Мы и они

 

Какие-то самые простые мысли приходят в голову. У нас есть "ты" и "вы", у них - только "you". И когда мы обращаемся к другому на Вы - то выражаем тем самым не только отстранённость или уважение, но нечто большее, что трудно сформулировать. То, что нас от них отличает.

К сожалению, я совсем никаких азиатских языков не знаю, да и саму Азию знаю плохо. Дальше Алтая и Иркутска, то есть русской Азии - не была. Пишут, что сейчас на Дальнем Востоке много китайцев. Возможно для живущих там это чувствительно. Но гораздо чувствительнее тот смрад, которым несёт с Запада.

  В 1988-м году, сразу после крещения, мне нужно было сдавать вступительный экзамен в аспирантуру тогда ещё Ленинградского университета. По марксизму-ленинизму. Экзамен был так себе, из трёх вступительных: по специальности, то есть русской литературе, марксизму и английскому - я больше всего английского боялась. Специальность сдала на пятёрку, а марксизм с English на четвёрки. Уже не помню, в каком порядке. Но, помню, готовилась в Публичке к марксизму, сидела, читала выступления Горбачёва про конец холодной войны и демократизацию. И ведь я филологом была! Но тогда про такие вещи, как НЛП, нам не рассказывали. Оруэлла, правда, прочитала я, но немного позже. А тогда у меня было противоядие домашнего разлива, которое я с первого курса применяла.

  На первом курсе историю КПСС нам читал одноногий еврей, инвалид войны. Гонял на семинарах ужасно, на экзамене завалил несколько человек, в том числе любимчика наших барышень, одного из немногочисленных филфаковских парней. Красавчик вскоре занялся "бизнесом", а я как-то интуитивно пришла к следующему методу сдачи партийных экзаменов: оставляешь всё на последние сутки, в течение которых не спишь, методом скорочтения честно проглатываешь сотни положенных страниц, подстёгиваешь нервную систему элеутерококком, потом идёшь и сдаёшь временно закреплённые в краткосрочной памяти сведения экзаменатору, приходишь домой, заваливаешься спать, а проснулась - уже и не помнишь ничего.

  Я ведь росла в семье советских людей, крестить нас с братом не дал бабушке партийный отец и воспитывал в спартанском духе: учёба и спорт, никаких излишеств. И хотя ещё до университета я стала самиздат читать, а в университете в семинар по древнерусской литературе записалась, но в целом воспитана была в том духе, что обманывать нельзя кого бы то ни было, даже преподавателя истории КПСС (списывать или ещё как-нибудь...) А тут вроде никакого обмана: загрузилась - разгрузилась, в зачётке честная пятёрка, в голове в сухом остатке - представление о том, что очень часто собирались партийные съезды и пленумы для выработки руководящего курса.

  По английскому нужно было монографию какую-нибудь перевести, мне, помню,от научного руководителя досталась (не первой из аспиранток) по старообрядчеству современное исследование, 
двойная польза от перевода - и экзамен сдан, и ссылаться на него потом можно будет в своих работах. В общем от соединения марксизма (речей Горбачёва) с инглишем получалась такая картина: вот начнутся сейчас вместо противостояния с Западом у нас мир, дружба и сотрудничество, и будем мы вместе свои древности изучать! А то ведь мешал железный занавес. Конечно, мой взгляд со своей колокольни наивным был, но, по-моему, такой же сиреневый туман в большинстве голов стоял.

  В аспирантуре я как раз до осени 1993-го училась, и даже сейчас, оглядываясь, поражаюсь полной перемене обстановки за прошедшую "пятилетку". Когда я сдавала последние кандидатские - в Москве уже расстреляли Белый дом, и курилка Публички, куда в то время я, увы, заглядывала, больше, конечно, пообщаться, чем подымить, полнилась слухами о без вести пропавших. Вторым местом для общения в Публичке обычно служила столовая, но к 93-му году туда заглядывали далеко не все посетители библиотеки, даже те, кто приезжал в неё из аспирантских общежитий в Петергофе на целый день. Брали с собой что-то перекусить, на столовку не было денег.

  Плюс был в том, что не было уже никакого обязательного марксизма, минус - в стремительном обнищание и опошлении народа. Я хоть и крестилась, но в церкви до 1992-го года не бывала, невозможно было с маленьким ребёнком на руках ездить за город, машины у нас не было, а первая церковь в Сыктывкаре была возвращена перед Рождеством 1992-го года. В аспирантуру заочную я перевелась, а так сидела дома с ребёнком и, помню, смотрела по телевизору съезды и прочую дребень, видика у нас не было, была масса детских книг и пластинок, с их помощью я ребёнка и воспитывала зимой, а на лето мы в деревню уезжали.

