Кто гидру задушил...

В текущем 2013 году в Польше, Литве и в Белоруссии будет торжественно отмечаться 150-летняя годовщина польского восстания против России. Под это мероприятие уже отпущены большие финансовые средства. В поте лица трудятся работники СМИ и мастера культуры. Будут произноситься пламенные речи на тему борьбы за «свободу» маленьких, но свободолюбивых народов, желавших скинуть иго русского царизма и примкнуть к европейской цивилизации, к которой все эти «маленькие, но гордые» принадлежат изначально. В Польше и Литве юбилей будет отмечаться на правительственном уровне, в Белоруссии годовщина польского мятежа станет очередным поводом для выступлений против президента А. Г. Лукашенко, который, оказывается, не дает свободолюбивому белорусскому народу примкнуть к западной цивилизации с ее правами геев и памятникам холокосту.

Между тем в России о событиях полуторавековой давности не знали и не знают. Причины этого понятны. В самом деле, польское восстание 1863-64 гг. по своим масштабам с военной точки зрения было достаточно незначительным явлением. Каких-то крупных сражений не было, в основном военная кампания 1863-64 гг была одной контртеррористической операцией в самом буквальном значении слова. Покорение черкесов на Кавказе в это же самое время стоило куда больше военных усилий и потерь. Более того, уже тогда «передовая интеллигенция», завороженная демагогическим лозунгом о борьбе «за вашу и нашу свободу» откровенно симпатизировала мятежникам. В советские времена казенные историки извели тонны чернил и типографской краски, что бы доказать братство русских и польских революционеров. Нельзя не признать, что в русском обществе, даже среди твердых патриотов, до сих пор сохраняется комплекс вины за усмирение мятежа. В силу этого и сами обстоятельства этих событий, и те, кто не дал развалить страну, остаются неизвестными героями отечественной истории. В лучшем случае о мятеже помнят только то, что он был и его усмирили.

Однако мятеж 1863 года все же не заслуживает снисходительного отношения. Угроза целостности России в 1863 году была достаточно серьезной. И тем большего восхищения заслуживает подвиг тех, кто твердо и жестко заступил путь мятежу.

Замечательный поэт А. Фет посвятил этим героям стихотворение:

Нетленностью божественной одеты,

Украсившие свет,

В Элизии цари, герои и поэты,

А темной черни нет.

 

Сама Судьба, бесстрастный вождь природы,

Их зыблет колыбель.

Блюсти, хранить и возвышать народы -

Вот их тройная цель

 

Равно молчат, в сознании бессилья,

Аида мрачный дол

И сам Олимп, когда ширяет крылья

Юпитера орел.

 

Утратя сон от божеского гласа,

При помощи небес

Убил и змей, и стойла Авгиаса

Очистил Геркулес.

 

И ты, поэт, мечей внимая звуку,

Свой подвиг совершил:

Ты протянул тому отважно руку,

Кто гидру задушил.

 

Кто же были они, усмирители мятежа, задушившие гидру смуты, в условиях угрозы войны со всеми европейским государствами, освистанные «свободной» (от совести) прессой, при противодействии самых высших сфер империи? Вспомним лишь некоторые факты и имена.

 

 Бунт крепостников

9 (22) января 1863 г началось восстание в Польше и Северо - Западном крае (так назывались Белоруссия и Литва). Этот мятеж поставил Российскую империю на грань распада. Дело заключалось вовсе не в мощи мятежа (ведь общее количество инсургентов не превышало 20 тыс., поляки не взяли ни один город и не имели ни одной военной победы в прямом боевом столкновении). Главной особенностью польского восстания была почти всеобщая поддержка мятежников русским «передовым» обществом. Революционные радикалы оказывали полякам прямую помощь, в том числе личным участием в боях против соотечественников (таким был  погибший в бою с русским солдатами перебежчик, бывший русский офицер А. Потебня), пытались поднять восстание в Поволжье (так называемый «казанский заговор»).

А. И. Герцен на страницах «Колокола» открыто поддерживал польские требования. Собственно, Герцен поддерживал поляков еще до начала восстания. В сентябре 1862 года некие анонимные «русские офицеры» (скорее всего, созданные в редакции) обратились к Наместнику российского Императора в Польше Великому князю Константину Николаевичу через «Колокол». Адрес содержал  утверждения о том, что войска не хотят быть палачами, что обязательно скажется в случае восстания. «Оно не только не остановит поляков, но пристанет к ним, и может быть, никакая сила не удержит его. Офицеры удержать его не в силах и не захотят».  Единственным спасением было дать Польше  «свободно учредиться по понятиям и желаниям польского народа», «иначе грозит беда неминуемая» . Когда же восстание разразилось, то со страниц «Колокола» загремели призывы убивать «гадких русских солдат». Впрочем, причина пропольских симпатий лондонского изгнанника Герцена была проста: деньги на издание своего «Колокола» он получил у польского эмигранта Ворцеля. Ну, а кто платит деньги, тот и заказывает музыку.

Знаменитый теоретик анархизма М. А. Бакунин пытался отправить к берегам Курляндии корабль с оружием для мятежников. Уже 19 февраля в Москве и Петербурге появились прокламации с призывом к солдатам поддержать польских мятежников, повернув оружие против офицеров.

Фактически солидаризировались с поляками и русские либералы. В петербургских ресторанах поднимали тосты за успехи «польских братьев», либеральная пресса рассуждала об исторической несправедливости в отношении Польши и что вслед за освобождением крестьян надо бы освободить и польский народ.

Впрочем, и идейные антиподы революционеров, старые крепостники, сгруппировавшиеся вокруг газеты «Весть», любимого чтения «диких помещиков», также защищали польских мятежников. Тут была не только дворянская солидарность - русские крепостники сочувствовали мятежным польским крепостникам, но и как в случае с «Колоколом» финансовая зависимость от польской закулисы. Уже через несколько лет подавления мятежа, в  1869 году, официально были установлены факты субсидирования «Вести» польскими помещиками. 

Шатания, вызванные слабостью характера, испытывал и Наместник в Царстве Польском Великий Князь Константин Николаевич, как и генерал-губернатор Северо-Западного края В. И. Назимов. В Польше и западных губерниях уже шли бои, но не было введено чрезвычайное положения, войска не были приведены в боевую готовность, националистические польские газеты выходили совершенно легально, полиция не имела права проводить обыски в костелах, хотя именно в них находились типографии, склады оружия. Из соображений гуманности немедленно освобождались несовершеннолетние пленные повстанцы. Не подлежали аресту также представители католического духовенства, хотя они, выполняя повеления Ватикана, не только благословляли оружие мятежников, но и сами участвовали в боевых действиях.

Польские аристократы входили в элиту Российской империи, в душе надеясь вернуть себе вседозволенность времен Речи Посполитой, которую лишил их предков «московский деспотизм». Вообще польское политическое лобби в Петербурге было весьма могущественным, уступая по своему влиянию только еврейскому и немецкому. Стоит ли удивляться, что пленных мятежников из «хороших семей» просто отпускали по ходатайству влиятельных лиц.

Сами мятежники при этом не испытывали никаких сентиментальных чувств. Нападения проводились на спящих в казармах солдат, офицеров приглашали в гости к местным помещикам и вероломно убивали. Погибли многие гражданские русские, проживающие в охваченных мятежом территориях. Терпя постоянные поражения на поле боя (собственно, были незначительные стычки, в которых редко участвовали больше нескольких сотен человек с обеих сторон), мятежники широко развернули террор руками так называемых кинжальщиков, действовавших холодным оружием, и «жандармов-вешателей», устраивавшие казни в контролируемых поляками районах. Среди кинжальщиков и вешателей преобладали откровенные уголовники, и не удивительно, что подавляющее число их жертв были не военные или сторонники режима, а простые обыватели, убитые по мотивам личной неприязни или при ограблении.

