(Отрывок из повести)
Прибытие
«...Решил начать записывать кое-что для себя. Как-то впервые стало страшно. А зацепится не за что.
Случилось это вчера, по прилете в Абиджан. Городишко так себе, не разу до этого не был в Африке, но так себе и представлял: пыль, жара и много негров. Удивило, что влажность большая. Поначалу даже дышать трудно, и, самое странное, жара от этого тяжелее, как-то облипает всего сразу, все равно, как если в нашу парилку заскочить в мокрой одежде...
Нас тридцать человек - со всего света. Почти полурота, по прилете - сразу в автобус, датчанин Аксель рванулся было к аэропорту прикупить себе джина, но его без дальних разговоров схватили, и втолкнули в автобус. Вообще, сопровождающие с нами не цацкаются, оно и правильно, попробуй, довези весь этот сброд до места назначения, да еще незаметно. Вот ведь - и мне с ними жить и воевать! Одно греет - получу камушки, и пошли все они!
Наших тут трое, хотя какие они «наши» - два хохла, бывшие УНА УНСО и один казах, да я, всего, значит, четверо. По-английски никто толком не шарит, вот и держимся вместе. Даже «незалежники» по-русски заговорили. Подумать только - лет пять-шесть назад в Абхазии они в меня, я в них стреляли, а теперь вместе, подстрелят кого, так еще тащить на себе придется. Хотя со мной они, думаю, нянчиться не будут, случись что, пристрелят, и всего-то делов. Еще и камушки к рукам приберут...
Странно, я их еще и в глаза не видел, а уже боюсь потерять. Какие они, камушки?
...Сейчас перечитал написанное - плохой из меня писатель, забыл, с чего и начинал... Нет, не камушки, и не подельники мои испугали меня по прилете.
Нас тогда сразу в гостиницу отвезли, по номерам расселили - по двое в номер, ну, само собой, салоеды, эти вместе, а ко мне Замир (казах наш) прибился. И вот тут-то мы оторвались. Впервые, после Парижа. Накачались джином, только что из ушей не льется, и у Замира что-то переклинило, он и пристал ко мне: кто ты, да кто ты? А он бывший капитан Советской, между прочим, армии, а я лишь сержант... и к тому же Российской. Но дело не в этом - вот тут-то мне и стало страшно, потому что ничего о себе и сказать-то не могу. И даже не это страшно, а что не помню ничего - все слилось в какую-то одну сплошную черноту. Попробовал подсчитать, сколько воюю, и не смог. Накатил я тогда еще один стакан джина, послал капитана - коротышка он, а не капитан - и рухнул на кровать. А заснуть не могу, и сознание такое четкое, ясное, как перед боем. Слышу, уже и сосед мой захрапел во все свои тощенькие степные легкие, а у меня аж в глазах режет - уставился в одну точку, и смотрю. Главное, и повернуться не могу, тело не слушается, как у контуженого. И так жутко, как никогда раньше не было: лежу, как в гробу, ни рукой пошевелить, ни ногой. А вместо мыслей - один вопрос: что - всё? И только слышно: кондиционер шумит, да хохлы в другом конце коридора поют.
И так мне обидно стало, что ничего я этому узкоглазому ответить не смог - ведь было, было. И девки, каких он у себя в степи и не видел, и крутые кабаки, и на тачке по ночной Москве... А сколько парней похоронил! Да сейчас хотя бы одного из них сюда, хотя бы Мишку, мы бы всех этих козлов построили!
В общем, пролежал я так до утра, провспоминал - как оно все начиналось. И слово себе дал, буду записывать - для себя. Утром книжку вот эту на рецепшене купил, пять баксов, бешенные, кстати, здесь деньги.
...Вот так, до тридцати лет дожил, воевал, дважды ранен был, а только здесь, в этой долбаной Африке понял, что такое страшно. Это когда уже джин не берет и темнота вокруг.
* * *
...Проснулся Замир, полез было ко мне с расспросами - послал его. Он меня боится, вша тыловая, всю жизнь в своей Караганде прозаведовал хозчастью, понесло его воевать на старости. Рассказывал мне: шурин его, брат жены, бывший секретарь горкома, а теперь аким - местный князек, совсем зачморил его, вместе с женой его и чморили, ты, мол, не казах, ты с севера, а они - южане, настоящие казахи. Военный, говорят, так и иди воюй!
