БЕДНЫЙ СЛАВИК
С годами приметил: люди вроде все разные, но количество типов человеческих все же ограниченно. Встретишь нового, старый мерещится. Наверное, так у Бога заведено: чтобы мы лучше жалели друг дружку.
По нужде и по долгу прибыл в Санкт-Петербург, где
и сродников наведал. За чаем тетушка вспомнила давние похороны своей подруги и,
одновременно - заказчицы, Людки Шимановской. Покойница пенсию выработала в
советском еще торге; жить бы и с прежних накоплений радоваться, но... померла.
Тетушка моя по статусу - пенсионерка, по профессии - швея-надомница. Приехала из окуловской глубинки в северную колыбель, ныне так же от политических метастаз почившего Союза ССР, на курсах выучилась и до «большого передела» жила «выше среднего», обшивая профессуру-номенклатуру. Я в старшем классе, помню, носил ею по журнальной моде излаженные клёш, «батник»-рубашечку. Сейчас приеду - рада мне, но этак нахмурится строго - на мой вид провинциальный; однако, смолчит. Уж зато душу отведем с ней на всякие прочие темы, опять же - о былом, о минувшем. Выводы делаем, итоги подводим. Пора, уже пора!
Итак, девяносто пятый. Ленинград. Южное кладбище. У свежевырытой могилы на аллее кладбищенской столпились торгаши - с роскошными прическами дамы; упитанные, холеные мужики. Возраст? - дети войны! От сорока до шестидесяти.
Бабенки - бабенки и есть: под платками черными глаза наплакали - снова люди, хоть до Святого Причастия допускай! Мужикам сложнее: те и на похоронах помнят, что они директора магазинов и начальники баз. Натужно хорохорились: криво улыбаясь, по плечу старых приятелей хлопали, шутили неловко: «Гробами, бизнесмены, кажись, надо торговлю организовывать. Людке гроб в копейку встал, а покойников-то! - словно в блокаду!»
Говорю - девяносто пятый! Заканчивали жить дружно, начинали дружно помирать. В капитализм даже купцу не любому дорога заказана. Наевшемуся рынка, сдается мне, что и революция семнадцатого года не на пустом месте устроилась. По опостылевшей формуле: Русь - жлобство - Емелька Пугачев.
Закрывать крышку не мешкали, завалили крест временный венков кучею и цветов охапками. То ли лбы крестили, то ли мух отгоняли, по рюмке хлопнули, сервелату жунули, к выходу подались. У калитки лишь замешкали, дожидая остальных - кому головой кивнуть, кому руку дать.
А к кладбищенским воротам очередная катафалка чалится. Через дверь заднюю водитель со товарищем скоренько гроб выволакивают, на козлы его так же спешно пристраивают и укатывают по другим без числа, печальным надобностям. Подле гроба застыл одинокий похоронщик - мужчина, не молодой, не старый. Нелепый какой-то. Поверх светлого костюма - и плащ белый, строго подпоясанный: чистенько-аккуратненько, но воротник вытертый. Шарфик на горлышке, там и рубашечка, галстучек - весь набор, да в комплект не вяжутся: будто щеголь, но в стареньком, немодном. И волосы - аккуратно в пробор причесаны лохмы нестриженые. Ботиночки сверкают, но - и сама обувка, и на ней шнурочки даже - все ветхое! Будто его из чулана нарядили, где ни малинового пиджака не сыскалось, ни джинсов затрапезных. Глаз-алмаз у тетки моей. Одно слово - швея!
И что удивительно! - тетушка живописует, а мне отчего-то приятель прошлый на ум пришел - Славик. Мы с ним в одном дворе городском, в одной песочнице, одним совочком ковырялись. Очень Славик любил, повзрослев, жизнь красивую: рестораны, танцплощадки, веселый смех, бокалов перезвон. И я там был, мед-пиво пил и скажу честно: чтоб Славик когда вдрызг напился, не видел, но и трезвым не упомню. Всегда интеллигентен, остроумен, грациозен. Вечно молодой и вечно пьяный.
Да, Славик очень внимателен был к своему внешнему виду. Костюмы светлые любил. Впрочем, говорить о нем в прошедшем времени мне как-то неловко, ведь он доныне здравствует. Удивительно, как ни наведаю город детства, тут же его встречу, хотя и город повзрослел тыщ на пятьдесят - сибиряками и узбеками.
-...по морде - бе(з)спорная пьянь, но трезвый, понимаешь? Ужас! Мать хоронить приехал, а у самого - ни копья! И один-одинешенек... - тетушка вздохнула, печально взволнованная, при том довольная, что ее повествование производит должное впечатление - я и про чай забыл.
Еще бы! Мне Славку моего жаль! И мамушку жаль евоную: высокая, красивая, тоже такая вся культурная, нарядная. Учительницей начальных классов работала в нашей школе.
