Сначала один личный вопрос - насколько тяжело быть верующим политологом в современном мире, который тяготеет к атомизации, как сохранить целостный взгляд, который дает вера?
Отвечу вопросом на вопрос: тяжело ли человеку дышать? Бывает и так, если грудь болит, к примеру. Но не дышать-то невозможно, пока жив. Куда тяжелее, думаю, неверующим. Не представляю даже, как они могут жить без надежды на Божью помощь, без молитвы и надежды... Другой вопрос, кому легче быть и оставаться сегодня верующим и достойным своей веры - пастуху или ростовщику, к примеру, солдату или врачу, публичному политику или ученому-политологу? Еще в моей молодости такой вопрос был вовсе не праздным: студентов исключали из вуза за ношение крестика, а преподавателя общественных наук уволили бы в тот же день с волчьим билетом, как у нас говорят, если бы стало известно, что он член православной общины... Но мне почти не приходилось прятаться и скрываться, а если и приходилось, то не долго. В молодости я жил в Твери, учился в университете, а чтобы зайти в церковь, ездил в Москву, в храм на Пятницком кладбище, где похоронены близкие мне люди. Там лежат мой любимый учитель Роман Робертович Гельгардт - известный ученый-филолог, немец по национальности, но человек русский по духу и православный по вере, и его супруга, Тамара Александровна. Во время войны его как немца вместе с женой выслали из Москвы, где он работал в Академии наук, в Пермь (тогда этот город назывался Молотов), а уже после войны он переехал в Тверь (в те времена город Калинин). К слову, он никогда не афишировал, но и не скрывал своих убеждений, не снимал икон. А начало моей научной карьеры совпало с «эпохой гласности», когда гонения на верующих полностью прекратились. Например, важнейшая из программ, которую я разработал и которой много лет руководил - федеральная программа социально-экологического развития Тверской области (территория водораздела трех великих рек - Волги, Днепра и Западной Двины), началась с благословения тверского епископа Виктора. А когда я был назначен заведующим кафедрой философии, то сразу же пригласил в качестве преподавателя удивительно талантливого священника, богослова и кандидата психологических наук отца Бориса Ничипорова. Позднее в Тверском университете открыли кафедру теологии. Таким образом, на моей научной работе, а в последующем и на политической деятельности атеистические запреты не отразились ни с какой стороны, если не считать, конечно, того, что публичным политикам и чиновникам крайне трудно сохранять в себе душу живу. Сегодня, когда ушли в прошлое гонения на веру, профессиональные и статусные различия, пожалуй, отодвигаются на второй план, но не учитывать их все же нельзя. Главное здесь - те искушения и соблазны, которые испытывают нас в том служении, которое мы избрали.
Вам пришлось заниматься политикой?
Научная работа заставила: программу надо было защищать, сохранить за ней статус государственной. В 1991 году я был избран сенатором (членом Совета Федерации) от Тверской области, а потом, до 2000-го года, был на государственной службе в должности государственного советника в Администрации президента России. Связь с Православной церковью только усилилась. В это время на общественной основе стал советником Управляющего делами Московской Патриархии, руководил центром «Церковь и международные отношения» в МГИМО и даже по благословлению Патриарха Алексия издавал журнал «Церковь и общество». А ушел с политической работы в Московский университет, когда исполнилось 50 лет. Я просто устал, соскучился по своей основной работе, да и понял, что статус чиновника трудно совместим со свободой мысли.
- В одном тексте Вы говорили о специфике так называемых стратегических процессов, которые объясняются циклическим характером развития или спиральным характером. Согласно этой теории общественный организм «не забывает» тот выбор, который мог быть сделан, и он как бы возвращается на следующем этапе развития возможность выхода из своеобразного тупика истории. Поэтому хочется спросить, возможно ли создание Евразийского союза в связи с этим «незабвением»?
Да, Вы достаточно точно сформулировали суть идеи. Все знают, что история не имеет якобы сослагательного наклонения, хотя именно это наклонение и свойственно истории. Дело в том, что многие упущенные когда-то исторические возможности как бы консервируются, сохраняются во времени. Речь идет о сохраненных альтернативах развития: чем их больше, тем выше устойчивость системы, и ключевая задача политического планирования заключается в том, чтобы сохранить и расширить «коридор возможностей» и, соответственно, «коридор лавирования», который должен оставаться у политического руководства. С этой точки зрения можно по-новому взглянуть и на теорию нашего великого мыслителя Н.Я. Данилевского, полагавшего, что будущее - за славянской цивилизацией. Чтобы пояснить мысль, полезно вспомнить и о так называемых «точках бифуркации». При очередном витке развития или социальной деградации, которая часто является изнанкой линейного развития, всегда найдутся конструктивные силы, заинтересованные не в том, чтобы «повернуть время вспять», а в том, чтобы вывести историю из тупика утопий. Славянское всеединство - если и не магистральный, то чрезвычайно значимый путь европейской истории, который будет открыт и для нас, и для наших потомков, пока в поколениях славян будут живы языки и культуры наших народов. Точно так же следует относиться и к конкурирующим евразийским проектам, которые неоднократно были предметом обсуждения и споров.
- Особый интерес к Евразийскому проекту объясняется тем, что он стоит на повестке дня и поддерживается руководством России - ее лидером Владимиром Путиным...
