Полна разбоя, боли и тоски
Быль, как болезнь, темна и нелюдима.
И без крестов кресты,
И в тьме - ни зги.
(Игорь Григорьев)
Петербургская тюрьма Кресты построена в форме двух лежащих на земле крестов, в центре - храм Александра Невского.
С 1917 по 2005 год на куполах храма не было крестов.
Ветер Родины, ласковый, робкий,
Облетел все небесные тропки.
Он устал, он так долго летал,
Примостился на краешек крыши,
Прошептал мне: родимая, слышишь?
Как же долго тебя я искал...
Я летал там высоко-высоко,
Где ни Запада нет, ни Востока,
Где ни Юга, ни Севера нет
Эта высь забирает все силы,
Я достиг дна глубокой могилы
И нашел твой потерянный след.
Я принес тебе добрые вести.
Мы теперь навсегда будем вместе.
Я не ветер, когда одинок.
В этом мире, пронизанном злостью,
Как же выжить тебе удалось-то?
Чей тебя приютил уголок?»
Я ответила:
«Ветер-ветрило!
Я была молодой, терпеливой,
Я веселой, покорной была,
Мне всегда и всего не хватало.
А теперь вот до слез я устала,
Сквозь усталость не вижу слова.
Я сквозь слезы не слышу мелодии.
Ты поешь мне о родине вроде бы
И о чем-то еще, не пойму...
Неподвижные, слабые звуки
Предвещают лишь беды и муки
И сгущают усталую тьму.
Там сгорала последнею строчкой
Вне пространства, вне времени точка.
От нее оттолкнувшись, поэт
Улетал так высоко-высоко,
Где ни запада нет, ни востока,
Где ни юга, ни севера нет.
Эта высь забирает все силы.
Ветер Родины, родненький, милый,
Не зови ты меня, отпусти.
Я к ответу еще не готова.
У меня нет последнего слова.
Нету крыльев подняться.
Прости.
***
Время замучилось и заболело.
Кто врач тот и лечит,
А я не лечу.
Чужая болезнь и меня одолела:
Молчу я и плачу по палачу.
А палач тут как тут.
Будто лекарь и друг:
По плахе топориком: стук-стук-стук.
Подходи, мол, девица,
Подлетай, соловушка,
Положи на пенек
У моих добрых ног
Дурную свою головушку.
Ах, какая светлая головка!
Доброхотная, как сорока-воровка.
Всё каши варила, гостей созывала.
Приходите, мол, гостеньки-строчки,
Сыночки чужие и дочки,
Собирайтесь вариться в один котелок...
Клади-ка головушку на пенек.
Шарфик белый сними,
Он уже ни к чему.
Не к лицу будет шарфик
Лицу твоему.
Тут хоть шелковый,
Тут хоть газовый,
Все одно решено одноразовый.
Брось его на траву,
Пусть пока полежит,
Пригодится кому-то когда-то,
Как бинт.
А ведь он и не плох
Натуральный шелк.
И тому, кто в материи чувствует толк,
Можно с ловкой шнуровкой повеситься
На макушке рогатого месяца...
В общем, бинт отложи,
Подходи и ложись.
Что так дышишь-то?
Не надышалась за жизнь?
Дай-ка гляну внимательней:
Русская?
Стали прорези в колпаке
Сильно узкие.
А-а-а, да русская ты...
Ваших я не люблю,
Я давно тут работаю,
Ловко рублю.
Но у русских кровища густая.
Голова с виду хоть и пустая,
А руби не руби
Затупится топор...
Слушай, русская, вспомнил:
А где приговор?
Ты с пустыми руками пришла
К палачу?
Принеси приговор,
Вот тогда полечу.
Строг порядок,
Блюсти его надо.
Да! Покрась-ка ты губы
Помадой,
А то бледная очень,
Вон, руки дрожат,
И глаза все в слезах
В общем, не рассказать...
Мне, конечно, тебя
Нисколько не жаль,
Но любой приговор
Заработать надо.
Иди и работай
До крови и пота,
До боли, до рвоты.
А мне неохота
Топором-то махать просто так.
Я палач,
Я - мастак,
Не простак.
***
И пошла я по чертогам
С ангелами говорить.
Корки хлебные, сухие
Круто слезами солить.
И слезами запивая
Их, давясь, глотать, глотать...
И пошла я по острогам
Своих ангелов искать.