Наконец, польский мятеж вызвал международный кризис. Уже 17 апреля 1863 г Англия, Франция, Австрия, Испания, Португалия, Швеция, Нидерланды, Дания, Османская империя и папа Римский предъявили России дипломатическую ноту, более похожую на ультиматум, с требованием изменить политику в польском вопросе. Западные страны предлагали решить судьбу Польши (подразумевая ее в границах Речи Посполитой 1772 г) на международном конгрессе под своим руководством. В противном случае западные страны угрожали войной.

На поляков это все подействовало вдохновляюще. Не случайно польские мятежники в Литве под командованием дезертировавшего офицера русского Генерального штаба З. Сераковского двинулись в Курляндскую губернию, что обеспечить место высадки французских войск на Балтийском побережье. Поскольку мятежники почему-то вообразили, что будущая Польша будет создана после успешной интервенции западных государств и распада России в тех границах, где действуют польские повстанцы, то неудивительно, что шайки мятежников пытались действовать под Киевом и даже в тех местах, где ничего польского не было со времен Хмельницкого. Планировалось распространение мятежа на Смоленщину и Лифляндию. В походной типографии одного из главарей мятежников, «диктатора восстания» М. Лянгевича помещались выдуманные «сведения» о действиях поляков  в глубине великорусских территорий, на Левобережной Украине и Бессарабии, а также измышления о многих  сотнях убитых русских солдат. Эти лживые сообщения должны были убедить западные страны, что поляки контролируют уже пол-России, так что бояться русского медведя не надо.

Активизировалась подрывная деятельность на рубежах Российской империи. Летом на черноморском побережье Кавказа, где еще продолжалась война с черкесами, на пароходе «Чезапик» высадился вооруженный отряд («легион») польских эмигрантов численность в 59 человек под командованием французских офицеров во главе с полковником Клеменсом Пржевлоцким. Задачей легионеров было открыть «второй фронт» против России на Кавказе. При этом сами поляки были лишь пушечным мясом, а организаторами высадки легиона были западные страны. Так, непосредственно организацией посылки «Чезапика» занимался капитан французской армии Маньян.  Одновременно отряд полковника З. Ф. Милковского, сформированный из польских эмигрантов в Турции, попытался пробиться из Румынии на юг России. Правда, румынские власти разоружили отряд, не дав пройти ему к границам России.

Хотя  легионеры Пржевлоцкого были быстро перебиты, но высадки новых легионов продолжались. Это было весьма опасно, учитывая, что после Крымской войны Россия не имела военного  флота на Черном море.

Одновременно британский флот начал крейсировать возле российских берегов на Тихом океане. Начались набеги кокандцев и подданных других среднеазиатских ханств на российские владения на территории нынешнего Казахстана. Казалось, повторяется ситуация 1854 г., когда Россия в одиночку противостоит всей Европе на несравненно более худших, чем тогда,  геополитических позициях. 

Но за что сражались польские шляхтичи и за что ценили их борьбу на Западе? Если убрать демагогические слова о «свободе», то  выясняется, что инсургенты сражались не за свободу польского народа, а за восстановления Речи Посполитой с границами, далеко выходящими за этнографические границы польской народности. На картах, отпечатанных поляками на Западе, была изображена  Польша «от моря до моря» с такими «польскими» городами, как Киев, Рига, Смоленск, Одесса,  и пр. Польские претензии распространялись на Литву, Белоруссию и Правобережную Украину, которые поляки называли «забранным краем» и без владения которым польское государство в случае своего возрождения не имело в тех условиях никаких шансов на существование. Но вместе с территорией «забранного края», хотя там поляки и составляли привилегированное меньшинство, Речь Посполитая могла претендовать на роль серьезной европейской державы. впрочем, наиболее крайние из мятежников требовали границ 1648 года, с включением в состав будущей Польши уже и Левобережной Украины с Киевом, Смоленска, а также Лифляндии и Курляндии.

Требование «исторических границ» прежней Речи Посполитой было присуще совершенно всем польским повстанческим организациям. Еще до восстания, 11 сентября 1862 г, вскоре после покушения на Наместника в Польше Великого Князя Константина Николаевича, в ответ на Манифест Наместника к населению Польши, открывавшегося словами « Поляки! Верьте мне, как я верю вам!», он получил послание от графа А. Замойского, одного из влиятельнейших польских деятелей. Выразив дежурную радость по поводу спасения жизни Наместника, Замойский писал: «Мы можем поддерживать правительство  только  когда  оно будет польским и когда все провинции, составляющие наше отечество, будут соединены вместе, получат конституцию и либеральные учреждения. Если мы любим отечество, то любим его в границах, начертанных Богом и освященных историей» .

С этим были согласны многие русские либералы. Живший в добровольной эмиграции князь П. Долгоруков, сподвижник Герцена, уверял, что ничего страшного от отделения от России ряда губерний, пусть даже с непольским населением, не будет, зато это только даст России моральный выигрыш: «Может быть, тогда губерния Ковенская и несколько уездов губерний Виленской и Гродненской отошли бы от России; но что за беда? Если из семисот уездов империи Всероссийской убавится дюжина или полторы дюжины уездов, сила России не уменьшится, а зато честь русская высоко вознесется тем, что никого не будут принуждать быть русским, принуждать мерами насильственными и кровавыми, мерами гнусными и позорными для тех, которые их употребляют, и что каждый из граждан России будет гордиться тем, что он русский!»  Как видим, задолго до Горбачева многие «передовые» русские были готовы пожертвовать какими-то полуторами дюжин уездов ради одобрения на Западе.

Однако восстание 1863 года было восстанием шляхты - мелкопоместного, а порой и вовсе безземельного дворянства, католического вероисповедания и польского по языку и культуре. В Литве и Белоруссии помещичий характер мятежа был наиболее очевиден. Еще перед отменой крепостного права именно польское дворянство Литвы и Белоруссии занимало наиболее непримиримые позиции в крестьянском вопросе. В условиях получения крестьянами, пусть даже и за выкуп, части шляхетских земель, а также при распространении на западный край всесословных учреждений, местное польское привилегированное меньшинство теряло экономическую власть в крае. Политической же власти оно не имело уже с падением Речи Посполитой. Следует заметить, что шляхетство в основном не умело хозяйствовать (истинный шляхтич умрет с голоду, но не опозорит себя работой!), и к 1863 году большая часть владений шляхты была заложена и перезаложена. Исчезновение шляхты как класса и вообще всего польского элемента  за этнографическими пределами Польши было делом ближайшего будущего. В этих условиях польское дворянство могло только силой оружия, воссоздав Польшу, сохранить свое прежнее господство в крае. Последним шансом для шляхтичей после отмены крепостного права, было именно восстание. В случае победы они останутся здесь господами, в случае сохранения существующего положения они окончательно сольются с православными мужиками.

Об отношении польского дворянства к крестьянскому самоуправлению, что было одним из этапов крестьянской реформы, напомнил известный историк и этнограф, видный славянофил А. Ф. Гильфердинг, уроженец Варшавы. Он привел адрес польского дворянства западного края от 24 марта 1860 - го г на Высочайшее имя: «...мы с трудом можем вообразить нынешнее крепостное народонаселение России, распределенное на десять тысяч каких - то республик, с избранным от сохи начальством (выд. А. Ф. Гильфердингом), которое вступает в отправление должностей по воле народа, не нуждаясь ни в чьем утверждении...Мы опасаемся, что... устранение консервативного элемента частной собственности и соединенного с нею умственного развития введет в русскую жизнь такой крайний демократический принцип, который несовместим с сильной правительственною властью».  Реформа 1861 г в западных губерниях саботировалась польским дворянством. В Литве и Белоруссии сохранялся оброк и все другие повинности, все мировые посредники были из числа местных помещиков. Гильфердинг с полным основанием уподобил польский мятеж  восстанию американского рабовладельческого юга, проходившего в это же время в США.

