Этот папа нам не нравится

Идеи, озвучиваемые в интервью с нынешним папой, а также деятельность папы Фрациска являют собой образец полного  релятивизма. Морального и религиозного. Возникает ощущение того, что всё поставлено с ног на голову.

Во что обошлась внушительная демонстрация роскоши с папой Франциском в роли главного действующего лица, состоявшаяся 4 октября в Ассизи, нам неизвестно.

Несомненно, что сейчас, когда стало таким популярным стремление к скромности, хочется сказать, что в тот день было показано мало францисканского. Была показана хорошо написанная и хорошо сыгранная роль, можно сказать так, но в ней не было  чего-то, что сделало неповторимым францисканский дух - дух Святого Франциска: способность изумить мир. Папа Франциск, который обнимает больных, который сливается с толпой, который шутит, который говорит не по бумажке, который садится в Панду, который покидает кардиналов во время обеда с местными властями, чтобы пойти в столовую бедняков, все это было именно тем, чего стоило от него ожидать, и что в действительности, естественно, произошло.

Разумеется, простота папы была возвеличена во всех католических и околокатолических изданиях, которые, однако, вздохнули с облегчением, поскольку в этот раз папа говорил и о приближении к Христу. А светские издания говорили о том, что вот теперь Церковь идет в ногу со временем. То есть, все то, что могут написать издания средней значимости, которым надо побыстрее выпустить номер, а там посмотрим.

Он даже не сделал ничего такого, что могло бы кого-то поразить. Хотя и это особо не изменило бы ситуацию, учитывая то, что папа Бергольо сказал и сделал всего лишь за полгода периода правления, включая заигрывания с Эудженио Скальфари в интервью журналу «Civiltà Cattolica» («Католическая цивилизация»). Единственные, кто почувствовал себя сбитым с толку, оказались «приверженцы нормальности», то есть те католики, которые пытаются старательно убедить окружающих и еще более старательно пытаются убедить самих себя, что ничего не изменилось. Все нормально и как обычно и только газеты виноваты в том, что специально извращают сказанное папой, который всего лишь говорит по-другому все то, что говорили его предшественники.

Хотя журнализм и является древнейшей профессией, в это поверить очень трудно. «Святейшество, - спрашивает, например Скальфари в своем интервью, - существует единое видение Добра? И кто его устанавливает?». «Каждый из нас, - отвечает папа - имеет свое видение Добра, а также Зла. Мы должны призывать человека идти по направлению к тому, что он считает Добром». «Вы, Святейшество, - по-иезуитски настаивает Эудженио, которому в это не верится, - уже написали мне это в письме. Вы сказали, что сознание самостоятельно и каждый должен подчиняться своей совести. Мне кажется, это одно из самых смелых высказываний, которые может произнести папа». «И я повторяю, - настаивает папа, которому тоже не особо в это верится - У каждого свое видение Добра и Зла и человек должен стремиться к Добру и бороться со Злом в соответстствии с тем, как он это понимает. Этого было бы достаточно, чтобы улучшить мир».

По завершении Второго Ватиканского собора и при уже идущем обновлении Церкви, в главе 32  энциклики «Veritatis splendor» («Сияние Истины») Иоанн Павел II писал следующее, протестуя против «некоторых современных идей, по которым индивидуальное сознание имеет прерогативу быть высшей инстанцией морального суждения, которая категорически и безошибочно решает, что есть Добро и что есть Зло (...),  так, что это привело к полностью субъективной концепции морали». Даже самым оригинальным «приверженцам нормальности» будет трудно примерить Бергольо 2013 года с Войтылой 1993 года.

При таком изменении курса средства печати продолжают проводить свою честную и саму собой разумеющуюся работу. Они берут фразы Франциска, которые явно противоречат тому, что всегда проповедывали папы и Церковь, и превращают их в заголовки для статей, публикующихся на первых страницах газет. И вот «приверженец нормальности», который всегда и всюду повторяет только то, что пишут в «Osservatore Romano» («Римский наблюдатель») начинает говорить о контексте. Фразы, извлеченные из благословенного контекста, по его мнению, не выражают мысли того, кто их произнес. Но, и история Церкви это подтверждает, некоторые законченные фразы имеют смысл и должны оцениваться как таковые.

Если в каком-то длинном интервью кто-то скажет, что «Гитлер является благодетелем человечества», вряд ли ему удастся выкрутиться, ссылаясь на контекст. Если какой-то папа говорит «Я верю в Бога, а не в католического Бога», дело сделано в любом случае.

Вот уже две тысячи лет, как Церковь оценивает касающиеся доктрины утверждения отдельно от контекста, в котором они были произнесены. В 1713 году Климент XI опубликовал конституцию "Unigenitus Dei Filius", в которой осудил 101 высказывания теолога Паскье Кенель. В 1864 Пий IX опубликовал в "Sillabo" («Список») список неправильных высказываний. В 1907 году Святой Пий X приложил к "Pascendi dominici gregis" («Кормление стада Господня») 65 фраз, несовместимых с католицизмом. Это всего лишь некоторые примеры, приведенные, чтобы показать, что ошибка всегда видна невооруженным глазом. Неплохо было бы повторить Дензингера.

