Матрона и Сталин

Пять лет назад по заказу издательства «Молодая гвардия» (серия ЖЗЛ) я начала писать книгу о святой, которая была мне такой же родно и близкой, как и сотням тысяч православных верующих мира. Тогда мне казалось - я знаю о ней все. На самом деле - чем дальше продвигалась работа, тем больше обнаруживалось загадок и не проясненных мест в биографии Матроны Никоновой. Меня ждали открытия, испытания, встречи... Книга закончена и должна выйти в этом году.

О бездна богатства и премудрости и ведения Божия!

Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!

(Послание апостола Павла к Римлянам, гл. 11, ст. 33)

Шёл декабрь 1940 года.

На квартире у Ждановых Матронушка терпеливо слушала очередную посетительницу. Та с мельчайшими тягостными подробностями, обстоятельно повествовала: невестка-де её не слушается, всё делает наперекор, на кухне свой стол неудобно поставила, готовит не так, посуду моет не так. А ещё несколько раз надевала её, «свекровкину», шёлковую кофточку без спроса, а сын вступается за невестку, а муж на всех орёт, что ему мешают отдохнуть, а он со смены приходит усталый...

Матрона терпеливо слушала, и вдруг проникновенно сказала:

- Вот сейчас вы все ругаетесь, что-то делите, а ведь война вот-вот начнётся. И сын твой, и муж, и невестка погибнут... Не ругайтесь. Относитесь друг к другу с терпением. Любите друг друга. Пока ещё можно...

С ранней весны 1941 года советские газеты призывали москвичей провести лето в путешествиях по Крыму (тогда Крымской автономной республике), Кавказу, Волге. Стоимость такой поездки составляла 200-250 рублей. Среднему квалифицированному работнику это было вполне доступно. Конечно, кто-то получал больше, кто-то меньше: ведущие солисты Большого театра - четыреста рублей в месяц, а девушки из кордебалета - шестьдесят. Дворники «наметали» от сорока до шестидесяти рублей, а редакторам издательства «Малыш» платили по сто восемьдесят в месяц плюс премии. Гравёры могли «нацарапать» за двадцать шесть календарных дней до двухсот рублей и выше (тогда стали входить в моду гравированные серебром и золотом надписи на различных подарках), а машинистки, как ни крутились с подработками-перепечатками, разбивая измученные профессиональным артритом пальцы, больше ста двадцати не «выколачивали» из жёстких клавиш импортных агрегатов...

Но летом все находили себе место под солнцем по карману. Другое дело - зима. Кто же зимой к морю едет?! Да вот находились и такие. В начале 1941 года двоюродная сестра 3инаиды Владимировны Ждановой Ольга Носкова пришла к Матушке за советом: идти ей в отпуск или нет? На работе ей предложили путёвку на море, но в январе ехать, конечно же, не хотелось. Что за радость на море зимой? Только глядеть на него да вздыхать...

Ни искупаться, ни позагорать. Кутайся от холодного пронизывающего ветра, любуйся серыми волнами, высотой в пятнадцать метров, яростно нахлёстывающими на пирс, да скучай. Но Матушка сказала:

- Иди в отпуск сейчас. Хоть к морю поезжай, хоть в горы. Потом долго-долго не будет отпусков. Не до отдыха всем будет. Будет война.

И война началась.

Пытаясь прояснить этот эпизод в биографии святой Матроны Московской (отраженный на одном из клейм ее иконы, написанной петербургским художником Ильей Пивником), я столкнулась с полярными мнениями историков, исследователей биографии Сталина, и людей, имеющих отношение к богословским кругам. Одни категорически относили возможность встречи святой Матроны с Иосифом Виссарионовичем в начале Великой Отечественной войны к апокрифам, другие вполне допускали - в связи с исключительностью сложившейся тогда в стране ситуации, и с учетом психологических характеристик героев - что такая встреча вполне могла иметь место.

