Божественное предопределение государства

«Государство создается не ради того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо»

Аристотель

«Церковь знает о необходимости государства. Для нее его авторитет заключен в авторитете ее Господа Иисуса Христа. Ведь, зная о Божьем царстве и благодати, она знает и о человеческой гордыне и ее абсолютно разрушительных последствиях. Она знает, как опасен человек и какую угрозу он представляет для самого себя. Церковь существует в этом отпущенном человеку времени, в пространстве, в котором временная жизнь человека все еще защищена от хаоса, должного уже давно ворваться в нее. Видимое средство этой защиты она осознает в существовании государства, в том стремлении к внешней, относительной, временной гуманизации человеческого бытия в предотвращении худшего»

Карл Барт

I. Государство и человеческие союзы

Заявить в наши дни о Божественном предопределении государства - значит, неминуемо добровольно облечься в тогу идейного и научного изгоя, ретрограда. Между тем, несложно заметить, что недружелюбное отношение к государству сформировалось совсем недавно, а до этого оно являлось предметом восторженного почитания на протяжении долгих веков. Почему же так кардинально изменились общественные и научные предпочтения? Смеем утверждать, что причина этому одна - старательно культивируемое с XVI - XVII столетий горячее (вернее, горячечное) желание представителей рациональной, светской и прямо атеистической науки устранить Бога из области этики и политики. И, соответственно, распространение этих взглядов среди широкой аудитории; надо признать, далеко не безуспешное.

Именно они первыми извлекли из покрывшегося вековой пылью философского шкафа мысль античных стоиков, будто существуют извечные законы социального бытия, над которыми неволен даже Создатель, Который и творцом-то их считаться не может, поскольку это область «естественной природы», а не Божественного творения. В их сознании «человеческое общежитие разумелось не как дар Божий или порождение сатаны, не как общение людей, связанных общей верой, соединившихся во имя небесного Отца, или Царя, или даже непосредственно организованных Им. Оно рассматривалось как нечто возникающее и существующее независимо от Бога»[1].

Увы, это была Пиррова победа. Чтобы построить справедливое государство, человек отделил его от Бога, признал творением собственного рассудка. Но, создав идеальное государство по собственным чертежам, тут же ужаснулся своему творению, поскольку оно, утратив Божественные черты, сохранило в себе лишь то, что внес в него человек, т.е. грех. Это было первой неудачей науки, отделившей себя от Бога. Первой, но не последней.

Порвав с религией и противопоставив ее «чистому разуму», светская наука загнала себя в лабиринт неразрешимых противоречий. Объявив человека венцом творения «природы» и существом наисовершеннейшим, она тут же отринула важнейший фактор, влияющий и на повседневное поведение любого лица, и на общественные отношения - греховную поврежденность нашего естества, безусловную для религиозного сознания. Человеческая воля была признана самодостаточной категорией, вследствие чего тут же возникли вопросы: почему человек нередко действует себе во вред и, что еще хуже, во вред окружающим. Отчего он не совершенен? Ответ на них искали и ищут вовне - в социальной среде, дурной наследственности и т.п. Тем самым, не желая того, помещают человеческую волю в детерминированные казематы внешних условий, которые похуже любого фатума предопределяют и характер действий человека, и его сознание. Где же здесь свобода личности и как она проявляется? - вопрос риторический.

Оставшись наедине с собой, человек разрывается между сознанием своего одиночества, зависимости от внешних сил, и внушаемым ему извне убеждением в собственной исключительности. И чем дальше, тем больше. Современный человек легко борется с демонами (до такого не додумался бы ни один самый тщеславный типаж Средневековья), покоряет Вселенную, спасает в одиночку мир. Но это происходит в... кино. В действительности же, он полон всевозможных страхов, боится всего внешнего, что не подчинено его воле, непонятно лично ему и не зависит от него. В том числе и государства.

Сегодня в массовом сознании людей оно олицетворяется исключительно с подчиняющей себе властью, а власть пугает homo novus («нового человека»), он бежит ее и готов заковать во всевозможные цепи ограничений, лишь бы только минимально зависеть от нее. Разумеется, если только не претендует на то, чтобы стать во главе высшего политического союза, как издревле именовали государство, и завладеть этой властью, направив ее для собственной выгоды. «Для современного человека, - писал один известный правовед, - проблема власти в ее отношениях к личной и общественной свободе представляется, прежде всего, в форме проблемы именно государственной власти»[2]. Это было сказано 100 лет назад, однако актуально и для сегодняшнего времени. Более того, сейчас эта проблема приняла глобальные черты и вышла на первый план.

Государство не безосновательно ассоциируется с властью. Легко обнаружить, что почти все признаки государства, которые встречаются в правовой науке, избирательно признаются или нет в этом качестве. Однако для всех бесспорно, что «государство - есть власть над определенной массой людей; государство немыслимо без власти; союз, не обладающий властным характером, просто немыслим, как государство»[3]. Более того - элемент власти, безусловно, составляет доминирующую черту государства. Другие человеческие союзы, которых мы вкратце коснемся ниже - семья, род, нация, корпорация и т.п., также содержат в себе признаки властвования. И лишь государство насквозь пронизано властью, ею живет и существует. Государство может мыслиться без права, но его нельзя представить без власти.

И здесь возникает главный вопрос: как следует относиться к политической власти, насколько она опасна для свободы человека? Очевидно, ответ на него напрямую зависит от наличия или отсутствия у лица религиозного сознания. В древности, когда человек жил и руководствовался религиозными нормами, даже «плохое» государство считалось классиками политической мысли лучшим для человека исходом, чем жизнь вне полиса. Хрестоматийно звучат слова Аристотеля на этот счет: «Государство существует по природе, и человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, - либо недоразвитое в нравственном отношении существо, либо сверхчеловек»[4].

Позднее, в эпоху появления первых христианских общин, отношение к власти еще более теплеет: как мы увидим ниже, языческое государство, пусть даже устраивавшее гонения на последователей Христа, признавалось благом для человека. А когда христианство стало главенствующей религией на территориях, едва ли не единственно обладавших на тот момент времени признаками развитой цивилизации, власть православных императоров считалась Божьим даром вообще без каких-либо оговорок. Если и попадались отдельные малосимпатичные царственные фигуры, то предполагалось, что они не по праву владеют властью. Сама же политическая власть, как явление, как феномен, считалась благом.

