Египет

Первое чудо, сотворённое Христом, - это претворение воды в вино на браке в Кане Галилейской. Так говорится в Писании: Спаситель выходит на проповедь, на Крестный путь спасения погибающих. Ему тридцать земных лет. Но это возраст с начала земного Боговоплощения. А так, Господь был всегда. Авраама, Моисея, Исаака ещё не было, Он был.

И не переставал быть Богом, и до земного воплощения и в возрастании Богомладенцем, и в бегстве Святого семейства в Египет от царя Ирода. В избиении Вифлеемских деточек ясно проявляется знание Ирода о Царе Иудейском. Всё в Ветхозаветном мире было полно ожиданием Мессии. Волхвы - это не какие-то языческие звездочёты, это виднейшие учёные и правители своих стран. Ведь они задолго до Рождества Христова пошли, ведомые звездой, на поклонение Господу.

Всё было рассчитано и предсказано, и всё сбылось. Ветхий Завет для нас только тем и ценен, что говорит о приходе Христа - этой последней милости Господа к гибнущему человечеству.

Остатки Ветхого Завета, идолы, кумиры, жертвоприношения, - всё ещё было в Египте, когда туда пришло Святое семейство. Рушились идолы, свергались кумиры там, где шёл Богомладенец, Божия Матерь, Обручник Иосиф и сын его Иаков. Объяснение того, что в Египте, особенно в Каире очень много мест пребывания Святого семейства (ещё и доселе не все места известны) в том, что египтяне боялись и прежних богов и страшились Неведомого Бога, и старались поскорее расстаться с гостями из Палестины.

Так думаю, начиная вести торопливые дорожные записи египетских странствий:

В Каире есть всё, даже четыре миллиона бездомных, живущих на каирском кладбище в центре столицы, в Каире нет одного - тишины.

Грязища, пылища. Дохлая лошадь на берегу. Сбило машиной голубя. Пирамиды, верблюды, ослы. Крики и приставания продавцов И надо всем этим небо удивительной сильной голубизны...

Копты- хрисиане. Нил. Подземный ход. И тут было Святое семейство. Музей. Открывал Гамаль Абдель Насер.

Русское кладбище. Мария Михайловна Волконская, боярин Старицкий.

Митрофорный протоиерей о. Симон Неделька. 1864-1939. Христианский квартал окружён репродукторами, которые вдруг дружно закричали.

Тут русский архитектор выстроил два одинаковых храма, свв. Варвары и Сергия. Мусульмане приказали: уничтожить один. Архитектор ходил от одного храма к другому и умер между ними от разрыва сердца. Правитель Каира узнал и велел оставить оба.

Здесь Муса (Моисей), что означает «взятый из воды». Именно тут? Ну, а где же? Так и кажется - раздвигаются камыши, и лежит на воде круглая, обмазанная глиной корзина, а в ней прекраснейшее дитя, которое выйдет в соправители Египта и выведет евреев из рабства.

У коптов всё враз: и церковь, и клуб, и комнаты для детей. Дети берут фильмы, сами ставят, смотрят, спорят, что смотреть.

Знакомство с реставраторами из России. «Делаем в церкви святого Георгия придел Иоанна Крестителя. Поляки, итальянцы капризны, требую т больше нашего. На выходные возят их в отель на Красном море. Наши делают лучше и хозяевам дешевле.

Мечеть Тулуниды, девятый век. Вавилонская башня. Приглашают подняться на семь витков, всего девять. Круто, балкончиков, ограждений нет. Можно кричать во весь голос. Что кричать? Только одно: «Аллах велик!»

На крыше гостиницы кафе. Столпились туристы, ждут включение освещения пирамид. Включают. И в самом деле красиво. И гостиница, тем более, называется «Пирамида».

Ужин с бывшими студентами из СССР. Почти все заказывают кальяны. Некоторые, что смешит остальных, ещё и свои сигареты курят при этом.

«Мы ехали в Союз как носители египетской культуры, а вернулись как носители русской культуры».

«Арабская культура - пример для подражания. Европа мертва».

Вдруг смеются. Оказывается, кто-то забыл название подушки и просит ещё одну бабушку. «Может, тебе ещё одну девушку?»