Отрицающие эту возможность указывают на то, что выученик Тифлисской духовной семинарии, куда он поступил в 1894 году, Иосиф Джугашвили ненавидел ее и все, связанное с «поповством», потому что якобы в семинарии царила обстановка обскурантизма, лицемерия, строгий порядок и почти военная дисциплина. Это и толкнуло Сталина на связь с кружками марксистов и в 1898 году привело в ряды «Месаме-даси» - грузинской социал-демократической организации. На последнем году обучения, в 1899-м, Иосиф был исключён из семинарии с мотивировкой «за неявку на экзамены по неизвестной причине». Другие авторитетные источники, например, митрополит Питирим, вовсе не считали Сталина оголтелым атеистом: «Есть легенда, что Патриарх встречался со Сталиным и исповедовал его. Семинарское прошлое Сталина и его своеобразное отношение к Церкви породили несколько подобных рассказов, которые передавались как легенды». Далее владыка Питирим пояснял: «Достоверен ли рассказ об исповеди - не могу сказать, хотя и не исключаю, что это могло быть. Мы тогда были очень дисциплинированны - лишнего не говорили и не спрашивали. Поэтому у меня нет даже самых малых данных, чтобы что-либо утверждать. Но легенды рождаются не на пустом месте. Существуют какие-то «поля», которые при определенном напряжении становятся как бы реальностью. Естественно, что параллельное сосуществование таких лиц, как Сталин и Патриарх Алексий, рождало это напряжение». Не исключают возможность встречи Сталина и Матроны и некоторые серьёзные историки, среди них кандидат исторических наук Юрий Васильевич Емельянов.* Я солидарна с ним и с другими историками и богословами, разделяющими это мнение, в том, что разумнее смотреть на возможность предполагаемой встречи с других позиций. Разумеется, Сталин не был верующим человеком. Не мог верующий христианин создать один из самых бесчеловечных режимов! Если он и встречался с блаженной старицей, которая помогла ему сделать выбор в роковую минуту, внушив веру в победу, то позже он, вне всяких сомнений, расценивал свой поступок как постыдную минутную слабость и всячески его скрывал. Именно поэтому не существует документальных подтверждений этой встречи. Поскребышев, сопровождавший Сталина на эту встречу, был рабски предан ему, Александр Николаевич был одной из излюбленных жертв Сталина. По свидетельству Светланы Аллилуевой («Только один год». Нью-Йорк, 1969), однажды под Новый год Сталин, сидя за столом, стал сворачивать бумажки в маленькие трубочки и надевать их на пальцы Поскребышева. Потом он зажег эти трубочки вместо новогодних свечей. Поскребышев извивался и корчился от боли, но не смел сбросить эти колпачки. Она же утверждает, что Поскребышев сам был вынужден представить на подпись Сталину ордер на арест своей жены. «Так как органы НКВД считают необходимым арест Вашей жены, - сказал Сталин, - так и должно быть». И Поскребышев подписал ордер. Увидев выражение его лица Сталин засмеялся: «В чем дело? Тебе нужна баба? Мы тебе найдем». И действительно, вскоре в квартире Поскребышева по приказу высшего руководства появилась молодая женщина... Как вспоминал один из ведущих сотрудников аппарата И. В. Сталина С. Г. Новиков, работавший в Кремле с 1945 по 1953 год, близко знавший А.Н. Поскрёбышева, тот в обращении с сотрудниками никогда не называл Сталина по имени, предпочитая обезличенные выражения, как о некоем высшем божестве: «сказано» - когда передавал поручение Сталина, «одобрено» - сообщая сотруднику о результате выполнения возложенного на него поручения. Только через несколько лет после смерти Сталина Новиков впервые услышал от Поскрёбышева «товарищ Сталин». Если бы Сталин приказал такому человеку молчать о его встрече с Матроной, он мог бы быть спокоен: Поскребышев не проронил бы ни звука. Что же до остального персонала, которые могли быть с ними в тот день - шофер, охрана - их могли устранить позже, когда Сталин осознал свою встречу с «юродивой» как свидетельство своей трусости, позора.

Моя задача - аргументировано, на основании документов и свидетельств исторических лиц - рассмотреть, при каких обстоятельствах и предпосылках встреча блаженной Матроны со Сталиным состояться могла.

В четыре часа утра в воскресенье 22 июня 1941 г. германские войска вторглись на территорию СССР. Посол Германии Шуленбург срочно запросил встречи с Молотовым, был доставлен в Кремль в рекордно короткие сроки и там зачитал заявление германского правительства о начале войны. В 05. 45 у Сталина началось совещание. На нём присутствовали Молотов, Берия, Тимошенко, Исаков, Мехлис. Никакой достоверной информации с мест военных событий не было. На совещании была принята так называемая директива N2: «Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземным войскам границу не переходить». Исходя из текста директивы (в части запрета нашим военным подразделениям переходить границу), у Сталина и его окружения ещё теплилась надежда, что нападение носило стихийный характер; возможно, было спровоцировано какими-то неосторожными действиями с нашей стороны. То есть - вторжение началось без ведома Гитлера и может быть остановлено жёстким отпором и, впоследствии, переговорами заинтересованных сторон. Через полтора часа после подписания директивы N2 в Кремль прибыли В. М. Молотов, А. И. Микоян, Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов и А. Я. Вышинский. Поставили на обсуждение: кому выступать по радио с обращением к советскому народу? Все члены высшего руководства страны (не исключая и Сталина) находились не в лучшей психологической форме, проще говоря - были сильно напуганы и растеряны. Никто не хотел брать на себя ответственность: по свидетельствам современников, в буквальном смысле тянули жребий - кому впрягаться? Выступать выпало Молотову. Примерно в 12 часов 30 минут его обращение прозвучало в эфире, транслируемое всеми радиостанциями Советского Союза. Из текста, произнесённого Молотовым, стали ясны основные моменты, которые особенно поразили советское руководство: «без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу», «без объявления войны германские войска напали на нашу страну», «несмотря на то, что между СССР и Германией заключён договор о ненападении и советское правительство добросовестно выполняло все условия этого договора»... Молотов оправдывался! От лица Кагановича, Берии, Ворошилова и других товарищей по партии. От лица самого Сталина. И сотни тысяч тех, кто его слушал, спросили себя:

- А где же Сталин? Почему не он, глава страны, обратился к советским людям в этот роковой час со словами, прозвучавшими как набат:

- Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

Занят? Заболел? А может, поддался панике и прячется в одном из своих бункеров?**

Внешне Сталин вроде бы активно действовал: в 14. 00 того же дня была принята директива N3 о контрнаступлении, разрешающая войскам переход государственной границы, подписаны указы Президиума Верховного Совета о мобилизации военнообязанных, о военных трибуналах, о введении военного положения. В тот же день была создана Ставка Главного Командования в составе: председатель С. К. Тимошенко, Г. К. Жуков, И. В. Сталин, В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов, С. М. Будённый, Н. Г. Кузнецов. Постоянными советниками Ставки стали генералы А. М. Василевский, Б. М. Шапошников, Г. И. Кулик, К. А. Мерецков, П. Ф. Жигарёв, Н. Ф. Ватутин, а также Н. Н. Воронов, А. И. Микоян, Л. М. Каганович, Л. П. Берия, Н. А. Вознесенский (который, кстати, был сыном служащего лесной конторы на родине Матроны - в Тульской области), А. А. Жданов, Г. М. Маленков и Л. З. Мехлис. «В нервозной обстановке никто не заметил, что Сталин фактически передал власть Тимошенко, - пишут С. Ю. Рыбас и Екатерина Рыбас в двухтомном историческом исследовании «Сталин. Судьба и стратегия», - так, как согласно указу о введении военного положения на территории, где было введено военное положение, власть перешла к военным». Вышло ли это случайно, во всеобщей «нервозной» неразберихе, или Сталин намеренно предал бразды правления, а значит, и переложив большую часть ответственности за принимаемые решения, за судьбу страны другому человеку? Он был не просто выбит из колеи. Вокруг него рушился мир, из-под ног уходила земля.

24 июня, был создан Совет по эвакуации под председательством Л. М. Кагановича, А. Н. Косыгин и Н. М. Шверник назначались его заместителями. Сталин частично взял себя в руки и попытался выстроить новую систему управления. Главные события проходили на фронтах, откуда поступало мало информации. Поэтому днём Сталин принял решение направить Жукова на Юго-Западный фронт. Ещё через два дня Ворошилов, Шапошников и Кулик были направлены на Западный фронт. Но такое решение вряд ли можно было назвать правильным. Жуков, например, выразил по этому поводу удивление, на что Сталин заметил, что и без начальника Генштаба «тут как-то обойдемся». Спорить с вождем не следовало. В гневе Сталин мог довести до рыданий даже грозного маршала Жукова. Иван Владимирович Ковалёв (с 8 июля 1941 г. - начальник Управления военных сообщений Генштаба) рассказывал, как после неудачного испытания танкового мотора Сталин позвонил наркому танкостроения В. А. Малышеву и крикнул в трубку: «Будь ты трижды проклят, предатель Родины!» Малышев тут же очутился в больнице с инфарктом. «Василевский как будто сквозь зубы признался, что натерпелся от Сталина «как никто другой». Бывал он и со мной, и с другими груб непозволительно, нестерпимо груб и несправедлив».***

«Сталин был в гневе страшен, вернее, опасен», - признавал адмирал флота И. С. Исаков. Адмирал привёл важный аргумент, объясняющий сталинское отношение к окружавшим его людям и событиям: «Он вообще имел предвзятое мнение, которое в военном деле самое страшное изо всех возможных вещей, - когда у командующего, у человека, стоящего во главе, есть твёрдое предвзятое мнение относительно того, как будет действовать противник и как развернутся события. Это одна из самых частых причин самых больших катастроф». (Из беседы И. С. Исакова с Константином Симоновым). 30 июня Молотов пригласил к себе в кабинет Берию и Маленкова. Молотов понимал, что Ставка Главного Командования не охватывает некоторые важные секторы экономической и государственной жизни. Было решено создать Государственный Комитет Обороны, контролирующий все советские хозяйственные и военные органы. «Это была опасная самодеятельность, - пишут Рыбасы, - так как всё происходило без ведома Сталина». Однако все трое единодушно согласились, что возглавить ГКО должен именно он. В помощь ему придавался Климент Ефремович Ворошилов. Инициаторы создания ГКО все вместе поехали к Сталину на «Ближнюю дачу», чем удивили и, возможно, даже напугали его. Он их не ждал и мог воспринять их появление как предвестие его смещения или ареста. «Действительно, тогда всё качалось, - замечает Рыбас. - Все помнили тяжёлую сцену 29 июня, после взятия немцами Минска. Тогда Сталин и бывшие с ним в Кремле Молотов, Маленков, Берия и Микоян не могли получить по телефону от Тимошенко никакой информации и поехали в Наркомат обороны. А когда руководитель страны лично едет за информацией - это уже катастрофа». И Сталин находился в самом эпицентре этой катастрофы. «В Наркомате их встретили Тимошенко, Жуков и Ватутин. Связи с Западным фронтом не было. Жуков доложил, что послали связистов, но неизвестно, когда они управятся. Сначала Сталин сдерживался, но потом, забыв, что сам находится не в самой выигрышной для себя роли, взорвался: «Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет, никем не командует?» Микоян свидетельствует, что Жуков «буквально разрыдался и выбежал в другую комнату»****. И это Жуков! «Значит, нервы были на полном разрыве», - констатирует Рыбас. Нервы были «на полном разрыве» не только у Жукова, но и у самого Сталина. «Выходя из Наркомата, он сказал спутникам поразившие их слова:

- Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его          наследники, всё это просрали...

Это походило на признание краха».

Перед тем, как поехать на «Ближнюю дачу»***** к Сталину, Молотов предупредил, что тот «в последние два дня находится в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет инициативы». Эти слова вызвали возмущение Вознесенского, он заявил: «Вячеслав, иди вперёд, мы за тобой!» В ту минуту судьба Сталина висела на волоске: если бы предложение Вознесенского поддержали, у государства появился бы новый лидер. Но все обошлось - никто не собирался свергать Сталина в этот страшный час, брать на свои плечи бремя тяжкой ответственности за погибающую страну. Молотов, Берия, Микоян, Ворошилов, Вознесенский и Маленков приехали к вождю - и что же они увидели? Сталин сидел в малой столовой, он вжался в кресло при виде вошедших, вопросительно посмотрел на них, и спросил: «Зачем приехали?» «Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь по сути дела он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовывать», - вспоминал Анастас Микоян.

