Когда в сердце писателя нет стремления к религиозной Истине, его литературная работа является ничем иным, как профессиональной игрой. Вроде работы спортсмена, для которого игра - это и есть его профессиональная работа. Подобно тому, как для многих современных «поэтов» их творчество - не более чем стихотворная игра.
Так что же для нас важнее - Истина или игра в литературу? «Для кого как...», - наверное, ответят некоторые из нашей пишущей братии. Конечно же, можно не сомневаться, что для большей части литераторов и окололитературных функционеров игра в литературу гораздо важнее. И когда им пытаешься что-то сказать об Истине - на их лицах появляется пренебрежительная усмешка. Это вполне естественно, потому что игра в литературу стала их смыслом жизни, она, просто-напросто, их кормит.
Вот уже прошло 10 лет после написания мною и публикации в печати двух статей - «Без Божества» и «Во имя Истины». Поначалу они вызвали разнообразную реакцию - от признательной до резко непримиримой, но затем, когда по существу высказанных в этих статьях мыслей никому ничем серьезным возразить не удалось, про них постарались забыть, чтобы не возвращаться к этой важнейшей для нас теме, чтобы больше не поднимать этого главного для пишущих людей вопроса: что важнее - Истина или игра в «творчество».
Чтобы до конца прояснить тему разговора, повторю дословно свое вступление к статье «Без Божества»:
«В чем высший смысл творческой деятельности человека? Может, в отражении своего взгляда на окружающую жизнь, на те или иные предметы и явления бытия? Или в выражении своих чувственных ощущений по отношению к другим людям, к природе и событиям действительности? Или, может, в совершенствовании своего эстетического мироощущения? Все это, само собой, является необходимым условием и первой задачей любого творчества. Но только лишь условием и первой задачей.
Лев Толстой, размышляя о цели искусства, говорил о том, что цель эта будет достигнута тогда, когда читатель, зритель, слушатель начнет сопереживать вместе с художником. Да, конечно, в этом заключается сложнейшая задача искусства. Сложнейшая, но не главная и не конечная. Вернее сказать, в этом состоит только половина задачи любого творчества.
Все признают: талант, а тем более гениальность - это Божий дар. Слово - «высший подарок Бога человеку» (Н.В. Гоголь). И потому, хочу подчеркнуть, именно поэтому искусство, если оно искусство, а не баловство, не игра, принципиально должно быть подчинено высшим религиозным задачам. В деятельности художника, в конце концов, должен быть виден переход от эстетического мировоззрения к религиозному. Если этого не происходит, то можно сказать, что художник не состоялся.
Выше Бога нет ничего, и хотя бы только по этой причине религиозное чувство в человеке и в конечном счете в художнике выше и важнее чувства эстетического. К осознанию этого в конце жизни пришел Пушкин («Веленью Божию, о муза, будь послушна...»).
Тут, правда, нужно обязательно оговориться: проблема эта крайне сложна и для любого художника таит в себе массу опасностей и соблазнов. Как уловить, как почувствовать ту тончайшую грань в органическом слиянии эстетического и религиозного чувства, за которой творчество как таковое уступает место морализаторству и назидательности? Об этой грани всегда помнил Достоевский. С этого пути в последнее десятилетие своей жизни сошел Лев Толстой, ударившись в ересь. Эта проблема стала причиной глубочайшего творческого кризиса у Гоголя, который и сгорел между этих двух огней - художественности и морали. Вся жизнь Гоголя - это мучительная борьба между чисто литературными и духовными устремлениями.
И все же. Знать и помнить о главной задаче искусства обязан каждый художник. В искусстве для человека, говорит Гоголь в повести «Портрет», заключен «намек о божественном, небесном рае». Искусство в понимании Гоголя, как и всё прекрасное в этом мире, - есть отражение небесной гармонии, отблеск небесной красоты. И в то же время «нельзя служить и самому искусству, - как ни прекрасно это служение, - не уразумев его цели высшей и не определив себе, зачем дано нам искусство...» - писал он в статье «В чём же, наконец, существо русской поэзии и в чём ее особенность».
Но вот духовный отец Гоголя протоиерей Матфей Константиновский в беседах с писателем нередко говорил о «злоупотреблении дарованием». Это относилось даже и к Пушкину, у которого, по словам о. Матфея, «много хорошего, но много и греховного». По свидетельству современников, отец Матфей потребовал от Гоголя отречения от литературы и даже от Пушкина, дабы не соблазнять людей ложными путями к Истине под видом псевдохудожественности, так как истинная художественность исходит только из глубоко верующего сердца».
