Новый мировой класс и Россия

21 декабря 2012 года на сайте Центра проблемного анализа и государственно-управленческого проектирования  была опубликована  интереснейшая статья В.И. Якунина - президента РЖД, главы фонда Андрея Первозванного и Центра национальной славы России. Речь в статье идет о новом  правящем классе - по сути, кочующем мировом финансовом центре, который сейчас, как принято считать, базируется в США, но который, как пишет В.И.Якунин, «исторически  уже не единожды дрейфовал по миру: из Венеции - в Голландию, из Голландии -  в Англию, из Англии - в Северную Америку <...> Этот новый класс сосредоточил в своих руках критически большую массу глобального богатства в Мире и, прежде всего, финансового капитала. Общий объем капиталов, находящихся в руках номинантов «Forbes», составляет 4468 млрд. долларов. Это существенно больше, чем резервный запас любого государства мира. Это в 3 раза больше, чем, например, валовой внутренний продукт Российской Федерации». Отсюда,  вытекает ряд следствий, и прежде всего антигосударственный, антинациональный и антихристианский характер его деятельности.

В настоящей статье я хочу обратиться к религиозно-философским истокам такого положения вещей, и к его перспективам - особенно в отношении России.

Инволюция «точки власти» на Западе

Как известно, начало капитализма совпадает в Европе с эпохой Ренессанса. Многие исследователи рассматривают Ренессанс в качестве  первого шага  истории собственно Европы  - именно как   акт  слома  классической  западно-христианской  парадигмы Средневековья, с его четким  разделением на град земной и град небесный (бл. Августин),  с его феодально-монастырским  общественным  устроением.  Действительно,  Возрождение - вопреки своему «ретроспективному» имени - означало не столько возврат к старому (греко-римскому), сколько инициацию нового  - модернистского проекта для Запада. Точка сборки власти в эпоху Возрождения медленно, но  верно смещалась в сторону «человеческого, слишком человеческого» -  от  сакрального к светскому, от теоцентрического  к антропоцентрическому (гуманистическому) слою цивилизации. Именно  человек в эпоху Ренессанса, как  известно, делается  мерой всех вещей: знание становится силой (Ф.Бэкон), мораль -  свободным  выбором (Ф.Рабле), политика -- хитростью  (Н.Макиавелли), любовь - эротикой (Петрарка, Бокаччио. Существенно модернизированными оказались  ренессансная религия и экономика,  породив, с одной стороны,  Реформацию ХVI века (т.н. «всеобщее священство», община вместо Церкви), а с другой -  то, что впоследствии получило название «первоначального накопления», с его свободным предпринимателем-буржуа,  не зависящим  ни от кого, кроме самого себя и соседей-конкурентов («невидимая рука рынка»).

Все дальнейшие перемещения властных «мест силы» в Европе можно рассматривать как реализацию этой обретенной в условиях Ренессанса новой свободы.  ХVII - ХVIII века стали временем абсолютизма в Старом свете, от  «короля-солнца»  Людовика ХIV до Наполеона, осуществлявших именно антропоцентрический (модернистский) принцип в политике. Точкой приложения власти здесь оказывается государственность как таковая, уже  не сакральная, а именно светская (даже революционная, как в случае с Бонапартом, хотя  ещё  по традиции  облекающая себя то в римские, то в библейские одеяния.   Собственно, наполеоновская  (а до него кромвелевская) диктатура, несмотря на весь свой грозный военно-политический арсенал,  отодвинула сектор власти в Европе ещё дальше от центра - от государственности  к экономике, материально-хозяйственной жизни вообще («век девятнадцатый, железный», по слову А.Блока). Буржуазные революции сделали своё дело. Не случайно Х1Х столетие произвело на свет марксизм - эту,  при всей её хитроумности, редукционистскую (снижающую) теорию, подозревающую человека и его историю в том, что они,  в конечном счете, суть   только «экономические персонажи». Конечно, всем  (почти) хочется быть богатыми и здоровыми, но всё же сущность человека не сводится к экономике.

