В жизни мне необыкновенно везло на хороших людей, но нигде не довелось их встретить в таком количестве, как в Церкви. Начало моего воцерковления происходило под наблюдением девяностолетней старицы - монахини. Звали ее Илария. К тому времени, когда я с ней познакомился, она была "лежачей" и покидать келью могла только на коляске. Мы быстро сблизились к обоюдной пользе. Я получил правильное направление своего развития, а она молодого мужчину, способного помочь ей в быту, особенно в перевозке ее в церковь. С первых встреч я понял, что это человек великих дарований. Говорить заинтересованно она могла только о Боге и Церкви. Как только разговор уклонялся к вещам пустым или малозначащим, она сразу предлагала помолиться. Молитвенное правило ее имело то последование, какое было и у ее последнего духовника - о. Серафима (Тяпочкина): утреня, часы, междочасия, вечерня, повечерие, полунощница, три акафиста, три канона, молитвословия, приличествующие сегодняшнему дню и бесчисленное количество кратких молитв с четками, которые она не выпускала из рук. Тогда мне казалось, что это нормальная жизнь для любого христианина. И то, что она прозорлива, меня ничуть не удивляло. Такое смирение с самоуничижением и иногда публичным покаянием не могло остаться бесплодным. Явную прозорливость она обнаружила для моего обличения.
Однажды я оказался на приходе с архиереем, где прислуживал ему. После службы был обед. Подали великолепный коньяк. Я, в недавнем прошлом артист, был знатоком хорошего коньяка и, не удержавшись, с превеликим удовольствием воспользовался случаем. Нет, я не напился, но вступил в явное противоречие с теми принципами, которые уже стали для меня нормой. На следующий день я пришел как обычно к матушке, помолился, поздоровался. Тишина. Я подумал, она спит. Я поздоровался громче. Она отвернула голову к стене, показывая, что слышит меня, но не желает разговаривать. Я стал подозревать в чем дело. Наконец она повернула голову и, пронзительно взглянув на меня спросила: "Вы что ж, так вино любите?! Ну как же так можно?!!" Я рухнул на колени, прося о прощении. Разумеется, никаких общих знакомых, могущих ее предупредить не было, как и телефонных звонков. И событие это было значимо только для меня, да и то в свете его оценки м. Иларией.
Другой случай. Я со священником и келейницей матушки повезли ее в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Приехав в Загорск, мы выкатили коляску на платформу и двинулись в толпе пассажиров. Вдруг матушка запротестовала: "Стойте!" Мы остановились. Келейница заволновалась: "Матушка, не капризничайте, что мы стоим? - ехать надо!" м. Илария опустила глаза и сидела совершенно отрешенная. Между тем толпа, обогнув перрон, оказалась уже вдалеке, но напротив нас. Вдруг там раздались крики, закончившиеся дракой. Если бы мы шли со всеми, то оказались бы рядом. Как только все улеглось, матушка скомандовала: "Ну, теперь поехали".
Ее молитва была не просто действенна, но иногда пугала конкретностью результата. Так, моя жена, будучи студенткой университета, должна была сдавать экзамен по атеизму. Пришла пожаловаться матушке и спросила как ей быть. "А что, разве нет каких-то нейтральных вопросов?" - спросила м. Илария. "Есть, конечно, но мало. Документы партии относительно Церкви, нехристианские религии." "Ну вот, молитесь и учите эти вопросы." На экзамене жене достались два вопроса: документы партии и Буддизм. Преподаватель сказал, что сегодня это была единственная "звездочка", которая его порадовала.
Однажды ключарь собора объявил мне: "Гена, готовься, через неделю твое рукоположение." Я, будучи второбрачным, пришел в полное замешательство. Ведь нельзя же. Пошел к матушке. Она настояла на немедленной поездке к моему духовнику. Духовник знал меня очень хорошо, я часто у него исповедовался и разрешал возникающие недоумения. Когда я явился пред ним с вопросом о рукоположении, он ответил вопросом же: "Простите, как вас зовут?" Для меня это было ушатом холодной воды. Я не только все понял, но и сразу успокоился. Приехав домой, пошел к матушке. Келейница бросилась ко мне: "Ну как, батюшка благословил?" На что м. Илария, не дав мне ответить, возразила: "Ну что ты, Маша, это ж не ватрушки печь! Это же серьезное дело."
И таких случаев было бесчисленное множество. Но тогда мне казалось, что это норма, поэтому не придавал им большого значения.