Песня. Вольный перевод: «Меня полюбила такая нежная, такая красивая. Эти ласковые глаза, они так вопросительно и поощрительно смотрят на меня. Это румянец на щеках, эти ямочки, о! И всё это мне?»

О жёнах. Мечта: жена - пигмейка. Маленькая, ест мало, не спит, работает двадцать четыре часа в сутки. Здесь муж сидит под пальмой, продаёт поштучно десяток авокадо, жена с детьми, у плиты, в поле, везде она. То есть пословица европейцев: «Баба она и в Африке баба» сюда не подходит, здесь она не командир.

В монастыре святого Симеона (10-11вв.) история о натравливаниями иудеев на христиан через мусульман. То есть иудеи говорили мусульманам: пусть христиане сдвинут своими молитвами с места вот эту гору. Но сейчас нам достоверно известно о старце Нитрийской горы, к которому пришёл ученик, и старец спросил (он не был в затворе больше полувека): есть ли сейчас в мире такие молитвенники, по слову которых двигаются горы. Ученик этого не знал. И вдруг гора под ними заколебалась и двинулась. Старец строго сказал ей: «Не шевелись, я не тебе говорю».

Церковь практически вырвана из горы направленным взрывом динамита. И Господь помог, и сапёры были молодцы. Огромнейшая рукотворная пещера обнаружилась в склоне горы Мукат. Остальное доделывали добровольцы, вырубая в скалах очертания храма, высекая на граните и мраморе библейские сцены.

Это известная Мусорная деревня, опять же чуть ли не в центре Каира. Сюда свозят отовсюду мусор, здесь его сортируют и этим живут. Постоянны угрозы строительства завода по сжиганию мусора. Но и тут же реальные доказательства пользы для города разборки мусора. Тем более как это - лишить работы двадцать тысяч человек. А семьи?

В деревне ослы, собаки, огромные, просто гигантские мешки с мусором на тракторных тележках. Дети весёлые, пристают, но вот новость: ничего не просят, только, чтобы с ними сфотографироваться. Что ж, это и не убыточно и не больно.

Отсюда в район Зайтун, более чем известный явлением Божией Матери. Церковь святого Павла Фивейского. Копты якобы специально закоптили её стены, доказывая древность. Внутри выстелено домоткаными половиками, совсем как у нас. Показывают Образ Божией Матери. Он был на бумаге под стеклом. Стекло от пожара лопнуло, но образ сохранился.

Двадцать два арабских государства. «В 12-м веке арабы согласились в том, что никогда не согласятся». - «С кем?» - «Со всеми». - «И друг с другом?».

Египет - ключевое арабское государство. Так было: без его благословения другие и шагу не делали. Сейчас этот диктат рушится. Скажу своё мнение: к сожалению.

Недалеко от гостиницы появился знакомый нищий. К гостинице они боятся подходить.

Через сутки

Вечер. Уже Александрия. Балкончик номера над пространством. Море. Белые, быстрые волны. Между ними и мною шоссе, слитный тяжелый шум извергающейся лавины моторов. Закроешь глаза, представляешь, что шум волн и машин - это шум только моря, что машин нет, а на улице, под окнами, гремят по камням колесницы, мешая спать. Так же, как мешают машины. Ничего же не изменилось. Как, а телевидение, телефоны? Ну и что? Пустынники сообщались духом. Так что если что-то и изменилось, то изменилось в худшую сторону.

Море похоронно шумит, бережно катит волны как детей в колясочках. Небо так спокойно, что вроде и жить можно, но вот этот механический, выхлопной шум, он всё перебивает. Даже шум воды в душе. И на балконе будто сидишь не в кресле, а в этом шуме, таком физически осязаемом. Машин не просто много, это неостановимая река, это автоНил. Глядишь, глядишь и уже кажется, что и сама гостиница поехала вместе с крышей, с моим балкончиком и со мной. Только взгляд на море и небо спасает, но и на них гляжу на них сквозь светлый шум.

