От редакции. Сегодня нашему постоянному автору, поэту, публицисту и общественному деятелю Валерию Николаевичу Новоскольцеву - 50! Редакция РНЛ от души поздравляет юбиляра с днем рожденья, желает ему многая и благая лета, новых творческих свершений и успехов в общественных трудах! По случаю юбилея предлагаем вниманию читателя подборку стихов автора.
НА РОДИНЕ МОЕЙ
Наверное, на родине моей
Сирень цветёт и птицы не смолкают...
И Тихий Дон в ручей перетекает,
И свищет ветер в куполах церквей.
Наверное, на родине моей
Ещё живут мои однофамильцы.
Чем постоянно кормятся кормильцы?..
В счастливом детстве - нет очередей!
Наверное, на родине моей
Лишь памятники обо мне и помнят
И половицы уцелевших комнат,
И старый двор, забытый и ничей.
И все в порядке смысла и вещей
На родине оставленной моей...
Я В БЕЛГРАДСКОМ АЭРОПОРТУ
Я в белградском аэропорту
С маленьким чернобылем во рту.
День вчерашний - Господи, прости!
Похмели и в небо отпусти.
Я засну тогда в Твоих руках.
Может быть, проснусь на облаках.
И начну все заново - с Тобой.
Научусь смотреть на мир земной
Не болея им по пустякам...
Господи! Ударим по рукам!
Или - если хочешь! - по щеке.
Мой билет давно в Твоей руке.
И давно небесный Твой контроль
Виртуальный проскочил король.
ОТЪЕЗД
Выбираем страну понадёжней,
Где реформ никаких, ни - последствий,
Где дороги ведут в бездорожье,
Где соседи живут в двух столетьях,
Никуда не съезжая веками,
Где деревья растут, не болея,
Где дорожки - просыпанный камень,
Где мы будем стареть, не жалея.
Рвутся нити и ниточки в душах,
Корабли наши рвутся с причалов...
Этот русский космический ужас -
До конца, и начать всё сначала!
Эти наши пространства-помойки,
Эти наши вожди перестройки...
Наши вороны! Голуби наши!
Чем глупее мы будем, тем старше.
Из страны этой голым уходишь,
Как пришёл в этот мир - в том же виде.
Ни детей, ни себя не прокормишь.
Не в обиде, страна! Не в обиде!
Просто есть ещё тёплые страны,
Просто все мы в душе - партизаны,
Хорошо, что ещё не бандиты!
Хорошо, что ещё не убиты!
Это страшное время Исхода.
Это тяжкое слово «Свобода»
На крыло поднимая, на плечи,
Поведёт нас, и крыть его нечем,
Немонгольское новое иго.
Погуляли в чужом балагане!
Разбудили мы русское лихо,
Как евреи, теперь, как цыгане.
Палисадники - на палестины,
Телогрейки - на шорты и майки,
Распрямляя согнутые спины,
Улыбаясь улыбкою майской!
Наградит нас эпоха акцентом.
Всех ровесников мы переплюнем.
Улетаем вослед диссидентам,
Унося свои косточки в клюве.
САМ СЕБЕ УСТРАИВАЮ ОТДЫХ
Сам себе устраиваю отдых.
Голова не варит. Суп варю.
Выхожу на позабытый воздух,
Обнимаю серую зарю.
Мелкой солью посыпают землю
Небеса, без солнца и лица.
И несёт проверенное зелье
Мой сосед, и курит у крыльца,
Запивая зелье «Кока-колой»...
Думаю, вот так проходит жизнь.
Битые пластинки, с радиолой,
Вынесли вчера за гаражи.
И никто не думает о вечном,
Всяк свою наматывает нить.
Раньше нас стареют наши вещи,
Еле успеваем хоронить.
В чём же смысл затраченных усилий?
Так вот и дожили до седин...
Холодно. Пора обжарить крылья.
Не забыть про соль и розмарин.
ЗАКОЛОЛИ
А в нашем простом партизанском меню
То густо порою, то пусто.
Сегодня заколят чужую свинью,
И рульку положат в капусту.
Хозяин уже засучил рукава,
Народ приготовился к визгу.
Ноябрь - смертоносен. Сухая трава
Окрасилась в красные брызги.
О, нет! Никакой я процесс не виню,
Я сам, как последняя сволочь,
Нацелился тоже на эту свинью
И жрать приготовился в полночь.
Вот так наступает Рождественский пост.
Икают «волхвы» и евреи...
Куски и кусочки, копыта и хвост,
Висят на крюках в галерее.
И веселы люди, и всё по уму,
И в тазике - алая пена...
И что-то коптится в приятном дыму,
Вертясь над огнём, постепенно.
Такой вот расклад деревенского дня.
Иду я за солью и перцем.
А в старом хлеву, где жирела свинья,
Скрипит незакрытая дверца.
ТЕЛЕВИЗОР, КАК СЕРБСКИЙ СВЕРЧОК
Телевизор, как сербский сверчок,
Сам себе восклицает осанны,
И тверёзый Иван-дурачок
Вспоминает берёзки Лозанны,
Как осеннюю кроет листву
Белый снег на зелёной полянке...
Только тянет Ивана в Москву,
Так, как тянет кота - к валерьянке.
Печь немецкая в кухне простой
Не спеша растворяет полено.
Вот и к сербам он встал на постой,
Потому что им всё - по колено.
А немецкая малая печь -
Настоящая дочка «буржуйки».
И богатая русская речь
Начинается с чашечки дуньки*.
«Бьётся в тесной печурке огонь»...
До Москвы дальше, чем до Берлина.
И ложится в сухую ладонь
Несгоревшей судьбы древесина.