***
В окнах деревенская тоска,
А гераней нет на подоконниках.
Под мостами тянется река,
Выгнув их как русские гармоники.
Кнопочки машин пускают дым,
Он уходит в небеса иконные.
Здесь стоит тюрьма, как властелин,
Подчинив законы беззаконию.
***
Дверь деревянная,
Внутри железо.
С сигнализацией сражаться
Бесполезно.
Мужчина в форме,
Полный, средних лет.
«Скажите, вы не ангел?»
«Нет.
Ваш пропуск где?»
Усы во все окошко.
«Вот: и фамилия, и фото
На ладошке.
Вот я сама,
А вот вам мои корочки.
Все честь по чести.
«Открываю створочки.
Оружие, телефоны, пейджер?»
«Нет».
«Ступайте, ангел.
Демонам привет!»
Ухмылочка, звонок.
Засов сработал
Железо об железо:
-Что там?
- Вот вам!
За дверью форма,
А под ней скелет.
«Оружие, пейджер, телефоны?»
«Нет».
«Откройте сумочку.
Закройте.
Все в порядке.
Три пачки сигарет
И шоколадка.
Теперь в контроль».
Контроль, как мышь, пищит:
«В карманах что?!»
«Помада и ключи...»
«Вам сколько раз еще твердить:
Не надо!
В тюрьму носить
Железную помаду!
Оставьте вещи
В камере хранения
Не то назад вас
За неподчинение!
Ступайте быстро».
И, кивнув в ответ,
Оглядываюсь:
«Вы не ангел, нет?»
Дверь без засова,
Куцый двор тюрьмы.
Крутая лестница наверх
В размывах тьмы.
Табличка «От себя»,
Мужчина в форме,
Звонок сигнализации:
«Открой мне!»
Гремит железо
За моей спиною.
Вторая: «На себя»
Передо мною.
Немая тишина,
Лицо в окошке.
Молчание.
Бумажка на ладошке.
Звонок.
Хлопок засова.
Дверь моя!
«Не вы ли светлый ангел?»
«Нет, не я».
Налево и вперед по коридору
Всё двери, двери,
За дверями норы.
Которые здесь люди?
Кто здесь звери?
Направо и налево
Двери, двери...
Которые здесь звери?
Кто здесь люди?
И каблуки как молотки,
А пол как студень...
Дверь.
И за дверью
Женщина в окне.
Решетка на стекле.
«Откройте мне!»
Звонок.
Хлопок.
Щелчок.
Вот номерок.
«Вот пропуск».
И
Звонок.
Хлопок.
Щелчок.
Скопление людей передо мной.
Не ангел ли остался за спиной?
Оглядываюсь:
«Вы не ангел, нет?»
Мотнула хмуро головой в ответ.
Направо комната.
В ней милиционеры.
Толпятся адвокаты.
«Кто здесь первый?
А кто последний?»
«Нету здесь последних».
И первых нет,
И крайних нет и средних.
«Простите, нет ли ангела меж вами?»
«Нет, нет», все закивали головами.
Кладу и я на стол свою бумагу.
Начальник изучает пропуск мой.
«Еще одну бес приволок сутягу,
Идите, ждите.
Кабинет седьмой.
Сейчас поговорите с сатаной»
Широкий коридор.
В нем - свет без света.
И три десятка камер-кабинетов,
Шеренга арестантов,
Игорек...
Он командир.
Подтянут, вежлив, строг,
Приветлив...
«Вы сегодня рано.
Седьмой у вас?
Вон там, меж двух стаканов».
В стаканах заключенные стоят,
Как генералы на параде
Ждут наряд.
Тюрьма мужская,
А в тюрьме мужской
На женщин смотрят
С верой и тоской.
«Я что спросить хотела:
Игорек!
Скажите, вы не ангел?»
«Нет, я Бог!
Все на ладони у меня,
Все на виду».
«Но здесь же ад!
Бог не живет в аду!»
Строг Игорек:
«Неправда.
Бог во всем.
Так по науке.
Я-то не учен,
Но адвокату тоже знать бы надо,
Что на земле не существует ада.
Сейчас вам ангелочка приведу.
Седьмой?»
«Седьмой».
«Идите, ждите».
«Жду».
***
Привинченные к полу стулья,
Холод.
Широкий стол.
Решетка на окне.
Глухой стеной
Мир надвое расколот
На мир извне
И антимир в тюрьме.