Арабы восхищают. Они здесь с машинами на равных, как, может быть, с ослами. Я стою-стою у перекрёстка, пытаюсь дождаться хотя бы крохотного интервала, чтоб достичь той стороны, а любой араб любого возраста и пола шагает в это мчащееся стадо и переходит улицу. Подчёркиваю - переходит, а не перебегает. Понять это трудно, это надо видеть. Я видел. То есть полное арабское равнодушие к цивилизации. Ты пришла, дело твоё, а мы, как жили, так и будем жить.

Здесь митинги, демонстрации: убили старика инвалида, а Шарон поздравляет военных с удачной операцией.

С утра поиски тихого места в городе, где б не было шума, было бы александрийское солнце. Такового места не обнаружено. Хотя улицу, так сказать, кандидата в таковые, нашёл. Узкая, даже зелёная, но и спереди и сзади так напирали машины, так по-наглому наезжали, что я сдался. Они же не меня пугали, они так привыкли.

Вообще, по сравнению с Каиром, здесь оттенок превосходства. Ещё бы - именно сюда явился Александр Македонский, чтобы доказать, что он - сын бога. Посетил тогдашнее языческое святилище. И уехал дальше воевать. Пока не умер от белой горячки.

В Патриархии, в самом старинном храме Александрии, святого Саввы (4 в.). В Африке пятнадцать митрополий. Епископ Синайский рукополагается от Патриарха Иерусалимского. Отношение с коптами очень хорошее.

Митрополит Ириней:

- Ориген был еретик. Он жил до Вселенских соборов. Его считали учителем. Соборы не приняли его. Надо отделять в нём учёного от богослова. Он учит о прощении дьявола. Это мы не можем принимать. Бог это любовь, он простит, но после покаяния.

Во дворе Патриархии колокол. Весом четыреста пудов. «Мастер Михаил Семёнович Воронов в церковь посвящает сей звучный памятник». Объясняют нам: «Государь император Николай 1-й отлил этот колокол из завоёванных турецких орудий для измайловской церкви Христовоздвиженской в 1838 году».

Музеи Александрии древнее каирских. Кинотеатр появился здесь раньше, чем в Париже. Кальян в Египте не курили, он от турок.

Такие и подобные сведения сыплет молодая экскурсоводка непончтной национальности. Рассказывает, как делали мумии. Как выбрасывали ненужные органы, выбрасывали и мозг («не нужен»). Сердце оставляют («Будет суд»).

- Мумия девушки Хаару (в переводе «красивая»).

В зале воцаряется шум от вошедших детей. Учительница жуёт, резко хватает за шиворот наиболее весёлого ученика.

- На весах сердце, на другой чаше перо бога справедливости. Если сердце тяжелее пера - плохой человек.

Картина «Поклонение крокодилу».

- Да, кланялись крокодилу. Вначале его ловили, убивали, потом потрошили, мумифицировали, потом поклонялись.

Идём далее.

- Рамзес Великий. 48 жён, 196 детей. - Опять возвращается к разговору о мумиях. Оказывается, я её не совсем понял. Органы извлекали, но не выбрасывали, складывали в горшки и солили. Ставили рядом с мумией. Когда воскреснет, органы понадобятся.

Статуи богов. На голове корзины. В них клали просьбы (и кладут).

У бюстов Клеопатры. Экскурсовод:

- Она принесла две змеи, - обвела авторучкой два круга: вокруг шеи и вокруг левой груди. Не умерла от шеи, умерла от груди. - Вновь обвела авторучкой свою левую грудь. - Потому что тут ближе к сердцу.

Переходим дальше:

- Вы заметили, что много скульптур без головы или с отбитыми носами? Это следы борьбы христианства с язычеством. Третий век. Святой Мина, убил его Диоклетиан. Положили мощи на верблюда, вещи его на другого. И отпустили. Верблюды шли, шли и сели. И святого Мину тут и похоронили. Это к западу от Александрии.

У витрины с книгами:

- Христиане - копты одни из первых перевели Евангелие. Рисунок, видите, ключ. Ключ жизни - крест. Коптский древний крест - Неувядаемый цвет.

Идём далее: ванна из чёрного базальта. Она же использовалась как гроб. А вот гроб в виде обуви, так как загробная жизнь это дорога.

