Но свет истины неиссякаем. Сам апологет «цивилизаторской» миссии англо-саксонской расы британский поэт Редьярд Киплинг исток духовности увидел «только в России»: «Запад есть Запад, Восток есть Восток... Только в России духовности исток!» (выделенная прорусская концовка обнаружена в архиве). С XVI века Россия стремится восстановить центр, воссоздать «Евразию». Вместе с демаркационным обособлением «культурных миров» идет переинтеграция пространства. Евразиец Петр Бицилли в 1922 году пишет: «концепции истории Старого Света, как истории дуэли Запада и Востока, может быть противопоставлена концепция взаимодействия центра и окраин, как не менее постоянного исторического факта». Символу миссии России - «щиту» он не противопоставляет другой её символ «путь», а дополняет один другим. Россия - наследница империи Чингисхана (переработанной в Иране, Китае, Индии туранско-монгольской стихии) и своей праматери Византии.
«Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное» - писал философ Николай Бердяев.Она творчески осуществляет синтез восточных и западных культур. Ей сам Бог велел стать межцивилизационным мостом и консолидатором равноправных и суверенных миров. Россия - суперэтническая целостность. Как показывает в своей книге «От Руси к России» Лев Гумилев, российский способ бытия включает в себя целый комплекс восприятий и образов: от «речного» и «лесного» до «степного», и только подобный комплекс позволяет осваивать территорию России наиболее полно. Органично соединяя в себе и европейское, и азиатское, Россия соединяет эти две цивилизации по своему, и поэтому сама выступает как самостоятельная цивилизация. Евразийцы первыми среди русских философов и историков «переосмыслили туранский фактор в положительном ключе, распознав в диалектике русско-татарских отношений живой исток евразийской государственности».
Философ Гегель рассматривал исторический процесс как развертывание Абсолютной Идеи до отражения в государстве. Это «идеальное Государство будет воплощать уникальное состояние синтезированного сознания, преодолевшего все пары противоположностей. Евразийцы утверждали нечто похожее, но только применительно к России, полагая, что именно в России-Евразии реализуется смысл исторического развертывания противоположностей, которые полностью довлеют над судьбой других государств и народов. Эти противоположности разрешаются в синтетическом государстве - России, России-Евразии, - которое представляет собой государство-синтез, государство-ответ, государство-тайну, государство-континент. И, соответственно, правовая и политическая системы Евразии должны представлять собой некоторые наиболее существенные аспекты Политического как такового. Отсюда евразийцы пришли к убеждению об универсальном смысле России» - пишет диссертант Андрей Полухин.
Русь-Россия-СССР жила созиданием державы. С распадом империи Карла Великого, славянский князь бодричей Рюрик объединил в Союз германо-полабских славян и новгородцев Гостомысловых (прообраз Евразийства), первой столицей Руси сделав город-крепость Старую Ладогу. В отстраивании империи Иван Грозный вёл ливонские войны; Петр I - северную войну; Сталин - финскую кампанию.
Примерно с IX века Россия становится активным творцом истории и геополитики. Геополитические мотивы Д.Милютина («военная статистика») и славянофилов - осознание церковной «соборности» всеславянства (христианского социализма жизни «миром» при Боге) - глубинная этнопсихологическая и солидаристская основа России. Эта «особость» роднила всех славян и противопоставляла «панславистов» эгоцентричным индивидуалистам англо-саксонского этноса. В Евразийской геополитике прослеживается славянофильский мотив исключительности и уникальности России по отношению и к Европе, и к Азии. «Всемирная русская отзывчивость» объединяла цивилизации землян. Без колонизации и порабощения, русским удавалось единить этносы. Евразия - это сплав славянских и тюркских народов. Геополитик Карл Хаусхофер видел СИЛУ РОССИИ В ОРИЕНТАЦИИ НА АЗИЮ. Мол Британскую империю подорвут панавстралийская и всеиндийская идеи. А вот для СССР и США именно идеи объединения являются фундаментом их могущества: в Советском Союзе реализуются паназиатские и евразийские идеи, а в Соединенных Штатах - панамериканские и пантихоокеанские. В копилку геополитических чувствований внес свой вклад Н.Данилевский. Он показал, что культурно-исторические типы принципиально не смешиваются (прообраз «архетипа» у Юнга) и что изменение этнических качеств вызывается ландшафтом и историческим развитием. Его проект о всеславянской федерации с центрами в Москве и Константинополе опирался на идеи панславизма - осознание южными и западными славянами необходимости союза с Россией не только для отстаивания своей независимости.