Весной 1863 г., под влиянием первых успехов, не столько военных, сколько дипломатических, мятежники перестали стесняться. В апреле сначала последовал Универсал подпольного правительства Польши о свободе совести, в котором уверялось: «Свобода совести была искони свойственна польскому правительству и его законодательству... Ныне, когда восприсоединение Литвы и Руси (как в польских документах называлась Украина, в тол время как собственно Россия называлась Московией, а то и просто «москвой», с маленькой буквы) к Царству Польскому неминуемо, накануне освобождения нашего отечества, народное правительство гарантирует всем исповеданиям равенство и свободу пред законом». Это правительство предупреждало, что внимательно следит за всеми, и, хотя оно прощает прошлые проступки перед  Польшей, но за настоящие и будущие ее противников ждет «неизбежная казнь». Но уже две недели спустя, последовала прокламация о восстановлении Униатской церкви и о том, что для православных «наступила минута расплаты за их преступления».

Итак, весной 1863 года, несмотря на то, что мятежники не могли похвастаться не только военными победами, но и вообще какой-либо массовой поддержкой даже польского населения, в условиях, когда к пропольским настроениям «передового» общества добавился паралич власти, вызванный неспособностью Великого Князя Константина Николаевича управлять Польшей,   и страхом официального Петербурга перед коалицией европейских государств, (что и привело к поразительной апатии в применении военной силы в Польше), возникла реальная угроза начала переговоров с мятежниками при западном посредничестве, что привело бы к отделению Польши и западных российских губерний.

 

 Михаил Катков

И именно в этот критический момент русские патриоты, у которых не было правительственных постов, а была всего-навсего поддержка подавляющего большинства народа,  показали свою самостоятельность и государственное мышление.

Именно в этих условиях стал возможен феномен Михаила Никифоровича Каткова - журналиста, без которого бы события могли развиваться по самому скверному сценарию.  Михаил Никифорович Катков (1818-1887 гг), выходец из бедной разночинской семьи, сумел получить высшее образование, преподавал философию в Московском университете, перевел на русский язык с нескольких западноевропейских ряд философских и научных произведений. Но подлинным призванием Каткова стала журналистика. Защита на страницах печати национальных интересов России сделала его голосом русского народа.

Катков с 1-го января 1863 г стал редактировать ежедневную газету «Московские Ведомости». С первых же дней мятежа, когда русские газеты ограничивались перепечаткой официальной хроники,  М. Н. Катков выступил с требованием решительного подавления мятежа. Он сразу нанес удар по самой главному, но и самой уязвимому лозунгу польской    пропаганды - лозунгу борьбы за независимость Польши. «Польское восстание вовсе не народное восстание; восстал не народ, а шляхта и духовенство. Это не борьба за свободу, а борьба за власть» - писал он.

И не случайно М. Н. Катков отмечал: «Но кто же сказал, что польские притязания ограничиваются одним Царством Польским? Всякий здравомыслящий польский патриот, понимающий истинные интересы своей народности, знает, что для Царства Польского в его теперешних размерах, несравненно лучше оставаться в связи с Россией, нежели оторваться от нее и быть особым государством, ничтожным по объему, окруженным со всех сторон могущественными державами и лишенным всякой возможности приобрести европейское значение. Отделение Польши никогда не значило для поляка только отделения нынешнего царства Польского. Нет, при одной мысли об отделении воскресают притязания переделать историю и поставить Польшу на место России. Вот источник всех страданий, понесенной польской народностью, вот корень всех ее зол!».

Силу претензиям поляков на западные губернии России придавало то обстоятельство, что значительная часть тогдашнего  русского общества вне зависимости от своих политических взглядов, совершенно не знали ни истории, ни этнографии этого края. Кроме того, что это были земли прежней Речи Посполитой и того, что здесь властвует богатое и влиятельное польское дворянство, петербургская и московская интеллигенция  ничего не знали. Удивляться этому не приходится, ведь местное православное крестьянство было угнетено и забито как нигде в империи и голоса своего не имело.

Также до 1840 г. в Западном крае действовал местный свод законов (тот самый «Литовский статут»), но и после его отмены и распространения на Белоруссию, Литву и Правобережную Украину общеимперского законодательства традиции местного управления сохранялись и к моменту мятежа. Не случайно многие  путешественники из Петербурга или русской глубинки чувствовали себя в Белоруссии и на правом берегу Днепра как за рубежом.

Наконец, что придавало польским претензиям особую силу, так это то обстоятельство, что чуть ли не все выдающиеся деятели польской политики и культуры родились именно в западном крае. Т. Костюшко, А. Мицкевич, Ц. К. Норвид, В. Сырокомля, С. Монюшко, М. Огинский и др., родились далеко за пределами этнографической  Польши и были литвинами (ополяченными белорусами и литовцами). Именно в Западном крае находились земельные владения значительной части польской аристократии. Родовые «гнезда» Потоцких, Чарторыйских, Сангушко, Тышкевичей, Ржевусских, Радзивиллов и прочих магнатов, играющих огромную роль в польском движении, и при этом тесно связанных с российской и европейской аристократией, так же находились восточнее Буга.

Следует заметить, что открыто полемизировать с поляками было сложно из - за проблем с собственной российской цензурой. Именно этим отчасти объясняется обилие материалов о прошлом русско - польских отношений, об истории, этнографии и преобладающем вероисповедании в Западном крае. Попытки прямой полемики с польскими претензиями решительно пресекались.

Однако решительно настроенные консервативные авторы не сдавались. Еще летом 1862 года, за полгода до восстания, в  газете «День» ее редактор И. Аксаков сделал очень удачный ход, поместив на страницах газеты статью поляка Грабовского о праве Польши на Белоруссию и Украину. Надменный тон поляка произвел отрезвляющее впечатление на многих русских людей, первоначально сочувствующих мятежникам.  Единственным, кто не оценил мастерства И. Аксакова, были официальные власти,  и Аксакову пришлось долго и унизительно извиняться за статью Грабовского. После начала боевых действий в Польше и Северо - Западном крае цензура стала особенно беспощадна.

Жертвой цензуры и патриотического рвения пал и журнал братьев Достоевских «Время». В апрельском номере журнала Н. Н. Страхов поместил под псевдонимом «Русский» первую часть статьи «Роковой вопрос», в котором перечислили все требования польской стороны.  В результате  «Время»  было закрыто. Напрасно Н. Н. Страхов доказывал, что он поместил польские требования в первой части своей статьи только для того, что бы опровергнуть их во второй (подобный полемический прием Н. Н. Страхов действительно  широко применял, что делало его непобедимым спорщиком). Цензура была неумолима.