   Появились видеосалоны, и, помню, какую-то жуть ходили мы туда с мужем смотреть. После чего так тошно было на душе! Хотя Рипли в "Чужих" понравилась мне. Голодать не приходилось, кроме дома под Воронежем - были ещё две родительские дачи, детские вещи можно было привести из командировок в столицы. Приятель предложил мне в школе по соседству Библию преподавать. С одной стороны - талоны, с другой - церковь открылась, в школу зовут. По-настоящему удручало лишь то, что ничего не получалось со своим жильём, с одной зарплаты на него не скопить. Мне хотелось, чтобы объяснил мне кто-нибудь, как жить дальше, как растить ребёнка без своего угла. А если ещё будут дети?

  Такой человек не сразу нашёлся - отец Павел Адельгейм. Дело было не в том, что он говорил, а в том, как он жил. Слова я к этому времени уже не воспринимала: язык без костей. Отец Павел, у которого в Пскове всего 3 месяца прожила я весной 1994-го года, жил, словно по водам ходил, и школа его, и приют, и оба прихода, и семья - словом вся его жизнь с теми людьми, кого он принял в свой дом, приход, приют, школу - была таким хождением.
Казалось бы - откуда у пожилого батюшки на протезе силы и средства всех нас кормить и окормлять? Но сила Божия в немощи совершается.

   А вокруг шли какие-то бесконечные выборы. И, вернувшись из Пскова в Сыктывкар, я наблюдала, как один за другим мои новые и старые знакомые втягиваются в эту вакханалию. На выборах можно было не только деньжат заработать, но и сразу квартиру, например, как было устоять перед таким искушением? Это вам не историю КПСС сдавать. Я, помню, пыталась задавать простой вопрос: ну не стыдно так врать? Но ответом на него были не слова, а квартиры, машины, курортные туры... Дескать, кто не умеет зарабатывать, тот сопли жуёт и вспоминает про честь и совесть.

   И вот прошло ни много ни мало - четверть века! Что мы имеем? Креативный класс и одурманенный народ. Тех, кто нажился за эту четверть века и тех, кто, казалось, уже перешагнул черту - не бедности, нет, то есть не только бедности. Я глянула краем глаза победный концерт в Симферополе и так грустно мне стало!

  У Оруэлла в "1984-м" есть эпизод, который я вспоминаю чаще всего. Герой, работающий в Министерстве правды, слушает, как во дворе дома для "пролов", низшего класса, развешивая на верёвке бельё, поёт пожилая женщина. Он знает, что тексты для этих песенок сочиняются с помощью машины, 2-3 рифмы, кровь-любовь, и песенка готова. Сам он партиец, высшая каста, но, слушая прачку, ловит себя на мысли, что в её пении, несмотря на дебилизм текста и простоту мелодии, присутствует нечто, чего нет у него - настоящее чувство,настоящая грусть.

  Чем заканчивается роман Оруэлла, наверное, всем известно. А чем закончится то промывание мозгов, которое скоро столетие, со времён ликбеза, у нас происходит? И, главный вопросик - кто ж организовал-то его, в каком Министерстве правды пишутся эти песенки и сериалы? Кто эти "они", и где граница между "ними" и "нами"? Прав отец Александр Шаргунов, что нету разницы между фактическим вторжением НАТО и тем растлением народа, которое руками небрезгливых алчных"наших" - налицо. Какие они наши?

   Для себя я "америкосами" их называю. Америкосы - это не американцы. Это все те, для кого "личные интересы" на первом плане. А также и на всех прочих. А мы - это те, для кого есть Родина, предки и святыни, для кого "мы" - больше, чем "я".

 И вот я думаю, что по этому простому признаку и будет сейчас происходить разделение, а не по Днепру, как Дугин говорит. Он, конечно, профессор и геополитик, но тут неправ, и я заинтересована в своём утверждении, поскольку как раз на правом берегу Днепра живу. А Дугин говорит, что по Днепру геополитическая граница проходит и правый берег придётся Евросоюзу отдать.

  Всё-таки 25 лет - достаточный срок для того, чтобы такие простые вещи осознать.