Евразийцы в большевистской революции видели радикальную реакцию народа на евроотчуждение элит в Санкт-Петербургский период русской истории и нарекли этот феномен «романо-германским иго». Для национал-строительства большевики казались меньшим злом по сравнению с либерал-разрушителями. По мнению евразийцев, большевистская идеология должна была либо постепенно эволюционировать в более национальную, консервативную модель, либо уступить место новой евразийской идеологии, которая, в свою очередь, унаследует пространственно-имперскую политику Советов в сочетании с более органичными для России православно-традиционалистскими ценностями. За такое парадоксальное сочетание евразийцев считали «православными большевиками». «В комиссарах дух самодержавья, взрывы революции в царях» - заметил ничейно-окрасный поэт Максимилиан Волошин. Состоялся симбиоз «богоносца» и «гегемона»: в ходе коэволюции этих разных био-видов произошла их взаимоадаптация.
«Без Царя в голове» русский человек, со своим нравственным императивом в крови, чувствовал себя в навязанных революционных (одинаково и антиреволюционных) гримасах чужим - коровой с хомутом на шее, растянувшейся в принуд-танце на льду. Доверчивая искренность русского сознания, уходящая в сторону от властных противоборств, упустила страну. Сперва Ленин на VШ съезде РКП(б) с целью задобрить нацменов не идти с «белыми» отказался от «классового ограничения права наций на самоопределение», затем Ельцин прикупил лояльность регионов (чтоб не ушли с «красно-коричневыми»: голосуй за ЕБНа - или проиграешь!) дарованием безразмерных свобод: «Берите суверенитета столько, сколько сможете проглотить».
И большевики-Ленинцы, и антибольшевики-Ельцинцы использовали национальный вопрос для «активной обороны» своей власти.
Не только «азиатскую тиранию», но и иезуитскую логику, и протестантский дух взяли на вооружение большевики для строительства Красной империи. «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» (Ленин). Свойства протестантов по шкале психолога Г.Лебона сравнимы с большевистко-кончагинской личностной атрибутикой: это запас воли, неукротимая энергия, очень большая инициатива, абсолютное самообладание (неравнозначное терпению), чувство личной независимости, могучая активность, стойкая (пролетарская) нравственность, ясное представление о долге, здравый рассудок, позволяющий схватывать практическую и положительную сторону вещей и не блуждать в химерических изысканиях, очень живое отношение к фактам и умеренно-спокойное к общим идеям и религиозным традициям. А кроме того, оптимизм человека, жизненный путь которого совершенно ясен и который даже не предполагает, что можно выбрать лучший («Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!»- Никита Хрущев). Это важный штрих-код в опознании национального патриотизма и государственнического мировоззрения. Еще до революции авторы «Вех» задумывали издать отдельный сборник, посвятив его «здоровому национализму», «органическому национально-государственному и культурно-религиозному миросозерцанию». Однако не стал он центральной темой и сборника «Из глубины». Да и поныне: без ясного критерия сажать можно по 282-й статье - любого, ведь творчество - это всегда «ИНАКОмыслие». А от недоМЫСЛИЯ - России не будет в среднесрочной перспективе.