Девушка объясняет, что в Александрии есть совместный весенний праздник мусульман и коптов, когда они все «крашут яйца».

Приехали к Помпеевой колонне. Установлена в честь Помпея, спасшего египтян от голода поставками зерна. Так вот, товарищи, это, оказывается и есть Александрийский столп, выше которого вознёсся «главою непокорной» столп славы русского поэта.

Под столпом библиотека для простого народа, общедоступная. Прохладно. Колонна ровно над нами. Как её везли, как поднимали?

Катакомбы. Это кладбище. Всё усыпано черепками, и простыми, и расписными. Это от поминок. Везли с собой еду, посуду, а обратно посуду не везли, плохая примета. И взять её тоже не хотели, не нести смерть в дом. Разбивали вдребезги, как у нас на свадьбе. Столы для тризны.

Город мёртвых, вниз девяносто девять ступеней, три этажа. На всех поворотах ниши для праха бедных вроде колумбария. Богатых бальзамировали.

Среди гранитных, мраморных глыб, остатков памятников и архитектуры, которые все стареют, крошатся, рушатся, растут вдруг живые ромашки, которые сильнее гранита.

Монастырь святого Мины. Там, где остановились верблюды. Русский мозаичист Саша. «Фресок сделал -футбольное поле. В монастырь вас не пустят - пост. - Саша пошёл, кому-то что-то сказал, вернулся: - Вам вынесут освящённого масла».

Выносит маленькие керамические бутылочки отец Василидис. Объясняет принятую у них иерархию святых: «У коптов святой Мина идёт сразу за великомучеником Георгием. Во всех домах коптов образ святого Мины обязателен».

Саша: «Тут много поработал немец Гофман, много увёз в Германию, делает там музей. В монастыре девяносто монахов. Из монастыря они не выходят, не как католики».

Саша едет с нами на то место, где остановились верблюды. «Монастырь этот - целое, прямо сказать, производство. Пашни, заводы, фермы, посёлки. Тут тысяча двести человек на монастырь работают. Тут и малолетки вкалывают. У меня в подсобниках два мальчишки, получают неплохо. Совсем неграмотные. Русскому языку по ходу дела учу. Итальянцы работали до меня, всё на охрах, коричневое. У меня ярко. Уже не хотят по-другому. В Италии я был, но мало. Перебросили в Алжир. Это сказка! Крым, конечно, это Крым, но тут экзотика деревьев, цвет неба, земли.

- В Алжире стреляли?

- А я кто? Разве я заметный? Сюда перевербовали, поманили деньгой. А уже так устаю, так, что и никаких денег не надо. Сам брагу делаю, рецептом могу поделиться. Если пятнадцать часов на жаре работаешь и если перед сном не расслабишься, то и не уснёшь.

- Там, - показывает Саша, - дом Гофмана. Раз позвал. Даёт по брошюрке. Думаем - дарит. Нет, содрал по десять зелёных. Да, похозяйничали тут они, немцы. Вывезли всё: мрамор, мозаику, железо. Недалеко был аэродром англичан, и их обворовали. Тут война всё время, непонятно с какого времени, включая до нашей эры. Едут и едут сюда, везут цветы, делают памятники. Земельку и с собой сюда привозят и отсюда с собой берут.

Отец Василидис поёт величание святому Мине. Как можем, поддерживаем. Ходим всё время по россыпям черепков, остаткам кувшинов, посуды, мозаики. «Это был огромный город в пустыне, Огромный».

Вокруг раскопок и внутри, и вдоль и поперёк старые ржавые узкоколейки. «При входе в священный город бани. Не войдёшь, пока не очистишься».

Спугнули шкала. Несётся от зарослей тростника. Видимо, там вода. Сухо, жарко. Стадо овец щиплет траву и колючки среди мраморных остатков. По мрамору бегают муравьи и ящерицы.

Имя города Саша не помнит. «Я его называю Минском, он же в честь святого Мины».

Стою, дышу зноем. К ногам подбежал самый настоящий скарабей. И замер, ожидая решения своей участи. Мелькнуло: поймать и в Москву. Но, во-первых, не прокормить, во-вторых, он же ещё и священный.

