«Мальчик с ума сошёл!»

Имена людей и названия организаций являются вымыслом автора.

Любое совпадение случайно.

 

- Кирилл, ты позвонил Лахие Зурабовне?

Мать у меня мастер задавать внезапные вопросы. Живёт себе где-то как-то, витает, и вдруг - бабах!..

- Какой Лахие? Впервые слышу!

- Я тебе записку с телефоном положила. Не видел, что ли?

- Нет!

Влетает ко мне - всмятку макияж на лице - и роется у меня на столе:

- Вот же она! Звони!

 

Видел я, видел эту записку. И ейная подруга Ламара все мозги мне пропилила: пойти анкету заполнить.

Мать:

- Ну ты зажрался, сынище! Тебя надо было в Африку свозить, чтобы ты от Голландии не отбрыкивался.

Это она вспоминает мою прошлогоднюю стажировку в Лондоне - нас было двое победителей городской олимпиады по английскому. Ещё была девчонка из Второй гимназии. Скука смертная. Я весь этот Лондон в учебных фильмах навидался выше крыши, я думал, если в Лондоне побываю, все девчонки в школе будут мои, а вышло - ни в Лондоне ни одной, ни дома... Ни одна... Вот если бы я в «Дом-2» попал или в «Комеди-Клаб», то меня бы всякая дрянь заметила.

Теперь мать хочет снова меня отправить куда подальше. Это называется - она мне карьеру строит.

- Куда ты сказала, мам?.. В Голландию?

- Ну да! В Амстердам! Изумительный город! Анкету надо сдать до пятницы.

- Ну да, изумительный. Столица европейских пидаров, если хочешь знать... Зашла бы в Интернет!

- Тебя не к ним пошлют, не бойся. Звони Лахие Зурабовне, она всё расскажет.

Мать с отцом в разводе; суд присудил меня матери, когда мне было восемь лет, но у отца есть право видеться со мной каждую неделю, с моей ночёвкой у него.

Отец у меня - геолог, а мать - в общем-то, никто: подруга своих подруг, которые мне мать с отцом развели из уважения ко всяким гороскопам. Но шейх или принц, который должен был явиться мамаше после развода, где-то запропастился, и теперь она меня куда-нибудь устраивает - не пойму куда. Карьеру мне строит. Или я ей тут мешаю, вполне может быть.

Спит и видит, что я поступаю во МГИМО, чтобы за границей Родины посольские чемоданы стеречь. Блин, а того не хочет знать, что английский для меня уже пройденный этап. Даже директриса школы, и та в шутку говорит: «Ну кто сейчас не знает английский? Каждый, каждый думает, что знает!..» В шутке этой - доля шутки. Ты хоть стихи сочиняй на английском, а твой тупой начальник будет всё равно тебя учить - своему английскому.

Я ещё не знаю, кем быть. Но точно - не клерком заграницей. Я даже не знал, что у меня такое настроение, пока не увидел рекламу: «Изучай английский - язык твоего будущего!» Простите, джентльмены, я не понял - это что, угроза?

На самом деле понял - и противно стало. А мать всё ещё витает... Совсем забыла, что сегодня - у отца день рождения. Ладно, позвоню этой... Лахудре, или как её... А отцу буду с улицы звонить.

 

II

Лахия, которая Зурабовна, оказалась важной герлой - не подступись. Со мной секретарша разговаривала, записала меня на приём. Говорили по-русски, только в самом начале, когда сняла трубку, секретарша прокукарекала название организации: British (это было очевидно, или ухослышно), дальше - Civil, это я понял; а дальше - какая-то «гиль». А нам татарам всё равно, какая у них гиль. Нам свои проблемы решать - правда, мамочка?

- Ну что? - спрашивает мать.

- Ну, что, что... Завтра утром собеседование - и если соизволят, то выдадут анкеты. Не хочу в Амстердам.

- Надо, сын!

- Да кому надо?

- Мы уже много об этом говорили.

- Мне лета жалко.