У Микояна проскальзывает далее, что после образования Государственного Комитета Обороны Сталин «вновь пользовался нашей поддержкой». Значит, был период, когда «не пользовался». И Сталин, природный политик, чрезвычайно чуткий, очень хорошо прочувствовал этот период, он в смятении и в страхе ожидал решения своей судьбы...

Несмотря на внешний возврат власти и обретение «полной формы», по выражению Микояна, это подвешенное состояние и связанные с ним страхи и неуверенность длились достаточно долго. Только через месяц после начала войны, З-го июля, Сталин восстановил самоконтроль и обратился по радио к советскому народу. Он пересказал речь руководителя Русской Православной Церкви митрополита (впоследствии патриарха) Сергия (Страгородского), произнесенную еще 22 июня, обратившись к советским людям так, как принято в христианстве - «Братья и сёстры!» и призвал к противостоянию словами митрополита Сергия: «Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своём долге перед Родиной и верой, и выходили победителями. Не посрамим же их славного имени и мы - православные, родные им по плоти и вере... Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, что каждый имеет» («Церковный вестник». Москва. 2006 год. N 11). Митрополит Сергий взывал к памяти Александра Невского, Дмитрия Донского, историческому сознанию народа. То же сделал и Сталин, лишь вставил несколько пропагандистских абзацев в большевистском духе: немцы-де хотят восстановить власть царя и помещиков и т. д. Что в его речи было от него самого - от его собственной души, от страдания за Родину, которую постигла страшная беда, страну, за которую он нёс огромную ответственность? На мой взгляд, практически ничего. Самоконтроль был восстановлен на короткий срок. Последующие действия Сталина выдают вновь охватившую его панику: и расстрел командующего Западным фронтом Павлова, который считался «дельным военным» (вообще всю вину за катастрофическое начало войны Сталин возложил на «генералов», с июля 1941-го по март 1942-го гг. были расстреляны 30 генералов); и передача в пехоту железнодорожных войск; и сдача Пскова; и жертвоприношение Смоленска, где наша оборона не поддерживалась ни авиационным, ни артиллерийским обеспечением; и многое другое. Однако генералиссимуса окружали люди, чьими усилиями положение с трудом, но выправлялось: постановлением ГКО Ставка Генерального командования была преобразована в Ставку Верховного Главнокомандования, были назначены командующие фронтами по направлениям; Третье управление НКГБ (контрразведка) было преобразовано в Управление особых отделов по борьбе с шпионажем (СМЕРШ) под руководством В. С. Абакумова; стараниями Судоплатова в НКВД была создана диверсионная группа, положившая начало организации массового партизанского движения (в этой группе проходила подготовку внучка погибшего во время «антоновщины» священника Петра Космодемьянского - Зоя. Она будет повешена немцами в деревне Петрищево...)

2 августа под Уманью немцы окружили шестую и двенадцатую армии (в этом котле погиб мой дед, Иван Адрианович Лясковский, я родом из Умани), 4-го заняли Кировоград, ещё пять армий были окружены восточнее Киева. Сталин категорически настаивал в телефонных разговорах с командующим Юго-Западным фронтом М. П. Кирпоносом (он скоро погиб от тяжёлого ранения) и первым секретарём ЦК КП Украины Хрущёвым, что нельзя допустить переход немцами на левый берег Днепра. Генерал Василевский позже вспоминал: «При одном упоминании о необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание». Он надеялся получить помощь от союзников (цветные металлы, высокооктановый бензин для самолётов), пообещав посланнику Рузвельта Гарри Гопкинсу, что за это сдержит немцев на линии юго-западнее Ленинграда, чуть восточнее Смоленска и западнее Киева. Потеря Киева означала, что он не контролирует положение. Вот почему Сталин и слышать не хотел о сдаче Киева, а предложение Жукова о контрударе назвал «чепухой». Стараясь предотвратить катастрофу на Украинском направлении, Сталин ослабил Северо-Западное, вследствие чего противник захватил Шлиссельбург, отрезав Ленинград от метрополии. О тогдашнем положении в Ленинграде можно судить из записок Андрея Маленкова, сына Г. М. Маленкова: «Из Ленинграда пришло паническое послание от К. Е. Ворошилова (он тогда бездарно командовал фронтом): город защитить невозможно, его придётся сдать... По словам отца, он застал А. А. Жданова, возглавлявшего тогда Ленинградскую парторганизацию, в роскошном бункере - опустившегося, небритого, пьяного. Дал Жданову три часа, чтобы тот привёл себя в божеский вид, и повёл его на митинг, который по предложению отца был созван на Кировском заводе. В те несколько дней, что он пробыл в Ленинграде, ему удалось сделать многое, чтобы укрепить оборону города, которая по вине Ворошилова была полностью расстроена».******

Еще 25 августа советские и английские войска вошли в Иран, обеспечив транспортный коридор для поставки военных грузов по Каспийскому морю до Астрахани и предотвратив угрозу захвата нефтяных промыслов немцами. Однако обещанные Черчиллем Сталину 200 истребителей «Томагавк» так в России и не появились. Посол Майский заметил по этому поводу министру иностранных дел Идену, что Англия является не столько «союзником и товарищем по оружию в смертельной борьбе против гитлеровской Германии, сколько сочувствующим нам зрителем». 30 августа Сталин написал Майскому письмо, в котором обозначил: против СССР стоят более 300 дивизий, включая 20 финнов и 22 дивизии румын, и что немцы перебросили с западного фронта 30 дивизий. Сталин долго обдумывал главную мысль, вычеркивая разные варианты, пока наконец не написал правду: «Говоря между нами, я должен сказать Вам откровенно, что если не будет создан англичанами второй фронт в Европе в ближайшие три-четыре недели, мы и наши союзники можем проиграть дело. Это печально, но это может стать фактом» (Сталин И. В. Сочинения. Т. 18. С. 248).