Сегодня, в век резкого обмирщения сознания, ответ также однозначен, хотя и полярно противоположен - власть всегда зло, поскольку государство есть орган принуждения, с которым, увы, следует временно мириться, и который противопоставляет себя народу. Правда, при этом возникает весьма неприятный и неразрешимый для нынешнего рафинированного человека дуализм: социальные и политические блага, к которым он привык, может предоставить ему лишь государство, но оно же забирает часть его личной свободы для того, чтобы сформировать те самые подлежащие распределению блага. Без государства современный индивид не выживет и дня, но оно одновременно с этим страшит обывателя, как антипод его личным правам и свободам, которые он ревниво оберегает. «Общее благо», «благо народа» - универсальная, абсолютная категория для наших предков на всем протяжении развития человечества, для человека XXI века, устранившего Бога из своего политического сознания (впрочем, не только политического), уже не может конкурировать с его личными «правами».

Не желая приумножать беды и печали светской науки, размышляя о феномене государства пойдем путем, которым тысячелетиями и далеко не безуспешно шло человечество, не устраняя Бога из нашей жизни, а опираясь на знания, даруемые Им, и проверенный веками опыт. Попробуем, вооружившись призывом святого апостола Павла: «ночь прошла, а день приблизился: итак, отвергнем дела тьмы и облечемся в оружия света» (Рим. 13, 12), в своей оценке таких правовых явлений, как государство и общество, власть и нравственность использовать богословский метод.

По мнению авторов, основное различие в данных вопросах между светской юридической наукой и тем, что можно было бы назвать «богословским правоведением» сводится в итоге к отрицанию первой очевидного факта всеобщей греховной наследственной поврежденности человеческой природы. И второе, - различие конечных целей устроения человеческого общества: для секулярного юридического умозрения, - это идеал рая на земле, где человек занимает место Бога, для христианской правовой науки - идеал Царства Христова. При этом, в научной рефлексии верующего правоведа государство и другие общественные институты и становятся ни чем иным, как формами спасения, промыслительно предопределенными Творцом, пребывание в которых является одним из условий ограждения от греха и спасения.

В этом и заключается коренное отличие светской правовой науки от богословского правоведения, влияющее на дальнейший ход размышлений и выводы. Человек, не верующий в Бога, не принимает дарованные нам Спасителем формы бытия или принимает под условием, поскольку для него альфой и омегой мироздания является он сам, его желание и воля. Предложенный ему Богом путь спасения горделиво отвергается, и он самостоятельно ищет свою дорогу, не замечая, как духовно деградирует, а мир рушится в хаос. Или, как удачно высказался на этот счет Жозеф де Местр, «человек отвернулся от Бога и все захотел делать сам. Но Бог наказал это безумие также, как он создал свет, единым словом. Он сказал: "Делайте!", и политический мир разрушился»[5].

Став на путь богопослушного познания, мы должны категорично заявить, что государство - не аппарат управления, и даже не политическая элита, которая управляет обществом. Язык без труда расставляет все по своим местам: элита - это элита, политическая аристократия, а аппарат управления - это аппарат управления, чиновничество. Само же государство представляет собой известную совокупностью людей, проживающих на определенной территории, образовавших некую этническую группу, управляемых одной властью и руководствующихся одним и тем же законом (обычаем, традициями, нравственность). Иначе, как нередко говорят, государство - это политически организованное общество, отечество.

Менее всего можно было бы представить, что всегда или хотя бы изначально, т.е. на первой стадии, государство образовывается насильственным путем за счет подчинения сильными группами (классами) своих менее их приспособленных к жизни соплеменников. Святитель Филарет (Дроздов) называл государство «великим семейством», что очень верно по сути[6]. И как здесь не вспомнить классическое: «Государство слагается из отдельных семей»?[7]

Нет никаких сомнений в том, что главной идеей государственного строительства всегда выступало естественное желание людей жить вместе, сообща. Иными словами, государство - союз добровольный. Об этом весьма доходчиво писал еще Платон, который справедливо полагал, что основой возникновения государства является естественная потребность каждого из нас в чужой помощи[8]. И хотя он перечислял сугубо материальные мотивы (разделение труда, безопасность и т.п.), легко понять, что в действительности межличностное общение носит куда более глубокий характер и имеет куда более широкую мотивацию, чем только нужда в чужих услугах.

В государстве всегда доминирует мотив объединения, отыскания в своем ближнем тех черт, которые сближают, а не разъединяют. Разъединять нас и так найдется чему - падшая человеческая природа полна всевозможных соблазнов. Грех, ложное ощущение своей инаковости, собственного «я», естественное и врожденное неравенство между людьми (пол, возраст, физические и интеллектуальные способности, таланты или отсутствие их) всегда разделяют людей. Однако есть некая внешняя сила, которая, действуя на наше сознание, на всем протяжении существования человечества, столь же неизменно объединяла нас, подтверждая известный тезис И.А. Ильина - «государство есть организованное единение духовно солидарных людей» (О сущности правосознания)

Характерно, что государство, как организованный политический союз, возможно лишь при определенном согласии всех лиц в том, кто обладает высшей властью, кому они должны повиноваться, и в чем заключается характер этого повиновения. Здесь, по словам Л.И. Петражицкого, обнаруживается некий консенсуальный характер власти[9]. Чтобы власть проявилась именно таким, а не иным образом, нужно, чтобы осознанно или нет, но лица желали повиноваться ей, признавали за властью соответствующие прерогативы. Потому, кстати сказать, и стала возможной в свое время теория «общественного договора», принципиально ошибочная по своей идее, но верно усмотревшая указанные качества в идее власти.

Уже давно было подмечено, что иерархия в межличностных отношениях удивительным образом формирует различные виды человеческих союзов, играющих роль общественных интеграторов, объединяющих людей по различным основаниям. Можно строить какие угодно догадки относительно стремления человека жить в том или ином коллективе, с точки зрения верующего человека все объясняется предельно просто - в основе их лежит не страх или взаимный интерес, но любовь - то врожденное чувство, которое неистребимо в нас, пока существует человек.