Вернулись ко входу, простились с отцом Василидисом. Саша показал ещё и фонтан и горящие днём фонари. «Зачем днём горят, пойми их. Я это место называю Диогенией. Тем более, ищу человека. Хоть с вами поговорил».

Мусульманка в хиджабе, вся в чёрном на такой жаре, говорит по сотовому телефону.

Да, сейчас бы во тьме египетской побыть, в прохладе.

С монастырём святого Мины связана история преподобной Апполинарии, царской дочери, просившей разрешение у родителей уйти в монастырь. Они любили её, но отпустили только на поклонение святым. В Александрии её хотели принять на высшем уровне, но она избежала почестей, вошла в город ночью и сказала правителю области, проконсулу, что идёт поклониться святому Мине. С ней было только двое слуг. Ночью они задремали. Апполинария переоделась в заранее взятое мужское платье и тихо сошла с колесницы. Тут была болотистая местность, в которой она жила несколько лет. И никто не мог признать в ней женщину, когда она, назвавшись Дорофеем, просилась вступить в число иноков обители. Далее её монашеская жизнь, страдания, клевета на неё возведённая. Но она всё выдержала, исцелила бесновавшуюся сестру, открылась родителям, и опять вернулась в монастырь. В котором, по исходе земных лет, и была погребена.

Ещё монастыри. Но ни в один не пускают - пост. Может, оно и правильно.

Монастырь святого Псоя. Выходит монах Макарий, ходит с нами босиком. Игумен монастыря епископ Исидор. Много монахов живут в пустынных местах, даже и без крова. Приходят в монастырь накануне праздничных дней.

Ограда монастыря Божией Матери Барамуза. Так понял, так записал. Идут переговоры. Жара, мухи. Выходят изнутри: разрешили только поглядеть. Внутри трактора «Беларусь» с крестами на радиаторах. Надпись из цветов на клумбе «Ай эм дэвэй» (Я есть Путь). Дорожки усыпаны красной крошкой какого-то камня. Ежедневно три молитвы: ночью, утром, вечером. Во время поста время их увеличивается. Монах провёл вдоль иконостаса. Приоткрыл завесу, показал алтарь. 13 век. Фрески плохо сохранились. Святым Антонию и Павлу ворон приносит хлеб.

У коптов 32 буквы, из них 24 греческих. Но это, оказывается, даже не греческие, а развитые из иероглифов египтян. Так объясняют. Везде в храме очень узкие двери. «Узкими дверями подобает войти в Царство Небесное». Здесь спасался святой Арсений. Постился, плакал, прятался за эту колонну. Четвёртый век. Изречение от него: «Когда я говорил, я об этом жалел. Когда я молчал, я об этом не жалел».

Нападали племена берберов. Рядом, проход по выдвижной лестнице, крепость, в которой хранили запасы пищи и воды.

Ходим по пустыне. Под ногами усыпано камнями из Апокалипсиса: сердолик, халцедон, базальт, алебастр. Строительный материал для города будущего Царства небесного. Ещё нужны: хризопрас, сапфир, аметист, хризолит, топаз. «А двенадцать ворот - двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улицы города - чистое золото, как прозрачное стекло» (Откр.21,21). Кто-то же и увидит.

Из пустыни вновь в Каир. Пыль, ослики, бедность. Пил сок из побегов тростника. Прямо при тебе суют эти стебли в барабан, он перемалывает всё с треском, льётся мутный сок. Пить страшно, а интересно.

Мальчик несёт на голове этажерку со свежими лепёшками. Очень вкусные. Продаёт по двадцать пять пиастров. Сказал ему русское спасибо, тут же подошёл мужчина, представился Виктором. Расспрашивать, как он тут оказался, неудобно. Говорит сам: «Первые десять лет ещё как-то жил, сейчас допекло до печёнок. Кому я тут нужен? Проси не проси, одно: аллах керим, Бог подаст. Хоть и подохни среди улицы. Жизнь дорожает, человек дешевеет». - «Сдаваться будешь?» Павел изумился: «Откуда ты понял, что я скрываюсь?» Простились. «Сахра», - сказал он на прощание. То есть счастливого пути...