Национальный вопрос способен как спасти, так и погубить державу. По сути, единственный конфликт Ленина со Сталиным был на национальной почве. Ленин отстаивал федеративное устройство СССР, вхождение в него «вместе и наравне» РСФСР, Украины, ЗСФСР и Белоруссии. Но Сталин справедливо опасался ленинского «национал-либерализма», ведущего к созданию русского ЦИК с исключением оттуда восьми автономных республик (татреспублика, туркреспублика и прочее), входящих в состав РСФСР, и объявления последними своей независимости. Идеи создания Русской республики внутри России помешал осуществиться Сталин. Зачем русским, будучи становым хребтом империи, жить в «резервации» у себя?! «В национальном вопросе есть, - сказал Сталин на XII съезде партии, - свои пределы».
И вот великороссы у разбитого ленинского корыта - оказались в худшем положении по сравнению с другими народами России. Преимущественно русских и сажают по пресловутой статье УК «за разжигание национальной ненависти». Политкорректность - «идеологически правильная» (комар носа не подточит) установка: бей своих - чтобы чужие боялись! Научники же, вместо того чтобы самим разобраться и научить, занимаются бредятиной - сами с собой упражняются: вместо термина «маниакально-депрессивный психоз» - «биполярное аффективное расстройство». Пора назад-вперёд к Василию Ивановичу Чапаеву. Пароль: «Ты за большевиков аль за коммунистов?» - ответ: «Я за интернационал!» За РУССКУЮ ИМПЕРИЮ - ЭТО И ЗНАЧИТ ЗА НОВОЕ ЕВРАЗИЙСТВО.
Отголоски Ленинско-Сталинского спора по национальному вопросу и в Ельцинском «параде суверенитетов», и в грузино-осетинском конфликте 1998, и в аргументации лидера ЛДПР Владимира Жириновского, и в круге интересов Михаила Прохорова...
Жириновский за безлично-губернские административные единицы, взамен взрывоопасных национальных обособлений: «Я - за то, чтобы все-таки вернуться к формуле российского государства как империи в хорошем смысле, - то есть большое, крупное государство, но в котором все народы живут свободно, нету национальных клеток....- здесь татары, здесь чуваши, здесь Мордва, здесь Якутия. Россия - Отечество для всех. Снять национальный вопрос, который будоражит последние десятилетия ...и у нас будет большое российское государство...для всех...». Глава партии «Гражданская платформа»
М.Прохоров предложил, уже под другим углом зрения, упразднить «неэффективные» (по аналогии с «неэффективными демократиями» по-американски) в экономическом плане национальные республики в составе России - изменить Конституцию, отказаться от деления России на «национальные округа» и республики. «Не лучше ли честно сказать, что данная сталинско-ленинская система уже больше не эффективна в условиях двадцать первого века, - заявил Прохоров, - Не лучше ли нам честно и открыто обсудить этот вопрос и перейти к изменению территории с точки зрения экономической целесообразности...». На что незамедлительно последовала реакция из Башкирии: «Кто широко шагает, рискует порвать штаны».
Аршин «экономической целесообразности» оскорбителен для Российского народа. Парочка «младореформаторов» уже прикидывала нерентабельность «этого народа». «Ничего страшного нет в том, - полагал <...> Егор Гайдар, - что часть пенсионеров вымрет, зато общество станет мобильнее». «Что вы волнуетесь за этих людей? Ну, вымрет тридцать миллионов. Они не вписались в рынок. Не думайте об этом - новые вырастут» - изволил заметить Анатолий Борисович. Бессмертный Василий Шукшин в своей «Калине красной» ответил смертным боем таким «инновационным патриотам», презирающим простолюдина: «Да не переживай ты за него так! Он же человеком то никогда и не был! Он был мужик. А мужиков, их знаешь, на Руси много...» Вон приснопамятный Анатолий Сердюков «дореформировал» ВС, «абсолютизируя» западную технику и душа отечественные оборонные предприятия, якобы тоже почти «нулевой рентабельности». Путин с Рогозиным смогли решить сразу две сложнейшие задачи: обновление технологии без ущерба производству современного оружия.