Корзина с мусором
И для окурков банка.
Под стулом кнопка вызова - не в счет.
Здесь люди на счету,
Как деньги в банке.
Кого не посчитали,
Тот в расчет.
В счет погашения задолжности,
Кредита,
Прямым перечисленьем
Баш на баш.
Субсидиями, займами
Мир битый
На два частицы развалился:
Наш и Наш.
***
Холод.
Беломраморный холод.
До минус ста тут.
Холод.
Голубоватый.
Хрустящий, как вата
В руках синеватых
Паталогоанатома,
Что глядит равнодушно и строго
На высокие столы в казематах
Неприступного для адвоката
Тюремного морга.
Боже! Как холодно!
Как же тут холодно!
Серебром от холода
Становится золото.
Из серебра вырастают кораллы
Ртутного алюминия,
Что становятся вязкою
Глиною синею
Или серою,
Или красно-коричневой.
Эта глина хлопьями нежными
Белыми, снежными
На асфальт горячечный
Осыпается,
Тает, рушится, крошится
И ломается, и разрастается,
Там остается...
Холод здесь,
Холод там
Жизни сковывает
По рукам и ногам
Арестовывает.
Двадцать минут
Полстолетия тут.
Тридцать минут
Два столетия тут.
Тысячу сот
Ледниковых минут
Мне его не ведут.
***
Скрипнула дверь
Металлически, ржаво.
В дверь прошмыгнуло,
На волю сбежало
Карликом шустрым тепло.
Жаль,
Убежало...
Что не держала,
То и ушло.
Взвизгнула дверь.
Я вскочила со стула,
И на него
Торопливо взглянула.
Ангел!
Светлый...
Подстрижены волосы.
Голос...
Скорее услышать звук голоса.
Мужчина, откуда вы?
Чей?
Вы не мой.
Улыбнулся в ответ:
Нет,
Я не немой,
Я говорить умею.
Но у моего подзащитного
Был пробор прямой,
Нос курносый,
Взгляд острый, стальной,
Шрам на верхней губе
И родинка над нею.
Я не к вам пришла,
И здесь произошла
Какая-то ошибка,
Досадная накладка.
Плохие дела...
А моя голова
Не нравится вам
Без такой укладки?
Скажите фамилию,
Имя и отчество.
И год рождения
С датой для точности.
Всё совпадает
Точь-в-точь.
Мой очень страдал
От одиночества.
Говорил, что в деревню,
На родину хочется,
И стихи писал день и ночь.
Да, не мой,
Мой совсем иной.
Мой шальной,
Молчалив и спесив.
А у вас в глазах
Свет неземной
И еще вы, как ангел, красив.
Как ангел?
Ну что вы? Куда мне!
Не видали вы ангелов, дама.
Я преступник.
За мною осталась черта,
За чертою мечта
В черных лапах у черта.
Я ужасно устал.
Потрудился всласть.
А статья хороша -
Весомая, тяжкая.
Так что светлым ангелом
Меня назвать
Нельзя даже с натяжкою.
А что ты украл?
Воровал время.
У кого-то минутку.
У кого-то жизнь.
Раз брошено и плохо лежит
Распорядился по своему усмотрению.
Время разве можно украсть?
Можно.
И даже нужно, если брошено.
А куда девал то, что воровал?
Кому так дарил,
Кому в долг давал,
А кому и продавал:
Вещь-то редкая,
Хрупкая, ценная,
Неподвластная времени.
И следствием все учтено?
Сочтено?
Событие выявлено
И введено
Во временные и пространственные рамки?
Преступление драгоценность для общества,
И оно
Требует тщательной
Процессуальной огранки.
И закон голосит
Про объект и субъект.
Вертит их, словно голых
Изучает со всех сторон.
А закон создает, грех сказать, - человек.
Потому и преступен закон.
На него я смотрю
Сквозь времени призму
С волей, доведенной
До автоматизма,
С полным магазином
Патронов-знаний.
И тогда вдруг вижу:
Закон с глазами,
С руками, ногами
И с головой.
Хочешь спляшет,
Хочешь спать ляжет,
Хочет, так саданет
И такое скажет,
Что не поймешь:
Ты уже мертвый
Или еще живой?
Не дышло закон,
А конь вороной.
На коне мужик шальной,
У мужика обрез стальной.
А куда, зачем скачет,
Ему и самому порой неясно,
И лучше его обойти стороной
Без вины виноватому
Или с виной.