Я не сомневаюсь, что тайна ее духовного успеха заключалась в ее необычайном смирении, унаследованном от своих духовников: о. Нектария Оптинского, петроградского прот. Михаила Прудникова и о. Серафима Тяпочкина. Не могу удержаться, чтобы не воссоздать часть ее воспоминаний.
Родилась она в 1887 г. в семье промышленника-миллионера, получила образование в Смольном институте благородных девиц в Петербурге, вышла замуж за молодого ученого, профессора Петербургского университета. В замужестве имела двоих детей, умерших во младенчестве.
С юности Мария Михайловна (так звали ее в миру) старалась жить согласно церковным традициям и канонам. Еще задолго до переворота 1917 г. она ездила в Оптину к Старцам. Там она и обрела своего первого серьезного и постоянного духовника, о. Нектария. Он окормлял ее до самой своей кончины в 1928 г. Вот некоторые из воспоминаний м. Иларии о Старце.
Еще до революции о. Нектарий начал юродствовать, прикровенно пророчествуя о будущем. Он прикалывал на подрясник красный бант, играл в куклы, разыгрывая между ними сценки из будущей жизни. Очевидцы утверждали, что все о чем Старец говорил - сбылось.
Однажды, еще до закрытия монастыря (монастырь был закрыт в 1923 г.), матушка оказалась в келье о. Нектария на исповеди. После исповеди Батюшка сказал: "Маша, сегодня будешь ночевать здесь за печкой." Я, конечно, испугалась, вспоминая, что и с Великими случались падения, но ослушаться не дерзнула." Ночью в монастыре была облава. Всех кто остановился в гостинице арестовали. В келью к о. Нектарию чекисты не заходили.
Говоря о современных ему событиях, старец сказал тогда: "тартар вышел наружу."
Однажды матушка спросила о. Нектария: "Батюшка, а что будет дальше?" О. Нектарий склонил голову: "Будет хуже", еще более наклонился: "и хуже", и совсем склонясь, прошептал: "и хуже".
Надо полагать, что Старец имел ввиду не теперешнюю короткую ослабу для Церкви, а то всеобщее отступление человечества от Бога с катастрофическим падением нравов, которое в древней Церкви по-гречески называлось апостасией.
Матушка показывала мне записку, написанную о. Нектарием карандашом на тетрадном листе в клетку: "Господи, прими душу рабы Твоея Марии и прости все ея согрешения". Она завещала похоронить ее с этой отпустительной молитвой, что и было впоследствии исполнено.
Много матушка говорила об о. Михаиле Прудникове, но, к сожалению, в памяти у меня осталось только ее восхищение смирением Батюшки. "Маш, вот видишь половую тряпку? Я гораздо хуже ее!" И, как м. Илария говорила, это не было позерством. Так он жил, так он себя ощущал.
О ее последнем духовнике, о. Серафиме нет нужды писать, поскольку о нем написаны книги нашими современниками, знавшими его лично. Она его обожала. В письмах старцу или в устных передачах всегда просила о. Серафима помолиться, чтобы Господь освободил ее от сердечного окаменения. Всем бы нам такого окаменения!
При всей своей кротости, м. Илария была необычайно сурова к себе, особенно по части поста, а мужественна была настолько, насколько мужественны, наверное, могут быть только русские женщины.
Не знаю в каком году, но это было в канун Пасхи. Ее мужа расстреляли. (Он сделал публичный доклад об Оптиной пустыни). Своим видом она постаралась не нарушать общего торжества и траурное надела только после светлой седмицы. Об этом мне рассказывала ее племянница, ныне уже покойная монахиня Савватия.
М. Илария очень любила членов последней императорской семьи и всегда говорила, что их канонизируют. Еще она говорила: "Если хотите, чтобы за вас молился какой-либо Святой, молитесь за его близких, особенно за его родителей." Синодик матушки был объемом в общую тетрадь. Значительную часть синодика составляли Оптинцы. Она имела особую любовь к Калужским святыням. Особенно почитала Калужскую икону Божией Матери и прп. Тихона Калужского. В дни их памяти она всегда была в церкви.
Вообще, ничто так не радовало сердце Старицы, как посещение храма.
Вспоминается один забавный случай. Однажды, когда она попросила свозить ее в церковь, я отказал ей, сославшись на то, что обещал жене посидеть с ребенком, пока она стирает. "Что стирает?"- спросила матушка. "Ну, пеленки, рубахи мои." Она была удивлена как маленький ребенок, у которого отобрали сладости. "У вас рубаха грязная?... Ну... встряхните ее что-ли!" Не помню чем закончилось дело, но это впоследствии у нас с женой стало дежурной шуткой. Белье грязное? - так встряхни. Однажды она мне сказала: вы не представляете что вам будет за то, что вы меня возите. Дай-то Бог.