Катастрофа стремительно приближалась. 12 сентября, вдобавок к уже изданному 16 августа 1941 г. приказу N 270, по которому все, попавшие в плен советские солдаты считались «злостными дезертирами», а их семьи подвергались аресту, Сталин издал директиву о создании заградотрядов «для ликвидации паники и бегства»: ему показалось, что в армии начинается анархия 1917 г. 21 сентября он пошёл ещё дальше - в телеграмме Г. К. Жукову, А. А. Кузнецову, А. А. Жданову, В. Н. Меркулову: «Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск старух, женщин и детей, делегатов от занятых ими районов с просьбой сдать ЛЕНИНГРАД и установить мир. Говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применить оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожить в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой совет: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников, вольных или невольных, по зубам. Война неумолима, и она приносит поражение в первую очередь тем, кто проявил слабость и допустил колебания. Если кто-то в наших рядах допустил колебания, тот будет основным виновником падения Ленинграда. Бейте вовсю по немцам и по их делегатам, кто бы они ни были, косите врагов, все равно - являются ли они вольными или невольными врагами. Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были. Просьба довести до сведения командиров и комиссаров дивизий и полков, а также до Военного Совета Балтийского Флота и командиров и комиссаров кораблей. И. Сталин».*******

19 сентября немцы вошли в Киев. Наши потери были огромны. В плен, (по немецким данным, включающим и гражданское население), попали 665 тысяч человек, и их судьба была страшной. Из 3,4 миллиона советских солдат, попавших в плен в 1941-м году, в живых остались лишь 1,4 миллиона.********

С самого начала войны Матронушка принялась просить всех, приходящих к ней, приносить ивовые ветки. День и ночь она ломала эти длинные ветки на короткие палочки одинаковой длины, пальцами очищала от коры и молилась: одна палочка - один человек, одна душа. Палочек было много, очень много - тысячи, десятки тысяч! Матрона велела складывать их под кровать, в её в сундук, из которого вынула весь свой бедный скарб. Близкие вспоминали, что все пальцы её были в многочисленных кровавых ранках...   

 «Гвоздь всего дела была Москва, к ней стремился Гитлер. Он почему-то ошибочно считал, что с падением Москвы будет закончена молниеносная война», - отмечает Рыбин. 1 октября танковая армия Гудериана перешла, как пишет немецкий историк Гальдер*********, в наступление на северо-восток, а второго октября перешла в наступление вся группа армий «Центр». Третьего октября был захвачен Орёл. Когда немецкие танки вошли в город, там ещё ходили трамваи...

Так началась операция «Тайфун», целью которой был захват Москвы. Три танковые и три пехотные армии группы «Центр», включавшие 14 танковых и 8 моторизованных дивизий (64% всех танковых и моторизованных войск немцев на Восточном фронте) должны были прорвать оборону советских войск и окружить Москву с севера и с юга. Им противостояли Западный, Резервный и Брянский фронты, уступающие в силах противнику в полтора раза. В начале октября в районе Брянска были окружены две советские армии, в районе Вязьмы - пять армий Резервного и Западного фронтов, в их числе 64 дивизии и 11 танковых бригад, 600 тысяч советских воинов. «Не успела Ставка прийти в себя после Киева, как снова такой же нокаут!» - восклицает Рыбас. И далее: «Василевский объясняет поражение тем, что Ставка и Генштаб неправильно определили направление главного удара противника. Фактически немцев отделял от Москвы только один шаг. Никаких резервов у Сталина больше не оставалось». Как вспоминал Жуков, к исходу 7 октября «все пути на Москву, по существу, были открыты».**********

5 октября Сталин вызвал Жукова в Москву. «Их разговор обнаруживает перемену в самооценке Сталина: он уже не такой всеведущий вождь, каким был недавно, когда убрал Жукова из Генштаба. Маршал вспоминал: «Сталин был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо». «Думается, дело было не в простуде. Сейчас они встретились после киевского разгрома, об угрозе которого Жуков предупреждал, и Сталин явно испытывал чувство вины», - ещё раз подтверждает состояние душевной неуравновешенности, смятения Сталина в тот период С. Ю. Рыбас. Сталин направил Жукова «тщательно разобраться» с положением дел на Западном и Резервном фронтах. «Вот ведь какая интересная картина! - восклицает Рыбас. - Он вызывает командующего удалённого от Москвы фронта и просит поехать разузнать, что делается у него под носом вблизи столицы. Выходит, Сталин потерял управление войсками, признался в этом». Бывший сотрудник для особых поручений при Г. К. Жукове майор в отставке Н. Казьмин вспоминал: «4 декабря 1941 г. мы находились в бомбоубежище. Там Г. К. Жуков проводил совещание с командующими армиями фронта. В это время позвонил Сталин и начал с Жуковым говорить. Смотрим: у Жукова на щеках заходили желваки и появились красные пятна на лице. Тут в ответ Жуков произнес Верховному: «Мне лучше знать, как поступить. Передо мной четыре армии противника и свой фронт». Сталин, видимо, что-то возразил. Тут Жуков взорвался: «Вы можете в Кремле расставлять оловянных солдатиков, а мне некогда этим заниматься». Затем Жуков выпустил обойму брани и бросил телефонную трубку. Слышал ли Сталин брань Жукова в телефонную трубку, установить было трудно. Может, и слышал, но промолчал. Сталин позвонил 5 декабря в 24 часа и спросил: «Товарищ Жуков, как с Москвой?» Жуков: «Москву я не сдам». Сталин: «Тогда я пойду отдохну».*********** Двойственное отношение к Жукову после этого сохранилось у Сталина надолго: он ненавидел маршала и одновременно прислушивался к его словам, даже высказанным в нелицеприятной форме.