- Смотри, чтобы всю жизнь потом не пожалеть!

Ерунда какая прёт!

- Ты уже и отцу успел позвонить! - в её голосе нет ни вопроса, ни упрёка.

- Да, послал эсэмэску. А ты?

- Вот ещё!

«То-то же, мать! Гляди, как бы всю жизнь свою потом не пожалеть!»

А она молча комкает салфетку, переставляет соль и перец, звякает ножом по тарелке...

- Послушай, сынище...

- Давно слушаю.

- Сынище... А ты уверен, что это...

Её глаза прыгают, перескакивают с предмета на предмет, наконец она швыряет нож на тарелку - и брызга соуса садится мне на грудь.

- А ты уверен, что это он - твой отец?

- Чего?! Да ты - что?!

 

III

- Пап, во-первых, поздравляю с днём рождения, желаю... Ты можешь говорить?

- Да. Спасибо, сын. Как твои дела?

- Пап, не по телефону. Надо увидеться.

- Приезжай! Известная тебе компания сейчас на замечательном острове - питаем комаров. Тебе приветы. Только сегодня тебе не на чем... Завтра в двенадцать - автобус до Приморска, отправление от Девяткина. Из Приморска позвони - я разскажу, где тебя лодка будет ждать.

- Ура!

- Ну давай! Жду тебя.

 

Что за остров, я такого не знаю... Надо вечер перекантоваться, ночь переночевать и с британской анкетой покончить, на автобус не опоздать.

Мать - провокаторша... Она хочет, чтобы я ночь не спал?

Ладно, разберёмся.

* * *

 

Лахия, опять же - Зурабовна, естественно, говорит по-русски. На каких она ещё говорит, мне всё равно. Было бы глупо к ней идти в надежде на образцовый английский, хотя чем чёрт не шутит. Но было бы глупо с моей стороны и называть её по имени-отчеству.

- Нет, мэм.

- Да, мэм.

- Вы уже бывали в Соединённом Королевстве? В Европейском Союзе? В каком качестве?

Разсказываю. Она округляет глаза, потом жмурится, потом показывает крупные зубы. Ей за сороковник. Выдаёт бланки, я сажусь за отдельный стол их заполнять.

Дверь в кабинет открывается и возникает тётка явно пробивной натуры и наружности.

- Лахия Зурабовна, милая! Как поживаете? Я токо што с Кипра, вот это - специально для вас!

- Dear me! Спасибо, спасибо, дорогая! У меня всё хорошо, thank you! - Лахия выпрямляется и продолжает: - Теперь называйте меня «леди Лахия»! Мой муж - сэр Руперт Мэй!

- О... О!.. О! Поздравляю, дорогая леди Лахия! И, как это говорится... «Совет да любовь!»

Лахия морщит нос и смотрит на женщину как на дуру набитую.

-                    Will you excuse me, my dear... Сейчас я занята. Созвонимся, созвонимся...

-                    Да, созвонимся непременно, дорогая леди... Лахия Зурабовна!

-                    Skip Zurabovna! Just Lady Lahia [1] !

-                    Конечно, конечно, солнце моё!

Тётка исчезает, запнувшись о порог, и я слышу, как шумно дышит новоиспечённая

леди.

Мне кажется, мы не столь близко с ней знакомы, чтобы я её поздравлял.

Вручаю ей заполненные анкеты, она их просматривает и говорит, когда ей позвонить. Прощаемся.

В приёмной я спрашиваю секретаршу:

- А кто такой сэр Руперт Мэй?

- Не is Chairman of the British Civil Guild.

-                    Oh... How much guilt [2] !

И дую к выходу. Секретаршу, думаю, можно в пасмурный день перепутать с её

начальницей.

 

IV

 

Остров Берёзовый - на самом деле сосновый, местами - еловый, а берёзы тут - редкость. Зато камни, солнце, мох, ягоды... Комары - в непродуваемых местах... А вокруг - синева, легкий прибой, небо, красота.