Вот и притащился сюда, пятый десяток разменял, а из автомата не стрелял ни разу, наемничек! Он один здесь такой, остальные - бандиты еще те. Взять хотя бы хохлов, эти уж наших, поди, не одного братка упаковали, и в Абхазии, и в Чечне. Спрашивал, а они на мой жетон смотрят, мнутся, не воевали, мол. Боятся, что припомню, а что теперь припоминать - все одним миром мазаны.
Скоро снова повезут - Абиджан только перевалка, отсюда в Либерию, а уж из нее - на работу, в Сьерра-Леоне.
* * *
...Сейчас летим в самолете, впервые не трясет, решил еще малость записать. Сопровождающий уже подходил, спрашивает, что, мол, делаешь - боятся Интерпола или хрен его знает кого, тактику боя изучаю, ответил. Не поверил, но отошел, теперь косится. А пошли они все!
Мне в Африке начинает нравиться. Сегодня, когда выходили из гостиницы, впервые увидел, как здесь много ящериц! Они крупные, с нашу кошку, и пестрые, так и бегают по улице. Бабочек много, и тоже здоровые, пролетает над тобой, кажется, что солнце крыльями закрывает. Негры тоже интересные, наши их «блэками» называют, черными то есть. Относятся, как к скотам. А мне они чем-то абхазов напомнили - все у них между собой братья и сестры, любой может другого остановить, просто пожаловаться на жизнь или спросить, кто такой, откуда. Живут на улице, даже спят многие на пороге хижин. Особенно мужики, так в одежде и дрыхнут на циновках.
Дороги здесь почище наших, сегодня, когда на самолет повезли, чуть не задохнулся от пыли - стекол в автобусе нет, и сам - времен второй мировой войны, Только теперь понял, почему у многих наших платки на шеях, думал, выёживаются, ковбои долбаные, а они, как только пылища началась - на лицо платки натянули, почти до глаз, и порядок! Эти уже не в первый раз сюда едут, особняком держатся, «деды» по-нашему...
Нет, хватит писать, тот сопровождающий о чем-то с другим шепчется, на меня смотрят. Случись что, еще крайним сделают, отморозки!
* * *
...Наконец добрались до места - это было что-то! Приземлились в Либерии - и снова в автобус. Больше всего мне нравится в Африке таможня, это как у нас на Кавказе. Ведь прибытие трех десятков белых людей здесь не просто событие - шоу, все сбегаются посмотреть. Когда и один-то белый появляется на улице или на рынке, все головы поворачивают и смотрят на него. А тут - тридцать!
Но, я смотрю, у них давно тут все схвачено: мы даже таможенный контроль ни разу не проходили, только приземляемся, сопровождающий идет в аэропорт, дает, сколько надо, полицейскому чиновнику, автобус подъезжает прямо к самолету, грузимся, и все - была полурота белых, и нету!
Так и в этот раз, от аэропорта долго ехали на Запад, ориентировался по солнцу. Потом вдруг засвежело-засвежело, и показался какой-то приморский городишко, наподобие Абиджана, только еще задрипанней, уже весь одноэтажный. Порт Робертс, так, по-моему, его называли сопровождающие. И вот, когда подъезжали к порту - открылась Атлантика. Странно, но я такой себе ее и представлял - вся синяя-синяя, до самого горизонта. И все-таки отличается от моря, Черного, к примеру. Видел я его с гор под Сухуми - нет, на море теснее как-то. И зеленое оно там, в Абхазии... А тут одно слово - Атлантика!
Но командирам нашим не до красот было, погрузили нас на паром под либерийским флагом, зацепили буксиром - и началось. Плыли одуряюще долго, где-то полдня, почти до вечера. Крепко штормило. Всех без исключения по нескольку раз в эту Атлантику вывернуло от души. Не знаю, как там служат морпехи, но я бы не смог. Некоторые пробовали накачиваться джином, не помогало. В общем, когда к берегу пристали, в пароме была не полурота солдат, а три десятка половых тряпок, только на то и годных, чтобы ими палубу драить, какую они сами же и облевали. «Деды» были не лучше нас - как потом выяснилось, отрабатывался абсолютно новый маршрут, прежние были по суше и гораздо короче.