К началу октября фактически от Советского Союза осталась только половина. Враг стоял у самых ворот столицы. 12 октября пала Калуга, 14-го - Калинин (Тверь). Был потерян Донбасс, немцы вышли к Азовскому морю и Крыму. Берлин заявил, что «в военном смысле Советская Россия уничтожена». Гитлер так был уверен в скорой победе, что ещё в середине сентября распорядился повысить на 30 миллионов марок заказы на поставку гранита из Швеции, Норвегии и Финляндии, и для исполнения этого приказа были заложены специальные верфи на 1000 транспортных судов. Зачем гранит? Чтобы изваять монументальнейший памятник в честь победы Германии над Россией! Волею судьбы сейчас этим гранитом облицованы цоколи нескольких зданий на центральной улице Москвы - Тверской...

До разговора с Жуковым у Сталина состоялась беседа с командующим Западным фронтом Коневым. Вождь не разрешил вытянутым в линию частям фронта сманеврировать и своевременно отойти на Можайский рубеж. Чуть позже, как вспоминал Конев, Сталин позвонил ему и сказал: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек, вся его ошибка в том, что он слишком доверился кавалеристам, товарищ Сталин сделает всё, чтобы исправить сложившееся положение».************ Конев утверждал, что тогда «уловил у вождя потерю волевого начала».

«14 октября 1941 г. наша группа прибыла с фронта в Москву, - приводит Рыбин воспоминания одного из бывших сотрудников правительственной охраны, подразделения быстрого реагирования А. С. Хрулёва. - Под Вязьмой и Можайском был прорван наш фронт и сложилась катастрофическая обстановка. Многие армии остались в окружении. Немец бросал с самолётов листовки, где утверждал, что скоро им будет занята Москва. В листовках немцы предлагали покинуть Москву. По приказу мы наводили порядок в столице - всю ночь вылавливали паникёров, немецких шпионов. Уставшие, мы у Курского вокзала зашли в кафе перекусить, где находились два продавца - женщины, которые нам сказали: «Берите бесплатно все, что захотите поесть. Вам платить не надо. Ешьте бесплатно». Мы переглянулись и друг другу сказали: «Братишки, наконец наступил день, когда показалась на небосводе заря «полного коммунизма». Но деньги продавцам мы всё же уплатили».

16 октября Сталин собрал в Кремле членов ГКО и Политбюро и сообщил, что немцы могут до подхода наших подразделений прорвать фронт. Он предложил срочно, «сегодня же», эвакуировать правительство и подготовить город на случай вторжения: заминировать мосты, заводы, метро. «Как известно, немецкие асы бомбили Большой театр СССР. С 16 октября 1941 г. он был заминирован. Под его основанием покоилось три тонны динамита. Предполагалось в случае необходимости взорвать его при помощи включения рубильника. У заряда стоял автоматчик Н. Сулимов. Я находился в комнате над зарядом в течение трех месяцев. Мало кто из начальства рисковал ко мне заходить», - вспоминает Рыбин. 16-го октября в Москве снова заполыхала массовая паника, которая была подавлена.