По дороге на остров было одно впечатление. Девица в метро, с кольцом в носу. Дура. Даже не представляет, что из себя сделала. Вышла она очень скоро, но если бы зацепить за это кольцо крючком или карабином, то можно было увести её пешком далеко за Девяткино. Но нам таких не надо. А любители, в общем-то, найдутся.

Отцовы друзья - физик, или бывший физик, ещё офицер на пенсии, ещё художник - самый старый из них. Сидят за широким столом из серых тёмных досок, над костром закипает уха, все слегка уже «приняли», отец - ответственным таймером, но тоже участвует в дебатах: обсуждают собственных кандидатов в будущее правительство. Политики нашлись, блин, среди комаров непуганых! Кто бы их послушал! А отец, как именинник, самый занятой у костра - всё правильно! Зато дым комаров отгоняет. У отца группа крови - комарами самая любимая. У меня, собственно, тоже.

 

Я собирал сучья для костра, теперь пускаю камушки по воде, несмотря на волнение. Не моё волнение, а водной, так сказать, стихии. У отца приятели - мужики интересные, не сегодня я их наслушался. Безработный физик был хозяином придорожного ресторана «Русское подворье» - ресторан сожгли «неизвестные». Отказался от «защитников» - рэкетиров, значит. Несмотря на всё это, он в Бога верит, говорит: чем больше узнавал законы природы и космоса, тем больше в Боге убеждался. Интересно.

Офицер играет на гитаре, поёт что-то своё - не мой это жанр. Зато у него отмазка: ни рыбу не чистил, ни за ухой не следит. Однако ловил со всеми наравне, я думаю. Меня они не разбудили, заботливые, блин.

Упомянули какую-то Олюшку. Кто такая? Оказалось - дочь художника, притом тоже здесь на острове. Глядя на его возраст, думаю, что ей за тридцать, женщина в расцвете лет. Опять же глядя на благородное лицо художника, думаю, должна быть и дочь красавицей. Только где она скрывается? Тут молодые сердца, блин, колотятся.

А та красота, что вокруг - словами не передать. Меркнут ваши комары. Небо из синего-синего медленно стекает в бледную бирюзу, а вода на горизонте - серовато-розовая. Песчаный пляж, почти не топтаный, а за ним гряда валунов, обкатанных штормами, - матово светятся всеми оттенками - жёлтыми, серо-зелёными, коричневыми и даже розовато-фиолетовыми. Запах леса и запах водорослей... Длинные тени ложатся на камни, траву и песок, перемещаются вместе с нами...

Кстати, раз она дочь художника, то значит - Ольга Николаевна. Говорят, по острову гуляет. Одна. А если пираты?.. На яхте могут запросто из города приплыть. Даже из чужого.

 

V

 

Я бы стал жить на таком острове, как этот. Вот, скажем, смотрителем маяка. Или художником, если бы талант имел. Лесником, рыбаком... А что? Чего я в городе не видел и что я там забыл? Но кто со мной захочет тут жить?

Отец снял уху с огня, офицер перестал бренчать на гитаре, а физик Константин Петрович начал было ставить миски - и говорит:

- А вот и ребёнок!

Я оглянулся: к нам действительно девчонка идёт. Откуда взялась? Из лесу, из лесу, вестимо. Значит, кроме дочки, у дяди Коли - ещё внучка? Класс!

Все уставились на неё, ничего не говоря - в ожидании. Она подошла и молча села на гладкое бревно, как если бы с утра они уже виделись. Я, конечно, не в счёт.

- Нагулялась, дочка? - говорит художник дядя Коля.

И тут я, буквально, прозреваю...

 

* * *

 

Наконец, все встали из-за стола.

- Как интересно, Оля, я с твоим папой хоть и мало виделся, но знакомы-то мы давно. А почему я про тебя не знал?

Она смеётся прищуренными глазами:

- Интереса не было!

- Неправда. Он был давно.

- С другими именами, значит.

- А где ты была прошлым летом?

- Сначала мы были здесь на острове, а потом на Алтае.

- Ух ты!