Каждому из них уготовано собственное предназначение: семья является основой воспроизводства общества, приучает к любви, жертвенности, разделению обязанностей, формирует у подрастающего человека первые традиции, создающие зачатки личной, а позднее и национальной культуры. Род и племя выступают в виде более сложных союзов, где указанные качества укрепляются, масштабируются, создают предпосылки для самоидентификации определенной этнической группы, сознания собственного коллективного «я». Здесь начало иерархии, власти, права (или правового обычая) в отличие от семьи выступает уже на первый план. Различные сословия, корпорации, признаки которых легко обнаружить даже в раннем человеческом обществе (торговцы, кузнецы, воины, крестьяне и т.п.), также позволяют структурировать общество по естественному критерию, объединяя людей и упорядочивая их бытие для достижения некой благой цели, хотя бы и в виде материальной выгоды.

Заметим также, что помимо устойчивых, традиционных союзов, данных нам Богом, человечество самостоятельно формирует вариативные, временные образования. Они интересны по двум причинам. Во-первых, демонстрируют подспудное желание человека преодолеть разобщенность. Люди отделяются друг от друга и тут же объединяются вновь по самым различным критериям. А, во-вторых, тем, что подчеркивают мимолетность и недолговечность всего того, что создано человеком по собственным чертежам. Например, кроме корпораций известны создаваемые ранее по профессиональному признаку временные ватаги русских ушкуйников -полукупцов-полуразбойников. А вместо родов или семей иногда образуются некие «гибриды», как, например, французский линьяж, представлявший собой в XI-XII веках многочисленный родственный (семейный) коллектив, связанный кровными узами, брачными союзами, общим владением и фамильным патримонием (земля, замок и т. д.). Как известно, линьяж состоял из кровных родственников и друзей-побратимов, имел четко выраженную иерархическую структуру, свой принцип наследования, предполагавший нераздельность земельного владения, и даже собственную практику брачных альянсов.

Наконец, возникает государство, как высшая форма человеческого земного бытия, позволяющая противопоставить произволу сильнейшего и субъективизму личного мнения закон и власть, в идеале одинаково справедливую ко всем гражданам. Создавая твердый законный порядок, укрепляя общественную нравственность, становящуюся отныне общеобязательной силой государственной власти, высший политический союз максимально устраняет несправедливость из земного бытия человека. Поэтому классик античной мысли писал: «Понятие справедливости связано с представлением о государстве»[10]. Г.В.Ф. Гегель величал государство действительностью нравственной идеи[11]. А один из самых интеллектуальных русских ученых Б.Н. Чичерин считал, что государство есть союз народа, связанного законом в одно юридическое целое, и управляемого верховной властью для общего блага[12].

Государство вовсе не отменяет перечисленные ранее союзы, но объединяет их в еще более высокую по уровню духовного и социального развития субстанцию. Покрывает их, как кокон, внутри которого кипит разнообразная жизнь. Государство не уничтожает, но структурирует их в иерархическую вертикаль, где каждый из них занимает исключительно свое, присущее именно ему место. При этом, дабы не ущемить права и интересы своих граждан, государство ограничивает в подчиненных ему союзах властное начало, и это очень важно, поскольку в силу человеческой природы они полны соблазнов, страстей и деспотизма. Ограничивает, но не уничтожает, т.к. в противном случае это означало бы смерть входящих в него человеческих объединений. Даже после возникновения государства в обществе сохраняется локально-властный, если можно так выразиться, характер отношений. Но все союзы попадают в сферу притяжения государственного начала и в нем находят свое субординационное место, освобождаюсь от ненужных наслоений, искажавших ранее их природу[13].

Так, например, в древние времена власть отца семьи носила абсолютный характер - настолько всемогущий, что он мог без суда умертвить своих детей и жену или продать их в рабство. С течением веков, по мере укрепления государственного начала, такие дурные традиции канут в Лету, признаются уголовными преступлениями. Легко заметить, что этот первичный прецедент никак не соотносился с идеей семьи, а потому государство изъяло у отца семейства искусственные прерогативы, чтобы его власть носила нравственный характер. Несложно также привести примеры из области деятельности остальных негосударственных человеческих союзов. Да что там семья или корпорация, если уже в Эдеме «пусть даже вечно, но нужно было жить по правилам, поскольку безграничное человеческое хотение способно разрушить даже Рай»?![14]

Таким образом, государство, как особый человеческий союз, создается, хотя зачастую и непроизвольно, но почти всегда обязательно, как только некоторая группа лиц доросла до самоидентификации и внутреннего желания подчиняться единому порядку, который охраняет его от любых внешних угроз и внутреннего нестроения, т.е. желает жить по справедливости. В этом процессе самоидентификации формируется индивидуальная личность, нация, обособившаяся для развития самого себя и признания за собой прав на самостоятельное, независимое от других народов существование.

Отсюда следует, что желаем мы итого или нет, но любое развитое общество на каком-то «завершающем» (по Аристотелю) этапе своего развития неизбежно становится государством; что государство имманентно человеку. Несложно заметить, что те народы, которые не сумели создать собственной государственности, живут родоплеменным строем, либо все еще пребывают на низшей степени развития. Нравится это кому-то признавать или нет, но развитие человеческого общества возможно лишь после того, как оно облекается в форму государства. Если государства нет, сохраняется состояние вечной войны и хаоса. Обычно, такие человеческие образования рано или поздно попадают в орбиту внешнеполитической деятельности соседних государств и подлежат ассимиляции и поглощению более развитыми народами. Никакой альтернативы этому просто не существует. Иными словами, политическое бытие свойственно человеческой природе, дано человеку изначально.

Государство является в буквальном смысле слова народным лицом, поскольку принимает те же черты, какие свойственны образующим его гражданам, являет миру культуру и традиции титульной нации. Справедливо утверждают, что власть политическая проявляется настолько и реализуется в тех формах и с тем содержанием, какими их принимают лица, данное государство создавшие. В идеале, конечно, государством управлять, стоять во главе верховной власти должны лучшие лица. Потому прав архиепископ Серафим (Соболев), который отмечал, что «только лица, сознающие важность своего дела, только одушевленные сознанием пользы и значения своего дела могут иметь авторитет и силу в глазах подчиненных»[15]. Но в действительности, как справедливо гласит народная пословица, «всякий народ имеет то правительство, какое заслуживает». Когда говорят: «Государство виновато», «государство плохое» и т.п., то, не замечая этого, наделяют государство чертами личности, перекладывая на него всю совокупность народных недостатков, что, конечно, неверно. Претензии к фактам человеческого существования, прямо вытекающих из недостатка общественного и государственного строя, следует обращать к себе, исходя из здравого смысла, а не к мифическому врагу, в котором не желают разглядеть самого себя.