Я отношу возможность встречи генералиссимуса Сталина и старицы Матроны к концу октября 1941-го. «Тяжелая и мрачная картина была в Москве в октябре и ноябре 1941 г. Столица кипела, - свидетельствует в своих мемуарах «Сталин на фронте» охранник Сталина А. Т. Рыбин. - Появились в городе дезертиры и провокаторы. Как установлено, председателю исполкома Моссовета В. П. Пронину несколько раз звонил провокатор и требовал вместе с аппаратом покинуть Москву. Это была наглость. Василий Прохорович каждый раз посылал провокатора с «трехэтажной припаркой». Тот бросал трубку, а на второй день звонил другой провокатор с теми же угрозами. Конечно, заново получал провокатор русскую оплеуху. Тогда было не до корректности и использовался весь русский арсенал отборной словесности». В Москве начался криминальный беспредел: грабежи магазинов, хищения крупных денежных средств, разбой. Сталин своими глазами наблюдал чудовищные картины краха: он несколько раз выходил на улицы Москвы после налётов немецкой авиации, «чтобы поднять дух населения» (А. Т. Рыбин): «С июля 1941 г. Сталин часто появлялся по утрам, после налетов вражеской авиации и осматривал разрушения. Так он появлялся на Калужской пл., Смоленской пл., Земляном валу, ул. Горького, в районе станций Барыбино, Михнево на Юго-Западном направлении». Вспоминает Н. А. Кирилин: «17 октября 1941 г. в 24 часа Сталин лично проверил посты патрулей на Бородинском мосту. Патруль от неожиданности растерялся, но наутро я повез от Сталина пакет, и меня уже на мосту проверили, как говорят, по всем наличным документам. Речь шла о тщательном допуске людей, машин в расположение центра столицы. Характерно то, что Сталин везде останавливался, выходил из машины и разговаривал с народом». Было зафиксировано несколько нападений на патрули с целью отобрать у них оружие. 19 октября постановлением ГКО в Москве вводилось осадное военное положение. Дезертиров, грабителей, расхитителей, паникёров, вражеских агитаторов расстреливали на месте. В общей численности расстреляно было около 90 человек, из них 11 - за нападение на патруль. «Кремль охранялся слабо, - свидетельствует Рыбин. - Работали одни Спасские ворота, в то время как Берия снял с Калининского фронта 13-й погранотряд для охраны здания НКВД и 4 спецпоездов. В первых числах октября 1941 г. Сталин и Булганин в сопровождении В. Румянцева, В. Тукова, И. Хрусталева, А. Ракова ночью ездили на Малоярославскую и Волоколамскую линию обороны, осматривая в отдельных местах ее укрепленность. Без ведома Сталина Л. Берия заминировал дачу Сталина в Кунцеве. Сталин приехал туда 16 октября в 23 часа и приказал коменданту И. Орлову вызвать саперов и немедленно ее разминировать. Работал Сталин с 16 на 17 октября в маленьком домике. Утром поехали по улицам Москвы. Конечно, беспорядки в столице, организованные Берией и Щербаковым, были повсюду. Тащили, вернее растаскивали, муку, мясо. Некоторые, обвешавшись колбасой, спешили в неведомые края». Из воспоминаний сотрудника личной охраны Сталина из девятки В. Круташева: «17 октября 1941 г. Сталин ехал по Можайскому шоссе с дачи. Шел небольшой снег. Все шоссе было заполонено народом. Кто шел от Москвы, кто к Москве. В этой массе народа я заметил, как женщина тащила на санках свой скарб. Наверху ее багажа сидели двое детей. Это было печальное зрелище. Сталин смотрел из машины в окно на это шествие, которое двигалось по шоссе Бог знает куда. Всем было ясно, что надо железной рукой наводить порядок не только в Москве, под Москвой, но и во всей стране». «Железной руки» очень не хватало: паника охватила не только рядовое население, подогреваемое слухами, распространяемыми массой переодетых засланных в столицу немецких агентов, охваченное страхом бомбёжек. Панике поддались и высшие чины правительства. Из воспоминаний секретаря МГК и МК ВКП (б) Г. Попова: «Нас срочно вызвал Берия. С порога он, заикаясь, нам сказал: «В Одинцове немецкие танки». Я только что приехал оттуда. Никаких немецких танков там не видел». Из воспоминаний члена МГК и МК ВКП (б) Ильи Новикова: «В ночь с 15 на 16-е октября 1941 г. Берия вызвал всех секретарей райкомов партии и заявил: «Связь с фронтом прервана. Утром раздайте все продукты из магазинов населению. Оставьте по 500 человек актива в районе для защиты Москвы». По существу, с этого и начались беспорядки в Москве. Где был Сталин? Говорили, что на Калининском фронте».

Война шла в самом Кремле. Во время первой бомбардировки Москвы и Московского Кремля с 21 на 22 июля бомба фугасного действия весом в 250 килограммов пробила крышу и потолочное перекрытие Георгиевского зала Большого Кремлёвского Дворца. Достигнув пола, она не взорвалась, а развалилась, образовав воронку. 12 августа 1941 года при попадании фугасной авиационной бомбы в 1000 килограммов в Арсенал погиб зенитный пулемётный расчёт 11 роты полка противовоздушной обороны, возглавляемый лейтенантом Г. Г. Ходаревым. Комендатура Кремля в этот день потеряла убитыми 15 человек, 13 военнослужащих не были найдены, 40 - ранены.************* Взрывной волной на глазах у Сталина отбросило на пять метров Микояна, получил тяжёлую контузию Щербаков. «Разрушена восточная часть здания Арсенала, серьёзно пострадали малый гараж (Сталинский), расположенный во дворе этого здания, общежития подразделений гарнизона, складские помещения, столовая и кухня ХОЗУ УКМК. Разбиты стёкла в оконных переплётах здания рабоче-крестьянского правительства, УКМК************** (корпус N 14), 3-го корпуса (старое здание Оружейной палаты), и в остальной не разрушенной части Арсенала. Бомбардировка вывела из строя не только городскую телефонную связь, но также телефонные кабели, связывавшие Кремль с Домом Правительства (сейчас это здание Государственной Думы Российской Федерации) и рядом наркоматов (НКО, НКВД, НКИД). На втором этаже корпуса N 1, в кабинете И. В. Сталина, пришлось менять оконные переплёты, пришедшие в негодность во время бомбардировки», - сообщают в своей статье «Московский Кремль в годы Великой Отечественной войны» доктор исторических наук, главный хранитель фондов музея «Кабинет и квартира Ленина в Кремле» С. В. Девятов и кандидат исторических наук, консультант-редактор Центра по связям с общественностью ФСО России В. И. Жиляев.***************