Согласен. Причем здесь чрезвычайно важно вспомнить о судьбе Сербии и военном аспекте проблемы. Все знают, что «Балканский узел», который издавна называют пороховым погребом Европы, - это едва ли самая опасная болевая точка в мировой политике за всю новую и новейшую историю. Хочется верить, что в рамках евразийского проекта будет заложена долгосрочная внешнеполитическая стратегия, имеющая выраженный славянский вектор и учитывающая риски, связанные с Балканским фактором, который имеет самое прямое отношение и к обеспечению национальной безопасности России и многих других стран. Об этом аспекте геополитической игры, к слову, не единожды напоминал и небезызвестный Збигнев Бжезинский, который не замечен в особой любви к славянам. Например, в «Шахматной доске», он говорил именно о Евразийских Балканах, которые расположены по обе стороны транспортной сети, призванной соединить самые богатые районы Евразии и самые промышленно развитые районы Запада с крайними точками на Востоке. К сожалению, пока судьба не только Балкан, но и всех славянских государств и народов стала, по сути, разменной картой в большой политике, когда роль России была явно ослаблена на порядок. Причем произошло это именно в тот момент, когда уровень угроз зашкаливал...
- Можно ли считать наиважнейшим позитивным фактором постсоветского периода России единение Русской Православной Церкви?
Да, гражданская война, развязанная в момент гибели Российской империи и разделившая православных в Советском Союзе и православных в изгнании, завершилась, по сути, актом объединения Русской Православной Церкви в Отечестве и за рубежом. Подлинная значимость этого исторического события откроется со временем.
- Что, по вашему мнению, должно быть основой Евразийского союза?
Евразийская тема тесно связана с религиозным сознанием и конфессиональной идентичностью. Реализация евразийского интеграционного проекта требует обратить особое внимание на конфессионально-цивилизационный и этнокультурный аспекты государственной политики, поскольку Евразия - не только географическое пространство, но и особый цивилизационный мир - "Большое пространство", ядром которого является Россия. Приоритетность цивилизационного подхода объясняется тем, что именно конфессионально-цивилизационные связи - основа основ возможной и желательной интеграции и реинтеграции в рамках Евразийского Союза многонациональных территорий, искусственно, а иногда противоестественно разделенных.
- В одном тексте Вы говорите о российской (не русской) цивилизации - можно ли разъяснить, что такое российская цивилизация?
Причина такого словоупотребления на первый взгляд предельно простая: сами слова «русский» и «русские» в самой России утратили былой смысл. Но почему смысл был утрачен? Ответ один: жесткая борьба с русской идентичностью. Наши деды не связывали слово «русские» с этнической принадлежностью. Так, во-первых, называли граждан России: русские немцы, русские греки или русские карелы, к примеру. Во-вторых, этими словами иногда выделяли православных. А в-третьих, им же обозначали мощный славянский суперэтнос, включающих великороссов, украинцев и белорусов. Потом, при советской власти, ввели понятие «советский народ», а русскими стали называть только великороссов. Причем последнее слово - самоназвание нашего народа - было выведено из употребления и почти забыто. После распада СССР, когда искусственно оторвали Российскую Федерацию от других территорий исторической России, в том числе от Украины и Белоруссии, узко-этническое толкование русскости закрепилось. И теперь возникают большие трудности при использовании этих слов: не будешь ведь каждый раз объяснять, что ты имеешь в виду... С понятием «российский» все несколько проще.
- Вы говорите: «Славянофобии и ее двойника - русофобии не надо недооценивать. Не надо забывать, что апологетами антиславянства были не только нацисты, но и многие просвещенные европейцы, интеллектуальные предводители и творцы доктрин, которые изменяли мир». Где корень этой фобии?
Русофобия и славянофобия - близнецы. Их роднит вполне обоснованный страх. Если славянские народы в культурном и в политическом отношении будут тесно связаны с Россией, с её немереными пространствами и ресурсами, то совокупный потенциал такого единения сразу и навсегда изменит все диспозиции на политической карте мира. Поэтому причина фобий в данном случае не столько в негативном отношении к отдельным народам, сколько в страхе перед непредсказуемой мощью славянского единства. Что сокрушило Югославию? Не столько американские бомбы и откровенная славянофобия, давно укоренившаяся в сознании европейцев, сколько искусно сделанная прививка национализма, вызвавшая среди родственных, но разноконфессиональных народов Югославии взаимное недоверие. Историческую Россию также расчленила не горстка авантюристов, дорвавшихся до власти, а яд националистических иллюзий, добавленный в духовную пищу некогда единых народов. Но кто был отравителем - националистические доктрины или те, кто воспользовался ими, чтобы превратиться из чиновников второго сорта в глав независимых (от России) государств? Очевидно, что националистические доктрины были лишь инструментом в руках новых князьков, готовых ради личной власти отречься не только от отечества и присяги, но и от собственной матери. А сами эти новоявленные князьки также были и остаются инструментом в руках подлинных суверенов - крупных игроков на поле мировой политики. Но в русском языке есть пословица: «сколько веревочке не виться, а конец будет». Будем надеяться на то, что это будет конец вражде и начало новой жизни. Как говорят сербы, «Там, где единство, там и Божье благословение!»
Валерий Николаевич Расторгуев, доктор философских наук, профессор Московского университета