II. Власть и нравственность

Как легко убедиться, власть составляет стержень любого политического союза. Но в чем заключается идея власти? В первую очередь, очевидно, власть - это внешнее повеление, накладываемое на других лиц. В свою очередь, дабы повиновение власти имело место не только из-за страха наказания, чтобы политическая жизнь человека носила добровольно-инициативный характер, лица должны быть убеждены в нравственном характере власти, в справедливости накладываемых на них повелений. Эта презумпция нравственной природы политической власти, впрочем, как и любой власти вообще, проходит красной нитью через всю историю развития человечества. И совершенно обоснованно, поскольку власть политическая не только внешне объединяет некую общность людей, но и обеспечивает их духовное единство, торжество единого для всех понимания правды.

Конкретные нравственные нормы, обращенные к каждому из нас, не создаются государством - они даны изначально Богом и запечатлены в каждой человеческой душе. Но их существование невозможно без государства; справедливость крайне нуждается в его властном оформлении. В свою очередь, без единомыслия невозможно никакое человеческое общество, ни один союз. Сегодня, как какую-то аксиому, утверждают, что каждый человек от рождения имеет «право» на собственное понимание добра и зла. И за исключением некоторого, весьма незначительного перечня идей, которые признаются антиобщественными, ему разрешают создавать «свою» нравственность. Ложность этой посылки совершенно очевидна сегодня, когда в течение нескольких десятилетий оказались забытыми достижения христианской цивилизации (к слову сказать, очень многие христианские этические нормы фигурируют и в других мировых религиях - исламе и иудаизме), культивировавшиеся тысячелетиями.

Нравственные основы бытия даны Богом и носят абсолютный характер, а потому любое «личное мнение» о добре и зле несет в себе семена хаоса и разрушения, является не истинным. Но причем здесь государство? - спросят нас. Притом, что нередко критическое отношение человека к внешнему нравственному порядку приводит к полному отрицанию вообще какой-либо объективной нравственности во имя собственной автономии. Как следствие, такой человек начинает утверждать, что все вопросы нравственности решаются исключительно его личной совестью, вне которой нет никакого авторитета[16]. Теперь такое положение дел возведено в абсолют, ему придали значение некоего «естественного права».

Когда человек пошел по этому пути, мало-помалу оказались отброшенными чуть ли не все обычные для нормального человеческого сознания запреты: убийство в виде аборта и суицида, однополые половые отношения и даже «браки», и т.п. Некогда это считалось преступлением против Бога, затем отношение к подобным событиям в обществе стало нейтральным: «Это - не плохо, и не хорошо; каждый выбирает сам!». Сегодня стараниями «прогрессивной» и «толерантной» общественности эти деяния объявили признаком «прогресса» и «свободы». И это еще не самый худший сценарий развития событий, поскольку в Европе, в частности, на повестку дня вынесен вопрос о необходимости разрешения единокровных браков - между братом и сестрой, матерью и сыном, отцом и дочерью. Надо полагать, чтобы «прогресс» стал заметнее.

Это то, что касается господствующей ныне на обломках европейской цивилизации практики «личной этики». А с философской точки зрения ее глубочайшая ущербность была отмечена еще в древности. Отцы и Учители Церкви неоднократно утверждали, что уже сам по себе выбор между добром и злом свидетельствует о поврежденности нашей природы, потере человеком подобия Божьего, поскольку изначально душа, созданная Творцом, может воспринимать лишь добро. И то, что понимается светской наукой под «свободой» в действительности представляет собой результат проявление греха, умаления нашей духовной природы. Настоящая свобода заключается «в максимальной зависимости от абсолютного конкретного нравственного Добра, т.е. Бога, и в независимости от всего стремящегося к независимости от Него, поскольку свобода есть жизнь нашего духа, а источником и причиной нашей жизни может быть только Бог»[17].

Поэтому, первое предназначение политической власти заключается в том, чтобы сохранить нравственность, данную нам Богом, в ее незапятнанной редакции. Отливая ее в твердые формы закона, сохраняя в виде традиций и обычаев, государство, во-первых, не дает ей раствориться в хаосе индивидуального толкования, а, во-вторых, приучает следовать Божественным заповедям даже в тех случаях, когда лицо не желает этого. Нередко утверждают, что никакими внешними принудительными мерами нельзя заставить человека признать ту или иную нравственную норму - в лучшем случае он будет подчинять только внешне, «совесть по самому существу своему не поддается принуждению»[18]. Но в действительности все не так однозначно. Положим, человека нельзя заставить верить принудительно, но его можно обязать силой политической власти не нарушать нравственные заповеди, сохраняя при этом в глубине души собственные убеждения. Для общественного блага и мирного сосуществования людей этого вполне достаточно. А большего государству и не надо, поскольку оно не занимается вопросами личного спасения индивида.

Власть вовсе не является идейным антиподом права, как зачастую утверждают современные исследователи, словно речь идет о щите и мече, яде и противоядии. Более того, по более взвешенным размышлениям, элемент власти не составляет исключительной особенности государственного общения: он может присутствовать во всяком правопорядке. И потому правопорядок не противостоит государству, как нечто совершенно чуждое власти; право относится к государству, как власть к власти. «Властность и есть та стихия, которая соединяет государство и право»[19]. Таким образом, власть есть среда, в которой рождается право, без которой оно немыслимо.

При всей затемненности в греховной человеческой душе понятий о правде и справедливости человек, все же, всегда остается Божьим творением и силой данной Господом благодати стремится к свету. И все лучшее, что есть в народе, власть пытается закрепить в законе. Иными словами, оно аккумулирует народные представления о власти, праве, нравственности и справедливости, делая их обязательными. Как отмечал Л.И. Петражицкий, «государственная власть, как, впрочем, и власть семейная, родовая, клановая, всегда действуют не в их собственных интересах, а в интересах подчиненных им лиц либо общественной группы - семьи, рода, клана, государства. Соответствующие права на управление действиями других, право наказания и т.д. являются средствами служения благу подчиненных либо общественной группы»[20].