При народе честном
И в глуши лесной
Встречаться и спорить с таким
Опасно...
В общем, что говорить,
Разговор пустой,
Адвокату понятный,
Но не очень полезный.
Да, весьма интересно.
Весьма интересно...
Дайте руку свою сюда.
Он прикоснулся к ладони моей.
Пальцы холодные,
Чуть снега теплей,
Глаза ледяные, чужие.
Чувствуете этот миг?
Нет.
Это потому, что у меня мысли злые.
Он снова коснулся ладони моей.
Руки горячей солнечных лучей,
Глаза искрятся добром,
Исполнены светом и нежностью.
А сейчас?
Я наполняюсь теплом
И неясной глубокой
Безбрежностью.
Я не адвокат...
И не Елена,
Мне кажется даже, что
Я - Вселенная...
Мир это то,
Что мы другим даем.
Если ничего,
Значит, нет его.
Он повернулся.
На спине гладкой
Под рубахой тюремной
Торчат лопатки,
Выпирают упруго,
Натягивают ткань.
Она расползается, рвется бессильно.
Постойте, постойте!
Что это у вас?
Где?
На спине.
Я дотронусь сейчас.
Это крылья?
Да, крылья.
Что ж вы не улетаете отсюда.
Вы бы смогли...
Нет, не могу.
Хотите, я приходить к вам буду,
А лучше сбежать помогу.
Я знаю, как это сделать, знаю!
Меня не поймают,
И вас не поймают.
Пристрелят в полете
Иль на бегу.
Поставьте на вызове подпись, отметьте
Время начала свидания,
Время его окончания.
Я пишу на тонкой бумаге с отчаяньем
Буквы «РОД»,
Цифры прыгающие:
«21 век 25 век».
Прощайте!
Нет, нет,
Я сдержу обещание.
Я приду,
Ангел мой! Ангел мой!
До свидания!
До свидания, человек.
***
Холод.
Тюремный холод
Он страшнее холода вольного.
Нет, это не холодно,
Это так больно мне
Чувствовать,
Что мир расколот
Не знаю по чьей вине
На мир извне
И антимир в тюрьме.
Больно! Все больно!
Черными от боли становятся стены.
Сейчас пройдет,
Пройдет постепенно
Боль сквозь стены прямо на волю.
Но там - еще больней.
Низко опускается сводчатый потолок,
Колышется каменный пол у ног.
Все очень устало от боли.
И тянется, тянется к ней,
Стремясь вместе с болью
Проникнуть сквозь стены на волю,
А там - больней.
Хватит! Довольно уже ожидания,
Мне не вынести больше
Ни одного свидания,
Ни одного прощания.
Я хочу вместе с этой болью
На волю!
На волю!
На волю!
Пусть там больней!
***
Скрипнула дверь
Металлически, ржаво.
Помедлила,
Будто тепло придержала,
Подумала и отпустила...
Оно рванулось и побежало,
Растворяясь на бегу, теряя силы.
Вы просили придти?
Я пришел.
Просила.
А кто здесь сейчас был?
Не тот ли, который
Улетает скоро?
Он в нашей камере
Иногда сидит.
Нас четырнадцать,
Он девятый.
Я устал от него,
Надоел он мне.
Сидит в ногах
Наяву и во сне.
Я уже жаловался всей тюрьме
На этого проклятого.
Уж улетел бы
В свои облака-то!
Так нет!
Не дает он покоя и мне
И вам моему адвокату.
Я уж и гнал его
И кричал во сне,
Матерился, просил
И начальству жаловался.
А они меня в карцере
Палками по спине.
Говорят, переломать надо
Какие-то крылья мне,
А потом печать на жалобу ставят
И твердят,
Что я не на воле в тюрьме.
А дряни тюремной сидеть в дерьме
Полагается без крыльев.
Подскажите мне,
Если сердце в огне,
И какая-то мощь
Гуляет во мне
Это от многих сил
Или от бессилья?
Чем помочь,
Что сказать,
Я сама, быть может,
Всех других людей хуже...
Душа-то что лужа.
Ступят, потопчутся,
Муть взбаламутится,
Долго потом оседает,
Тьмой мучается...
Ты пишешь сейчас?
Да. Одни многоточия.
В строчку вмещается до ста двадцати.
В поэзии строчка это
Оболочка,
Срезаешь ее, а там -
Слова-плоды...