- Да! Вот где красота! Ты про Белуху знаешь?

- Что-то слышал, - нахально вру я.

- Это гора такая. Ей приписывают волшебную силу.

- И ты её получила! - смотрю ей в глаза. Но посмотреть не удалось.

После ухи наши старики накрылись накомарниками и пошли на боковую, а мы гуляем у воды: здесь ветер отгоняет кровососов.

- На Алтае были комары?

Она останавливается, поражённая, и смотрит на меня:

- Представь себе: не помню! Ха-ха-ха!

Весёлая минута. Красивое лицо. Просто прекрасное!

- А ты вдвоём с Николаем Васильевичем ездишь? Вдвоём?

- Мама умерла, когда я родилась.

- Прости!..

 

От отца я знал, что дядя Коля вдовец, но мне какая была разница - вдовец он или разведённый? Для меня тогда было одинаково. Про семью художника я не знал ничего. Я только знал, что он делает пейзажи, портреты и росписи церквей. А мой отец-геолог, теперь деятель автосервиса, в одном дворе с будущим художником играли в баскетбол. Теперь художник без конца в поездках. У него картины хранятся в разных странах, есть и в России.

 

- Я знаю маму только по фотографиям, - говорит Оля. - И есть один маленький узкопленочный фильм с родительской свадьбы. Это за пять лет до моего рождения.

Что сказать, не знаю. Лучше молчать. Сочувствовать и молча глотать комок. И слушать.

Но Оля молчит.

- А сколько лет твоему папе?

- Сорок шесть... Будет сорок семь.

Выходит, говорю себе, что мой отец даже чуть постарше. Глядя на белую голову дяди Коли, я его в дедушки записал.

Мы шли по краю воды, вода хлестала нас по ногам, и очень хотелось эту девочку поцеловать.

Я уже целовался с девчонками, хлебнувшими джина с тоником, но это было хуже, чем, допустим, прочитать рассказ О.Генри или Голсуорси. (А после лондонской поездки мне отец подарил Казакова и Лихоносова, я навсегда ему говорю спасибо.)

 

Мы шли по кромке воды, она захлёстывала наши ноги, а наши локти соприкасались через каждый шаг - и мы думали об этом и говорили о чём попало. «Какие камни круглые», сказал, мне кажется, я. «Но есть и не очень», сказала она. «Пошли посмотрим», сказал я.

И она взяла меня за руку!.. И мы туда пошли.

 

- Знаешь, когда я подходила к вам... ну, к костру... то издали приняла тебя за дядю Сашу, папу твоего. Против солнца мне было не с руки - вижу, вышел из палатки дядя Саша: все его жесты один к одному, и только вблизи увидела, что это ты... Что с тобой?! Пусти!..

Но я только крепче сдавил её.

- Это же естественно! Ведь я - его сын! - и я ещё крепче её обнимаю, но лицо её уходит в сторону - и у нас получается неуклюжий танец.

- Сын!.. А ведёшь себя как первобытный... этот... неандерталец...

- Кроманьяк!..

(Случайно это слово родилось у нас на уроке биологии, но я молчу об этом.)

Олины глаза темнеют, её руки упираются мне в грудь...

- Да ещё в лесу! - говорит она.

- Да ещё на острове, необитаемом! - говорю я.

- Вот видишь! - укоряет она.

- Вижу! Глаз не отвести!

И мы смеёмся. Но... Но я так и не поцеловал её.

- Дай посмотреть в твои глаза, они у тебя такие... такие...

- Какие?

 - Лучистые, как роса на солнце... Как блеск антрацита... Не знаешь? Мой отец геолог, и я знаю. И ещё они - как морская волна...

 - Всё сразу? - смеётся она.

 - Всё сразу.

 - А у тебя они хитрые.

 - Ты путаешь. Хитрость - и влюблённость.

 - Ну, ты сразу во всех влюблён. В антрацит. В морскую воду. И в росу.

 - А что ты думала! Это всё ты.

