то разграбляет тщеславие!" /VII:725/.

Однако этой опасности была лишена, как считает Златоуст, братская жизнь в Иерусалимской общине:

"Так как они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего имения, а не как из своего. Это предохраняло их и от тщеславия" /IX:113/.

Таким образом, Писание и Предание недвусмысленно говорят, что братство во Христе выше милостыни, даже щедрой. Кстати, этот взгляд опровергает бытующий еще со времен Климента Александрийского (III в.) «аргумент от милостыни» в пользу частной собственности: мол, поскольку милостыня - высшая добродетель, а творить милостыню можно только из своего, то частная собственность является крайне желательной для христианского образа жизни. Однако, если, как мы выяснили, братская жизнь выше милостыни, то более желательной для подлинной христианской жизни является именно общая собственность, без которой о братстве можно говорить только условно.

 

Бессистемность милостыни

 

В последней цитате из Златоуста обращает на себя внимание, что первохристиане предоставляли право распоряжения собранной собственностью апостолам. Иначе говоря, имущественная жизнь общины была организована через Церковь. Златоуст вообще считал, что Иерусалимская община - плод милостыни, но милостыни особой: очень щедрой (отдать все), осуществляемой всеми членами общины и главное, осуществлявшейся организованно, путем передачи всего имения в руки Церкви. Вот такая милостыня, по Златоусту, преображает жизнь.

Для Неплюева момент организации добра имеет первостепенное значение. Острие его критики милостыни направлено на ее спонтанность, просто передачу средств без ясной цели. В результате огромные средства расходуются бесцельно и уходят в песок. С его точки зрения обычная «бессистемная» благотворительность - просто выбрасывание денег на ветер:

"Целая жизнь, самые большие состояния - ничто в деле вычерпывания этого моря зла и скорби" /4:71/. Или так: бессистемная благотворительность - путь "вычерпывания ковшиком моря зла и страданий" /5:14/.

Главный недостаток обычной милостыни в том, что она не направлена на преображение жизни. Просто даются средства, которые принимающий как правило разбазаривает впустую или даже во вред себе. Такая милостыня является лишь паллиативом, скорее заглушающим совесть дающего, чем реальным средством помощи. Да, она умягчает душу дающего, но чаще возгревает в нем тщеславие, славолюбие, желание прослыть среди людей добрым благотворителем. Духовные плоды от такой милостыни невелики, а социальные последствия ничтожны. Никакого преображения социальной жизни при бессистемной благотворительности совершиться не может. Неплюев писал:

"На деле это любовь до крайности близорукая, настоящая апофеоза близорукости сердца. Бессистемная благотворительность, даже самая искренняя, основанная на чувстве сердечного участия, живой жалости - только паллиатив, не только не подготовляющий лучшего будущего, не организующий жизнь на началах добра и любви, но, напротив, часто вредный, усыпляя совесть, покрывая грязь и безобразие жизни цветами совсем неестественными, несоответствующими "основам" этой жизни... Это настоящее вливание вина нового в мехи ветхие" /4:70/.

Новые мехи - это по Неплюеву форма христианских трудовых братств. На их организацию и нужно направить все силы общества, в том числе - и средства богатых спонсоров. Как считал Неплюев, трудовые братства - это современный вариант Иерусалимской общины (отличающийся лишь тем, что в братствах организовано производство). Только так жизнь современных христиан может быть согласована с главной заповедью Христа: люби Бога и ближнего.

Поэтому Неплюев упорно отстаивал от критиков свое мнение. И думается, что принципиально он был совершенно прав. Другое дело, что на практике он проводил свой взгляд слишком ригористично. Неплюев говорил, что мы рады принять в наше Братство любого, кто хочет жить по-братски. Но в том-то и дело, что на самом деле люди не хотят такой жизни. Их идеалы совершенно другие: выстроить крепкое хозяйство, подкупить землицы, нанять рабочих для ее обработки, завести торговлю - в общем «выбиться в люди». И для этого они с удовольствием готовы принять любую безвозмездную помощь. Окрестные же крестьяне, видя такую постановку дела, обижались на Неплюева, подозревали его в тайной выгоде для себя. А когда началась первая русская революция - пытались разграбить братские имения. Думается, что более мягкая политика общения с крестьянами, с учетом их немощей, включая и определенную «бессистемную благотворительность», дали бы лучшие результаты: крестьяне основательнее бы разобрались в намерениях Неплюева, а там - глядишь - и попросились в Братство.

 

Дисциплина любви

 

Однако противники Неплюева выдвигают следующий аргумент. Любовь христианская - это всегда жертва. Творя милостыню, податель жертвует свои честно заработанные средства. А что жертвует человек, вступающий в Трудовое Братство? Ведь он наоборот только получает и живет уже на всем готовом. Где же жертва?