Сказано это было, повторяю, 10 лет назад во вступлении к статье, написанной по поводу двух поэм Юрия Кузнецова «Путь Христа» и «Сошествие в ад». И не только сказано, но и опубликовано в газете «Российский писатель». Однако на сказанное очень многие литераторы не обратили внимания, а обратившие внимание постарались не придать ему никакого значения и быстренько про сказанное забыть. Потому что иначе нужно было поставить под сомнение абсолютно всю их «творческую» деятельность - как прошлую, так и будущую, и потому что иначе нужно было выбросить в мусоропровод 90% всей написанной в ХХ веке литературной критики. А сделать это, как все понимают, почти невозможно или неимоверно трудно.
10 лет я думал: неужели никто из русских мыслителей и русских писателей нашего времени не коснется этой крайне важной, хоть и опасной темы? Нет, не коснулись и постарались не заметить этих моих десятилетней давности статей «Без Божества» и «Во имя Истины» - даже те, кто неустанно твердил о великой духовности русской литературы, те, кто бесконечно подчеркивал свою приверженность к Православию и любовь к Богу. А ведь и правда, тема эта для них была опасна. Их «любовь к Богу» не подтверждалась делами.
Что такое Истина? Это Христос. Православный человек должен принимать это как беспрекословный закон, как неоспоримую аксиому. Если он этого не принимает как закон и начинает по поводу сказанного разглагольствовать и словоблудствовать, значит он не православный и не христианин. Среди русских полным-полно неверующих, и с ними вообще невозможно вести серьезных разговоров. Речь идет о тех, кто искренне называет себя верующим православным человеком. Тем более человеком творческим.
«...Высшая цель поэзии, - писал я в статье «Без Божества», - не эффектная строчка, не звучная фраза, не красивая или, наоборот, шокирующая метафора, главное в поэзии, как и в любом жанре творчества, - дух Истины, исходящий из созданного произведения, основанный на сознании художником правдивости, высшей подлинности того смысла слов, который он, автор, содержит в своем сердце и стремится донести до сознания других людей. То есть, проще говоря, истинный талант никогда не опускается до ложных смыслов и лживых фантазий, до любой, какой бы она ни была красивой и эффектной, неправды». И далее: «...Когда в сердце поэта живет Бог, тогда и не может быть неправды в его творчестве, тогда он и не станет никогда плутать в дебрях никчемной ереси, какой бы «поэтически» впечатляющей она ни казалась. Но если Бога в сердце нет или почти нет (и значит, нет ощущения Истины и стремления к Ней), то все, что этот автор делает в стихах, - претенциозные словесные игры в расчете на такие же слабоверующие души и поверхностных, духовно необразованных «критиков». Необразованных - в том смысле, что не имеющих в себе Образа Божьего».
Большинство пишущих людей, из ныне живущих, вообще над этой дилеммой никогда в жизни не задумывались. Писали и продолжают писать, как в советское время учили: главное, чтобы было оригинально, «непохоже» ни на кого другого, интересно и не шаблонно, о чём бы ни шла речь в литературном произведении. И еще желательно - чтобы «жизненно», хоть и не обязательно. В принципе, так и должно быть. Но этим и ограничивались. И очень редко, кто понимал, что это - лишь частичное условие творческого процесса. Однако почти вся советская литература являла собой отражение этого частичного, и по большому счету, не важнейшего условия литературного поприща. Да, практически вся советская литература стала концентрированным, ярчайшим выражением этой «оригинальной», «жизненной», в самом деле интересной, даже захватывающей отрицательной творческой работы. Термином «отрицательная» подобная литература была названа Иоанном Кронштадским еще тогда, когда не было никакой «советской литературы». То есть речь идет вовсе не о прямолинейном отрицании Бога, Христа или веры как таковой. Речь идет о незнании, пренебрежении, а часто и отвержении высшего смысла и главной цели любого творчества.
Вот что было сказано мной 10 лет назад в статье «Во имя Истины»: «Современная литература, как и сопутствующая ей критика, блуждающие в потемках греховной жизни, к нашему общему несчастью, давно утратили традиционное религиозное самосознание, которое в прежние времена сдерживало творческую личность от гордыни и самоупоения. Теперь во главу угла в писательской работе поставлена «свобода творчества», и именно такой подход к литературной деятельности, именно такой взгляд на искусство вот уже более века считаются в творческом окружении наиболее перспективными и единственно верными. Но «свободное творчество» - это «творчество», освобожденное от Творца. Многие литераторы забыли, а кто-то и понятия не имеет, даже слушать не желает, что существует и всегда существовала литература другая - духовная, открытая горнему свету и прозревающая высшую Истину».
