Нисхождение власти
Как известно, мы живем во времена всяческих кризисов. И одним из главных среди них является кризис государственности. В Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других местах «цветные», то есть хорошо срежиссированные, революции пожирают одно государство за другим. Да и на цивилизованном Западе современные государства с большой натяжкой могут носить это гордое имя. На рубеже ХХI века, на глазах ныне живущих поколений, радикально изменились отношения между государством и всем тем, что приходится квалифицировать как не-государство. Речь идет о разных социальных трендах - от крайне правых до крайне левых, и от сугубо теоретических до брутально-воинственных. Однако те и другие объединяет одна черта: все они отделяют себя от государства как горизонтальные (гуманитарные, финансовые, информационные) сетевые структуры от духовной - и тем более религиозной - вертикали, на которую ориентирована государственность в строгом смысле слова. В этом плане монархическая государственность есть, несомненно, высший тип государства, ориентированный, по слову Ивана Ильина, на веру и верность, а не на буржуазный рыночный расчет.
Нравится это кому-либо или нет, мы должны признать нисходящий, инволюционный характер исторического процесса на Западе и отчасти в России - в той мере, в какой она разделяет судьбу Запада. Однозначно прогрессируют только технологии - всё остальное по меньшей мере спорно. В частности, государственность становится воспоминанием, слугой, ширмой, «ночным сторожем» - кем угодно, только не волей к властвующей истине. В свое время истинную природу государства отразил в своих «Законах» и «Государстве» Платон, для которого порядок социума являлся прямым продолжением божественной гармонии космоса (космос, как известно, и означает «порядок»). Правда, уже в Риме статуя кесаря нашла себе место в храме рядом со статуей Юпитера, иногда даже отождествляясь с ней (император Август в образе «царя богов и людей»). Указанное отождествление явилось символом дальнейших преобразований власти в Европе, где католическая христианская церковь оказалась во многом продолжением языческой римской державы - во всяком случае, в плане её институционального устройства (князь-папа), борьбы за светскую власть с королями (папоцезаризм) и т.п. Однако верховная власть признавалась божественной на протяжении многих столетий - коронация европейских королей происходила в Риме.
Начиная с Ренессанса, в Европе развивается процесс постепенного слома классической западно-христианской парадигмы Средневековья, с его четким разделением на «град земной и град небесный», с его феодально-монастырским общественным устроением. Возрождение означало инициацию нового - модернистского проекта для Запада. Точка сборки власти с этого времени медленно, но верно смещалась от сакрального к светскому, от теоцентрического к антропоцентрическому. Реформация в Германии сама отделила королевскую власть от церкви, в Англии король создал собственную церковь. Во Франции ХVII - ХVIII века стали временем абсолютизма в Старом свете, от «короля-солнца» Людовика ХIV до Наполеона, осуществлявших именно антропоцентрический (модернистский) принцип в политике. Точкой приложения власти здесь оказывается государственность как таковая, уже не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом). Собственно, наполеоновская (а до него кромвелевская) диктатура, несмотря на весь свой грозный военно-политический арсенал, отодвинула сектор власти в Европе ещё дальше от центра - от государственности к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще. Буржуазные революции сделали своё дело.
Что касается современного Запада, то здесь точка отсчета власти вообще трудно локализуема. Она тщательно замаскирована многими псевдодемократическими процедурами институционального и информационного свойства: это так называемая децентрализованная власть. Действительные христиане фактически не допускаются сегодня во властвующие элиты. Духовный фундамент позднебуржуазной формации покоится на постхристианском (и частично даже антихристианском) «символе веры». Традиционная национальная государственность в Европе оказывается всего лишь юридическим инструментом правящего класса (и в этом правы марксисты), явно отставая по своему административному влиянию и социальной эффективности от уже упомянутых «сетевых сообществ» - автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т.п.). В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством виртуозных политтехнологий правящего слоя в самодовольных «сублимированных рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», именующих свой общественный порядок либеральной демократией, регулярно участвующих в выборных спектаклях («слон» и «осел»), но не отдающих себе отчета в полной собственной управляемости и безответственности.