 Как-то мы для себя незаметно успели обняться, в самом деле мы держим друг друга с незапамятных времён.

 - Какие красивые губы...

 - ...у тебя, - продолжила она.

 И это уже поцелуй.

 

 Такого никогда у меня не было - и думаю, что вообще ни у кого. Я пил из неё как из родника - чистое, чистое, нежное, вкусное, родное - без всякого постороннего или прежде знакомого привкуса.

 Так прошло время... пока мы не почувствовали, что вместе с нами радуются комары. Мы стали со смехом прогонять их, налившихся нашей кровью, но не рискуя пятнать кожу друг друга.

 Укусы чесались - и мы стали поглаживать эти места: у себя, друг у друга, она у меня, я у неё, он у неё, она у него...

 Это было... И что это было? Событие. Приключение. Начало. Воскресение. Воскрешение... Вызов. Обязательство. И это «что-то» требовало защиты и охраны, требовало силы характера. Мне вспомнились разные случаи и поучения отца, которые пролетали мимо ушей, но тут я сам почувствовал тревогу... Нашёл? Смотри - не потеряй!

 - Оля!..

 - Что?

 - Тебе в гимназии сколько осталось?

 - Год. А тебе?

 - Тоже год. Так мы ровесники?

 - Мне семнадцать будет в феврале.

 - А мне восемнадцать - в июне... А мы выдержим?

 - Что?

 - Engagement. Помолвку. Understanding.

- Не говори посторонних слов.

- Ты лучшая девчонка на свете, и я хочу, чтобы мы не расставались.

- Я тебе весь остров покажу. Хочешь?

 

VII

 

 Мы шли вдоль заросшей дороги со следами автомобильных колёс и срывали землянику. Я смотрел больше на Олю, чем занимался ягодами, поэтому она ссыпала мне землянику со своей ладошки.

 Скоро земляника осталась в прошлом - и мы притопали к чернике. Её было много.

 - Смотри, черногубым станешь!

 - А мне что, по телевизору выступать?

 - О, идея! Если бы пришлось по телевизору, я черники точно бы наелась!

 Один черничник мы прошли, другой, и стали собирать ягоды для старшей компании. Собирать было не во что, и я отдал свою кепку с козырьком.

 - Сейчас ты увидишь поляну...

 Я увидел - и остановился. По золотистой площадке гуляли волны прозрачных метёлок на тонких стеблях - они были из тончайших блёсток красной меди.

 - Видишь, это та же трава, что у нас в городе. Только здесь она совсем прозрачная - и светится таким фиолетовым золотом, да?

 - Точно!

 - Это ещё не всё! Я тебе очень серьёзное место покажу. Но сначала мы пройдёмся по мощёной дороге к старому пирсу и к бухте Защитной.

 - Почему так назвали?

 - Наверно, потому... Этот конец острова - самый открытый шторму, но он защищает остальную территорию. Честно сказать, не знаю, откуда там груды камней, - то ли их свезли туда для защиты острова, то ли сами родились, но защита реальная... А ещё там когда-то зенитки стояли.

 Мы прошли по заброшенным дорожкам мимо развалин трёхэтажного дома и ржавых нефтебаков.

 - Это бывшая погранзастава.

 Оглядываясь на руины, которых мне стало жалко, я раздвинул кусты - и оказался перед диким хаосом камней: от залива нас отделяло с полкилометра каменного поля, нет - целый каменный город... Трущобы, небоскрёбы, сваленные в кучу. Всё это полукругом обрамляло бухту, а размах её был больше километра.

 - Но мы через Альпы не пойдём, - сказала Оля.

 - Экскурсоводу виднее.

 Мы вернулись к заставе и ступили на мощёную дорогу, шедшую к другой части залива - поросшей камышами.

 - Рассказывают, что в пятьдесят первом эта застава вся была вырезана гостями с чужого берега. Поэтому здесь установили суровый пограничный режим. Папа смог сюда ездить только после ельцинской революции.

 «Ага, совместной российско-американской...» - вспомнил я слова пьяного президента. У отца видеозапись есть.