Однако все же главным для консервативной прессы были не исторические изыски, а актуальные проблемы. В частности, М. Н. Катков обращал внимание на пассивность Великого Князя Константина Николаевича в условиях восстания. Весной 1863 г М. Н. Катков прямо обвинил брата царя в измене! Это было неслыханной дерзостью - никто до этого не мог обвинять в чем - либо особу императорской фамилии! Однако двусмысленная политика Наместника в Польше действительно только провоцировало мятеж, и в этих условиях М. Н. Катков не побоялся выступить против брата императора, зная, что в любой момент он может угодить под арест. Всего лишь несколько месяцев назад был арестован Н. Г. Чернышевский. Хотя его обвинили в изготовлении революционных прокламаций, однако,  все же поводом для ареста редактора «Современника» послужили его пропущенные цензурой статьи. Катков вполне мог отправиться в Сибирь вслед за Чернышевским. Однако М. Н. Катков сумел свести свою кампанию против Великого Князя в рамки кампании верноподданейших адресов, посланий и воззваний. В результате Каткову удалось добиться успеха - Наместник ухал за границу «на лечение», а командующим в Северо - Западном крае с диктаторскими полномочиями Катков предложил назначить генерала Михаила Николаевича Муравьева, учитывая его знание края, решимость и волю.  И Муравьев действительно оказался на высоте положения.

 

 Михаил Муравьев, граф Виленский

Среди множества русских генералов Михаил Николаевич Муравьев (1796 - 1866), выделялся своим знанием охваченного мятежом края. Впрочем, были у него и многие необходимые в этот момент личные качества.

 Представитель старинного, хотя и не титулованного рода, известного с XV века, Михаил Муравьев, подобно всем своим предкам, верой и правдой служил России на различных военных и гражданских должностях, несмотря на то, что он отнюдь не пользовался расположением монархов, его честность и принципиальность постоянно порождали у него множество врагов в петербургских властных сферах, а русофобы всех мастей ненавидели его. Невзирая на все преграды, не прогибаясь перед сильными мира сего, не гонясь за популярностью у светской публики, и не стесняясь брать на себя всю ответственность, в том числе и за довольно жестокие поступки, Муравьев честно выполнял свое дело. Не будет подробно пересказывать биографию графа Виленского. Укажем лишь на отдельные этапы жизненного пути этого незаурядного человека.

Вундеркинд с математическими  способностями, создавший в 14 лет общество математиков, читавший у себя на дому в Москве лекционные курсы по математике, имеющие прикладное военное значение, особенно для штабной и провиантской службы, (причем  и эти лекционные курсы посещали вполне солидные офицеры и генералы) - такова юность Михаила Муравьева. Дальше следовала военная служба, участие  в Отечественной войне, тяжелое ранение при Бородине.  В заграничном походе русской армии в 1813-14 Муравьев занимал ряд штабных должностей. Его математические способности ярко проявились в идеально организованной штабной службе. Вернувшись после победы над Наполеоном в Россию, Муравьев с 1815 стал преподавать математику в школе колонновожатых, которой по-прежнему руководил его отец. Для школы Муравьев составил «Программу для испытания колонновожатых Московского учебного заведения под началом генерал-майора Муравьева состоящих» (1818) и «Учреждения учебного заведения колонновожатых» (1819). Женился на П. В. Шереметевой, породнившись с одним из самых влиятельных родов в России. Одновременно с преподавательской деятельностью Муравьев принимал участие в деятельности тайных обществ, составлял устав «Союза Благоденствия». Однако, видя все большую политизацию Союза, превращающегося в заговорщицкую организацию, ставящую своей целью ликвидацию традиционной России, Муравьев с 1820 прекратил участие в заседаниях общества, а вскоре вышел в отставку и стал вести жизнь обычного помещика.

После мятежа 14 декабря 1825 года, в котором активную роль играли многие его родственники, в т. ч. родной брат Александр и свояк (сестра его жены была замужем за И. Д. Якушкиным), Муравьев был арестован и помещен в Петропавловскую крепость. Однако вскоре он был оправдан, поскольку на следствии выявилась полная непричастность его к заговору и мятежу. Муравьев возвратился на государственную службу и был назначен Витебским вице-губернатором. С 1828 он стал губернатором в Могилеве. На этом посту Муравьев прославился борьбой с «ополячиванием» белорусских земель. По его инициативе в губернии был отменен т. н. литовский статут (свод законов, принятых в Великом Княжестве Литовском еще в XVI в.) и распространено общероссийское законодательство. В делопроизводство с 1 января 1831 года был введен русский язык вместо польского.

Деятельность Муравьева в Могилеве пришлась на время польского мятежа 1830-31. Благодаря энергичным мерам, Муравьев не допустил во вверенной ему губернии мятежа. В 1830 году, буквально накануне мятежа, Муравьев подал Императору Николаю I записку, где обращал внимание на то, что через полвека после воссоединения Белоруссии с Россией в крае мало что изменилось со времен Речи Посполитой. Полными хозяевами края были польские помещики, угнетающие православное «быдло». Городскими жителями были в основном евреи, подчинившие себе всю хозяйственную жизнь Белоруссии. Духовная жизнь в крае была подчинена католической церкви, ведущей активную пропаганду «полонизма» и русофобии. В то время как польско-католические учебные заведения были весьма многочисленны и любого уровня - до Виленского университета включительно, русских православных школ в крае практически не было. При этом до Муравьева губернаторы и другие администраторы Белоруссии, назначенные в С.-Петербурге, предпочитали из соображений сословной солидарности поддерживать польско-католическое господство. В этих условиях Муравьев наживал себе влиятельных врагов не только в польских кругах, но и в петербургском «высшем свете», предлагая поддерживать в бывших польских владениях русский элемент, составлявший 90% населения края. Для начала Муравьев советовал преобразовать просвещение в крае, закрыть иезуитские учебные заведения, в т. ч. и Виленский университет, контролируемый иезуитами.

Польский мятеж, подтвердивший все опасения Муравьева, способствовал его карьере - в 1831 он стал губернатором в Гродно, в 1832 - в Минске. Усмиряя мятеж, Муравьев без всяких колебаний конфисковывал владения мятежной шляхты и даже подвергал благородных панов телесным наказаниям. Шляхта затаила злобу, начались интриги. Результатом происков польских магнатов и их петербургских друзей стало перемещение Муравьева на должность военного губернатора в Курск в 1835. Из предложений, высказанных в «Записке», реализованы оказались немногие пункты: была упразднена униатская церковь и белорусы вернулись в Православие, «Литовский Статут» был отменен повсеместно и российские законы распространены во всем крае, русский язык стал языком администрации и канцелярии. Эти полумеры не намного усилили русское влияние в крае, и польская шляхта с католическим духовенством продолжали подрывную деятельность против России.

 Муравьев после губернаторства в Курске медленно поднимался по административной лестнице, занимая должности директора Департамента податей и сборов, с 1842 был назначен в Сенат, а с 1850 - членом Государственного Совета. В 1850-57 Муравьев был также вице-председателем Императорского Географического общества. Однако только с воцарением Александра II карьера Муравьева пошла в гору. В 1856 он был назначен председателем Департамента уделов, а год спустя - министром государственных имуществ. На этом посту Муравьев сыграл большую роль в деле освобождения крестьян. Однажды на заседании Главного комитета по крестьянскому вопросу Муравьев воскликнул: «Господа, через десять лет мы будем краснеть при мысли, что имели крепостных людей». В это время Муравьев занимал одновременно три министерских поста! Впрочем, работал он даже не за троих, а за семерых.

Однако в конце 1861 Муравьев был отправлен в отставку, став жертвой борьбы петербургских бюрократических группировок. Однако он недолго был не у дел.

Призыв Каткова был услышан - император Александр II, лично Муравьева недолюбливавший, вынужден был под напором общественного мнения назначить Михаила Николаевича Наместником Северо - Западного края, включающегося в себя 7 губерний (Могилевскую, Витебскую, Минскую, Виленскую, Ковенскую, Августовскую,  Гродненскую). В момент назначения М. Н. Муравьева восстание было на подъеме, отношения с западными державами были обострены до предела. Не случайно,  что императрица Мария Александровна сказала М. Н. Муравьеву  при отъезде в Вильну: «Хотя бы Литву, по крайней мере, мы могли бы сохранить». Собственно Польшу в Петербурге считали уже потерянной. Однако М. Н. Муравьев так не считал.