Дерево Марии, Божией Матери. Тут Богомладенец извёл из земли, доныне текущий, источник воды. К нему приклонилось дерево. То самое. Здесь, по преданию, Святому семейству не дали хлеба и, вот, во все века здесь не пекут, не продают хлеб, ездят и ходят за ним в другие районы.

Армянская церковь на земле, которую русский консул подарил армянам.

НА СИНАЙ!

Перед Суэцким каналом выставка боевой техники - память об израильско-египетской войне: танки, БТРы, пулемёты, ракеты, пушки. Всё почти наше. Смотреть неохота, но вродек надо, протокол. Ветер, пыль. Очень едкая, слёзы высекает.

Перед водой красивая каменная ограда. По заливу идёт неправдоподобно огромный танкер. Как он продирается?

К морю нигде не подъехать - плати. И много плати. Ограждения, посты. Ветряная мельница. Погуляли по берегу. Мне везёт на драгоценности, бирюза просится в руки. Дельфины, белый прибой, раковины, засохшие кораллы. Увы, их и брать нельзя, хоть и засохшие. Штрафанут. Всё-таки беру.

Пустыня, монастырь. Как тут жить? Сжигает жара, а всего конец марта. Никаких следов человека, только узкая тёмно-серая дорога среди серых каменистых песков. Справа вдали тёмные горы. Никакой растительности, значит, и бедуинов. Вдали арка, приблизились, от неё поворот к горам. Обнажения чёрного базальта. Верблюжьи колючки.

Монастырь. Снова ждём разрешения. Внутри арабы рабочие поливают розы. Запах ладана. Горят в храме свечи. Частицы мощей святых, Марка, Афанасия, Антония. Роспись: святые херувимы несут трон Царя Небесного. Надпись (перевод): «Когда ты молишься, у тебя появляется сердце льва, ты ничего не боишься, взлетаешь как орёл, жертвуешь собою как бык». То есть известные символы евангелистов.

Во дворе сохранилась монастырская мельница с маленьким хомутиком для маленького ослика. Так и представляешь как он ходит тут всё по кругу и по кругу, и как тонюсенькой струйкой сыплется мука в ящик.

Рабочие носят песок и камни в старинных кожаных вёдрах

Пустыня может быть иногда и ласковой. Но редко. Вот подул прохладный ветерок, облако закрыло солнце, так отрадно. Но недолго. Опять жара, от которой не скрыться. И опять мухи, для которых мы источник питания.

Советуемся. Сейчас единственная возможность подняться в пещеру святого Антония. Это задержит часа на три, но надо. Бодро иду, и легко идти. Ступени, даже перила. Ветер навстречу. Обзор на пол-света. На склоне всюду кресты, кресты. Выложены из камней, дорожной плитки, цементных труб, сварены из арматуры, сделаны из дерева, просто перекрещенные и связанные ветви. Выкладываем и мы свои.

Рабочие несут вверх воду. В каждой руке двадцатилитровая канистра.

Повезло, что в пещере был один. Протиснулся, молился. Щель метров восемь внутри скалы. Даже страшновато. Не повернуться. Дошел до пещеры. Лампадка у икон. Молился. Даже немного полежал. Как представить великого молитвенника за весь род человеческий?

Тишина. Другой и не услышать.

Вышел. Рабочие уже отнесли воду, сходили вниз, сейчас тащат тяжеленные пучки арматуры. Ведь и это тоже молитва. Устали, а как приветливы, улыбчивы.

Мальчик Мина угощает чаем. Вода, конечно, святая: вознесённая на такую высоту.

Вечереет. Несёмся. Видимо, в монастырь святого Павла не попасть. Через перевал нет дороги, только тропа, по которой они (святые) ходили. По прямой километров 10-12, на машине километров восемьдесят. Али, водитель, готов ехать. Хотя еле живой. Надо его накормить. И самих себя тоже. Здесь такие монотонные дороги, что все аварии от того, что водители просто засыпают.

Мотель «Сахара». Есть ничего не хочется.