Дом м. Иларии был местом притяжения самых различных хороших людей. Там я впервые услышал рассказы людей, лично знавших архиеп. Фадея Тверского, или, например, рассказ ныне покойного прот. Бориса Бахарева о неизвестном священномученике-митрополите. Ему довелось принять исповедь умирающего человека, бывшего некогда начальником одного из северных лагерей. Однажды этому начальнику пришла директива: сделать что угодно, но результат чтобы был один: митрополит должен отречься от Бога. Пробовали бить, истязать - безрезультатно. Тогда сделали следующее: наловили крыс, оградили их, чтобы они оголодали. Затем, распяв митрополита на земле, сделали вокруг него загон и выпустили голодных крыс в загон. Митрополита съели живьем, но он не проронил ни звука.
Как-то матушка сказала мне: "Приходите вечером, у меня будет замечательный гость, зовут его брат Андрей. Брат Андрей оказался старцем лет восьмидесяти, удивительно простым, добродушным и смиреннейшим существом. Матушка для моего назидания попросила рассказать его о своей жизни. Не буду говорить обо всем, расскажу только о некоторых чудесных событиях его жизни.
Брат Андрей был "единоличником" , не принявшим коллективизации. Он знал, что жизнь его в опасности, поэтому постоянно молился. Однажды, идя по дороге, он увидел мчащуюся навстречу тройку лошадей с вооруженными активистами-большевиками. "По мою душу"- подумал Андрей и взмолился Богу. И вдруг некая сила подняла его на воздух, так что тройка с изумленными людьми промчалась внизу. Больше убить его не пытались.
Другой случай. "Загорелся у меня дом"- говорил Андрей - что делать? Крыша уже горит. Взял я иконку "Неопаляемую Купину" и стал с молитвой обходить дом. Дак вод беда, плетень не дает. Разорвал я кое-как плетень, закончил обход, смотрю, а пламень над домом схлопнулся и исчез. Конечно, кой-чего пришлось поправлять, но дом остался.
Я впоследствии говорю матушке: "Уж очень все как-то сказочно". "Нет-нет", - сказала она - "верьте ему. За его простоту и исповедничество Господь дает ему такое утешение."
Впоследствии мне еще раз удалось встретиться с этим старцем на приходе у своего друга, покойного прот. Сергия Цветкова. Мы с братом Андреем ночевали в смежных комнатах, а я в чужой постели сплю плохо. Так вот всю ночь, просыпаясь, я слышал молитву этого чудного старца.
О нем же мне рассказал о. Сергий.
"У него жена была неверующая, в церковь его не любила пускать. А у меня чтимая икона Богородицы. И как раз Ее праздник. Задумал Андрей в церковь сходить. Жена ни в какую, телогрейку спрятала, а холодно. Вот он и решил раздетым в церковь прибежать. Подходит он приложиться к иконе задолго до службы, а телогрейка его на иконе висит."
Там же у о. Сергия брат Андрей сказал мне: "Геннадий, знаешь когда случится последняя страшная война?" "Когда?" "На Александра Невского". "А точно когда? Их ведь два." "А на тот, что сразу после Усекновения". Я все-таки дерзнул спросить: откуда он это знает? - "Ангел сказал мне" - просто ответил он. Вот такие люди бывали у матушки.
Несколько слов хочется сказать и о келейнице м. Иларии, монахине Манефе (в миру Марианна). Из всех келейниц старцев, которых мне приходилось видеть, она, пожалуй была наиболее покладистой. Матушка иногда в шутку называла ее Марфой, поскольку та часто выходила за рамки келейных забот, постоянно говоря о необходимости что-то красить, ремонтировать, обновлять... Она была из простой крестьянской семьи. Видимо, крестьянская сметка и помогла ей сохранить девство и непорочность. Когда в их дом пришли большевики, (а их большая семья была в расстрельных списках и позднее частью расстреляна, а частью сослана в Сибирь) она бросилась на пол, катаясь и крича всякую бессмыслицу. Солдаты, которые часто насиловали девиц, не тронули ее, погнушавшись.