Читайте Гоголя, Достоевского, Аксакова, Лескова... Читайте Ивана Шмелёва. Читайте Лермонтова, наконец:
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу Бога...
А это еще одна цитата из статьи «Без Божества»:
«Когда становится скучно среди земных проблем, когда кажется, что уже всё и обо всём сказано, тогда неудовлетворенная потребность к сочинительству толкает некоторых горделивых авторов к чему-нибудь необычайно заманчивому и таинственному. Большинству серьезных писателей для самовыражения обычно хватало земных, человеческих тем, но непомерные амбиции, подкрепленные высоким признанием «ценителей искусства», так и толкают отдельных слишком честолюбивых «художников» поиграть в «творческие» игры как с дьяволом, так и с Богом. К тому же дьявол сам то и дело выбирает и соблазняет этих гордецов замахнуться на что-нибудь подобное. И тогда обласканный «ценителями» автор берет в Иностранной комиссии Союза писателей командировку, чтобы пройти «путем Христа», а затем - заодно с распятым на Кресте Божьим Сыном - по-дружески побывать в «аду». Но что ему на этом «пути на Голгофу» и в этом «сошествии в ад» придет в голову, одному дьяволу известно. Неудовлетворенный стихотворческий зуд в подобных случаях, как правило, приводит к таким «поэтическим открытиям», «откровениям» и «прозрениям», рядом с которыми Апокалипсис Иоанна Богослова покажется легкой шалостью впечатлительного ума... Стихотворно, и, главное, «мастерски» оформленные, эти «открытия» затем, скорее всего, будут удостоены престижной литературной премии... Жаль только такой незначительной малости для «художника»: отягощенной дьявольским соблазном души. Да и денежки-то на премию в таких случаях подбрасываются все тем те вездесущим персонажем...
«Встань и сияй надо мною, звезда Вифлеема!» - отчеканит в начале своей поэмы наш горделивый автор. Кто-то из его «ценителей» наверняка отметит: как здорово сказано! такого еще не было в русской поэзии! Оно и правда: откуда этим обожателям «самобытного таланта» знать и как им догадаться, что звезда Вифлеема может сиять только над Христом и больше ни над кем?»
«В Евангелиях поэзии мало», - скажет наш поэт, автор двух т.н. «христианских» поэм в беседе с критиком - главредом «Дня литературы» 10 лет назад (2003, №33), мотивируя этим умозаключением свою попытку написать собственное, с избытком поэзии, «Евангелие». «Ленин и Сталин политики, а политикам одна дорога - в ад», - откроет поэт Кузнецов еще одну свою «истину» внимающему критику, который молча с этим согласится. И вслед за поэтом нам, согласившимся с ним (а ведь согласились очень многие!), останется только заполнить этот придуманный ад всеми русскими царями и святыми равноапостольными князьями - Владимиром Святославичем, Александром Невским и Дмитрием Донским. Ведь все они были политиками...
«Поэт всегда прав», - самоуверенно отчеканит автор поэм о Христе. И в этом утверждении обозначится уже не просто отсутствие Творца в сердце автора, здесь с хладнокровной откровенностью проявится культ этой самой отрицательной литературы и даже более того - культ, обожествление самого себя. Человек не может быть всегда прав, кем бы он ни был. «Я всегда прав», - это горделивая самоуверенность сверхчеловека. А гордый ум, гордыня - это еще один признак отрицательной литературы.
Главред «Дня литературы», увлекшийся многозначительностью той беседы и не желающий снижать ее пафоса, задаст вопрос в русле кузнецовского «жанра»: «Считаешь ли ты, что тебе дана воля свыше на эту поэму?» И наш «всегда правый поэт» с угрюмой серьезностью ответит: «Выходит, дана».
Тогда, 10 лет назад, никто из кузнецовских апологетов в этом месте даже не усмехнулся... Эпидемия отрицательного «творчества», захватившая пишущую братию чуть ли ни поголовно, в начале XXI века всё еще была сильна и более того - принималась ими как нечто благостное, необходимое и высохудожественное... Однако выздоровление, пусть с трудом, со скрипом, но уже происходит.