О, счастье - едем к святому Павлу... Хотя бы у стен постоять. Солнце садится. Монастырь. Тут лев рыл могилу для святого Павла. Солнце село, но нас («Рус? Русски?») пускают. Источник. Четыре кубометра воды в сутки. Снимать нельзя. Но опять же любовь к России побеждает правила.

Ночь, полная ужасов и ужасного запаха средств травления насекомых. Но они живее всех живых, а мы травимся. Али утешает, что тут нет летающих, которых называют кукарача. Оказывается, кукарача - чёрный петух. Ценное сведение на старости лет.

Покидаем Африку, едем в Азию. Тоннель в первый раз показался мне длинным, сейчас проскочили моментально. Синай. Удивительно слово с долги эхом в коридорах истории.

Плакат: «Слава доблестной египетской армии», Перевод Али.

У колодца Моисея даже не остановились. Я очень расстроился. «Да там ничего нет». Но место-то есть.

Остановка. Солдаты, лавочки. Опять уже жара. Скалы, редкие деревья.

Долина Фаррана. Женский греческий монастырь. Храм Козьмы и Дамиана. Ждём решения на жаре. Солдат приглашает по навес. На стене всё время трещит полевой военный телефон. Охранник не реагирует.

Пустили. И как всегда в пустынных монастырях, внутри утешение красотой и прохладой. Умиротворение от чаши холодной воды.

Райский сад. Виноград, пальмы, очень свежая зелень листьев. Маслины, туя, лимонные и гранатовые деревья, акации, апельсины, мандарины и, конечно, роскошные кисти бугенвиллии. Стеной, по периметру, высоченные кипарисы.

На каменной лавке сидит мальчик, смотрит на нас неотрывно, не мигая, но безо всякого выражения.

Церковь пророка Моисея четвёртого века, церковь, более новая, Козьмы и Дамиана. Русская икона святых праведных Иоакима и Анны. Но как же всё дорого в лавке. Мальчик ходит за мной, но ничего не просит.

Около машины другие мальчишки: «Бакшиш! Бакшиш!» Очень назойливы. Мне бы кто подал. Достаю из машины хлеба, даю им. Они искренне рады, как на них сердиться?

Подтянулась и группа. Мальчишки поживились. Тот, «мой» мальчишка не был назойлив, поэтому ему больше досталось.

Уже и машина двинулась, а они всё бегут и бегут. Один даже прицепился, страшно за него, машина же скорость набирает. Отцепился. Хоть бы что. Смеётся.

По дороге много патрулей. В основном сидят со стаканом чая в руке и с автоматом на коленях.

Устроились. Монастырь святой великомученицы Екатерины рядом, ходил в него через внутренний двор. Новые стальные двери. Неопалимая купина, как и прежде, снизу ощипана.

Поздно уже. А скоро совсем выходить, идти на гору Хорив, гору Моисея. Я на ней бывал, но как же не пойти, если есть возможность? Трижды восходил. Самое памятное - шёл с женой. Еле взошла, а вспоминает всегда с радостью.

Кирие елейсон! Стою у мощей великомученицы Екатерины, молюсь за знакомую Екатерину.

Завтра рассвет в шесть двадцать.

Нисколько и не поспал. Ночь. Пошли!

Луны нет, молодая ещё совсем. А у меня один раз было полное новолуние, то есть тьма в полном смысле египетская. А в другой раз было такое полнолуние, что любо-дорого вспомнить. Никакие фонарики не нужны, небо сияло, горы светились.

Верблюды, прямо стада, прямо сквозь них, как сквозь движущуюся конюшню, как сквозь тоннель. «Кэмел, кэмел!».

Японцы идут, как работают. Строем, с фонариками на головных уборах. Как шахтёры. Немцы топают, туристы щебечут. Запахи и верблюдов, и дезодорантов, и сигарет. Нет, надо отрываться. А то называется - дышу горным синайским воздухом.

Читаю молитвы - уже легче. Лоб мокрый. И сзади, и спереди цепочки и ручейки огней. Разговоры притихают. Людей всё меньше. Звёзды стали видны. Вот Большая Медведица Утешает. Кто-то, русский, ведёт репортаж-предупреждение: «Слева верблюд, вправо! Вправо нам, а верблюд слева. Пошли ступеньки. Ещё! Верблюд ещё! Колонна верблюдов!».