Бедняжка Славик! - привыкший к бе(з)печной, безалаберной жизни эпохи советского застоя - под крылышком папы-начальника, пожизненно определенного диктатурой пролетариата в большие начальники на большой завод, мамы-педагога, мягко журящей оперившегося птенчика за невытрясенную пепельницу, оставляющей на столе завтрак под чистым полотенчиком, у телефона зеленую трешницу. С железной перспективой ни за что не ответственного шурупчика в размеренно тикающем механизме какого-нибудь радиоконструкторского бюро. И вдруг такой переплет - капитализм! Это ведь жестокие девяностые, когда богатеньких Буратино за два сольдо в придорожных канавах закапывали. Когда за каждый чих брали денежку, и в нюх давали заместо квитанции.
Кризис среднего возраста - это в человеке столкновение противоречий. Первое - отчаянное желание при сформированном навыке преуспеть в обжитом мiре, другое - у кого-то вызревшее понимание бе(з)смыслицы того преуспеяния в виду его кратковременности. И тут уж, что верх возьмет - остаться «при своих»? лучшего искать? - Трудно. Оттого так немногие взрослеют. Определившись, успокаиваются, сделав выбор не на добро: в большинстве так и остаются детьми. Уже не теми - детскими детьми, а портятся - становятся детьми великовозрастными: хитрыми, злыми, мнительными, подлыми. Путь развития в Личность - он, по факту, далеко не для всех. Не знаю, иду ли сам тот путь? - но... что встал на него - сильно надеюсь. Здесь подлинно - перспектива. Перспектива роста.
...Что касается детей войны. Тетушка засвидетельствовала: торгаши оказались на высоте. Выручили. В складчину организовали вторые похороны. Как-никак, ленинградские мальчишки! Оно на всех не так дорого и вышло. «Людка б тоже поучаствовала. Добрая баба была! Вон, скольких собрала!»
Бедный, бедный Славик... Или как там тебя? Праздная жизнь улыбается весело, да улыбка у ней - акулья, зубы в несколько рядов.
Эх, девяносто пятый, не к ночи будь помянут... а нынче дело хуже, опаснее!
Николай Романов жертвенно отрекся, и не так от царского престола, как от менеджерства в жирной и развращенной стране, забывшей нищих своих. И не он развратил, ра(з)кормил ту страну: звал к покаянию, готовый возглавить на Пути духовном. Царь сделал выбор - в пользу Личности, о чем немногие и знать желают.
А страна не пошла за ним, до смерти убила, раздражившись по-детски: «Не буди, не зови! Надоело! Нету у нас никакого высокого предназначения, а за наших нищих, за нашу войну - твой будет ответ! Под корень...» С той поры - ни в стране, ни в головах - нет царя!
Где уже тот мужик, что босым пойдет по Руси? станет в голос кричать: «Так жить нельзя! Спасайтесь! Тех лагерями гробили, вас комфортом умучают».
Нерусские русские, вам пишу! Что ж вы творите, безвольники! На каком еще языке с вами разговаривать, штоб вы поняли, штоб дошло до вас, пятая колонна, етит вашу маковку, страдалец ваш президент!
Пропили, прогуляли, продали, пробалагурили странишку.
Сам такой был, но доколе же!
Не против жидомасонов ратую - себе в души гляньте.
Опомнитесь, опамятуйтесь!
На деньги ростовщиков живете, до пота не работаете.
Лучшей жизни требуете, власть хаете.
Отцову веру презираете.
Ваш бог - телевизор, ваша совесть - общественное мнение, ваша радость - комеди клаб!
Ваша участь - бокс в социальном доме, куда заключат вас вами же вскормленные палачи.
Опомнитесь, повзрослейте. Не вас ругаю - злую беду вашу! Может, лишнего беру на себя? - так ведь горюя за вас. Правда. Среди вас много вчерашних моих приятелей. Таких, как Славик. Мы ж с ним в одном дворе...
ЧЕСТНАЯ «Ё»
Приспела, кажется, вовсе уж крайняя нужда - честно и просто говорить о текущем моменте. Отчего так? - кажется во многих, когда не до желтизны отмороженных, СМИ уже брезжит здравое понимание современности; вчера еще сами безудержные правдолюбы нынче готовы позакрывать недобрую половину с ума спятивших от вседозволенности телеканалов. Пластиковая корова гласности на одном краю центральной городской площади, дедушка Ленин на другом - кумиры покуда незыблемы, но голубями обделаны, и всё меньше к ним букетов, охрана смыться норовит; однако, покуда не все СМИ прибраны к глобальной паре рук, идолищам стоять!
Время же движется неумолимо, всё ближе мы к опасному переделу, хоть найдутся такие, что на смех кликушу поднимут! Нет, не апокалипсисом грежу, а всего лишь новой смуты попугиваюсь.