- Да, я знаю: любые плоды
Люди складывают в книги-гробы
И устанавливают штабелями на полки,
А в библиотеках нет толку,
Если у страны не будет судьбы.
Давайте не будем говорить о судьбе
Хотя бы сегодня.
Холодно мне.
Тяжело на душе, муторно,
Больно...
Сегодня во сне
Увидел я сон, своей боли лишей
И не говорите мне о душе
Хватит уже, довольно.
***
Мне снился сон, что я летал
Сон по зрачкам моим стекал.
И в этом сне, как наяву
Я понял, для чего живу!
Узнал я от своих стихов,
Что есть глаза у облаков,
Что в океаны свысока
Смотреться любят облака,
А небосвод и волны вод
Ветрам даруют их полет,
И спят устало до утра
Ветра на травяных коврах.
А горы, те, что высоки,
Совсем не камни и пески,
А груды скомканных путей,
Что так стремились к высоте.
Мне снился сон,
Что ночь прошла
И сон с собою унесла.
День, по зрачкам моим скользя,
Души коснулся, не любя.
«Ах, как же так! воскликнул я.
Куда пропала явь моя?
И где та радость бытия,
С которой мог сродниться я!»
Но вместо неба надо мной
Навис холодный мир иной,
И вместо легкого крыла
Рука тяжелая легла...
И понял я, кто я такой
И той тяжелою рукой
Бумагу взял и написал:
«Мне снился сон, что я летал...»
Твой сон, так похожий на Жар-птицу
И мне иногда снится...
Сейчас ничего говорить не надо.
Идите.
Покрасьте губы помадой,
А то смотреть холодно
Снега белей.
Еще спросит на воле какой дуралей,
Живая ль вернулась из ада?
Или какой идиот
Пальцем ткнет,
Засмеется,
Обзовет...
Ох, женский род, глупый вы народ!
И куда ж вас несет
Сочинять, защищать,
Обвинять,
Наказывать.
Вам бы щи варить,
Да детей рожать,
И своих мужиков
На ладошке держать.
Души нитью стальной
К своим крылышкам легким привязывать.
Вон замерзла вся,
Руки дрожат,
И глаза все в слезах...
В общем, не рассказать...
Обижаетесь?
Зря.
Мне вас очень жаль.
Ну, да нечего и рассказывать...
Он повернулся.
На спине гладкой
Под рубахой тюремной
Торчат лопатки.
Выпирают упруго,
Натягивают ткань,
И она расползается,
Рвется бессильно.
Постойте, постойте!
Что это у вас?
Где?
На спине.
Я дотронусь сейчас.
Это крылья?
Крылья?!
Молчите!
Поставьте на вызове
Подпись, отметьте
Время начала свидания,
Время его окончания.
Я пишу на тонкой бумаге с отчаяньем
Буквы «РОД»,
Цифры прыгающие:
«21 век 25 век».
Ниже белое-белое поле молчания.
Мы увидимся на суде.
До свидания.
Ангел мой...
Я еще человек.
***
Я сына сын,
Я стар,
Я сед,
Я мудр,
Я властелин,
Я сыт, обут,
Я суд!
Пусты мечты твои,
Ничтожна боль твоя.
Ты сор,
Ты сон,
А суть
Суда судья!
Ступай сюда
И стой смиренно тут.
Остер топор,
Которым правит суд.
Умел палач
И он суда рука.
Теперь поплачь
Хоть в прозе,
Хоть в стихах.
Свою работу
Обращу в слова.
Лихая голова
Пока цела,
Но чтобы не было таких лихих,
Есть приговор,
Торжественный, как стих.
Именем...
Слушайте, именем...
Не пойму,
Чур меня,
Чур возьми меня!
Я судил одного,
В приговоре их трое.
Прокурор!
Адвокат!
Это что тут такое?!
Вот написано:
Трое за одного.
Кто писал?
Я писал?
А, тогда ничего...
Именем!..
Этим именем
Подожди, судья,
Не казни меня!
Лучше где-нибудь,
В подворотне
Или завтра, или сегодня.
Пусть чужая рука,
Безымянная
Вместо имени,
Не виня меня,
Как великая злоба
Животная,
Зависть жадная,
Приворотная,
Или что-то иное...
Пойми меня!
Нет не именем,
Этим именем...
Но как же?
Нельзя же,
Негоже совсем!