Площадки, на которых торгуют чаем, продают воду. Сильно пахнет керосином. Опять же и верблюды. Уже и ослы.

Не стал останавливаться, иду, вспоминаю всех святых, кого помню, от архистратигов, пророков, апостолов, евангелистов, священномучеников, великомучеников, мучеников, преподобных, блаженных, праведных, молюсь за родных, за Россию. Думаю, так же и все. Японцы за Японию.

Последние ступени. Их, говорят восемьсот. Сижу. Еле дышу. А дышать отрадно. Оживаю. Встаю. Уже и каменную щель прошел, уже и церковь святой Троицы видна. Уже и пещера святого прока Илии.

Вышел вверх. Даже не ожидал: слёзы. Ну, это от ветра. И от радости тоже. Русских на горе больше всех. Японцы подтянулись. Как и не шли, выстроились лицом к востоку.

Ждём солнце. Ждём. Холодно. Остывает и зябнет, и трясётся мой организм. Укрыться негде.

Светлеет, желтеет восток. Быстро розовеет. Вот одно место краснеет и вспучивается, и выпускает в мир родившееся синайское солнце. Крики, слёзы. Холода как не бывало. Тепло появляется вместе с солнцем. Восторженные помолодевшие лица. «Не меня снимай, рассвет снимай! - кричит женщина спутнику. - Солнце снимай!». В этом месте, будь снова со мною моя жена, сказал бы: «Я и снимаю солнце: ты - моё солнце».

Обратно по тропе Моисея. Тогда шли, уже цвели маки. Сейчас только ранняя зелень, запахи свежей полыни.

Не ложась, поехали в монастырь святого Иоанна Лествичника. Покупаем конфеты для бедуинских детей, иначе не проехать.

Игумен Синайской горы. Несколько тысяч монахов. «Лествица». Тут природная просторная пещера, его келья, хорошая вода, нет мирян. Шестьдесят лет жил в пещере, четыре года игумен Ложе справа от входа. Осмелился прилечь. Но не от чего-то, от огромной усталости, от многосуточного недосыпания. Но, конечно, и от счастья - ложе святого игумена.

Переночевали. Утром долго был один у мощей святой Екатерины. Дежурный монах сам подошел, помазал маслицем от Неопалимой купины.

В костнице видел совершенно осмысленный взгляд черепа. Будто что хочет сказать.

Едем, едем. Пустыня. Пальмы. Тоскливый верблюд. Нет, пустыня не от слова пусто, от монашеской пустыни. Пустыню можно полюбить. Дивно видеть её, горы утром, днём и вечером. Всегда очень разные. Живые. Лишенные резкости, яркости, будто как наш север, любое место в мире кому-то родина.

Остановка. Часть песков огорожена кольями, натянута проволока, развешены пугала от птиц, но ничего не растёт.

Снова близок туннель, пройденный позавчера. Охрана с автоматами Калашникова. Автобан. Грохочут огромные трейлеры, фуры. Маленькие грузовички «шевроле» как ослики автобана.

Добирались больше полудня. Завтра улетать. Упал и уснул. Утром вскочил и стал соображать: кто кого будит? Муэдзин петуха или петух муэдзина? Или оба меня?

Дал круг по знакомым местам, прихватил и нового. Купил лепёшку, чуть не заблудился. Опять ориентировался по пирамидам. На обочине шоссе водители в консервной банке варят кофе. Знакомый нищий, узнал. Обрадовались друг другу. «Синай, - говорю я, - о, Синай!». - «О-о!» - отвечают они.

Приём в Русском центре культуры. Дерево египетско-советской дружбы. Посажено в дни дружбы.

Приём за приёмом. Опять о дружбе. «Америка, Израиль со своим золотом могут одно: пролить реки крови, заполнить море слёз, свершить насилие над национальной культурой, заменить национальную кухню обжорками макдональдсов. Россия живёт в подсознании египтян как пример...».

Слышать всё это уже печально, когда видишь наступление нового мирового бес-порядка.

Одна надежда на Господа, Всеведущего, Всемогущего.

Египет, начало века.