Ильин как измерение русской культуры

23 сентября в Общественной палате РФ прошла конференция «Социальная стратегия: факторы культуры и правосознания».

Если представлять себе культуру не как механическое сцепление определённых исторических фактов, архитектурных и литературных памятников и национальных традиций, а в качестве живого организма, то нетрудно будет увидеть, что на всём протяжении человеческой истории любая духовно и творчески зрелая культура сама из себя рождает и своё понимание и своё измерение.

Так потребовались века трагической древности и классической ясности для того, что бы эллинская культура породила собственную меру и понимание - Аристотеля. Таким измерением и пониманием культуры зрелого республиканского Рима с его учением о конкордии стал Цицерон. Примером такого же органического вынашивания собственного понимания и осмысления для культур Нового времени можно считать явление Шеллинга в романтической, то есть самой «германской» для германской культуры традиции.

Для тысячелетней русской культуры таким измерением стал Ильин. Подчёркиваю - именно тысячелетней. Потому что поначалу социал-демократические, а впоследствии большевистские (то есть западнические) попытки навязать русской культуре в качестве её меры того же Белинского - исходили из недобросовестного утверждения, что русская культура началась с Петра I. И насчитывает в своём течение не тысячу лет, а всего несколько столетий.

Позиция, безусловно, удобная для революционеров и подготовляемых ими революций, что и показывает опыт Первой русской революции (1905-1917 гг.), и Второй (1991-1993 гг.). Если кто не забыл, в ушах ещё до сих пор стоит растиражированный революционными масс-медиа 90-х годов  змеиный свист генетических революционеров о «несостоятельности» русской культуры, «народе-рабе, не приспособленном к рыночной культуре». Точно то же самое (только о неприспособленности «народа-раба» не к рыночным, а к «социалистическим ценностям») кричали деды и прадеды нынешних пламенных революционеров в 20-е годы минувшего века.

Именно в то время, время онтологического потрясения основ Русской цивилизации нам был дан понимающий гений Ильина.

С констатацией очевидного, но до него никем не сформулированного: русская культура есть воплощение русской идеи. Это культура «созерцающего сердца», воплощающая идею «созерцающей любви и свободной предметности». Она не лучше и не хуже других , она сама - другая. Русским бессмысленно искать творческих удач на пути формализованных, дисциплинированных внешним принуждением культур католицизма, как призывал Соловьёв, или протестантизма (о чём неумолчно кричат нынешние рыночные революционеры). «Мы не ученики запада и не учителя другим, - говорит Ильин, - мы ученики Бога и учителя самим себе... Перед нами задача: творить русскую самобытную культуру - из русского сердца, русским созерцанием, в русской свободе, раскрывая русскую предметность».

Неслучайно явление Ильина как измерения русской культуры именно в дни русской катастрофы. Хотя в истории культуры это и не единичный случай, вспомним того же Цицерона: «Я поздно встал и по дороге, застигнут ночью Рима был», как сформулировал трагедию мыслителя Тютчев.

Тем не менее русская культура именно в те же годы, годы русской катастрофы как бы подтверждая глубину прозрений Ильина ознаменовалась характернейшим событием.

Ведь неслучайно же, что великий русский поэт, Александр Блок, в эти годы умирает от «воспаления внутренней оболочки сердца», точно также как великий западный философ, Фридрих Ницше, за несколько десятилетий до этого погибнет от «воспаления внутренней оболочки мозга» (гениальная интуиция Ильина, подтверждённая самим ходом русской культуры). Вот, собственно, и вся разница.

И тут возникает другой «ильинский» вопрос: насколько мы, нынешние, сегодня - русские?

Каким образом с нами может быть соотнесено «созерцающее сознание», единение с природой, «равнинное мироощущение» русских, если в отличие от «ильинских» 7/8 населения России (крестьянской России), то есть людей живущих в сердцевине божественного (красивого, по определению, пейзажа), сегодня - горожан 74%. И живут они не среди петербургских набережных, арбатских двориков или суздальских монастырей - а в хрущобах, бараках и всём том советском постиндустриальном пейзаже, который за последние двадцать лет выродился в откровенно человеконенавистнические, но обитаемые развалины.

Вот вопрос...

Ну и напоследок, в качестве надежды и лирического отступления.

Только что в Москве закончила свою работу выставка великого русского художника Михаила Нестерова. Накануне Революции Нестеров пытался запечатлеть, сохранить стремительно уходящую Русь, вещее сердце художника чувствовало, как неудержимо она уходит. И это была народная Русь, с отроками Варфоломеями и последними старицами и старцами. После революции Нестеров обращается к портрету, пытается задержать уходящую уже человеческую натуру, ту породу людей, которую вынесла из себя самой, вознесла вверх цветная и пёстрая, седая Русь народная. Среди героев его картин врачи, скульпторы, актрисы, философы дореволюционной России...

Одна из самых удивительных работ Нестерова этого времени - портрет Ивана Александровича Ильина. Философ на картине художника согбен, ветер пролегшего вокруг пожухшего осеннего поля шевелит волосы, лицо сосредоточено - казалось бы, это уже не человек, а одна, неотступная, ставшая судьбой и смыслом жизни Дума о России. Серое небо на заднем фоне, казалось бы, добавляет какую-то беспросветность в эти раздумья, если бы не... глаза философа. Они удивительно синие, как Русь, как её художественное и нравственное бессмертие. И понимаешь, что не серый горизонт над полем, а ильинская синяя даль, залегшая в его глазах - единственное будущее России.

В год 130-летия философа становится как-то отчётливо ясно, что серый горизонт действительности нашей никуда не ушёл, в политику государства российского идеи Ильина не вернулись, не пришлись ко двору нашей вороватой современности. Тем отраднее, что первым своим возвращение на Родину Ильин обязан культуре, великой русской культуре. Именно ею он был востребован, именно великая русская культура возвратила многие смыслы и интуиции философа в Россию. Больше того, Ильиным русская культура стала яснее себе самой, в нём она обрела ещё одно очень важное измерение и созерцаемую полноту. Культурное делание - самое незаметное на земле дело, и в то же время - самое крепкое. На Гомере и Гесиоде вознеслись Афины и Спарта, Расином и Шекспиром утвердились Франция и Англия.

Будем надеяться, что и наше с вами культурное делание не останется втуне, и как эстетические идеи Ильина органично вошли в культурную жизнь России, так и его политическое завещание рано или поздно воплотиться в самом строе Русской государственности.