Конечно, и в братстве не обходится без материальной жертвы. У Неплюева вновь поступающий братчик должен был отдавать в Братство все свое имение. Хотя надо сказать, что в Братство в основном поступали очень молодые люди - выпускники неплюевских с/х школ, у которых за душой ничего не было.

Но дело вовсе не в материальной жертве. На самом деле, входя в братскую семью, человек жертвовал очень многим? Чем же? Своей свободой. Надо сказать, что жертва свободой ради любви - явление массовое. Женщина раньше жила свободно, ходила, куда хотела. Но вот у ней появился ребеночек, он кричит, просит есть, и мать не может и на пять минут отойти от своего дитя. Она совершенно сознательно и добровольно отдала свою свободу за любовь к своему ребенку. Юноша хочет быть военным, защищать Родину от врагов. Поступая в армию, он тоже сознательно и добровольно принимает всю армейскую дисциплину, резко ограничивающую его свободу. Наконец, подвижник, поступая в монастырь, опять таки сознательно и добровольно принимает на себя весь строгий монастырский устав. Он смиряется, жертвует своей свободой ради любви к Богу. Впрочем, он надеется, что свобода возвратится к нему, но уже другая - в Боге. Так что думать, что можно любить и одновременно быть свободным как ветер - несколько наивно. Нет, хотя бы часть свободы любящему надо отдать ради любимого, смирить себя. Но свободе это только на пользу: любовь стреноживает свободу, вводит ее в рамки и не позволяет ей превратиться во вседозволенность. Хотя парадокс в том, что решение отдать за любовь свою свободу должно приниматься абсолютно свободно.

Вот и поступающий в Братство отдает часть своей свободы, вводит ее в определенные рамки, смиряет свое «я» ради братства, а точнее - ради любви к людям, это братство составляющим. Это на самом деле нелегкая жертва, жертва на всю жизнь, на которую решались далеко не все. Хотя в школах Неплюева каждый ученик проходил интенсивный курс христианской любви, но в Братство поступала только примерно половина выпускников - остальные предпочитали не отдавать свою свободу ради сомнительной, как они думали, перспективы жизни в братстве и уходили на заработки в мир.

Неплюев добродетель смирения своего «я» ради братской любви называет «дисциплиной любви». Эту добродетель он ставит очень высоко:

"Человечество страстно желает свободы и не хочет понять, что никакая свобода невозможна без дисциплины любви, когда из любви к добру и ближним при свете этой любви к добру не хотят делать зла и тем становятся способными пользоваться безграничной свободой, не злоупотребляя ею" /6:8-9/.

Человек, имеющий дисциплину любви, обуздал ради любви свою свободу и тем самым обезопасил себя от самочинного употребления ее во вред другим. Это качество совершенно необходимо для жизни в братском коллективе. Оно является как бы букетом из лучших и наиболее трудных христианских добродетелей: смирения, терпения и, конечно же, любви. В воспитании дисциплины Неплюев видел одну из главнейших задач своих школ, и все время объяснял братчикам важность этого понятия. Неплюев всегда подчеркивал, что дисциплина любви есть следствие основополагающего для христианина принципа - служения Богу. Надо сделать себя «достоянием Божиим», - говорил Неплюев, - т.е. не просто любить Бога, а исполнять Его волю, сделаться как бы его орудием в деле преображения мира. Только тогда с полной ясностью высветятся и высота братской любви и необходимость ее достижения через дисциплину любви.

+++++

Так, отталкиваясь от, казалось бы, спорного и экстравагантного понятия «бессистемной благотворительности», неплюевская мысль двигает нас к постижению самых глубинных соотношений между христианской любовью и социальной жизнью человека. И эта связь находит свое воплощение в идее Трудового Братства.

Но Братство - лишь локальная община, т.е. небольшая частичка общества. А по каким же законам идет жизнь «больших» социумов - государства, нации, цивилизации? Для уяснения этой проблемы у Неплюева тоже есть несколько очень ценных мыслей. Но об этом в следующей части нашего повествования.

 

Литература

 

1. Н.Неплюев. Жизненное значение трудовых братств: церковное, государственное и общественное. Беседа для друзей и врагов. Спб., 1905. - 26 с.

2. Н.Н.Неплюев. Вера, милосердие, благотворительность; вооружения и самозащита. Сергиев-Посад. 1908. - 72с.

3. Неплюев Н.Н. Путь веры. - Сергиев Посад, 1907. - 160с.

4. Н.Н.Неплюев. К лучшему будущему. Собрание сочинений Н.Н. Неплюева, т3. - С.3-84.

5. Н.Н.Неплюев. Письмо к духовенству. Киев. 1905г. - 20с.

6. Н.Неплюев. Воззвание к друзьям свободы и порядка. Спб., 1907, - 16 с..

I-XII. Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиеписко­па Константинопольского, в русском переводе.тт. I-XII. С.-Петербург. Издание С.-Петербургской Духовной Академии. 1894-1911.

 

21.08.14