Миллиардер Прохоров также высказался мимоходом за недопущение усиления влияния религиозных структур в системе образования. И ведь адресовано наследнице Византии - православно-имперской России, а не «светской» Турции. Ведь без сохранения духовно-национально ориентированной системы российского образования - утратится культурная традиция, а с ней и мировоззренческие православные основы нашей «нестяжательной» цивилизации. С потерей национального образования - потеряем Россию. Отец Георгий Флоренский считал, что проблемы России могут быть решены тогда, когда Православие как путь творчества утвердится в российском обществе на вершинах образованности и политической ответственности. Следует помнить, что допущение «диффузии этносов и рас» станет тяжелейшим вызовом национальной безопасности России - вследствие освобождения от православного образования, воспитания и памяти о великом прошлом Родины; «непомнящие родства» своего, вне национальной идентичности, вне суверенного существования, переведённые в разряд «сопутствующих и обеспечивающих» сильных мира сего - так может утратить российский суперэтнос и свое историческое месторазвитие...- уйдут с политической карты мира. И «историческое свертывание» государства гарантируется при крене таком уже в обозримом будущем - если де-нацио-лизируем себя от Православия. Меж тем, изучение русской литературы сворачивается в российских школах. Как же увязывается «вертикалью власти» провозглашенное Путиным патриотическое воспитание и в пику этого национальному императиву - санкционированное национальное невежество?! И это ведь не просто чиновничья экономия на детях, а ржа, разъедающая устои национальной безопасности России. Это - геополитическое фиаско возрожденческого потенциала.
«Мы приговорены к уничтожению» - не сомневается историк Игорь Фроянов. «Но силы, осуществлявшие план по развалу СССР, сейчас нами активно не занимаются. Им не до нас - они напоролись на очень мощное сопротивление исламского мира. Как только они обуздают исламский мир, они вернутся к нам. И в этом у меня нет никаких сомнений. Наша задача в течение возникшей отсрочки укрепить государство, возродить армию, военно-промышленный комплекс и науку. Если мы посмотрим на нашу многовековую историю, то убедимся, что России все время приходилось обороняться. И эти нескончаемые войны выработали у нас способность к быстрому возрождению, восстановлению разрушенного. Если на то будет политическая воля высшей власти, то возродить нашу страну мы сможем очень быстро. Но на самом верху должен быть человек, ориентированный на национальные интересы. Если такой человек появится - всё получится» - продолжает он. Но за неимением гербовой пишут на простой.
Если новая революция произойдет, то «главную роль в ней сыграет, - как полагает Игорь Фроянов, - не социальный, но этно-социальный, а точнее сказать, этнический фактор. Каждый этнос есть живой организм, существующий согласно своим законам и традициям. Когда тот или иной этнос оказывается перед угрозой полного уничтожения, у него срабатывает инстинкт самосохранения и он «встает за себя», если у него, конечно, есть еще воля к жизни. Сегодня такая угроза возникла перед русским этносом». Важную роль в сопротивлении этой угрозе играет организующая сила - Русская Православная Церковь. В либеральной прессе она постоянно подвергается массированной критике и спекулятивным нападкам. «На протяжении всей истории России, наша вера соединяла народ, защищая государственные устои России. Если церковь будет уничтожена или сильно ослаблена, мы начнем расползаться» - пишет Фроянов. Дамоклов меч висит над существованием государствообразующей нации России, а либералы носятся со «списком Паскуаля»-очередников на «демократизацию». «Нам осталось ждать совсем недолго, когда вирус свободы доберется до Боровицких ворот..» - заждались Смердяковы смены флага над Кремлевской башней.