Она, как и все келейницы святых, смиряла матушку страшно. Но ничего плохого сказать о ней не могу. Она с честью и безропотно выполнила свою миссию Марфы. Все время с улыбкой вспоминаю как она обращалась ко мне с вопросом. Не глядя на меня, била палкой мне по ноге и затем спрашивала.
Чудесные, удивительные, святые люди уходят из нашей жизни. Уходит свет и наступает тьма. Ведь что такое тьма? Отсутствие света.
Матушка Илария умерла в октябре 1979 г. и была похоронена за алтарем церкви села Верхние Котицы, в 12 километрах от Осташкова. Настоял на этом прот. Константин (Воробьев), который часто ее исповедывал.
Однажды я оказался на приходе с архиереем, где прислуживал ему. После службы был обед. Подали великолепный коньяк. Я, в недавнем прошлом артист, был знатоком хорошего коньяка и, не удержавшись, с превеликим удовольствием воспользовался случаем. Нет, я не напился, но вступил в явное противоречие с теми принципами, которые уже стали для меня нормой. На следующий день я пришел как обычно к матушке, помолился, поздоровался. Тишина. Я подумал, она спит. Я поздоровался громче. Она отвернула голову к стене, показывая, что слышит меня, но не желает разговаривать. Я стал подозревать в чем дело. Наконец она повернула голову и, пронзительно взглянув на меня спросила: "Вы что ж, так вино любите?! Ну как же так можно?!!" Я рухнул на колени, прося о прощении. Разумеется, никаких общих знакомых, могущих ее предупредить не было, как и телефонных звонков. И событие это было значимо только для меня, да и то в свете его оценки м. Иларией.
Другой случай. Я со священником и келейницей матушки повезли ее в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру. Приехав в Загорск, мы выкатили коляску на платформу и двинулись в толпе пассажиров. Вдруг матушка запротестовала: "Стойте!" Мы остановились. Келейница заволновалась: "Матушка, не капризничайте, что мы стоим? - ехать надо!" м. Илария опустила глаза и сидела совершенно отрешенная. Между тем толпа, обогнув перрон, оказалась уже вдалеке, но напротив нас. Вдруг там раздались крики, закончившиеся дракой. Если бы мы шли со всеми, то оказались бы рядом. Как только все улеглось, матушка скомандовала: "Ну, теперь поехали".
Ее молитва была не просто действенна, но иногда пугала конкретностью результата. Так, моя жена, будучи студенткой университета, должна была сдавать экзамен по атеизму. Пришла пожаловаться матушке и спросила как ей быть. "А что, разве нет каких-то нейтральных вопросов?" - спросила м. Илария. "Есть, конечно, но мало. Документы партии относительно Церкви, нехристианские религии." "Ну вот, молитесь и учите эти вопросы." На экзамене жене достались два вопроса: документы партии и Буддизм. Преподаватель сказал, что сегодня это была единственная "звездочка", которая его порадовала.
Однажды ключарь собора объявил мне: "Гена, готовься, через неделю твое рукоположение." Я, будучи второбрачным, пришел в полное замешательство. Ведь нельзя же. Пошел к матушке. Она настояла на немедленной поездке к моему духовнику. Духовник знал меня очень хорошо, я часто у него исповедовался и разрешал возникающие недоумения. Когда я явился пред ним с вопросом о рукоположении, он ответил вопросом же: "Простите, как вас зовут?" Для меня это было ушатом холодной воды. Я не только все понял, но и сразу успокоился. Приехав домой, пошел к матушке. Келейница бросилась ко мне: "Ну как, батюшка благословил?" На что м. Илария, не дав мне ответить, возразила: "Ну что ты, Маша, это ж не ватрушки печь! Это же серьезное дело."
И таких случаев было бесчисленное множество. Но тогда мне казалось, что это норма, поэтому не придавал им большого значения.
Я не сомневаюсь, что тайна ее духовного успеха заключалась в ее необычайном смирении, унаследованном от своих духовников: о. Нектария Оптинского, петроградского прот. Михаила Прудникова и о. Серафима Тяпочкина. Не могу удержаться, чтобы не воссоздать часть ее воспоминаний.
Родилась она в 1887 г. в семье промышленника-миллионера, получила образование в Смольном институте благородных девиц в Петербурге, вышла замуж за молодого ученого, профессора Петербургского университета. В замужестве имела двоих детей, умерших во младенчестве.
С юности Мария Михайловна (так звали ее в миру) старалась жить согласно церковным традициям и канонам. Еще задолго до переворота 1917 г. она ездила в Оптину к Старцам. Там она и обрела своего первого серьезного и постоянного духовника, о. Нектария. Он окормлял ее до самой своей кончины в 1928 г. Вот некоторые из воспоминаний м. Иларии о Старце.