Действовал Муравьев решительно и жестко. 1 мая 1863 г он был назначен генерал - губернатором, 26 мая - прибыл в Вильну в качестве Наместника, а уже  8 августа принял депутацию виленского шляхетства с изъявлением покаяния и покорности. К весне 1864 г восстание было окончательно подавлено. Муравьев при усмирении мятежа применял весьма решительные меры. По приговорам военно - полевых судов 127 мятежников были публично повешены, сослано на каторжные работы - 972 чел, на поселение в Сибирь - 1 427 чел,, отдано в солдаты - 345, в арестантские роты - 864, выслано во внутренние губернии - 4 096  и еще 1 260 чел уволено с должности административным порядком, в боях было убито около 10 тыс мятежников.  Кроме того, причастных к мятежу, но помилованных и освобожденных  было 9 229 чел. (Впрочем, и поныне существует миф о сотнях тысяч казненных и сосланных поляков). Усмирение мятежа далось малой кровью: погибло 826 солдат и 348 умерло от ран, болезней или пропали без вести. Погибло также несколько тысяч полицейских, сельских стражников, чиновников, гражданского населения.    

Однако Муравьев не только воевал и вешал. Он прибыл в Литву и Белоруссию с определенной программой. Своей задачей генерал - губернатор ставил полную интеграцию края в состав империи. Главным препятствием этого было польское помещичье землевладение. Учитывая, что городское население края состояло в основном из евреев и поляков, единственной опорой русской власти в крае могло быть только белорусское крестьянство.

Следовательно, для полной русификации края требовались поистине революционные меры по искоренению местного дворянства и предоставление политических и социальных прав только что освобожденному крестьянству.

В какой - то степени стремление к подрыву неблагонадежного польского землевладения было присуще и прежним российским монархам. Большие конфискации владений магнатов и шляхты проводила еще Екатерина II. При Николае I после подавления восстания 1830 - 31 гг также принимали карательные меры против польского дворянства. В частности, в пяти белорусских губерний было конфисковано 217 шляхетских имений с 72 тыс крепостных.   Однако в качестве социальной опоры власти империи пытались создать здесь русское помещичье хозяйство. Эти попытки оказались неэффективными из - за сопротивления сохраняющего и численное, и экономическое преобладание польского дворянства. Теперь же Муравьев предпочел сделать ставку на крестьянство. 

М. Н. Муравьев обложил налогом в 10 % доходов шляхетские имения и собственность католической церкви. Помимо этого, дворянство должно было оплачивать содержание сельской стражи. (Можно представить себе ярость панов, оплачивающих стражу из числа своих бывших крепостных)!

Одновременно Муравьев ликвидировал в крае временно - обязанное состояние. Мировыми посредниками назначались православные. Наделы для крестьян были увеличены. Крестьяне Гродненской губернии получили на 12 % земли больше, чем было определено в уставных грамотах, в Виленской - на 16%, Ковенской - на 19 %. Выкупные платежи были понижены: в Гродненской губернии - 2 р.15 коп. до 67 коп за десятину, в Виленской - 2р.11 коп до 74 коп., в Ковенской - 2 р. 25 коп до 1 р.49 коп .  В целом в результате реформ М. Н. Муравьева в Белоруссии наделы крестьян были увеличены на 24 %, а подати были уменьшены на 64,5%. Для усиления русского элемента в крае М. Н. Муравьев ассигновал 5 млн  рублей на приобретение крестьянами секвестированных панских земель.

О характере реформ Муравьева можно узнать уже по указам, которые выпускал генерал - губернатор. Так, 19 февраля 1864 г был издан указ «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками», 10 декабря 1865 г К. П. Кауфман, преемник М. Н. Муравьева на посту генерал - губернатора, продолжавший полностью его курс, издал красноречивый указ «Об ограничении прав польских землевладельцев». Помимо этого, М. Н. Муравьев издал циркуляр для чиновников «О предоставлении губернским и уездным по крестьянским делам учреждениям принимать к разбирательству жалобы крестьян на отнятия у них помещиками инвентарных земель».

В результате такой политики Муравьева в Литве и Белоруссии действительно произошли серьезные социальные изменения. С весны 1863 по октябрь 1867 гг в качестве новых землевладельцев в Северо - Западном крае было водворено 10 тыс семей отставных нижних чинов, землю получили около 20 тыс семей бывших арендаторов и бобылей, и только 37 семей дворян приобрели в губерниях края новые имения.  В последнем случае, видимо, сказалось недоверие Муравьева к возможности помещичьей колонизации, благо печальный пример подобной политики, проводившейся после 1831 года, был перед глазами.

М. Н. Муравьев развернул также строительство русских школ. Уже к 1-му января 1864 г в крае были открыты 389 школ, а в Молодечно - учительская семинария . Эти меры подорвали монополию католической церкви и польского дворянства на просвещение в крае, делавшего его недоступным для  белорусов.

Исторически, со времен якобинских аграрных преобразований в период Великой Французской революции, и до преобразований в западных губерниях Российской империи в Европе не было более решительных социальных реформ в сельском хозяйстве.

Совершенно новым в российской политике была ставка на социальные низы в бунтующих губерниях. Правящие верхи империи всегда боялись «пугачевщины» во всех проявлениях. Не случайно в начале польского мятежа, когда начались крестьянские бунты против мятежных панов, царские власти начали было усмирять верноподданных бунтарей. Так, в Радомской губернии Польши крестьяне поднялись против мятежников, но их усмирили с помощью военной силы  по приказу Наместника Константина Николаевича. Когда в Звенигородском уезде Киевской губернии крестьяне отказались работать на помещиков, примкнувших к мятежникам, то против них были посланы войска.

Как видим, реакция официальных властей было первоначально вполне традиционной. Однако под влиянием публицистов национального направления М. Н. Муравьев не только не стал подвергать репрессиям «бунты против бунтовщиков», но и фактически одобрил их. В результате вместе с правительственными войсками против поляков стали действовать и крестьянские отряды. Во многих местах крестьяне «по - пугачевски» расправлялись с помещиками. Так, в Витебской губернии крестьяне разгромили имение помещиц Шумович,  Водзяницкой, графа Молля, и др.

19 февраля 1863 года у села Турова Мозырского уезда Минской губернии был задержан крестьянами один из руководителей повстанцев Р.Рогинский. Пытаясь освободиться, он предлагал крестьянам 5 тыс. рублей серебром - гигантская по тем временам сумма, особенно соблазнительная для нищих белорусских крестьян. Крестьяне отказались, заявив, что служат своему Царю-Освободителю. Рогинский был передан военным.

Еще больший подъем последовал после того, как 19 марта 1863 г. император утвердил временные правила «о порядке взноса крестьянами, вышедшими из крепостной зависимости, денежных повинностей и о выдаче оных помещикам в губерниях: виленской, гродненской, ковенской, минской, и в уездах: динабургском, дризенском, люцинском и режицком витебской губернии». Временно-обязанные отношения ликвидировались. Та же самая мера вводилась и для Юго-Западных губерний.

В апреле 1863 г. в ответ на убийства русских солдат крестьяне Витебской губернии разгромили несколько отрядов повстанцев и около 20 имений . В том же месяце крестьяне Слуцкого уезда Минской губернии собрали отряд до 1 тыс. чел. для защиты местечка Тимковичи от поляков, в той же губернии крестьяне самостоятельно выбили мятежников из села Новоселки Игуменского уезда, потеряв при этом 3 человек убитыми и 8 ранеными.