 - А вот пираты! Прячемся! - показываю на мачты, что торчат из-за камышей, и обнимаю Олю. Она просыпает ягоды, мы смеёмся и собираем их.

 - Нет смысла их тащить, - говорит Оля. - Ну что тут - на четверых мужиков?

 И она ладошкой пихает мне ягоды в рот: раз, другой, третий... Она уже кормит меня.

 - Ты ешь пожалуйста! - она ставит кепку с ягодами на траву. - А мне надо с мамой побеседовать.

 Я вижу, что в отдалении стоит потемневшая от непогоды деревянная беседка и к ней направляется Оля, садится на пороге, лицом к заливу - и застывает.

 И я не ем, я тоже застываю.

 Видно, это и есть то самое серьёзное место на острове.

 

VIII

 

 - А теперь последний бросок, зато уже практически по дороге домой... Ты не устал с непривычки?

 Мне стало жарко от нежности к этой девочке. А я вчера ещё ничего не знал о ней и даже думать не мог, что такие бывают!

 И мне понравилось, как она сказала «домой».

 - А про себя ты ничего не расскажешь? Ты-то как проводишь лето?

 - Это лето - в сто раз лучше, чем прошлое!

 - Да?..

 - Сидел в Интернете... и две недели провёл в Англии.

 - Что там делал? Ты был один?

 - В том-то всё и дело. Свезли туда словаков, поляков, черногорцев, более-менее знающих английский язык, и воспитывали нас.

 - А кто вас туда свозил?

 - Да разные агентские организации. И отбор кандидатов делали они.

 - И ты, конечно, им понравился.

 - Я просто оказался победителем городской олимпиады.

 - Значит, ты ещё не агент? - улыбнулась она.

 - Нет, конечно!

 Её рассмешил мой слишком торопливый ответ. И я тоже рассмеялся.

 - Сейчас только и слышно о том, что надо валить из страны...

 - А это зависит от круга общения! - живо откликнулась Оля.

 И я понимаю: она права! И вижу мать и её подруг.

 - А в школе у вас не так?

 - В гимназии у нас тоже горячка с поездками за рубеж. Но я не соревнуюсь... Не горю желанием, это раз. И не вижу особых причин, это два. С папой я куда-нибудь поехала бы. Вот я с ним и езжу!

 - А со мной поехала бы?

 - Пока мне кажется, что да.

 - «Пока». Честный ответ!

 Она ничего не отвечает, и я медленно говорю:

 - Наверно, я тебя за честность и люблю...

 Опять она молчит. И что мне делать?

 - Нет, не только за это. За всё. За всё. Что в тебе.

 - Уже и любишь! - она остановилась. - Подожди немного. Не торопись.

 - Оля... Поцелуемся?

 - Это вопрос? Или что такое?

 Глаза её смеются, в них пляшут блики листвы и тени птиц.

 Мои руки медленно ложатся ей на плечи...

 

* * *

 

 - Вот, сейчас... За поворотом.

 Тропинка делает изгиб и я сразу вижу, что это оно - то самое серьёзное место. Сумрачно, вековые деревья вокруг, тишина: не слышно даже птиц. Я стою - и пытаюсь понять, что здесь не так... На большой площади - гектаров два или больше - стоят каменные великаны, насупленные, сосредоточенные в общей теме. Ростом не меньше трёх метров... Нет, есть и поменьше. В каменных складках зеленеет голубоватый лишайник: вот брови, глаза, вот профиль, вот суровая усмешка. Я делаю шаг - и они шевелятся. Зрячие...

 Кто их собрал сюда?

 Оля кладёт голову мне на плечо:

 - ...да?

 

 Мы стоим, не шевелимся. Это место в каком-то трансе. И оно наводит транс на зрителей. Шаг в сторону - и новое состояние. Удивительно.

 - Могут камни быть живыми, как думаешь?

 - Камни - вряд ли. А место - вполне может быть...

 Не спуская глаз с этой картины, мы отступаем назад к тропе.