Векторы пути выхода РФ из смертельной петли виража истории разные у национал-патриотов и либерал-разрушителей. Их теоретические истоки - дихотомия Восток-Запад. Гордынное самовознесение Запада (Наполеон сам себя короновал на царствие, не дожидаясь «ритуала» утверждения Святым Престолом) шпилем пронзить небо позволило поэту Киплингу умозаключить: если Запад и поймёт Восток, то разве что «лишь у подножья Престола Божья в день Страшного Суда». Серьёзные богословские, эсхатологические, религиозные, философские, метафизические причины развели Восточную и Западную христианские конфессии и обрекли их на цивилизационный конфликт. В постижении парадигмы «Запад-Россия» воспользуемся интерпретацией философом-богословом Василием Зеньковским мыслей великого Достоевского о природе противостояния Католичества и Православия. Католичество, довольствуясь лишь внешней атрибутикой благочестия, не приняло учение Христа о внутреннем обращении человека к правде и любви. Тем самым ОТВЕРГНУВ БЛАГОВЕСТИЕ ХРИСТА О СВОБОДЕ, тогда как Православие во истину свободно во Христе, Следовательно, в глазах ортодоксального подлинноверия, - утратило истинно христианское начало. Зато явилась идея теократии (Бог плюс управление), которая будучи приложенной к социуму - породила соблазн подчинить человечество единой власти. Все беды отсюда. Христианство, реформированное католицизмом, «социалистично» - в смысле насильственного приведения людей к социальному «раю» (заталкивание в «муравейник» хрустальных снов Веры Павловны). От невольных последствий католической реформации христианства - «католического социализма» - рукой подать до революционного социализма с человеческим лицом: «тот хаос свободы, хаос аморализма, в котором пребывает современное человечество, создан тем, что католичество отвергло Христово учение о свободе». Модернизация внутри церковной жизни Католицизма явилась катализатором (сам не участвует, но посредством его) революционно-позитивистских социальных потрясений. В «Легенде о Великом Инквизиторе» Достоевского обыгрывается католическое утверждение, что человечество неспособно к христианской свободе. Потерявший веру в Христа Инквизитор хочет разрешить социальную проблематику без Христа, но с помощью «больной» католической церковной организации, отошедшей от первозаветов.
Католичество, как полагает славянофил А.Хомяков, изменяет началу свободы во имя единства, а протестантство - наоборот. Только православие осталось верным духу христианства, являясь гармоничным сочетанием единства и свободы в принципе христианской любви. Католичество прониклось рационализмом, отвергнув соборное начало; протестантство лишь развивает католический рационализм, ведущий от единства к свободе. Запад, констатирует Н.Нарочницкая, - это свобода «от чего» (отсутствие ограничений), а Россия - свобода «для чего» (зачем нужна свобода). Православие - это СВОБОДА СЛУЖЕНИЯ ХРИСТИАНСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ «ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА СВЯТАГО ДУХА». Треклятая католицкая угроза для евразийской идеи - в сборнике «Россия и латинство» (1923).
Фиаско с духовным лидерством модифицированного Католицизма - основного столпа вероисповедания Запада - усилило русский альтернативный путь спасения мира; востребовалась православная культура, запечатлевшая неискаженной правду Христову. Свободное поклонение Св. Троице, сердечное служение Богу и ближнему - всемирно отзываются. Православная путеводная первозданность - подлинник верования - истинно Христов облик. В отличие от других верований - в Православии сохраняется вся правда свободы, данной человеку, но преодолевается её хаос. Православию не нужно «уединение», эготичное развитие личностного начала. Русско-православный путь исцеления предполагает, что социальные противоречия разрешаются не через насильственное навязывание человечеству счастья, а посредством примирения всех и всего в лоне русской Церкви. Соборное православное сознание оцерковляет жизнь. Это и есть тот положительный идеал, который воодушевлял Достоевского и который он понимал не как внешнее подчинение всей жизни Церкви (так представляет католичество), но как СВОБОДНОЕ И ВНУТРЕННЕЕ УСВОЕНИЕ ЖИЗНЬЮ ХРИСТИАНСКИХ НАЧАЛ во всех её формах бытия. Русская всечеловечность способствует осуществлению Христовых заветов на земле. Через покаяние вернуться к Бого-этическому себе. Чем глубже пал человек - тем значительнее подвиг его нравственного воскрешения. Страдание - во искупление содеянного греха-зла. Если оно воспринято искренне и глубоко, свободно явлено и по-настоящему выстрадано - моральное исцеление возможно. Таковы духовные скрижали русского мировоззренческого кредо.