Выгрузились кое-как, а нас на берегу уже смена ждет. Эти отпахали свое, уже с камушками в мешочках, кто домой, кто передохнуть и развеяться в соседней Гвинее, там, говорят, поцивильнее - курорты, белые девочки. В общем, мы сюда, они отсюда. Что поразило, «дембеля» эти не здороваясь, молча, прошли мимо нас на паром, только нескольких из них, знакомых видно, сопровождающие окликнули, перекинулись с ними парой односложных фраз, и все. Веселенькое дело! Нет, хорошо, что я в книжку эту кое-что записывать начал, а то ведь и свихнуться среди них в этом малярийном климате недолго.
Кстати, Замир тоже заметил, что я пишу что-то, расспрашивать начал. Отбрехался, сказал, письма родне пишу. Это он понял - у них там родни по сотне человек, хорошо тебе, говорит. Я вижу, сейчас в жилетку плакаться начнет про жену свою змеюку, отшил его. Неприкаянный он какой-то, случайный среди нас, приехал доказывать что-то кому-то. Детей нет, жена гуляет. Ему и денег-то не надо, пулю он здесь, что ли, ищет? Хрен его знает...
Потом три дня шли джунглями, тоже экзотика - сыро, как в заднице, и все за тебя цепляется. У меня на второй день нос потек, это на такой-то жаре! Цивильное мы там же на берегу с себя поснимали, переоделись в камуфляж, разгрузки. У них там целый схрон устроен. Оружия пока не выдали, только ножи боевые для консервов. Обеспечение хорошее, одежда, ремни - все новое, китайское, правда. А вот с обувью, я прямо обалдел: даже наши ботинки «Спецназ» летние были - на выбор. Но я взял «НАТО» летние. Мы их в Чечне с боевиков первым делом, с теплых еще, снимали - иные и по полтора года отнашивали. А наши берцы уже через пару месяцев лазанья по горам летели. Обувь в нашем деле после автомата самое главное, а здесь еще и противомоскитные сетки. Без них кранты, мало, что едва всего не сожрут, так еще и малярию подцепишь. А их в Африке десятка два разновидностей и средство только одно - джин и противомоскитные сетки.
Так что на себе мы несли только жратву, фляги с водой и джином, палатки и сетки. И все равно шли очень медленно, буквально прорубались. И только на третий день к вечеру вышли на «плантации» - так у них алмазные поля называются. Здесь нам и служить полгода, если ничего не случится.
В лагере
Пришли мы уже почти в темноте, разбрелись по землянкам, и повалились на топчаны замертво. Я проспал четырнадцать часов, встал - солнце уже в зените. Весь лагерь под маскировочными сетями, на деревьях, по периметру, оборудованы вышки с пулеметами. Сразу предупредили - самим из лагеря не выходить, везде на подходах стоят растяжки. В общем - все, как и в Чечне. Только зелени больше.
В обед нас построили, пришел командир Лагеря - полковник Грэмм. Всех перед строем вызывал по списку, коротко оглядывал, некоторых о чем-то спрашивал, «дедам» просто кивал головой. Меня переспросил - «русский», я ответил: «Да, сэр».
Похоже, что сам он перенес контузию - левая щека иногда подергивается, поэтому поначалу кажется, что он нервничает. Но это не так. Командир мне понравился сразу, кадровый - это видно. Тогда он нам только и сказал, что наша основная работа - смотреть за «блэками», которые роют алмазы, и охранять лагерь. Война - по желанию. Я сначала не понял, как это, а потом узнал - кто хочет повоевать на стороне мятежников, отдельный договор, ну и сверхурочные, разумеется.
До нашего прихода в Лагере оставалось не больше десяти-пятнадцати человек, остальных мы как раз и сменили. Сколько здесь таких лагерей - не знаю, но думаю, что не меньше десятка. Правда, все они гораздо восточнее находятся. И разбросаны по джунглям - дай бог как! Но связь налажена, тропы пробиты и если где-нибудь алмазные копи попытаются прибрать к рукам мятежники или правительство, то на защиту «плантаций» наши хозяева в нужном месте смогут выставить до батальона прекрасно вооруженных белых наемников. А возникнет надобность - в течение нескольких дней из Европы перебросят еще столько же.
Учитывая, что практически везде это джунгли - тяжелую технику сюда не подтянуть, артиллерию тоже. А минометы у нас и у самих - вплоть до тяжелых 82-х миллиметровых есть. Поэтому сама попытка правительства или тех же мятежников вернуть себе алмазные поля в ближайшее время обречена на провал, они это понимают, и не суются.