В России дело обстоит иначе
Вопреки всему сказанному относительно старой Европы, Россия - и прежде всего русская власть - не проделала (во всяком случае, не проделала до конца) подобного нисходящего движения. Самое любопытное заключается в том, что сам российский народ (или «электорат», как нынче принято выражаться) ни в какую демократию, по существу, не верит и решения главных своих проблем от неё не ждет. Согласно, например, опросам ВЦИОМа, только 7,7% россиян в 2004 году полагали, что объединить российское общество могут идеи демократии, свободы и прав человека. Вспомним, что вплоть до февраля 1917 года у власти в России находился самодержавный (а не декоративный) христианский государь - случай для Европы немыслимый. Более того, даже после четырех революций начала и конца ХХ века российская власть сохранила свою персонифицированную природу - институт партийно-государственных вождей. Советская империя (при всем своем официальном марксизме) может быть осмыслена как превращенное идеологическое наследие царской идеи - не случайно в красной армии воевало не меньше царских офицеров, чем в белых («демократических») войсках. Что касается современности, то у нынешнего президента Российской Федерации по конституции полномочий не меньше, чем у последнего петербургского императора - это ли не свидетельство традиционного для России способа построения духовно-государственной вертикали? Может быть, дело в каком-то врожденном «антидемократизме» русского народа, имеющего за плечами тысячелетнюю историю?
На этот вопрос имеются различные ответы - от «самой холодной страны мира» до «чрезвычайной» и даже революционной природы русской монархии, которая вынуждена сверху вниз распределять среди народа недостаточный прибавочный продукт (фактически тот же географический детерминизм). На мой взгляд, дело в том, что принадлежащий к российской цивилизации человек осуществляет в своей совокупной деятельности глубинные принципы восточно-христианского мироотношения - не римско-католического и не буржуазно-протестантского, а именно православно-русского. Со времен старца Филофея с его Третьим Римом, Иоанна Грозного с его образом священного Царства, и далее, Пушкина и старших славянофилов русская мысль всё более утверждалась в том, что Россия - страна не европейская, существующая по другому принципу. «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; ее история требует другой мысли, другой формулы» (А.С.Пушкин). Действительно, в отличие от Европы. русская история разворачивается по религиозной вертикали, а не по прагматической горизонтали. Возможно, Россия сегодня - это единственная в мире страна, сохранившая религиозный потенциал жизни и культуры, в отличие от нехристианского (языческого) Востока, или от постхристианского Запада, практически расставшегося с верой уже в эпоху Просвещения. В основе отечественной цивилизации лежит устойчивая духовно-онтологическая структура, которая воспроизводит себя под разными именами и знаменами на протяжении вот уже тысячи лет. Внешне она напоминает знаменитую матрешку, в сердцевине которой находится религиозно-языковое ядро - православная вера и славяно-русский язык. Вокруг этого ядра с течением времени наращиваются культурные оболочки - культура, государственность, технологии. Отсюда и наше национальное отношение к власти, собственности и свободе.
Собственность и богатство принимались на Руси в той мере, в какой они не противоречили христианскому мировидению. Коль скоро это противоречие становилось слишком явным, указанная собственность революционно отменялась, разрушалась, изымалась, воровалась и так далее. «От трудов праведных не наживешь палат каменных» - известная русская пословица. Примерно такое же отношение у нас к свободе, которая даже фонетически звучит как «с волей Бога». Что касается власти, то служилыми сословиями на Руси были все: и дворянство, и крестьянство, и купечество. Все понимали (лучше сказать, чувствовали), что державная вертикаль в России - не чья-то выдумка или «отсталость», а естественная и даже единственно возможная форма социальной организации народа, который хочет жить не по выгоде, а по правде. Отношение к власти у нас традиционно является сакральным. Государство на Руси (а государство вообще - это организованная воля к власти) успешно действует лишь в той мере, в какой оно несет на себе священную харизму - нет власти не от Бога. Коль скоро оно эту харизму утрачивает, в стране начинаются кризисы, смуты, революции, гражданские войны. «Не дай Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».