Еще до революции о. Нектарий начал юродствовать, прикровенно пророчествуя о будущем. Он прикалывал на подрясник красный бант, играл в куклы, разыгрывая между ними сценки из будущей жизни. Очевидцы утверждали, что все о чем Старец говорил - сбылось.
Однажды, еще до закрытия монастыря (монастырь был закрыт в 1923 г.), матушка оказалась в келье о. Нектария на исповеди. После исповеди Батюшка сказал: "Маша, сегодня будешь ночевать здесь за печкой." Я, конечно, испугалась, вспоминая, что и с Великими случались падения, но ослушаться не дерзнула." Ночью в монастыре была облава. Всех кто остановился в гостинице арестовали. В келью к о. Нектарию чекисты не заходили.
Говоря о современных ему событиях, старец сказал тогда: "тартар вышел наружу."
Однажды матушка спросила о. Нектария: "Батюшка, а что будет дальше?" О. Нектарий склонил голову: "Будет хуже", еще более наклонился: "и хуже", и совсем склонясь, прошептал: "и хуже".
Надо полагать, что Старец имел ввиду не теперешнюю короткую ослабу для Церкви, а то всеобщее отступление человечества от Бога с катастрофическим падением нравов, которое в древней Церкви по-гречески называлось апостасией.
Матушка показывала мне записку, написанную о. Нектарием карандашом на тетрадном листе в клетку: "Господи, прими душу рабы Твоея Марии и прости все ея согрешения". Она завещала похоронить ее с этой отпустительной молитвой, что и было впоследствии исполнено.
Много матушка говорила об о. Михаиле Прудникове, но, к сожалению, в памяти у меня осталось только ее восхищение смирением Батюшки. "Маш, вот видишь половую тряпку? Я гораздо хуже ее!" И, как м. Илария говорила, это не было позерством. Так он жил, так он себя ощущал.
О ее последнем духовнике, о. Серафиме нет нужды писать, поскольку о нем написаны книги нашими современниками, знавшими его лично. Она его обожала. В письмах старцу или в устных передачах всегда просила о. Серафима помолиться, чтобы Господь освободил ее от сердечного окаменения. Всем бы нам такого окаменения!
При всей своей кротости, м. Илария была необычайно сурова к себе, особенно по части поста, а мужественна была настолько, насколько мужественны, наверное, могут быть только русские женщины.
Не знаю в каком году, но это было в канун Пасхи. Ее мужа расстреляли. (Он сделал публичный доклад об Оптиной пустыни). Своим видом она постаралась не нарушать общего торжества и траурное надела только после светлой седмицы. Об этом мне рассказывала ее племянница, ныне уже покойная монахиня Савватия.
М. Илария очень любила членов последней императорской семьи и всегда говорила, что их канонизируют. Еще она говорила: "Если хотите, чтобы за вас молился какой-либо Святой, молитесь за его близких, особенно за его родителей." Синодик матушки был объемом в общую тетрадь. Значительную часть синодика составляли Оптинцы. Она имела особую любовь к Калужским святыням. Особенно почитала Калужскую икону Божией Матери и прп. Тихона Калужского. В дни их памяти она всегда была в церкви.
Вообще, ничто так не радовало сердце Старицы, как посещение храма.
Вспоминается один забавный случай. Однажды, когда она попросила свозить ее в церковь, я отказал ей, сославшись на то, что обещал жене посидеть с ребенком, пока она стирает. "Что стирает?"- спросила матушка. "Ну, пеленки, рубахи мои." Она была удивлена как маленький ребенок, у которого отобрали сладости. "У вас рубаха грязная?... Ну... встряхните ее что-ли!" Не помню чем закончилось дело, но это впоследствии у нас с женой стало дежурной шуткой. Белье грязное? - так встряхни. Однажды она мне сказала: вы не представляете что вам будет за то, что вы меня возите. Дай-то Бог.
Дом м. Иларии был местом притяжения самых различных хороших людей. Там я впервые услышал рассказы людей, лично знавших архиеп. Фадея Тверского, или, например, рассказ ныне покойного прот. Бориса Бахарева о неизвестном священномученике-митрополите. Ему довелось принять исповедь умирающего человека, бывшего некогда начальником одного из северных лагерей. Однажды этому начальнику пришла директива: сделать что угодно, но результат чтобы был один: митрополит должен отречься от Бога. Пробовали бить, истязать - безрезультатно. Тогда сделали следующее: наловили крыс, оградили их, чтобы они оголодали. Затем, распяв митрополита на земле, сделали вокруг него загон и выпустили голодных крыс в загон. Митрополита съели живьем, но он не проронил ни звука.