Приговор,
Как без имени
Вынесем всем?
За деяния ваши
Положено вам,
Даже если разделим
Сейчас пополам
Наступление плюс отступление,
Все равно будет преступление!
За которое нет вам прощения!
Мы Высшую меру
Разделим на совесть,
Умножим на честь,
Отнимем, что было,
Прибавим что есть,
Придержав, что осталось.
Так.
Устал. Ах, какая усталость...
Вышла тысяча лет.
Это самая малость.
Может, лучше уж
Высшая мера?
Разберетесь потом
Кто последний,
Кто первый,
А кто третий...
Кто третий?
А третий-то - кто?!
Надоели, ей Богу,
Бумаги мне эти.
Все сложно,
Все ложно.
Где просто, -
Там ангелов сто.
Не хотите от имени?
Нате, берите, что дают
Вот такой приговор,
Безымянный.
И давайте, идите теперь
И казнитесь,
Разом - трое...
А третий,
Он был или нет?
Адвокат, поясните,
Который - поэт?
Судья похлопал
Себя по карманам:
Устал я сегодня
Нести этот бред.
Мне много лет,
И здоровья нет...
Странно все...
В мире все очень странно...
***
А палач тут как тут,
По плахе топориком: стук-стук-стук.
Нажилась ты, поди?
Налеталась, соловушка?
Эвон!
Вместо одной
Три сегодня головушки!
Приговор-то один на троих?
Вот, дожили!
Судьи из палачей
Скоро вытянут жилы!
Им-то всласть
И строчат, и строчат,
Что хотят,
А мне рук не хватает
И кишки урчат.
Ни обеда тебе,
Ни покоя, ни сна.
Кому сила дана,
Тому власть не нужна.
Кому смерти в работу
До крови и пота.
Ночью страшные сны,
И от снов этих рвота.
А кому скукота, маята
Да зевота...
Что молчишь?
Не дрожишь, не кричишь...
Я чего-то
Не совсем понимаю...
И мне неохота
За бумажку одну
Выполнять три работы.
Все привыкли хитрить.
Не по нраву вы мне.
Да! А что там такое
У вас...
На спине?..
У двоих...
И у этой соловушки тоже?
Вся спина окровавлена,
Лопнула кожа...
Это крылья у вас?
Это что?
Это крылья?!
Подождите...
Я трижды ослаб от бессилья!
Я палач.
Я вас должен казнить.
Как же быть?
Эти крылья
Иль головы?
Что вам рубить?
А ведь вы без голов
Улетите, быть может.
Значит, крылья рубить?
Или головы тоже?
Хоть топор мой остер,
Я умом не хитер.
Не смогу я исполнить
Судьи приговор.
Может, вы его все же обжалуете?
В Суд Верховный напишите жалобы?
Там пускай разберутся,
И я подсоблю,
Сообщу,
Что крылатых людей не рублю.
Не бывало еще на веку палача,
Чтобы тело безглавое,
Крылья влача,
Поднималось, взлетало и пело,
Будто это совсем и не тело.
Нет уж,
Я погожу,
Я на плахе сижу
И, как честный палач,
Откровенно скажу,
Не хочу вас казнить!
И уверен почти:
Кто-то все-таки должен
Крылатых спасти...
***
Ветер родины,
Властный, могучий,
Разметал, изорвал в клочья тучи
Приземлился и, крылья влача,
Шепчет в прорези глаз палача.
«Я летал там, высоко-высоко,
Где ни запада нет, ни востока,
Там, где юга и севера нету.
Тлеет тьма, побежденная светом.
Знай, палач,
Они родом оттуда,
Где свершится великое чудо,
Где в неволе, слезах и крови
Прорезаются крылья любви,
Где не властен судья и убийца
Запретить моей птице
Быть птицей!
Осужденные!
Внемлите!
Время пришло!
Вот вам небо,
Вот воля,
И в помощь крыло.
Сильный должен узнать свою силу!
И взметнулись пугливые крылья.
Зашептали устало уста:
Боже милый,
Спаси и помилуй!
Над Крестами,
Что братской могилой
Могут стать без крестов,
В миг унылый,
В тьме свинцовой,
Над куполом стылым
Разгляди три летящих креста!
Р.S.
Петербургская тюрьма Кресты построена в форме двух лежащих на земле крестов, в центре - храм Александра Невского.
Со времен революции до 2005 года на куполах храма не было крестов.