Кроме того, в интервью с Бергольо, анализ контекста может даже ухудшить ситуацию. Когда, например, папа Франциск говорит Скальфари, что «прозелитизм это совершенная глупость», «приверженец нормальности», тут же поясняет, что речь идет о агрессивном прозелитизме южноамериканских сект. Но, к сожалению, в интервью Бергольо говорит Скальфари: «я не хочу обратить вас». Из этого вытекает, что под прозелитизмом, который папа называет «совершенной глупостью», подразумевается работа Церкви по обращению душ в католицизм.

Было бы трудно по-другому интерпретировать эту концепцию, в свете взаимоотношений Евангелия и общества, которые папа благословил в  интервью журналу «Civiltà Cattolica» («Католическая цивилизация»).  «II Ватиканский собор, - поясняет папа - является новой интерпретацией Евангелия в свете современной культуры. Он привел к началу движения по обновлению, которое идет непосредственно от самого Евангелия. Результаты этого огромны. Достаточно вспомнить литургию. Работа, проведенная над реформой литургии, принесла большую пользу людям, также как и новая интерпретация Евангелия в свете новой исторической ситуации. Да, имеются герменевтические линии непрерывности и прерывности, тем не менее, ясно одно: динамика чтения Евангелия, приспособленная к сегодняшнему дню, которая была предложена на II Ватиканском соборе, является абсолютно необратимой». Да, именно так, теперь не мир принимает форму в свете Евангелия, а Евангелие меняет форму в свете сегодняшнего мира и современной культуры. И кто знает, сколько раз это должно еще произойти, что при каждом витке культурных изменений будет изменена предыдущая интерпретация: это будет прямо непрерывный церковный  собор, как это предположил иезуит Карло Мария Мартини.

На этой волне на горизонте возникает идея новой Церкви, «полевой больницы», о которой сказал папа в интервью журналу «Civiltà Cattolica» («Католическая цивилизация»), в которой, по его словам, врачи до сих пор плохо выполняли свою работу.

«Я думаю также о ситуации женщины, у которой за плечами неудачный брак, в результате которого она даже сделала аборт, - продолжает говорить папа, - потом эта женщина снова вышла замуж сейчас она спокойно живет с пятью детьми. Аборт тяжелым камнем лежит на ее совести и она раскаялась. Теперь она бы хотела продолжить свою жизнь христианки. И что делает исповедник?» Эта речь умело построена так, что она завершается вопросом, после которого меняется аргумент разговора, что практически подчеркивает неспособность Церкви ответить на этот вопрос. Этот переход приводит в замешательство, если подумать о том, что Церковь вот уже две тысячи лет удовлетворяет этот запрос при помощи правила, которое позволяет производить отпущение грехов, при условии, что грешник покаялся и прилагает усилия к тому, чтобы больше не грешить. Тем не менее, оказавшись под властью «бурлящей» личности Франциска, легионы католиков поверили в наличие проблемы, которой на самом деле никогда не существовало. И вот теперь они все мучаются чувством вины за две тысячи лет якобы проявления деспотизма в отношении несчастных грешников и благодарят епископа, пришедшего с другого края света, но не за то, что он решил проблему, которой на самом деле не было, а за то, что он ее придумал.

Тревожный аспект мысли, стоящей за этими утверждениями, это идея о непреодолимой пропасти, лежащей между строгостью церковного учения и милосердием: если есть одно, то не может быть второго.

Но Церковь всегда учила чему-то одному, а делала другое.  Только понимание греха и раскаяние за его совершение вместе с намерением не повторять его в будущем могут сделать возможным прощение со стороны Бога. Иисус спасает грешницу от забрасывания камнями, он отпускает ей грехи, он отпускает ее со словами: «Иди и не греши больше». Он ей не говорит: «Иди и будь спокойна, потому что моя Церковь не будет никоем образом духовно вмешиваться в твою личную жизнь».

Учитывая практически единогласную поддержку со стороны католиков и влюбленность в него всего мира, что однако должно настораживать согласно учению Евангелия, хочется сказать, что за шесть месяцев правления папы Франциска поменялась эпоха. На самом деле мы наблюдаем за тем явлением, когда лидер говорит толпе именно то, что толпа хочет услышать. Но нельзя отрицать, что это делается очень талантливо и профессионально. Общение с народом, который превратился в народ Бога там, где на самом деле нет различия между верующими и неверующими, это только небольшая непосредственная и  спонтанная сторона  этого.

Даже когда толпы наполняли площадь Святого Петра во время Международного Дня Молодежи, в Лампедузе или в Ассизи, информация об этом фильтровалась СМИ, которые предоставляли описания этих событий исключительно в свете их интерпретации.