Как-то матушка сказала мне: "Приходите вечером, у меня будет замечательный гость, зовут его брат Андрей. Брат Андрей оказался старцем лет восьмидесяти, удивительно простым, добродушным и смиреннейшим существом. Матушка для моего назидания попросила рассказать его о своей жизни. Не буду говорить обо всем, расскажу только о некоторых чудесных событиях его жизни.
Брат Андрей был "единоличником" , не принявшим коллективизации. Он знал, что жизнь его в опасности, поэтому постоянно молился. Однажды, идя по дороге, он увидел мчащуюся навстречу тройку лошадей с вооруженными активистами-большевиками. "По мою душу"- подумал Андрей и взмолился Богу. И вдруг некая сила подняла его на воздух, так что тройка с изумленными людьми промчалась внизу. Больше убить его не пытались.
Другой случай. "Загорелся у меня дом"- говорил Андрей - что делать? Крыша уже горит. Взял я иконку "Неопаляемую Купину" и стал с молитвой обходить дом. Дак вод беда, плетень не дает. Разорвал я кое-как плетень, закончил обход, смотрю, а пламень над домом схлопнулся и исчез. Конечно, кой-чего пришлось поправлять, но дом остался.
Я впоследствии говорю матушке: "Уж очень все как-то сказочно". "Нет-нет", - сказала она - "верьте ему. За его простоту и исповедничество Господь дает ему такое утешение."
Впоследствии мне еще раз удалось встретиться с этим старцем на приходе у своего друга, покойного прот. Сергия Цветкова. Мы с братом Андреем ночевали в смежных комнатах, а я в чужой постели сплю плохо. Так вот всю ночь, просыпаясь, я слышал молитву этого чудного старца.
О нем же мне рассказал о. Сергий.
"У него жена была неверующая, в церковь его не любила пускать. А у меня чтимая икона Богородицы. И как раз Ее праздник. Задумал Андрей в церковь сходить. Жена ни в какую, телогрейку спрятала, а холодно. Вот он и решил раздетым в церковь прибежать. Подходит он приложиться к иконе задолго до службы, а телогрейка его на иконе висит."
Там же у о. Сергия брат Андрей сказал мне: "Геннадий, знаешь когда случится последняя страшная война?" "Когда?" "На Александра Невского". "А точно когда? Их ведь два." "А на тот, что сразу после Усекновения". Я все-таки дерзнул спросить: откуда он это знает? - "Ангел сказал мне" - просто ответил он. Вот такие люди бывали у матушки.
Несколько слов хочется сказать и о келейнице м. Иларии, монахине Манефе (в миру Марианна). Из всех келейниц старцев, которых мне приходилось видеть, она, пожалуй была наиболее покладистой. Матушка иногда в шутку называла ее Марфой, поскольку та часто выходила за рамки келейных забот, постоянно говоря о необходимости что-то красить, ремонтировать, обновлять... Она была из простой крестьянской семьи. Видимо, крестьянская сметка и помогла ей сохранить девство и непорочность. Когда в их дом пришли большевики, (а их большая семья была в расстрельных списках и позднее частью расстреляна, а частью сослана в Сибирь) она бросилась на пол, катаясь и крича всякую бессмыслицу. Солдаты, которые часто насиловали девиц, не тронули ее, погнушавшись.
Она, как и все келейницы святых, смиряла матушку страшно. Но ничего плохого сказать о ней не могу. Она с честью и безропотно выполнила свою миссию Марфы. Все время с улыбкой вспоминаю как она обращалась ко мне с вопросом. Не глядя на меня, била палкой мне по ноге и затем спрашивала.
Чудесные, удивительные, святые люди уходят из нашей жизни. Уходит свет и наступает тьма. Ведь что такое тьма? Отсутствие света.
Матушка Илария умерла в октябре 1979 г. и была похоронена за алтарем церкви села Верхние Котицы, в 12 километрах от Осташкова. Настоял на этом прот. Константин (Воробьев), который часто ее исповедывал.
Душа ея во благих водворится и память ея в род и род.
Впервые опубликовано на сайте Иоанновская семья
2. Душа ея во благих водворится и память ея в род и род.
1. Re: Матушка Илария