Истинная культура имеет религиозную основу. Образованные люди это знают и понимают. Всё иное, не укладывающееся в данное понимание, имеет отрицательный, внекультурный, разрушительный смысл. А точнее говоря - вообще не имеет смысла. Эстетическое чувство для того и дано человеку, чтобы воспринять, увидеть красоту мира, созданного Творцом, чтобы понять совершенство, глубину и смысл жизни, подаренной нам Богом. А творческий талант, дар искусства дается нам, чтобы запечатлеть, восславить, раскрыть это Божественное творение и неисчерпаемые тайны жизни. Человек - высший акт Божественного творчества, и мир создан Творцом для человека. Эти простые истины были известны человечеству по меньшей мере 75 веков. Свой взгляд в трудные минуты, свой внутренний голос и свой творческий, а на самом деле, молитвенный дар человек всегда направлял к небу, к Создателю мира и жизни. И только в последние сто лет он вздумал «освободиться» от Творца и более того - сам захотел стать человекобогом или сверхчеловеком. Он решил изменить природу - и окружающего мира, и свою собственную. Он попытался исказить Божественный кодекс жизни - данные нам свыше нравственные законы.
В ХХ веке работники сферы искусств и деятели новой «культуры», как в России, так и на Западе, вслед за коммунистическими и демократическими идеологами решили обойтись без Бога. Целый век люди жили и воспитывались в атмосфере отрицательной «культуры». Именно в этом веке человеческая цивилизация произвела колоссальный рывок вперед в области научно-технического прогресса. И именно в этом веке были самые страшные, самые разрушительные войны. А культура, искусство, художественное творчество в сравнении с предыдущим веком подверглись духовной деградации. Теперь уже многим стало ясно, что на службе искусственных, обезбоженных идеологий творчество утрачивает свою изначальную духовную основу. Этот век воочию показал, что при отсутствии Бога в своей внутренней сущности искусство и культура - угасают.
Но инерция сильна. И мы еще долго будем соревноваться в погоне за оригинальностью и «новизной» неожиданных фантазий художника. И мы еще долго будем повторять совсем не оригинальные мысли о необходимости в произведениях искусства новых интонаций, стилей, своеобразия языка и других изобразительных средств, начисто забыв о главном. О том, благодаря чему и для чего мы пришли в этот мир. Так называемые «христианские» поэмы Ю.Кузнецова были возможны только вследствие того, что весь ХХ век культивировалась отрицательная литература. Однако их появление - факт положительный, т.к. они заставили задуматься над затронутой здесь проблемой и заговорить о том, о чём раньше, в прошедшем веке, предпочитали помалкивать.
И в заключение - два абзаца из статьи «Во имя Истины»:
«Когда через две тысячи лет после рождения и воскресения Христа кто-то делает Бога персонажем своих фантастических «произведений», - это и есть грех гордыни. Потому что мы всё время забываем о том, что речь идет о Боге. Это Он однажды всех нас сделал персонажами человеческой истории. И вот теперь мы возомнили себя творцами Бога. А литературные критики с профессиональным знанием своего дела объясняют неразумным читателям, как хорошо, как умело и с какой бездонной глубиной это всё нами придумано. Не случайно же слово «искусство» имеет корень «искус», то есть грех. И чтобы творчество не стало грехом, духовная литература давно ответила на этот вопрос: «Божественная цель слова в писателях... - спасение человеков» (Игнатий Брянчанинов)».
«Хватит нам из возгордившейся литературы делать фетиш. Она принесла людям столько же пользы, сколько и вреда. Нынешнее оголтело безнравственное телевидение - это в большой степени продукт литературы для масс. Потому и погряз мир в разврате и цинизме, что им отвергнуты религиозные постулаты, названные критикой «инквизиторскими». Потому и стало искусство отрицательным, что лежат невостребованными книги православных духовных наставников, в которых всё давно сказано просто и ясно: «Талант человеческий, во всей своей силе и несчастной красоте, развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут... (Игнатий Брянчанинов)».
Критика то и дело пытается раскрыть нам «метафизику» творчества. Можно, конечно, при сильном желании расшифровать, растолмачить в нужном русле любые заумные стихотворные тексты. Но зачем и для чего? Поэзия не нуждается в толмачестве. И если тексты эти нужно расшифровывать, то они - всё, что угодно, только не поэзия. Метафизика не приближает к Истине.