Мода нашего дня - партийная речёвка о необратимом и грандиозном прорыве Раши - ещё бы! - наши «девочки» выиграли у бразильянок, наши «мальчики» выиграли футбольный чемпионат 2018 года, построен вантовый мост. Вперёд, Россия! Хейя! Мы рады-рады-рады! Сам бы умилялся, но жизнь больше экономики, не только рынком правится.
Решилась ли демографическая проблема материальным поощрением игривых самцов и самочек? - а если так: много ль проку с возросшего поголовья, коль безчестье в чести? Станем плодить потребителей, что будут от воинской повинности уворачиваться? Готовить умников для зарубежных лабораторий? Клонировать безчисленных шариковых в вариациях от домашних котиков с баночкой пива в лапке до кошкодавов с резиновой дубиной? А на церкви недовозстановленные, нашими дедами порушенные, таджиков подрядим?
Для любимой-то страны - и деток лучше бы по любви рожать, а не по президентской программе. Таких и от армии не прячут, ездят на присягу, пишут длинные бумажные письма, ждут ответа и демобилизации - да хоть бы и двадцать пять лет.
Маленькой моей племяннице заботливый и, не сказать, что многоумный её отец подарил куклу - китайскую Барби с голосом эстрадной блудницы: «Я буду честная, честная, честная Ё!» Кому из вас, шоколадные зайцы, ласковые мерзавцы, не довелось иметь дело с честной Ё? Да? На присягу такие ещё приезжают, а потом шлют «честную» прощальную эс-мэ-эс-ку.
Власть справно властвует, заботясь, чтобы нам было чего пожрать и надеть. На Америку брови хмурим, на соседей - вчерашних братьев, ногами топаем. Но уже каждый послеперестроечный родитель дотумкал: чем больше ты суёшь в клюв человеческому птенцу, тем громче он клюв разевает. И если ты не «принудишь» его к полёту, он так и будет родительские нервы мотать на рудименты крыльев.
Михаил Осипович Меньшиков, расстрелянный в 1918 году в Валдае теми, за кого душой болел, успел написать и опубликовать в «Новом времени»: «Правительство у нас, безспорно, плохо, но не тем, что мешает жить хорошо, а разве тем, что недостаточно мешает жить дурно. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы власть препятствовала кому-нибудь быть честным; и я множество раз видел полное равнодушие к безчестности».
Перегну ли я палку, когда скажу, что на Кавказе сейчас находится благодатная толика не желающих жить «в жующей биомассе» федералов, обретающихся по закону воинского братства, кроме них - сколько-то сосланных, сколько-то временщиков-карьеристов, да сколько-то наёмников? Но, главный вопрос: отчего там буза - снова, как в прошлые века? Да оттого, что прежде нас там не знали и потому не хотели, а теперь - не узнают и потому не хотят! Охота ли подчинять себя жирному, развратному баю? Тем паче с резонным опасением, что когда Кавказ «прогнётся под нас», с его аулами случится то же, что с нашими деревнями. Дечиг-пондуры и восточные гармоники останутся, как наши «трёхрядки» в фольклорных самодеятельных кружках. А всех - в города «скученных», приучат к рэпу, пиву, телевизору и работе (открути задвижку - закрой задвижку) на скоростных магистралях-трубопроводах.
Неравнодушные «спасители России» ничего лучшего не придумали, нежели по живому, с кровью, делиться на единых, справедливых, демократов, националистов, либералов, славянофилов, монархистов, кадетов, породив дополнительные «малые народы» внутри некогда единой страны. Заигравшимся либерам стыдно, не хочется оставлять обжитые позиции, хотя многие зачуяли человека с ружьём, поскольку снова - меньшевики!
Когда человек болен, ему не до хулиганов. Организм борется внутри себя, наружу не смотрит. Тут его бери голыми руками. У нас внутренние войска больше внешних - не потому ли самому, что болеем до сих пор.
Возможно, нашему президенту недосуг смотреть телевизор. Это его положительно характеризует, да нам-то беда. Он призывает нас обучиться компьютеру, Интернету? - но как быть, если на многие сайты зайди, увидишь такое, чему не обучился за тридцать лет семейной интимной жизни.
Цензура, цензура. А може... нехай вона буде - цензура эта! Та шо вы так боитеся её? Не всё же резать! - убрать хотя бы то, что у нормальных мужиков называется попросту - погань; что растлевает детские души; начните писать и говорить, как разумные взрослые.
Ф.И. Тютчев в письме к жене говорит про «молодых людей, увлекающихся более или менее правами разума, за которые они держатся тем более, чем менее ими они пользуются». Минуло полтораста лет: это высказывание уже плохо подходит к молодёжи. Почитайте историю, господа! Почитайте российскую историю, как это делает Миша Ходорковский, который, наконец, может себе это позволить. Нет ли там чего про две тысячи восемнадцатый год?
Кто победит?
Да я не про чемпионат...