 - Ты ведь бывала здесь одна?

 - Конечно. Я с ними всегда здороваюсь. На всякий случай.

 В её голосе нет иронии. И я не собираюсь об этом шутить.

 Солнце уже светит со стороны залива, но сюда не достаёт. Только некоторые стволы деревьев светятся вверху. Мы выходим на дорогу и видим парочку, идущую нам навстречу. Парень спрашивает, как пройти к бухте Защитной.

 - Вот так дойдёте до развилки, - отвечает Оля, - и пойдёте по левой дорожке.

 - Пойдём, подруга, налево! - широко улыбается парень своей спутнице.

 Мы расходимся без всякого «спасибо».

 - Кир, тебе что-нибудь понравилось в Лондоне?

 - Так чтоб особенно понравилось, не скажу. Запомнилось надгробие путешественника Ливингстона в Вестминстере. Там его слова, что «мир есть открытая рана».

Это очень сильно меня схватило. Долго я не мог отойти, тем более что знал уже кое-что о нём.

 - Видишь, не просто так вернулся. А что расскажешь о нём?

 - Дэвид Ливингстон. Шотландец. Врач. Географ-исследователь. Миссионер. Открыл кучу озёр в Восточной Африке. Хотел найти источник Нила, но не успел. Умер от малярии и кровавой дизентерии в африканской деревушке. Благодаря его книгам и письмам была запрещена работорговля в Африке.

 - Семья у него была?

 - Была. Он в Африке познакомился с шотландкой Мэри и женился, у них было четверо детей. Мать вывезла их потом в Англию, вернулась к мужу в Африку, но вскоре умерла. Он десяток лет ещё прожил вдовцом.

 - Брр! - Оля задрожала, как при ознобе, и прижалась ко мне. - Послушай, я не большой знаток английского, но мне кажется, что «ливинг стон» - это живой камень. Так?

 Пришла моя очередь удивляться.

 - А ведь ты права! И на письме его фамилия пишется так, будто надо читать «стоун», то есть камень... Но они произносят как «стон», типа Вашингтон, бадминтон, или Клинтон. Типа Хиллари.

 Оля тихонько рассмеялась.

 - Твои камни меня тоже тряхнули... Сильная картина. Даже если это работа воображения, ну не знаю... все равно впечатляет!

 - Папа видел под Парижем тоже сборище камней - в месте под названием Фонтенбло. Они там тоже выше человека, но стоят так густо, что руками упираешься в обе стороны. И знаешь, они там до блеска затёрты задницами туристов...

 - Понял. Не на что смотреть.

 - После наших камней - конечно. У меня фотографии есть: место голое, затертые каменные глыбы, неприличие какое-то...

 - Знаешь, Олюшка, меня потрясает твоя речь, твой чистый язык. Ну-ка, покажи язычок! Спасибо. Ты ни разу не сказала «блин» или что-нибудь похожее, не говоришь «короче», «типа», «халява», «пацан» и прочую лабуду. Дай я тебя поцелую!

 - Это уже тенденция, однако!

 Этот mild protest [3] с её стороны прозвучал как сигнал к действию.

 Не помню, когда я был таким счастливым. По-моему, никогда и не был.

 

IX

 

 Мы вернулись в лагерь, когда солнце спустилось до самой земли, я проводил Олю взглядом до её палатки и осторожно прокрался в нашу. К моей радости, она была пуста. Быстро разделся и укрылся в постели, к брезенту лицом.

Я лежал с закрытыми глазами, что называется, «ни в одном глазу» - и не верил, что вообще усну этой ночью. Да я и не собирался. Я шаг за шагом заново переживал этот день. Эта девочка, эта Оля, для меня была как гром среди ясного неба. Мне странно дышалось, потому что перехватывало дыхание, а сердце то ли стучало, то ли хотело остановиться. На глаза наворачивались слёзы, как у первого и последнего дурака, - а дураку всегда счастье - и тут в палатку вошёл отец.