Политический характер государственной власти определяется понятием «публичный», что совпадает с понятием «жертвенность», поскольку связан с отказом людей от своих партикулярных интересов и со служением обществу в целом. «В этом смысле политическая власть не может строиться на частном интересе и далеко не всегда идет путем права - разве идея служения не есть идея, прежде всего, чисто нравственная? И разве власть, сознающая свои нравственные обязанности, будет служить хуже целому, чем власть, построенная на праве?» Это наглядно проявляется в теократии, где вовсе не правовая форма, а нравственные качества властителей являются основанием власти[21].

Безусловно, государство бывает «плохим», т.е. не соответствующим своему высокому идеалу. Как говорил Гегель, «государство - это не произведение искусства, оно находится в мире, тем самым в сфере произвола, случайности и заблуждения; дурное поведение может внести искажения во множество его сторон»[22]. Следовательно, хотя проявления власти могут носить негативный характер, тем не менее, это всегда частичное отступление от той идеи справедливости, которая заложена в ее природе, поддающееся корректировке. Даже если власть плоха, заблуждается, злоупотребляет своим положением, то всегда остаются средства ее трезвления. Если же власти нет, то наступает анархия, хаос, вакуум, который, очевидно, исправлению не поддается, поскольку никакого содержания не имеет.

Важно также сказать, что всякая земная власть не является абсолютной, по той причине, что не имеет источника в самой себе. Этот тезис не вызывает сложностей в восприятии для религиозного сознания. Для него совершенно ясно, что власть не является по своей эйдетической природе плодом рук человеческих, так называемой сгустком «народной воли». И государство также не является источником власти, как иногда утверждают в научной литературе и обиходе. Она лишь реализуется через него. Неравенство людей обусловлено их врожденными, т.е. им данными качествами. Оно неизбежно рождает иерархию, иерархия - власть. Следовательно, власть исходит из того же Источника, из какого появляются на свет человеческие добродетели и таланты. Иными словами, политическая власть дана людям Богом и Им рождена вместе с сотворением мира и человека, при этом, в своем онтологическом аспекте, и государство и власть - есть вечные, нетварные Божественные идеи, содержащиеся в воле и Премудрости Божией. Земная же власть является энтелехией вечного логоса власти, даром Бога первым людям для владычества над остальным тварным миром (Быт.1, 28).

Таким образом, мы постулируем не только божественной происхождение государства, но и самой власти.

Ею Он наделяет отдельных лиц и органы, получивших наименование «властных» или «государственных». Сам по себе факт предоставления человеку власти Богом и от Бога является актом высочайшего доверия к нему, поскольку власть предполагает соработничество с Ним, изменение человечеством к лучшему окружающего мира, обеспечение торжества правды в мире.

Власть, проистекающая из Божественного источника, не ограничивается, отнюдь, земной сферой и чисто человеческими отношениями. Столь же наглядно она проявляется и в духовном мире. То, что в Царствии Небесном не будет иерархии в человеческих отношениях, не означает, что исчезает вообще начало власти как таковой. Ведь есть Бог, Его Ангелы, которые уже сейчас и навечно пребывают в известной иерархии между собой (Архангелы, Власти, Начала, Ангелы), и все спасшиеся для Царствия Небесного вечно пребудут в качестве слуг Господа нашего Иисуса Христа, Его соработников. А Сам Христос предстанет перед всеми в качестве Царя Небесного государства.

Пожалуй, нет более доказательной книги, наглядно иллюстрирующей и подтверждающей данный тезис, чем Священное Писание. В нем фигурирует Христос - царь, пророк и священник, Владыка Царства Небесного, пришедший приоткрыть завесу будущего века, вернуть миру надежду на спасение. Власть Его всеобъемлюща, безальтернативна и носит абсолютный характер.

Так, например, Христос являет Свою власть перед книжниками в синагоге, где Он говорил «как власть имеющий» (Мк. 6.2; 7.37; 10.26). Спаситель имеет власть и над адом, над нечистыми духами, что ярко подтверждает Его встреча с бесом, овладевшим человеком в Капернаумской синагоге (Мк.1.24). Сам бес признает высшую власть Христа над собой и называет Его «Святой Боже». И Христос повелительно обращается к бесам, говоря: «Замолчи», «выйди» и т.п. Христос имеет власть исцелять больных, воскрешать мертвых, прощать и оставлять грехи (Мк.2.5). И сами книжники вынужденно признают Его Божественную власть, говоря: «Что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (Мк.2.7). Сам Христос говорит: «Дана Мне всякая власть на Небе и на земле» (Матф.28.18)[23].

И не случайно, согласно богословским толкованиям, в известном отрывке об искушении Спасителя сатаной, где тот обещал Христу все царства мира (Матф. 4, 8- 9), таится обман, поскольку сам нечистый такой властью над землей и на земле не владеет. А Христос, напротив, ею обладает, потому Он и есть Владыка царей земных (Откр.1.5.), Он дает им власть и утверждает на царство, как это прямо сказано о святом царе Давиде (2 Царств.5,12) и царе Соломоне («Ты поставил раба Твоего царем» - 3 Царств.3,7).

Как прообраз будущего Царства Небесного, государство пронизано идеей Божественного властвования, которое так многократно и в различных видах демонстрировал Царь будущей «Божественной политии» Иисус Христос. Земное и небесное соединяется в Спасителе. Ему принадлежит не только грядущее Царство Небесное, но и нынешнее, земное государство. Об этом напрямую говорит пророк относительно израильтян: «Сделаю их одним народом, и один Царь будет царем у всех их» (Иез.37,22), «и Господь будет Царем над всею землею» (Зах.14,9). А потому царство Господа - это царство всех веков и «владычество Его во всяком роде и роде» (Пс.144, 13). Даже языческий Персидский царь Кир восклицает: «Все царства земли дал мне Господь Бог небесный» (2 Пар.36,23). Господь отнимает царство от дома Саулова (2 Царств.3,10), но Он же возвышает царство Давидово (2 Царств. 5,12). Повествуя о грядущих веках, пророк Даниил прямо говорит о том, что «Бог небесный воздвигнет царство, которое вовек не разрушится» (Дан.2,44).