Запад - это рационализм, строгая правовая кодификация, папоцезаризм, схоластика, сведение онтологических ценностей - к инструментальным, соборности - к индивидуализму. Мыслитель Константин Леонтьев печально взирает на то, как цветущая культура рыцарского средневековья, с ее религиозным экстазом и готическими соборами и блестящего ренессанса постепенно переходит в серую буржуазную цивилизацию старости и умирания Европы. Русско-Византийские цивилизационные гены целительны: в них нет самодовольного стяжательства, морали лавочников, эгалитарного прогрессизма, равнения на «среднеарифметическую» посредственность, кумиризации земного, внесамодержавной государственности... По линии свободы без Креста «успешный» человек Запада и пост-Беловежского либерал-олигархического негодяйства союзничает с Мефистофелем. Этот «грешный рай» - нравственный коллапс для русского сознания. Потому незамутнённая ревизионизмом адаптации, первозданная чистота Православия обречена на «стязания с Латиною». Русский «верующий разум» - истинно Боговерный и вольный во Кресте. Это бесит оппонентов вплоть до уподобления русских «дикарям» и «изгоям».
Модификацией мирообразующих ареалов «Запад» и «Восток» является оппозиция «Запад vs. Россия».
Цивилизационно-геополитическая конфликтность обеих миров очевидна. «Никто из нас не учитывал, - пишет русский философ Иван Ильин,- до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Православной Церкви. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашего душевно-духовного уклада, нашей Веры и Церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости, что религиозность его состоит из суеверия и пустых обрядов.
Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовать» ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы её можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё; реакционная, религиозно-разлагающая, чтобы вломиться в неё с пропагандой реформации или католицизма; хозяйственно несостоятельная, чтобы претендовать на её «неиспользованные» пространства, на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии».
«Александр Невский первым из русских политиков столкнулся с жесткой альтернативой: Запад или Восток. Запад не просто грабит, Запад в лице Папы и душу требует. А Восток готов ограничиться данью, на душу не претендует, веротерпим» (газета «Русское слово»).
Психо-информационный поединок между Западом и Россией - прообраз «холодной войны» (по оценке Вячеслава Козулина) - вспыхнул с новой силой в «николаевскую эпоху», накануне Крымской войны. Либеральный Запад сформировал тогда крайне отрицательный образ России и ее политического режима, а в консервативных русских общественных кругах - не менее негативный образ революционного Запада, угрожающего традиционным русским устоям. Взаимные образы врага подпитывались, с одной стороны, «завещанием Петра Первого», а с другой - славянофильской теорией самобытности России. Ценностно разнясь, эти цивилизации всё дальше расходились. Православие сознавало себя подлинным, нереформируемым христианством, тогда как от реформация католицизма тянуло сквозняком революционизции сознания европейцев. Русское противленческое лже-новаторству «варварство» раздражало супротивную эгоцентричную цивилизацию. Иногда и сами русские от нестерпимой боли за Россию лили масло в огонь - проклинали её «несусветную» особость. Экстравагантный умница Константин Леонтьев в своём русском крайностном неистовстве, в духе Петра Чаадаева заявил, что закрывает «славянобесие», ибо «славянская цивилизация» мол ничего путного не наследует: «Мы нисколько не самобытны. Мы - сколок Византии, нас выдрессировали византийская Церковь и византийская плеть». В истовой Вере лоб разбивали поклонами до земли, или стрельбой по иконам (крайностным искусительным аргументом) - методом от противного доказывали существование Бога. Я - всеобъемлющ в Божественном служении истине: «Я царь - я раб, я червь - я Бог!» (Г.Р. Державин).