 Он что-то напевал себе под нос, но, заметив меня, затих. Он сделал шаг в мою сторону, думая, окликать меня или нет, а я думал - отзовусь или нет. Я собирался эту ночь пережить молча.

 Отец тихо развернулся и вышел. И я больше не слышал чтобы он входил.

 Когда заснул, не знаю. Но приснилась мне не Оля, а камни в лесу, великаны. Они смотрят на меня и шагу ступить не дают: я делаю шаг - и они переходят на новое место, все сразу. И я знаю, что Оля - здесь, но из-за них её не вижу.

 Короче, вот так она мне приснилась.

 

 Утром я вышел из палатки и увидел отца с дядей Колей, Олиным отцом. Они разговаривали, стоя у самой воды. Через минуту каждый поднял правую руку - и они лихо с разворота шлёпнули друг друга ладонь в ладонь.

 Девочка Оля всё рассказала отцу. Это я был не приучен откровенничать с родителями.

 Но я не огорчился. Тут надо радоваться, если она обо мне говорит. Но заодно я понял, что беседы с отцом не избежать.

 

 После купанья утром, пока я растирался, отец сказал:

 - Что, Кирилл, с Олей познакомился?

 - Да. Таких, как Оля, больше нет.

 - Это точно, сын. Во всяком разе, в пределах видимости.

 Он ждал, когда взгляды наши встретятся, а я всё медлил.

 - Я правильно, сын, тебя понимаю?

 - Правильно, папа.

 Он подошёл, положив руку мне на плечо и ладонью прижав мой затылок.

 - Как, по-твоему, любовь - это сильное чувство?

 - Сильное.

 - Так. А чем оно сильно? - мы оба помолчали и он медленно произнёс: - Ответственностью.

 Отойдя, он принялся что-то якобы искать у себя в рюкзаке, говоря вполне уже буднично:

 - Оле нет ещё семнадцати, правильно, Кирюша? Значит, это ещё и терпение. Себя не уронить, друг друга не подвести - ну и дай Бог с дистанции не сойти.

 - Пап, а ты бывал на Алтае?

 - Нет, не пришлось.

 - Давай поедем!

 - Давай. Когда?

 - Семнадцатого августа.

 - Гм!.. Допустим, я договорюсь на работе. А ты-то сам? Согласовал?

 - С кем? С матерью?

 - С Олей!

 «А и правда! С Олей речи не было об этом.»

 И отец костяшкой пальца стучит меня по лбу.

 

X

 

 Понедельник был назначен для справок в Британской Гильдии, и секретарша мне сказала, что меня ждут для повторной беседы.

 Где-то краем сознания я думал, что всё уже пройдено, но делать было нечего, коли взялся за гуж...

 Леди Лахии на месте не оказалось, а ждал меня какой-то мистер Уэсли.

 Уэсли - так Уэсли.

 Какой-то дед с обвислыми щеками приветствовал меня по-русски и сразу перешёл на английский. Сделав пару комплиментов, он предложил мне написать реферат на тему «Перспективы межэтнического согласия в России» - или на свободную тему по личному выбору.

 - Or both! - добавил он. - Just one condition: the papers must deal with Russia [4].

 Мне стало горячо.

-                    Listen, - сказал я ему, - Mr. Whoever-Whatever... I won't have you saying Ra:sha to my face. My country is Rossiya! Good day to you [5]!

Челюсть мистера отвисла - и он застыл в позе вестминстерского памятника Черчиллю.

 

 Я сделал их! Теперь они знают, что я всё знаю и что игры кончились!

 Ты слышишь, Оля? Мы их сделали!

 

Примечания:

1. Бросьте «Зурабовна»! Просто леди Лахия!

2. Обыгрывается звучание слов guild (гильдия) и guilt (вина, виновность).

3. Слабый протест.

4. Или на обе темы! Одно условие: речь должна идти о России!

5. Послушайте, Мистер Как-вас-там-Что-вы-там... Я не позволю при мне говорить «Раша». Моя страна - Россия! Прощайте!