С начала войны только до конца 41-го Московский Кремль бомбили пять раз. Обеспечить достаточное прикрытие оказалось сложным и по техническим причинам, и по причинам внутреннего характера: «Как известно, на Кремль и около его стен было сброшено немцами 15 авиабомб. Погибло более 100 человек кремлевской охраны. Комендант Московского Кремля Н. Спиридонов в середине октября 1941 г. выехал с частью подчиненных в Куйбышев. За него остался генерал Н. Шпигов. Спиридонов, пользуясь покровительством Берии, пристрастился к спиртному. В 1943 г. Спиридонов вернулся из Куйбышева. Вольная жизнь в Куйбышеве еще более расшатала нравственность Спиридонова. Он уже мог пить водку не стаканом, а глотать из бутылки. Вспоминает В. Туков: «В Кремле сложилось в охране две комендатуры. Комендант Кремля Спиридонов считал, что он отвечает за охрану членов Политбюро. Вторая комендатура личной охраны правительства в лице ее начальника М. Мельникова, наоборот, считает, что именно они несут ответственность за охрану членов Политбюро. Особенно когда Спиридонов под хмелем на работе, он мнит себя самым главным начальником в Кремле», - вспоминает А. Т. Рыбин. «В первые дни войны, то есть с 22 июля 1941 г., немецкая авиация сбрасывала много зажигалок на Москву. Вследствие этого возникало много пожаров, особенно на окраинах, где преобладали деревянные постройки. На третью ночь налётов Сталин прибыл с правительством и пошёл не в метро «Кировская», а по скверу. Находясь в сквере на Чистых прудах, Сталин обсуждал последние налёты асов на Москву и как укрепить противовоздушную оборону Москвы. На второй день появились в небе аэростаты и многое другое», - вспоминает бывший сотрудник правительственной охраны, подразделения быстрого реагирования А. С. Хрулёв. Ночью седьмого августа немецкие лётчики сбили аэростат заграждения, который упал около Троицкого моста и загорелся. Пожар хоть и затушили быстро, но он был настолько сильным, что успел произвести неизгладимое впечатление на всех, кто были свидетелями этого происшествия, включая Сталина.

Было от чего впасть в панику. По признанию охранника Сталина А. Т. Рыбина, ещё в июне 1941 года было начато строительство Кремлёвского бомбоубежища. В книге «Сталин и Жуков», вышедшей в декабре 1994 г., Рыбин писал, что «инициатором строительства, «толкачом» был комендант Московского Кремля Спиридонов. Руководил работами начальник Метростроя Самодуров и его заместитель Губанков и женщина по фамилии Картакова. В Кремль ежедневно приезжал Л. М. Каганович и следил за графиком выполнения работ».

(Продолжение следует)

Примечания:

* - Ю. В. Емельянов - писатель, историк, лауреат международной премии им. М.А.Шолохова. Автор более двухсот публикаций, 15 книг, главным образом, по вопросам политической истории. Ряд работ переведены на иностранные языки.

** - Защитники генералиссимуса имеют право на свою точку зрения. Дадим высказаться сотруднику личной охраны Сталина А. Т. Рыбину: «23 февраля 1995 г. Российское радио распространило клевету против Сталина. Оно заявило, что Сталин в первые две недели войны был деморализован и не руководил фронтами. Это сплошная ложь. Даже в свое время Геббельс не сказал подобного. Он бы сейчас перевернулся от зависти в гробу, позавидовав краснобаям из эфира Российского радио. Сталин работал ежедневно, ежечасно с 22 июня 1941 г. на даче и в Кремле, не имея на первых порах никакого укрытия. Тогда в Москве проходило совещание трех делегаций по вопросу поставки вооружения СССР. 5 октября 1941 г. Сталин пригласил на балет «Лебединое озеро» в филиал ГАБТа А. Гарримана, лорда В. Бивербрука. Заглавные партии исполняли Галина Уланова и Константин Сергеев». А. Т. Рыбин имеет полное право защищать своего бывшего шефа. Однако, как говорится, одно другому не мешает: можно и глядя на умирающих лебедей умирать от страха. Снова хочу подчеркнуть, что в данной главе я пытаюсь, исходя из конкретных фактов, обосновать возможность встречи Иосифа Виссарионовича Сталина и старицы Матроны - и ничего более. Никаких идеологических целей я перед собой не ставлю.

*** - К. Симонов. «Глазами человека моего поколения». Москва. 1988 год.

**** -  А. И. Микоян. «Так было». Москва. 1999 г.

***** Интересная деталь проскользнула в воспоминаниях А. Т. Рыбина: «Он пригласил нас на дачу в Кунцево. Собрались предварительно у Маленкова. В машины сели Жданов, Маленков, Щербаков, затем заехали в НКВД за Берия. Нас пригласили в зал. Вышел Сталин и пригласил нас за стол. Женщина по имени Матрена Петровна (выделен мной - Н. Л.) принесла все необходимое и поставила на столик». Эта женщина входила в круг близких лиц Сталина, с ее именем у него на уровне подсознания были связаны эмоции доверия.

****** А. Г. Маленков. «О моём отце Георгии Маленкове». Москва. 1992 год.

******* И. В. Сталин. Сочинения. Т. 18. С. 263.

******** - В. П. Смирнов. «Краткая история Второй мировой войны». Москва. 2005 год.

********* -  Фридрих Гальдер. «Военный дневник 1941-1942». Москва. Перевод с немецкого. 2000 г.

********** - Жуков Г. К. «Воспоминания и размышления». Т. 2.

***********  - А. Т. Рыбин. «Сталин на фронте». Москва. 2000 г.

************ - Конев И. С. «Записки командующего фронтом». Москва. 20003 г.

************* - «Лубянка в дни битвы за Москву». Материалы органов безопасности СССР из Центрального архива ФСБ России. Москва. 2002 г.

************** - УКМК - Управление Комендатуры Московского Кремля.

*************** - Журнал «Родная Ладога». N 3. Санкт-Петербург. 2010 г.