Тексты посланий Апостолов также проникнуты убеждением в благостности политической власти, которая в тот момент не только не благоволила первым христианам, но предавала их мечу. Так, апостол Павел пишет: «Прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих», имея в виду весьма конкретную целью - «дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте» (1 Тим. 2, 1-2). Нет власти не от Бога (Рим. 13, 4), и каждый начальник есть Божий слуга, поставленный над нами для нашего же блага (Рим. 13, 4). Противящийся же повелениям начальника на себя Божий гнев (Еф. 5, 6).

И апостол Петр настаивает на том, чтобы его братья по вере Бога боялись, а царя чтили (1 Петр.2, 17). И далее еще конкретнее: «Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и поощрения делающих добро» (1 Петр. 2, 13-14). «Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым» (1 Петр.2, 18).. И один авторитетный автор справедливо обращает внимание на то крайне важное обстоятельство, что речь в тексте идет не о будущих православных императоров, а обо всех царях вообще, в том числе и языческих, гонителях христиан[24]. Собственно говоря, здесь и спорить не о чем, поскольку апостольские послания были обращены не только к нам, но, в первую очередь, к их современникам и имели сугубо практический характер. А первые христиане едва ли могли надеяться на времена святого и равноапостольного Константина Великого, которые наступят через три столетия. Почти без исключения, они твердо ожидали скорого пришествия Христа и Судного дня. В такой ситуации проповедь на будущее время была просто не востребована.

Когда же Священная Римская империя воскресла в благой вести христианского спасения, вопрос о целях и задачах власти уже не поднимался, а утверждался в качестве безусловного политического догмата. По тексту 73 новеллы св. Юстиниана Великого следует, что Бог установил царскую власть, чтобы она уравновешивала несогласие добром. В 77 новелле эта мысль развернута еще глубже: власть государственная, вверенная царю, должна привести людей в Царство Небесное, спасти их души. Согласно 80 новелле, власть обязана уберегать граждан от всякого вреда. И вообще, благо подданных, как основная задача верховной власти, наиболее часто упоминается в новеллах св. Юстиниана. Власть обязана не просто оберегать людей, но и облегчать им нужду, оказывать всяческую помощь и обеспечивать справедливость. При этом все действия властей и людей должны были происходить строго по законам (новелла 113)[25].

Осознание божественного, сакрального характера власти проходит красной нитью через всю политическую философия Византии. И в значительной степени предопределило живучесть византийских политических институтов. Их удивительную внешнюю привлекательность и востребованность как на Западе, так и на Востоке. Это далеко не случайно, поскольку, как отмечал еще архиепископ Серафим (Соболев), «глубокое убеждение в богоучрежденности власти на земле дает силу и значение законам и всем распоряжениям властей»[26].

Эти слова не дают повода обожествлять политическую власть и государство, поскольку оно допускает принуждение и даже наказание для ослушавшегося лица, включая смертную казнь и лишение свободы. И далеко не всегда за те проступки, которые заслуживают столь суровой кары. Но печать греха лежит на всех человеческих союзах, да и на самом человеке. Разве от этого утратил свой смысл последний завет Христа: «Возлюби ближнего твоего как самого себя» (Матф.22, 39)?! Кроме того, для христианина божественным является лишь Царство Небесное, Новый Иерусалим, и его слава не может быть заимствована земным государством[27].

Союз государства и Церкви - «знак того, что и еще (и снова) преданное греху человечество во всем его невежестве и беспросветности не оставлено Богом, но сохраняется и поддерживается Им. Ведь оно служит для того, чтобы защищать человека от хаоса и таким образом дать ему время для проповеди Евангелия, время для покаяния, время для веры»[28].

III. Церковь и империя

В этой связи встает весьма важный и актуальный вопрос о правильном, идеальном соотношении политической власти и священноначалия, или, другими словами, Церкви и государства. Ведь как и все в нашем несовершенном мире, они могут складываться естественно и органично, но могут принимать искусственный, ложный характер.

Сегодня, придерживаясь сто лет назад образовавшегося мнения, привычно противопоставлять Церковь государству, или наоборот. Но, во всяком случае, «правильно» утверждать, будто «Церковь - это союз, направленный исключительно к религиозным целям». А также, что «подчиняясь государству, Церковь становится орудием практических целей, а это умаляет ее достоинство». Таким образом, нам советуют «запараллелить» Церковь и государство, выдавая это за идеальную форму взаимоотношений[29].

В действительности же, как можно без труда убедиться, этот тезис не выдерживает испытания исторической действительностью. Да и можно ли четко разграничить сферу сугубо церковной деятельности и область общественного служения? История показывает, что Церковь нередко обращала свой взор к сугубо политическим вопросам. Всем известна, например, так называемая практика «социального призрения», чрезвычайно развитая на всем протяжении ее существования с древнейших времен. В свою очередь, императорское управление становилось не просто обычной практикой для Церкви, но практикой спасительной. Достаточно напомнить, что именно императоры Римской державы созывали все Вселенские Соборы и утверждали их акты своей подписью, после чего те получали статус государственного закона. Благодаря тому, что церковная организация стала наслаиваться на структуры Римской империи, копировать ее административно-территориальное деление, образовалась единая Кафолическая церковь со своими центрами церковной власти в лице пяти патриархов, сотен митрополитов и тысяч епископов. Церковное право выросло на древе римского государственного закона и переняло многие его институты[30]. Что уж говорить, если даже значительная часть богослужебных облачений патриархов и остальных архиереев, значительным образом заимствована из царской практики.

Когда утверждают, что во времена Византийской империи или Российской империи «государство поглотило Церковь», «государство подчинило Церковь себе», то следует сказать, что такой катастрофический исход возможен при совершенно конкретных обстоятельствах. Когда, во-первых, интересы Церкви, т.е. некой общины верующих лиц, носят для всего остального общества факультативный, второстепенный характер. Во-вторых, когда органы управления государством заставляют членов Церкви принимать свои ценности, не имеющие ничего общего с христианской верой, в качестве приоритетных. Наконец, когда церковно-властные прерогативы священноначалия игнорируются дистанцировавшей себя от Церкви властью, и государство начинает управлять общиной верующих, минуя установленные ею органы церковного управления.