Уроженец Белоруссии М.О. Коялович оценивал происходившее следующим образом: в т.н. «литовских» губерниях «происходила и происходит с незапамятных времен неутомимая народная борьба туземного литовского, белорусского и малороссийского элемента с пришлым элементом польским ».

Подобные меры вызывали ярость у русских крепостников, испытывающих чувство классовой солидарности к польскому шляхетству. Поскольку критиковать самого М. Н. Муравьева было сложно, учитывая данные ему царем полномочия, то в основном крепостники обрушились на приглашенных генерал - губернатором из коренной России чиновников. Сам М. Н. Муравьев в своем Всеподданейшем отчете императору брал под защиту своих помощников. Он писал: «Но много претерпели гонений и сии деятели; много пущено было на них клеветы и неправды, которые доходят и до вашего императорского величества. Их обвиняли в идеях социализма, в разрушении общественного порядка, в уничтожении прав собственности, словом, во всем, что могло только опорочить их честь и ослабить энергическую их деятельность» .

С полным основанием,  генерал - губернатор писал царю: «...с помощью русских деятелей присоединение края к России значительно продвинулось вперед; большая будет ошибка с нашей стороны, если мы подумаем, что можно одною только силою удержать его; может придти момент, чего Боже сохрани, что не поможет и сила, если не утвердится там Православие и наша русская народность».

Сохранение территориальной целостности империи для истинных патриотов-государственников, кумиром которых в тот момент стал Муравьев, было более существенным, чем «пугачевщина» генерал - губернатора против польского дворянства. Когда Муравьев приехал весной 1864 года в Петербург, то восторженная толпа несла его на руках из железнодорожного вагона до экипажа.

Зато сильное поражение потерпел в 1863 году русский радикализм. Откровенно антинациональная позиция в польском вопросе дорого обошлась Герцену. За 1863 год тираж «Колокола» упал с 2 500 до 500 экземпляров.  Больше никогда «Колокол» не имел такого влияния, как в начале 60 - х гг.

Давление аристократов, сохранившееся влияние поляков при Дворе, привели к тому,  что программа реформ и в Северо - Западном крае, и в Польше, не была полностью выполнена. Как только прошел страх перед общероссийской революцией и войной с европейскими странами, в официальном Петербурге сразу начали менять курс. М. Н. Муравьев получил титул графа Виленского и был в мае 1865 г. уволен в отставку.

Михаил Николаевич уединился в своем имени под Лугой и работал над «Записками об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа». Этот его труд был закончен 4 апреля 1866 года. Именно в этот день Муравьев вновь стал нужен царю и Отечеству. В тот день нигилист Д. Каракозов стрелял в Александра II возле Летнего сада в Петербурге. Муравьев был немедленно вызван в Петербург и назначен председателем следственной комиссии по делу Каракозова. Муравьев, как всегда, быстро и решительно провел следствие, полностью раскрыв замысел преступника.

Это стало последним делом графа Виленского. 29 августа 1866 года он скоропостижно скончался. Без его твердой руки русское дело в Литве и Белоруссии застопорилось.

Сменивший его на посту генерал - губернатора К. П. Кауфман продолжал политику своего предшественника, но и он через год был отправлен  завоевывать Туркестан. Новый генерал - губернатор Северо - Западного края А. Л. Потапов ликвидировал почти всю «систему Муравьева». Пытавшийся проводить прежний курс виленский губернатор, знаменитый мореплаватель контр - адмирал Шестаков, был уволен в отставку. Также был смещен с должности попечитель виленского учебного округа Батюшков, пытавшийся продолжать русификацию Северо - Западного края. В июне 1867 г последовала амнистия для большинства бывших повстанцев. Польские помещики даже стали получать назад конфискованные за участие в мятеже земли. Польское помещичье землевладение сохранилось в Белоруссии до 1917 г, а в западной Белоруссии - до 1939 г.

Российские крепостники не скрывали ликования. Газета «Весть» после смерти Муравьева в посвященном ему некрологе не удержалась от бестактных и оскорбительных высказываний в адрес покойного  графа Виленского. С протестом против новой политики в Белоруссии выступил И. С. Аксаков в газете «Москва». В результате газета была закрыта «за вредное направление».

Катков продолжал выступать за сохранение «муравьевского курса» в Северо - Западном крае. За выступления против генерал - губернатора А. Л. Потапова, «Московские Ведомости» 8 января 1870 года получила  цензурное предостережение. 

Таким образом, революционные преобразования М. Н. Муравьева в Северо - Западном крае в 1863-67 гг (до увольнения К. Кауфмана)  были реализованы далеко не в полной мере. Тем не менее, уже того, что было сделано, достаточно, что бы считать реформы радикально изменившими жизнь этих регионов. Последствия политики М. Н. Муравьева  сказались десятилетиями спустя. Вот что писал один из крупнейших мыслителей Русского зарубежья, уроженец Белоруссии, И. Л. Солоневич: «Край - сравнительно недавно присоединенный к Империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего. Наше белорусское дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа и интересы России... Народ остался без правящего слоя. Без интеллигенции, без буржуазии, без аристократии - даже без пролетариата и ремесленников. Выход в культурные верхи был начисто заперт польским дворянством. Граф Муравьев не только вешал. Он раскрыл белорусскому мужику дорогу хотя бы в низшие слои  интеллигенции».  Подобное могли высказать также и многие деятели литовской культуры.

Итак, в 1863 году уже немолодой Михаил Муравьев в считанные недели сокрушил крамолу и навсегда подорвал польское господство в Литве и Белоруссии, осуществив национальное, религиозное, культурное и в значительной степени социальное освобождение местного православного населения. Если учесть, что он принял начальство краем в разгар мятежа, экспедиций на балтийское и черноморское побережья, открытой подготовки западных стран к войне с Россией, измены в правительственном аппарате, (где многие чиновники уже примеряли на себя роль будущих правителей своих маленьких, но гордых народов), не имея поддержки в высших петербургских сферах, при антинациональной позиции «передовой» интеллигенции от социалиста Герцена до крепостников «Вести», наконец, при враждебном отношении Великого князя Константина и холодности самого Александра II, то подвиг Муравьева становится особенно выдающимся. Когда Катков писал, что ситуация в начале 1863 года грозила России такой же опасностью, как в 1812 году, он не преувеличивал. Муравьеву, которого именно требование народа привели на пост наместника, (совсем как Кутузова - к командованию армией в 1812 году), в определенном смысле было действовать сложнее. В самом деле, когда идет открытая война, как в 1812 году, сразу ясно, кто друг, кто враг. Когда царит внутренняя смута, то разобраться с происходящим значительно сложнее.

Проиграв, антирусские силы постарались демонизировать облик Муравьева. Не случайно для мировой и российской либеральной интеллигенции в историю  М. Н. Муравьев вошел под кличкой «Вешатель», в чем явно можно оговорку по Фрейду идейных наследников «жандармов-вешателей», петлю на виселице окрестили «муравьевским галстуком» (сорок лет спустя наши либералы, в силу собственной творческой бездарности и неумения создать чего-то новое даже в русофобских мифах , стали говорить о «столыпинских галстуках»), а реформы в Польше и Северо - Западном крае в новоявленных «независимых странах» считаются «национальным угнетением».

Многое из того, что применялось антирусскими силами в 1863 году, в дальнейшем совершенствовались и применялось в 1905, 1917, 1991 гг. Но Муравьева уже не было. И новые Муравьевы не появились...