* * *
...И потекли недели нашей службы. Первые дни ушли на пристрелку автоматов, ну и выбор же у них - охренеть! Все для ближнего боя: АК-74 под патрон 5,45; УЗИ; М-16. Посмотрел клеймо производителя на «калаше» - был уверен, что Китай. Как же! Родные, «ижмашевские», и это за десятки тысяч верст от России! Потом уже узнал, их сюда, также как и «эфки» (гранаты «Ф-1»), и «эсведешки» (снайперские винтовки «СВД-2»; «СВД-5 »), и еще кучу всякого нашего вооружения «незалежная» Украина сбагрила.
Народ оказался все стреляный, разобрали в основном «калаши». Начались дежурства - одни на вышках, другие на копях, странно, но между нами совсем не проводят боевого слаживания, видно, считают, что и так все всё умеют...
Перед штурмом Фритауна
...Между тем жизнь моя за эти две недели резко изменилась. Прочитал сейчас последнюю свою запись - чудило, надеялся отсидеться до конца контракта в Лагере: присматривай себе за «блэками» да потягивай джин! Не вышло. Хотя у многих выходит. Но это их проблемы.
Сейчас у нас перерыв между боями, готовимся штурмовать Фритаун, и пока мой черный батальон тренируется под чутким руководством Замира, можно и позаписывать. За это время много чего набралось...
Вот написал, и подумал - а для чего же ты все-таки пишешь? Ну, то, что для себя, это понятно. А главное, главное? Не знаю, может, чтобы не разучиться по-русски... Да и чем еще здесь заняться, кроме войны - телевизора нет, ничего нет, только и дел, что пей этот проклятый джин. Так тут и моего здоровья не хватит!
Самое интересное как мы оказались на войне. Ведь вот те же хохлы сидят сейчас на плантациях и в ус не дуют, мародеры хреновы! А Замир не смог - я его даже после того случая зауважал. Дело было уже во вторую неделю наших дежурств, у меня как раз накануне была ночь на вышке, поэтому я отсыпался. Да еще и снились Чечня, штурм Совмина, выстрелы, поэтому я долго не мог спросонья сообразить, что стреляют-то рядом. Ну, схватился, конечно, разом - в ботинки, «калаша» с собой, и на улицу. А там все тихо так, мирно. Только на выходе из Лагеря столпилось несколько охранников, Грэмм. Смотрю, среди них и наши бандеровцы. Подошел поближе - негр лежит, уже остывает, и Михась (это тот хохол, который постарше) что-то полковнику объясняет, а Грэмм вроде и не слушает, только что-то очень короткое бросил, и показал рукой ему на живот.
Гляжу, Михась, не долго думая, выхватил тесак, задрал черному футболку, вспорол живот, и давай там чего-то ковыряться, даже на колени присел, чтоб сподручнее было. И все стоят, ждут, чем дело кончится. Вдруг младшой, Петро то есть, качнулся в сторону, и все, что у него было внутри, полезло наружу. А эти стоят, хоть бы хны - датчанин Аксель даже схохмил про молодого, и все вокруг заржали.
Подошел, спрашиваю - что, мол, чучело делать собираетесь? Объяснили, что Михась сегодня дежурил на выходе из Лагеря, и когда этот рабочий возвращался в деревню (он чуть-чуть запоздал) хохлу примерещилось, что он несет за щекою алмаз, Михась его остановил, и опять же, как потом объяснял - ну ясно увидел, что негр камешек проглотил. Тут он его и пристрелил.
Никакого камушка, разумеется, не нашли - просто этот козел решил власть свою над черными спробовать. А может и примерещилось спьяну, они же там не просыхают, вояки! В общем, когда камушка не нашли, Грэмм сказал, что все «окей», только «блэкам» признаваться нельзя. «Белый всегда прав». На следующее утро рабочим так и сказали, что их товарища пристрелили при попытке украсть алмаз и что так будет с каждым, кто попытается обмануть белого человека.
Когда вернулся в землянку: навстречу - Замир, с побелевшими от ужаса глазами (он все видел). Ничего ему не сказал, но когда он узнал на следующий день, что я ухожу воевать, попросился со мной. Все-таки он мужик, не то, что эти...
Алексей Шорохов, секретарь Союза писателей России
Полностью опубликована в журнале «Москва», №4 ( апрель), 2013
1. Рекомендую