Это и есть классический вариант «цезаропапизма», который пытаются усмотреть в византийской и русской «симфонии властей». Но очевидно, что если у государства и Церкви ценности совпадают или даже тождественны, как это имело место в Византии и России, если члены государства являются одновременно и членами церковного союза, то указанные выше выражения утрачивают всякий смысл.

Хрестоматийный пример на тему «государство - враг свободной совести» в лице Пилата, отдавшего Спасителя на казнь, в действительности служит подтверждением обратного тезиса. В действительности, Пилат не по праву предал Христа казни, а вопреки ему. Ведь признав Спасителя невиновным, проконсул тут же разрешил евреям казнить Его по своему «местечковому», еврейскому закону, которое никак не коррелировало с государственным, римским правом. В этом контексте «демонизированное государство», эталоном которого нередко видят языческую Священную Римскую империю, допустившее казнь Христа, это не «излишнее государство», а «недостаточное государство», в решающий момент оказавшееся не в состоянии остаться верным своей идее. И в последующем, по одному справедливому суждению, протест первых христиан против государства заключался не в том, что современный им полис был чрезмерно могущественным, а потому, что он был недостаточно могущественным[31].

Итак, государство не просто упорядочивает человеческое бытие и создает законы, должные обеспечить минимум справедливости в социальных отношениях. Государство, тем более государство христианское, есть защитник Церкви, дефензор, как некогда называли Византийских императоров. На протяжении двух тысячелетий Церковь весьма благосклонно относилась к фактам тесной опеки ее государством. Более того, прообразом Царства Небесного христианам видится именно земное государство, строй которого копирует небесные порядки, а царь олицетворяет собой Христа.

Но если государство столь много значит для Церкви, то и Церковь не менее важна для политической власти, которая не только начинает осознавать с возникновением христианской общины свой сакральный характер и высшее предназначение, но и очищается церковной молитвой от греха. Иными словами, в союзе с Церковью власть становится благодатной.

Считается, что лучший способ урезонить верховную власть - это право, закон. Но в действительности оно нередко имеет гораздо меньшее значение, чем нравственные сдержки. Власть вообще может покоиться не на праве, а на сугубо нравственных основах - любви и уважении. При некоторых условиях идея права оказывает на верховенство власти даже разлагающий и обезличивающий характер. Н.Н. Алексеев верно отмечал, что «суверенитет власти, построенный на чисто "правовых" отношениях, является суверенитетом ослабленным, как это наблюдается в современных государствах, преувеличенно подчеркивающих принцип права и стремящихся вылить отношения государственного властвования в исключительно юридическую форму». И далее: «Если бы было возможно полное, доходящее до отождествления, проникновение государства правом, то все эти нравственные силы поистине были бы обречены на полное угасание»[32].

Но не каждое государство может соответствовать по своей форме Церкви, выступать в качестве ее защитника. Христос пришел спасти весь мир, а не конкретный народ. Потому Его Церковь может быть только Вселенской, объемлющей собой потенциально все человечество. В этом отношении государство национальное выступает неким диссонансом на фоне Всемирной Церкви, ее фрагментом, пусть даже все его члены являются членами этого церковного союза. Не удивительно, что, не имея институтов государственного управления, на которые она ранее опиралась, Церковь вынужденно создает свои собственные, что приводит ее к резкому обмирщению. Наглядный пример - Римо-католическая церковь после 1054 года.

Однако и национальное государство легко утрачивает вселенский характер своей веры, поскольку для него приоритетным становится вопрос национального суверенитета. Или, как удачно выразился некий автор, «полис построил стены» [33]. Гегель как-то писал, что «народ как государство есть дух в своей субстанциональной разумности и непосредственной действительности, поэтому он есть абсолютная власть на земле; следовательно, каждое государство обладает суверенной самостоятельностью по отношению к другому»[34]. Но самоидентификация народа, превращение его в нацию является не высшей стадией духовного и нравственного развития этноса, а лишь предварительной. Вселенская церковь по своей природе сверхнациональна. Национальная Церковь всегда замкнута в себе самой, «нация, как таковая, может стремиться к политическому или поместно-культурному господству во всем мире, но вселенский дух Церкви ей чужд»[35].

Таким образом, государство лишь тогда соответствует своей идее, когда оно становится способным жить вселенскими мерками, т.е. стать Вселенской империей. В неслиянном и нераздельном единстве земного и небесного, империи и Церкви, все обретает свое место. Каждая этническая группа находит собственное предназначение в мировой историософии. Титульная нация, создавшая фундамент будущей империи, дает свое имя остальным этносам, входящим в состав созданного ею вселенского политического союза. Она не растворяется в смеси бесчисленных племен и народов, но поднимает их до своего уровня, чтобы, подняв, обогатиться духовно и культурно еще больше.

Едва ли кто-нибудь в Византии нашел бы «чистокровного» римлянина. Но все подданные этой империи именовали себя тем именем, которым когда-то давно назывался небольшой народ, создавший свое государство на берегах Тибра. Какой удел может быть выше для нации, чем тот, чтобы дать свое имя всему человечеству?! И подданные Российской империи говорили о себе, как о русских, хотя в этническом отношении это было малообоснованно. Это - гораздо больше, чем завоевать другой народ. Это - сделать свое понимание справедливости всемирным. Потому и византийцы, и русские по праву считали себя хранителями веры, народами, которым Богом было предназначено нести тяжкий крест богознания и миссионерства.

«Национальный» подход, заповеданный Гегелем, не имеет ничего общего с духом вселенской любви. Не случайно, местом локализации Абсолютного духа он признавал Пруссию, а не Вселенную империю - Византию или Россию. Позднее, развивая данный принцип на практике, все государства постгегелевской эпохи последовательно пришли к отрицанию тождества церковных и политических задач. И если не «поглотили» Церковь, то, во всяком случае, «запараллелили» ее себе. Церковь, существовавшая на этих территориях, полностью повторила путь суверенных национальных государств: сама стала «суверенной», потом раздробилась на различные церковные общины, а затем просто перестала быть Церковью, как союзом единоверующих в учение Христа лиц.