______
*дуня - сербская водка (ракия) из айвы.
Я ДУМАЛ, МНЕ ПЛОХО. Я ВЫШЕЛ НА ПЛОЩАДЬ...
Я думал, мне плохо. Я вышел на площадь
И рухнул за столик, как тот сибарит.
А ветер зонты раздвижные полощет,
И тёмное пиво в бокале рябит.
И женщина, бывшая некогда ланью,
Садится за столик и прячет глаза.
А воздух наполнен озоном и дрянью,
И где-то за городом бьётся гроза.
Я буду кормить её сладким пирожным,
Жалеть и сочувствовать, думать о том,
Что сам без сапог, как сапожник-художник,
И также когда-то покинул свой дом.
Потом, в подвернувшемся универсаме,
Продуктов куплю, посажу на такси...
И буду бродить, как последний Сусанин,
Катая во рту это слово - «мерси».
ДВА РАЗНЫХ ПОЛЕНА В ПЕЧИ
Марине
Два разных полена в печи...
Одно пересохло до звона
И, жаром, в ноябрьской ночи,
Себя отдаёт неуклонно.
Другое, сырое совсем,
Горит кое-как, неохотно...
Но их положили затем,
Что вместе им будет - комфортно.
Иначе - дрова не горят.
Иначе - сгорают, как порох.
А так, оптимален заряд
И путь прогорания долог.
И я, вороша кочергой,
Подумаю - странное дело:
Я сам, как полено, сырой,
И ты - до сих пор не сгорела.
ТЫ - ВИНО МОЛОДОЕ МОЁ
Ты - вино молодое моё.
Я - мехи. Наш хозяин высокий
Предрассветную песню поёт,
Подгоняя зарю на востоке.
Небо вызрело, как виноград,
И к тяжёлым работам готово.
И из каменных белых палат
В мир выходит Последнее Слово.
У Него за плечами - горбы
От сложившихся крыльев верблюжьих.
Плечи плачут. Колени слабы.
И глаза - пересохшие лужи.
Не таким Оно было весной...
Помнишь, в землю мы бросили зёрна,
Как монетки - в фонтан? Круг восьмой
Полосой завершается чёрной.
Это время - Великим Постом -
Нас поставило в лист ожиданья,
Чтобы мы разведённым мостом
Не сожгли полюса мирозданья.
А Последнему Слову - бродить
По воде да по хлябям небесным.
И тебе во мне - перебродить
И остаться. В гармонии тесной.
ТВОИ ЛАДОНИ
Твои ладони - две иконы.
Когда охватывает страсть,
Мужчина твой им бьёт поклоны
И их старается украсть.
Но редкий вор бывает нежным,
И, в памяти его храня,
На белые твои одежды
Ложатся отблески огня.
И ты стоишь свечою строгой
И смотришь в тёмное окно.
И кто-то долгою дорогой
К тебе идёт давным-давно.
ТВОЁ ИМЯ
Де'фте Лаи', апа'ндес симфо'нос...
Византийский гимн
Твоё имя - на моём языке,
А язык мой - за зубами давно.
И моя синица сдохла в руке,
А журавль стучится клювом в окно.
Он ко мне с небес спустился вчера:
Птиц небесных не пускают в дома!
А душа моя молилась с утра,
И отбеливала строки зима.
А на атласе ладони твоей
Столько линий, сколько в церкви - икон.
И когда-нибудь ты будешь моей -
С наступлением Последних Времен.
ДОМ
Пусть всем, кто хочет счастья, будет счастье!
Калидаса
Посмотри в окно - в морозной дымке,
На краю земли,
Новый дом на розовой картинке,
Пчёлы и шмели.
Сад цветёт, сирень струит свой запах,
Гуси на пруду...
Сенбернар стоит на задних лапах,
Ждёт свою еду.
Виноград и голубые ели,
Ивы у воды...
А в углу, в твоей оранжерее,
Райские плоды.
Белая мощёная дорожка,
Кухня и ледник.
И тобой закрытая сторожка,
А за ней - родник.
И густой, как мёд, весенний воздух,
И ребёнка плач.
И для нас рассыпанные звёзды,
И в печи - калач.
Посмотри в окно - в морозной дымке,
В зеркале твоём,
Мы на этом вечном фотоснимке,
Навсегда вдвоём.
ЯРЛЫК
Получивший «ярлык» сам готов раздавать «ярлыки».
Дух лукавый себя защищает по правилам бездны.
Стрелы - строки мои, но когда обнажают клыки,
И осиновый кол, и святая вода - бесполезны.
Это время такое - на бесах златые кресты.
Это время мутантов, охоты на тех, кто нормален.
Я взлетаю во сне - на себя посмотреть с высоты
И вернуться обратно, в одну из зашторенных спален.
Воздух затхлый, а небо закрыто, как аэропорт,
И молчит, так похожий на чёрта, архангел-диспетчер.
И уже зашивают навечно дырявый мой рот,
И клюёт меня в печень бескрылый подкравшийся вечер.
Я ещё не записан в тот список, которого нет,
Но чернила кровят, и мурашки бегут по бумаге.
И кричат графоманы поэту, что он не поэт,
И дороги ведут с перекрёстка в сплошные овраги.
Чёрно-белые кадры моей киноленты земной.
Цвет пропал, звука нет - никому ничего не понятно.
И спиною вперёд я иду, прикрываясь сумой,
И следы расплываются в слёзные тёмные пятна.
Но подкрутит пружинку в моём механизме Господь,
И кукушка с небес раз двенадцать своё отчеканит.
И начнёт меня время трепать, молотить и молоть,
И высокий ярлык обнаружат потомки в кармане.