Для русского нравственно-этического императива уже восемнадцатый век экзистенциально-пограничен - разводит с Боговым доброделанием. Он «стал, - как полагает Лев Гумилев, - последним столетием акматической фазы (она характеризующаяся предельным для данной системы уровнем пассионарного напряжения.) российского этногенеза (процесс возникновения, развития и исчезновения этносов)». В отстаивании своих нутряных ценностей, старообрядцы кликали антихристом дерзкого реформатора Петра Первого. Он - прорубь окна в Европу - вместе с тем, «первый большевик»: ибо отменил патриаршество, подчинил Церковь государству и «приостановил» русскую святость. Петрова реформация поломала русскую консервативную традицию, смутила национальную кодировку. Казус с «бородой» обернулся разрушением традиционной российской иерархии ценностей. Пусть и усилил имперскую державность заимствованной у Европы атрибутикой. Его новации шокировали русское сознание. Истовый воитель Православия протопоп Аввакум - последователь подлинного нереформированного Учения Христа - угодил в Сибирь за Веру, а другие подлинноверы сжигали себя заживо (Измагард).
Древнерусский основательный и неторорливый «крепкодушный» панэтизм, рассматривавший бытие как онтологизацию морального воззрения на мир, всё же уступил место (на радость масонствующим модернизаторам) «инновационному» пути тезнологий в ущерб русскому миросозерцанию. Задушевный русский мир отлучали от «химеры-совести», побуждали его сужаться и черстветь: «крестьяне остолбенели от удивления - ибо и в городах, и в сёлах великодушие есть редкое явление!». «XVIII век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтобы лечь в неё с обманутым, растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки» - это у Карамзина («евангелиста» Жуковского), напомнившего погибающему миру об идее добра. Выбитому из цельности миросвязи, русскому человеку предстояла сумеренизация этического сознания: «забываться по миру с душою, от крайности готовою на низости, которых сам бы ужаснулся прежде».
В последекабристской России началась «фаза надлома» (теория этногенеза Льва Гумилева). При Пушкине пришел конец той «органической» России, памятник которой воздвиг в «Войне и мире» Толстой. Затем русский дух оказался загнанным в подполье (мстящий за своё унижение шут-пересмешник) или изгнанным на чужбину («лишний человек» - умная ненужность). Человек становится «лишним»! Замятинскую «Пещеру» окоченевшего мира на мгновение согревает ворованное тепло. Мрак нормативен в мире перевёрнутых ценностей. Тени у философа Платона - царство персонифицированных олицетворений, отделившихся от «оригинала»-прародителя духовных эманаций. В поисках Богова стержня в русской культуре будут искать в 1960-е годы «Отца» («все мы ищем Отца» - лейтмотив прозы тех лет). Нравственность есть правда - пафос возрожденческой «деревенщины». Голос князя Шербатова из XVIII века «О повреждении нравов в России» звучит серьезным предупреждением современников о пагубности чуждого нации реформирования. Он справедливо полагал, что нравы допетровской Руси были здоровее, и правильнее - возникших позже и что для нравственности народа лучше было бы вообще обойтись без реформ. И всё же, если бы духовный костяк народа и имперской державности не были бы остаточно крепки, то Россию не пришлось бы ломать через колено дважды за один XX век: сперва - большевики-ленинцы, потом - антибольшевики-ельцинцы. В пост-Беловежской России установилась атмосфера чужебесия. Лев Гумилев, предвидя губительность метастаз запущенной деградации страны, пророчествовал в 1992 году: «если Россия будет спасена, то только через евразийство».
Комплиментарность славянского и тюркско-монгольского этносов позволяет организовать их общее геополитическое поле на принципах общей мощи, кравной спайки, взаимовыгоды, равенства и справедливости. Россия ставит заслон на пути США в Среднюю Азию: потратит на армии соседей 1,5 миллиарда долларов.
Окончание следует