 

Федор Берг

В собственно Польше (Царстве Польском) мятеж подавлял, после выезда «на лечение» Константина Николаевича,  граф Федор Федорович Берг (1793-1874). Выходец из немецкого прибалтийского рыцарства из Лифляндской губернии, впрочем, семьи небогатой и незнатной, Теодор (Федор) Берг в 1812 году учился в Дерптском университете и явно не помышлял о военной карьере. Но когда он узнал о вторжении Наполеона в русские пределы, он немедленно бросил учебу и самостоятельно, причем без гроша в кармане, отправился добровольцем в действующую армию. Интересно, что в тот момент юный патриот почти не говорил по-русски, хотя великолепно знал французский язык. В результате его едва не повесили как шпиона, как только он оказался в расположении русских войск. Берга спас от петли один оказавшийся рядом земляк из Лифляндии. Такое начало боевой деятельности не остудило энтузиазма Берга. Он участвовал во всех сражениях 1812-1814 гг, в России и во время Заграничного похода русской армии.

В дальнейшем Берг участвовал в кампаниях в Средней Азии, сражался с турками в 1828-29 гг. и с поляками в 1830-31 гг. Почти 20 лет Берг был начальником Главного Штаба армии. При нем была предпринята и отчасти исполнена громадная задача составления военно-топографической (3-верстной) карты России. В Крымскую войну Берг командовал войсками в Прибалтике, а затем был генерал-губернатором Финляндии. В 1856 году в ознаменовании заслуг Берг был возведен в графское достоинство.

Назначенный наместником Польши Берг быстро и эффективно разгромил мятежников. Под давлением Муравьева и призывов Каткова, Берг, который по натуре был солдатом и не предполагал проводить каких-либо социальных реформ, все же привлек к гражданскому управлению ряд русских деятелей. Более того, поскольку здесь не было русского населения, основную ставку власти сделали на польское крестьянство. Один из виднейших деятелей Великих реформ, руководивший всеми подготовительными работами, положенными в основу акта 19 февраля 1861 г, Николай Милютин, возглавив администрацию в Польше, начал проводит в жизнь программу широких демократических преобразований.  О характере готовящихся реформ Н. А. Милютин писал в одном из частных писем: «Посланные мною указы и материалы - это первый шаг к реформам, с ясно осознанною целью: поднять и поставить на ноги угнетенную массу, противопоставить ее олигархии...Со временем в самой Польше можно будет найти деятельные элементы, что бы на них опереться, но теперь пока нужны русские деятели и они необходимы не только вследствие ненормального положения края, но и по причине совершенного отсутствия  организаторских способностей у поляков вне их отживших традиций. Эта способность проснется в них только тогда, когда связь с этой традицией прервется и явится на сцену новый, неведомый  в польской истории деятель - народ».

Свои предложения Н. Милютин высказал царю во время аудиенции 31 августа 1863 г. Получив одобрение, Н. Милютин прибыл в Польшу в должности Статс - Секретаря Его Императорского Величества для особых Возложенных поручений в Царстве Польском.  Среди помощников Н. Милютина были также известные славянофилы Ю. Ф. Самарин и князь В. А. Черкасский, непосредственно крестьянской реформой занимался крупный юрист Яков Соловьев, в дальнейшем ставший сенатором.

19 февраля 1864 г вышел Указ об устройстве крестьянского быта в Царстве Польском. В основе реформы были такие революционные изменения, как переход в собственность крестьян всей земли, которой они фактически владеют (это означало ликвидацию прав собственности шляхты на те крестьянские земли, которые юридически считались шляхетскими, но обрабатывались крестьянами). Вместо множества феодальных платежей для крестьян вводился лишь один фиксируемый поземельный налог, равный 2/3 прежнего чинша. Примерно 200 тыс семей безземельных крестьян получили землю за счет конфискованных у мятежной шляхты и католической церкви владений. Весьма важным пунктом аграрной реформы было разрешение перехода крестьянской земли лишь к крестьянам. Данная мера должна была воспрепятствовать скупке земель евреями.

К числу нерешенных реформой проблем одно из первых мест принадлежал вопрос о сервитутах - праве крестьян на пользованием пастбищами и лесами. Правда, Н. Милютин и Я. А. Соловьев разрешили выкуп сервитутов лишь с согласия крестьян. Курьезно, что против отмены сервитутов выступил из деятелей российской администрации в Польше лишь князи В. Ф. Черкасский, имевший среди крепостников репутацию принципиального противника дворянства как сословия. Впрочем, позицию свою князь объяснял просто. Согласно «Запискам...» А. И. Кошелева, также видного администратора в Польше, «Князь Черкасский вообще не желал отмены сервитутов и нам, русским, говорил, что эта мера вообще преждевременная и для России вредная: «Надо, - говорил он, - поддерживать дурные отношения между крестьянами и землевладельцами, не поощрять добровольных между ними сделок, а им противодействовать и всячески поддерживать существующую между ними вражду. В этом вернейший залог для России невозобновления волнений в крае и попыток отложения его от империи». Таким образом, сохранение некоторых феодальных прав шляхетства в Польше в определенном смысле объяснялось макиавеллизмом российской администрации, стремящейся разделять и властвовать.

Среди других реформ в Польше можно назвать меры против католической церкви. Были проведены массовые конфискации земель у замешанных в мятеже монастырей, ограничена власть епископов над ксендзами, которые теперь могли найти управу на свое священноначалие. Были также пересмотрен учебный устав, подготовлена судебная реформа.

Таким образом, в Польше реформы носили еще более выраженный социальный характер, чем в Северо - Западном крае. Результатом был быстрый промышленный рост, превративший Польшу в самую промышленно развитую часть Российской империи.

Сам же граф Берг в 1865 году был произведен в чин фельдмаршала. Старый солдат Федор Берг умер в 1874 году.

 

Иван Ганецкий

В Ковенской губернии (имеется в виду территория современной Литвы) мятеж имел то отличие, что здесь к шляхте действительно примкнули некоторые крестьяне. Впрочем, это объяснялось тем, что местные крестьяне были невежественны и забиты, полностью подчиняясь местным ксендзам и панам. Учитывая стратегическое положение губернии, овладев которой мятежники стремились выйти к Балтийскому морю, и именно здесь надеялись встретить войска западных держав, то от местных командующих русскими войсками зависела в немалой степени судьба всей кампании. Командовал русскими войсками в регионе Иван Степанович Ганецкий (1810-1887). Родился Иван Степанович в семье бедных дворян Смоленской губернии. Интересно, что, поскольку Смоленщина в 1611-1654 гг. входила в состав Речи Посполитой, то многие смоленские дворяне, включая предков Ганецких, имели шляхетское достоинство. Именно это дало повод считать Ганецкого поляком, хотя все его предки были православными.

Получив образование в кадетском корпусе, Иван Ганецкий честно служил в различных частях, участвовал в боях против горцев на Кавказе. С 1856 года он командовал гвардейским Финляндским полком. Этот полк был  направлен в район мятежа.

Отряды мятежников под командованием бывшего капитана российского Генштаба З. Сераковского и ксендза Мацкевича пытались выйти к берегу моря. Но  Ганецкий нанес решительное поражение мятежникам под городком Биржи, при Мейдеке (26 и 27 апреля). У Сераковского насчитывалось около 1,5 тысяч бойцов, правда, в основном плохо вооруженных и недисциплинированных. Понятно, что исходы столкновений были предопределены. В двух стычках, решивших исход восстания на Ковенщине, потери русских составили 5 убитых и около 40 раненых.

Сераковский раненным попал в плен и  стал рисоваться и декламировать перед генералом Ганецким: «Подумайте, генерал, что скажет  Европа!». Ганецкий показал на себя и резко отвечал: «Вот тут перед вами и Европа и Азия и все что хотите! А вы отправитесь в госпиталь, в арестантское отделение, а потом под  суд. Европе недолго придется ждать о вас известия»!.