Лишь всемирная империя, как особый вид государственного устройства, соответствует потребностям человеческой души. Тот факт, что «государства, далеко заходящие за пределы народности ее образовавшей, естественно стремится к распадению; отсюда неудачи все попыток основать так называемые всемирные монархии»[36], следует понимать историософически. Борьба с греховным естеством не во всякий момент времени завершается победой человека над самим собой и своими страстями. Это же можно сказать и о государстве-империи: центростремительные силы постоянно находятся в состоянии конфронтации с центробежными. Отсюда - рваная динамика исторических процессов, вечная борьба Божественная порядка с готовящимся поглотить его хаосом.

Стремление человечества жить в рамках единой империи возникло с появлением самого человеческого общества. Израиль, Вавилонское, Ассирийское, Персидское, Египетское царства, Хеттская держава, государство Александра Македонского создавались как империи. Правда, в это же время образовывались другие виды политических союзов - полисы, которые формировались даже не по национальному признаку, а узко-этническому. Например, та же Греция была покрыта десятками полисов, вечно враждовавших друг с другом, хотя в широком смысле слова все их граждане являлись этническими греками, имели один язык, культуру и даже общий пантеон богов. И в Италии этруски создали множество различных полисов, состоявших друг с другом в международных отношениях. Означает ли это, что империя - не безальтернативная для политического бытия человечества идея?

Представляется, что данный факт следует оценивать в его динамике, как постепенный процесс взросления человеческого духа, некий предуготовительный период. Христос воплотился именно в то время, когда существовала уже Священная Римская империя, предложившая (пусть и невольно, неосознанно) свои имперские формы для создания Кафолической Церкви.

Рассуждая о Законе Моисея, апостол Павел говорил, что тот - воспитатель к Новому Завету. Постепенно раскрывали апостолы учение Христа первым христианам, постепенно и последовательно влагая в их души и сердца высшие истины. «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не твердой пищей, ибо вы были еще не в силах» (1 Кор. 3, 1-3). Также и первые государства, которые во множестве образовывались в виде небольших полисов в античные времена, являлись тем «молоком», которым питалось древнее политическое сознание человека. Но, став способным принять «твердую пищу», человек не может уже бежать себя, самоограничиваясь в тесных рамках национальных политических коммунальных квартир. Как вера в Истинного Бога, так и вера в Империю не иссякает в душе человека, пока он способен мыслить, любить, творить.

Величко Алексей Михайлович., доктор юридических наук

[1]Спекторский Е.В. Проблемы социальной физики в XVII столетии. В 2 т. Т.2. СПб., 2006. С.363, 364.

[2]Котляревский С.А. Власть и право. Проблема правового государства. М., 1915. С.18.

[3]Алексеев Н.Н. Идея государства. СПб., 2001. С.3.

[4]Аристотель. Политика. Книга I (I.9). 1253а//Аристотель. Сочинения. В 4 т. Т.4.т. М., 1983. С.378.

[5] Цит. по: Чичерин Б.Н. История политических учений. В 5 т. Т.5. М., 1902. С.240.

[6]Святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский и Коломенский. Христианское учение о царской власти и об обязанностях верноподданных//Русская идеология. М., 2000. С.200, 201.

[7]Аристотель. Политика. Книга I (II.1). 1253b. С.380.

[8]Платон. Государство//Платон. 369 b-d. Сочинения. В 3 т. Т.3(1). М., 1971. С.145..

[9]Петражицкий Л.И. Очерк теории власти// Петражицкий Л.И. Теория и политика права. Избранные труды. СПб., 2010. С.874.

[10]Аристотель. Политика. Книга I (I.9). 8. 1253а. С.380.

[11]Гегель Г.В.Ф. Философия права. М., 1990. С.279.

[12]Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. В 3 т. Т.1. М., 1894. С.3.

[13]Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. В 2 т. Т.1. СПб., 1909. С.214, 215.

[14]Иванов В.И. Первозакон//Иванов В.И. Избранное. М., 2012. С.7.

[15]Серафим (Соболев), архиепископ. Русская идеология//Русская идеология. М., 2000. С.9.

[16]Михайловский И.В. Очерки философии права. Т.1. Томск, 1914. С.158.

[17]Тышкевич Станислав, священник. Учение о Церкви. Париж, 1931. С.47.

[18]Михайловский И.В. Очерки философии права. Т.1. С.158.

[19]Алексеев Н.Н. Основы философии права. С.214.

[20]Петражицкий Л.И. Очерк теории власти. С.872.

[21] Алексеев Н.Н. Основы философии права. С.216, 217.

[22]Гегель Г.В.Ф. Философия права. С.285.

[23]Тракателлис Димитрий, митрополит Вресфенский. Власть и страдание. Христологические аспекты Евангелия от Марка. М., 2012. С.20-27.

[24]Серафим (Соболев), архиепископ. Русская идеология. С.101, 102.

[25]Вальденберг В.Е. История византийской политической литературы в связи с историей философских течений и законодательства. СПб., 2008. С.137, 138.

[26]Серафим (Соболев), архиепископ. Русская идеология. С.9.

[27]Барт Карл. Оправдание и право//Барт Карл. Оправдание и право М., 2006. С.34.

[28]Барт Карл. Христианская община и гражданская община//Барт Карл. Оправдание и право М., 2006. С.72.

[29]Чичерин Б.Н. Философия права//Вопросы философии и психологии. Книга 51 (I). М., 1900. С.103, 113.

[30]Пашков Дмитрий, священник. Сенат и Синод в позднеримской Империи//Богословские труды. 2012. Вып. 43-44. С.479, 480.

[31]Барт Карл. Оправдание и право. С.21, 22, 35.

[32]Алексеев Н.Н. Основы философии права. С.215, 219.

[33]Барт Карл. Христианская община и гражданская община. С.67.

[34]Гегель Г.В.Ф. Философия права. С.365.

[35]Станислав Тышкевич, священник. Учение о Церкви. С.167.

[36]Чичерин Б.Н. Курс государственной науки. Т.1. С.81.

Величко Алексей Михайлович