В этом плане наиболее серьёзным упреком русской монархии - и прежде всего монархии Романовых - является крепостное право. Однако, вопреки либеральным преувеличениям, крепостное право осуществлялось на Руси во многом как родовая организации жизни. Точно сказал об этом в 1918 году С.А.Аскольдов в статье «Религиозный смысл русской революции»: «Русь была до отмены крепостного, а отчасти и после него страной рабов и рабовладельцев, но это не мешало ей быть Святой Русью, поскольку Крест, несомый одними, был носим со светлой душой и, в общем и целом, с прощением тех, от кого он зависел, поскольку и те и другие с верою подходили к одной и той же святой чаше. Так праведность десятков миллионов очищала и просветляла в единстве народного сознания грех немногих тысяч поработителей, к тому же грех, часто ясно не сознаваемый в качестве такового ни той, ни другой стороной». Это было царство семейного типа, в отличие от насильственного закрепощения крестьян при советской власти. Династия Романовых создала и по мере сил поддерживала великую православную империю и культуру, и отрицать это было бы столь же неразумно, сколь и неблагодарно. Другое дело, что не надо Романовых идеализировать, как это делают т.н. «царебожники». Один Бог без греха.
Народная монархия
Конечно, такая религиозно-государственная вертикаль в огромной стране многим не нравилась и не нравится. Против неё боролись и декабристы 1825 года (республиканцы-националисты), и февралисты 1917-го (прагматики и западники-масоны). Борются и их современные последователи.
Уже давно чуткие к своеобразию своего Отечества мыслители ХIХ - ХХ веков выделили три особенности традиционной русской политической культуры - централизацию власти, её идеализацию и персонификацию. К.Д. Кавелину - умеренному социальному теоретику середины XIХ века - принадлежит глубокая формулировка (правда, со ссылкой на славянофила Ю.Ф.Самарина): «В идеале русском представляется самодержавная власть, вдохновляемая и направляемая народным мнением. Сама история заставляет нас создать новый, небывалый своеобразный политический строй, для которого не подыщешь другого названия, как - самодержавной республики». Эту формулу фактически разделяли все идеологи русской монархии, и в том числе Л.Н.Тихомиров, И.А.Ильин, И.Л.Солоневич. Если воспользоваться словами классика немецкой политической мысли К.Шмитта, в России имеет место глубинная народная легитимация (в отличие от формальной юридической легитимности) верховной власти. И вряд ли мы ошибемся, если отметим сегодня медленное, противоречивое, с зигзагами и отступлениями, но всё же движение России в сторону восстановления своего статуса цивилизации-субъекта мирового процесса, обладающего духовным, культурным, политическим и экономическим суверенитетом.
Конечно, чтобы осуществить этот проект на деле, России потребуется вождь (общенациональный лидер). Из того состояния, до которого её довели наши «демократы», другого выхода просто нет. Русский народ не любит юриспруденции и не поклоняется правам человека - он любит своего избранника, за которым чувствует божъю руку. Только харизматику - «отцу нации» - по силам объединение российского населения (христиан, националистов и атеистов, белых, красных и «желтых», радикалов и либералов) в способное на осмысленное действие социальное целое. Не компрадорская буржуазия или продажная бюрократия (им Россия чужда), а именно союз общенационального лидера с большинством народа нужен сегодня нашей стране. Оптимальной духовно-культурной и политической фигурой такого рода для России был бы законный Государь, однако царя, по точному слову Ильина, надо заслужить. Нужна переходная форма от псевдодемократии к действительной народной монархии. Такой формой на Руси ХХI века могла бы стать авторитетная президентская власть, реализующая себя одновременно «сверху вниз» - от народного идеала, и «снизу вверх» - от повседневной социальной практики и местной инициативы. Прав политолог А.С.Панарин: «В русской истории действуют два тайных принципа - союз грозного царя с народом против изменников-бояр и союз пророчествующей церкви с «нищими духом» против сильных и наглых». Самые демократические законы и самые либеральные избирательные правила всегда оставались (и останутся) в России только на бумаге потому, что русский народ неизменно перерабатывает навязываемые ему извне принципы «под себя», под свою коренную духовно-онтологическую структуру. Этого никогда не понимали и не понимают наши «болотные» граждане. Фигура царя, императора, национального лидера - это ключевая фигура России, и лучше, если это будет царь законный и православный. Чтобы изменить это положение, необходимо «отменить» сам русский народ.
Александр Леонидович Казин, доктор философских наук, профессор, Санкт-Петербург