Сераковского отправили в Виленский госпиталь. Следствие о нем тянулось долго, так как подсудимый всячески  затягивал процесс, отказываясь отвечать на допросы, под предлогом сильных страданий от раны. Он имел важные причины тормозить следствие, будучи уверен, что за него ходатайствуют очень веские покровители. Но начальником края уже сделался Муравьев, а при нем было трудно затягивать дело.  Действительно, к нему посыпались письма и телеграммы из Петербурга с просьбами или даже требованиями о помиловании Сераковского. Было даже письмо от имени английской королевы, переданное британским кабинетом  через английского посла!  Но Муравьев преспокойно клал домогательства под сукно, а сам торопил следователей  и судей. Наконец, Сераковский был повешен. Буквально через час после казни прискакал курьер с приказом немедленно освободить Сераковского (его петербургские друзья добились своего!), но Муравьев спокойно объяснил, что уже поздно.

Что касается Ивана Ганецкого, он продолжал честно служить. Особенно прославился он во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. за освобождение Болгарии, отличившись при разгроме турок под Плевной. 

 

Константин Крупский и Иван Деникин.

Конечно, не генералы ведут в бой солдат, а простые офицеры и унтер-офицеры. Великий военный и государственный деятель древнего Рима Цезарь заметил, что основой армии являются не полководцы, а центурионы, то есть сотники. Когда центурионы знают свое дело, то самый посредственный полководец не потерпит поражение.

В боевых действиях 1863 года также самую главную роль в русской победе сыграли скромные центурионы - командиры рот и полурот, на которые и выпала основная нагрузка кампании. Среди центурионов 1863 года можно назвать два имени - Константина Крупского и Ивана Деникина.

25-летний подпоручик Константин Игнатьевич Крупский, служил в Смоленском полку, принявшем активное участие в разгроме мятежников. В январе 1863 года, как только в Польше появились шайки повстанцев, части Смоленского полка выступили против скопищ очередного «диктатора» восстания Мариана Лянгевича. Возле местечка Суходнев произошло столкновение смоленцев с мятежниками.  Суходнев удерживала полурота Крупского. Видя превосходящие силы противника, Крупский со своими людьми оставил Суходнев, заняв каменное здание на окраине селения. Мятежники, захватив Суходнев, в восторге подняли свой флаг, и... оказались под прицельным огнем смоленцев. Дальше было уже не сражение, а избиение младенцев. Полурота Крупского, не понеся потерь, уничтожила больше сотни мятежников. Непосредственный командир Крупского, майор Бентковский (кстати, поляк по происхождению), оценил действия полуроты Крупского как «молодецкие».  Если бы это было сражение с внешним врагом, то Крупский был бы представлен к ордену и внеочередному повышению в звании. Но боевые действия против  бунтующих российских подданных не считались войной, и заслуги в боях против мятежников не награждались.

Константин Крупский в дальнейшем закончил Военно-Юридическую академию и был назначен уездным начальником в польский городок Гройцы. Он оказался дельным управителем, построил в Гройцах больницу, преследовал взяточничество чиновников. Естественно, на него посыпались доносы. Среди обвинений против Крупского были и такие: танцует мазурку, в польском обществе говорит по-польски, и т.д. Пикантность ситуации придавало то, что Крупский был единственным русским чиновников в уезде и доносы на него писали чиновники - поляки. В результате Крупский был отстранен от должности. Дело против него тянулось 10 лет и закончилось полным оправданием, но сам Константин Игнатьевич вскоре, в 1883 году, умер от туберкулеза. Было ему только 45 лет.

Константин Игнатьевич был женат на Елизавете Тистровой, работавшей воспитательницей детей в одном из семейств Виленкой губернии. От этого брака осталась одна дочь Надежда Константиновна, в дальнейшем ставшая женой лидера большевиков В. И. Ленина.

И еще один сюжет из истории русско-польских отношений. Уже в начале XX  века в городке Гройцы работал каменотесом Константин Рокоссовский - будущий маршал Советского Союза.

Другим скромным центурионом империи в Польше был выслужившийся из рядовых майор Отдельного корпуса пограничной стражи Иван Ефимович Деникин (1807-1885), отец будущего белого генерала. Родившийся в Саратовской губернии в семье крепостного, взятый в солдаты Иван участвовал в венгерской кампании 1849 года, в Крымской войне и в усмирении польского мятежа. Как он действовал в Польше, пусть лучше расскажет его сын Антон в книге «Путь русского офицера»:

«В сохранившемся сухом и кратком перечне военных действий («Указ об отставке») упоминается участие отца в поражении шайки Мирославского в лесах при дер. Крживосондзе, банды Юнга - у деревни Новая Весь, шайки Рачковского - у пограничного поста Пловки и т. д.

Почему-то про Крымскую и Венгерскую кампании отец мало рассказывал - должно быть, принимал в них лишь косвенное участие. Но про польскую кампанию, за которую отец получил чин и орден, он любил рассказывать, а я с напряженным вниманием слушал. Как отец носился с отрядом своим по приграничному району, преследуя повстанческие банды... Как однажды залетел в прусский городок, чуть не вызвав дипломатических осложнений... Как раз, когда он и солдаты отряда парились в бане, а разъезды донесли о подходе конной банды «косиньеров», пограничники - кто успев надеть рубахи, кто голым, только накинув шашки и ружья - бросились к коням и пустились в погоню за повстанцами... В ужасе шарахались в сторону случайные встречные при виде необыкновенного зрелища: бешеной скачки голых и черных (от пыли и грязи) не то людей, не то чертей... Как выкуривали из камина запрятавшегося туда мятежного ксендза...

И т. д., и т. д.

Рассказывал отец и про другое: не раз он спасал поляков-повстанцев - зеленую молодежь. Надо сказать, что отец был исполнительным служакой, человеком крутым и горячим и вместе с тем необыкновенно добрым. В плен попадало тогда много молодежи - студентов, гимназистов. Отсылка в высшие инстанции этих пленных, «пойманных с оружием в руках», грозила кому ссылкой, кому и чем-либо похуже. Тем более что ближайшим начальником отца был некий майор Шварц - самовластный и жестокий немец. И потому отец на свой риск и страх, при молчаливом одобрении сотни (никто не донес), приказывал, бывало, «всыпать мальчишкам по десятку розог» - больше для формы - и отпускал их на все четыре стороны.

Мне не забыть никогда эпизода, случившегося лет через пятнадцать после восстания. Мне было тогда лет шесть-семь. Отцу пришлось ехать в город Липно зимой в санях - в качестве свидетеля по какому-то судебному делу. Я упросил его взять меня с собой. На одной из промежуточных станций остановились в придорожной корчме. Сидел там за столом какой-то высокий плотный человек в медвежьей шубе. Он долго и пристально поглядывал в нашу сторону и вдруг бросился к отцу и стал его обнимать.

Оказалось, бывший повстанец - один из отцовских «крестников»...

В 1869 году отец вышел в отставку, с чином майора. А через два года женился вторым браком на Елисавете Федоровне Вржесинской (моя мать). Об умершей первой жене отца в нашей семье почти не говорилось; кажется, брак был неудачный.

Мать моя - полька, происхождением из города Стрельно, прусской оккупации, из семьи обедневших мелких землевладельцев. Судьба занесла ее в пограничный городок Петроков, где она добывала для себя и для старика, своего отца, средства к жизни шитьем. Там и познакомилась с отцом».

Вот такими были они, скромные солдаты империи, усмирители мятежа. В 150-ую годовщину этих давних событий давайте помянем этих скромных героев, которые не пустили крамолу в Россию!. 

Сергей Викторович Лебедев, доктор философских наук, профессор