Феномен Франциска подчиняется основному правилу игры, которую ведут СМИ, более того, он пользуется им до такой степени, что оно становится естественным. Этот механизм был очень хорошо описан в начале восьмидесятых годов Марио Алигьеро Манакорда в интереснейшей книжке под любопытным названием: «Телевизионный язык или безумный анадиплосис». «Анадиплосис» это фигура речи, при которой, как это происходит в этой строке, фраза начинается с основного термина, содержащегося в предыдущей фразе. Эта риторическая уловка, по мнению Манакорды, стала сущностью языка средств массовой информации. «Эти чисто формальные, поверхностные и с непонятным смыслом выражения, - говорил он, - заставляют слушателя следить за формальной частью, то есть за фигурой речи, и забывать основную часть».

С течением времени формальный аспект окончательно заменил сущность, видимость заменила правду. И это произошло, в частности, благодаря фигурам речи синекдохи и метонимии, с помощью которых представляются детали. Все более головокружительная скорость передачи информации заставляет забывать про целое и заставляет сосредотачивать внимание на некоторых деталях, умело выбранных для того, чтобы создать определенное восприятие явления в комплексе. Все чаще газеты, телевидение, сайты интернета заключают какие-то крупные события в определенной детали.

Кажется, что с этой точки зрения папа Франциск был создан специально для СМИ, а СМИ были созданы специально для папы Франциска.

Достаточно вспомнить один лишь пример человека, одетого в белое, который спускается с трапа самолета со старой сумкой из черной кожи в руках: идеальное использование одновременно синекдохи и метонимии. Фирура папы оказывается поглощенной этой черной сумкой, которая аннулирует сакральный, передаваемый из века в век образ, и создает полностью новый светский образ: папа, новый папа, и все это заключается в одной детали, которая подчеркивает бедность, смирение, преданность, труд, современность, обыденность, наивысшуя близость ко всему земному.

Конечный эффект этого процесса приводит к размещению на заднем плане безличной концепции папства и одновременному выходу на сцену человека, воплощающего эту концепцию. Этот эффект оказывается еще более потрясающим, если обратить внимание на то, что те, кому предназначается это послание, воспринимают его смысл полностью наоборот: они воспевают большую скромность этого человека и думают, что он принесет славу папству.

По правилам синекдохи и метонимии следующий шаг заключается в идентификации личности папы с папством: все едино и Шимон лишил власти Петра. Это явление  приводит к тому, что Бергольо, хотя он и выражается формально, как частный врач, превращает в факты любой свой жест, а любое слово в учение. Если подумать о том, что даже основная часть католиков убеждена в том, что все, что говорит папа, всегда явяется безошибочным, дело сделано. Можно сколько угодно возражать и говорить, что письмо к Скальфари или данное кому-либо интервью имеют меньшее значение, чем мнение частного врача, в эпоху информации, достигнутый результат будет несравненно более сильным, чем какое-либо произнесенное торжественно утверждение. Более того, чем меньше и незначительнее будут слова и жесты, тем большее значение они приобретут и будут считаться неприкосновенными и не подлежащими критике.

Неслучайно символы, на которых основывается это явление, являются самыми обычными вещами. Показательным примером является черная сумка, которую папа несет в руке. Но и когда он говорит о наперсном кресте, о кольце, об алтаре, о святых предметах или облачениях, речь идет о материалах, из которых они сделаны, а не о том, что они собой представляют: бесформенная материя превзошла форму. Фактически, Иисус не находится больше на кресте, который папа носит на шее, внимание людей переведено на железо, из которого сделан этот предмет. В очередной раз деталь съедает целостность, которую надо бы написать с большой буквы «С». И «плоть Христа» ищется в другом месте и каждый находит  жертвоприношение там, где ему больше нравится. В эти дни в Лампедузе, а завтра кто его знает. Это есть мирская мудрость, которую Святой Павел называл безумием, и которая сегодня используется для того, чтобы заново интерпретировать Евангелие глазами телевидения. Но еще в 1969 году Маршалл Маклюэн писал Жаку Маритену: «среда электронной информации, которая является полностью эфимерной, создают иллюзию мира как духовной сущности. Но это всего лишь факсимильная копия мистического, омерзительное олицетворение Антихриста. В конце концов, сатана является великим инженером-электриком».

Рано или поздно придется пробудиться от  великого сна, навеянного СМИ и вернуться в реальность.. И тогда придется научиться настоящему смирению, которое заключается в том, чтобы подчиниться Кому-то более великому, кто дает о себе знать через законы, которые не может изменить даже Викарий Христа. И тогда придется найти в себе мужество признать, что католики могут лишь почувствовать себя растерянными перед лицом диалога, в котором каждому из них предоставляется право автономно управлять своей совестью, в котором их призывают к тому, чтобы у них было свое личное видение Добра и Зла. Потому, что Христос не может быть лишь одной из возможностей выбора, по крайней мере для его Викария.

Алессандро Ньокки (журналист и литературовед) и Марио Палмаро (знаток канонического права и преподаватель биоэтики). Оба автора являются авторитетными представителями традиционной католической мысли.