Что касается  современного Запада - только что закончившегося ХХ и начавшегося ХХI века - то здесь точка отсчета власти вообще трудно локализуема: это так называемая децентрализованная власть, не делающаяся от этого,  разумеется, более духовной или менее эффективной. С сожалением приходится признать, что католическая Церковь (не говоря уже о пестрых протестантских объединениях) не является  сегодня духовным (и тем более властным) средоточием западной цивилизации - её социальная  роль сведена к  исполнению привычных календарных ритуалов,  мораль не исключает рукоположения епископов-содомитов (т.н. «епископальная» церковь в Америке) и т.п. Более того, подлинные христиане просто не допускаются сегодня во властвующие элиты.  Разумеется,  и в Европе и в Америке  есть даже святые, но духовный фундамент нынешней позднебуржуазной формации покоится на  постхристианском (и частично даже антихристианском) «символе веры». Примерно так же обстоит дело в западной культуре, где безоговорочно господствует постмодернизм, играющий означающими без означаемого и ликвидирующий благодаря этому различие между высоким и низким, мужским и женским, полетом и падением. Евро-американская культура сегодня - это не власть, а обслуга власти, хотя  и хорошо оплачиваемая. Даже традиционная  национальная государственность в Европе и Америке  не может ныне похвалиться подлинной суверенностью, ибо оказывается всего лишь военно-юридическим  инструментом правящего  финансового класса,  явно отставая по своему административному влиянию и социальной эффективности от так называемых «сетевых сообществ» - автономных экономико-политических структур вроде ТНК (транснациональных корпораций) или теневых «неправительственных» организаций («Тройственная комиссия», «Бильдербергский клуб» и т.п.). Подлинная власть на Западе сегодня анонимна, распределена между рядом закрытых финансово- информационных группировок (типа ФРС в США) и опирается, прежде всего, на спекулятивные механизмы управления мировой валютой (лишенные реального эквивалента долларовые пирамиды и т.п.). Что касается отношения  этой власти к религии, культуре и государству, то здесь   используется концептуальное оружие --  образы социальной мифологии («открытое общество» К. Поппера) и процедуры т. н. «нормализации», политкоррекции человека, («дисциплинарные машины», по терминологии М.Фуко), незаметно для населения приспосабливающие вышеназванные институты к стратегии властвующей элиты. В сущности, дело идет о «мягкой» репрессии западных народов, превращаемых посредством виртуозной интерпретативной политики правящего слоя в сытых и самодовольных «сублимированных рабов», гордящихся своей принадлежностью к «золотому миллиарду», именующих свой общественный порядок либеральной демократией,  регулярно участвующих в выборных спектаклях («слон» и «осёл»), но не отдающих себе отчета в  полной собственной управляемости и безответственности.

Мир в сети

Исходя из сказанного, можно утверждать, что на рубеже ХХI века, то есть на глазах ныне живущих поколений, радикально изменились отношения между государством и всем тем, что приходится квалифицировать как не-государство. Повторяю, речь идет о чрезвычайно разнородных социальных вещах - от крайне правых до крайне левых, и от сугубо теоретических до брутально-практических. Однако те и другие в качестве  общей социокультурной природы объединяет одна черта: все они  отделяют себя от государства и по большей части даже противостоят ему. Можно сказать и иначе: на протяжении последних десятилетий резко упала институциональная значимость государства как такового, снизился его «удельный вес» в национальном и мировом историко-культурном поле, и не в последнюю очередь потому, что в открытую конкуренцию с ним вступили именно вышеназванные «сетевые» структуры.

В свое время великий государственник Г.В.Ф.Гегель квалифицировал государство как ступень объективного духа в развитии абсолютной идеи. Задолго до него это понимал первый русский боговенчанный царь Иоанн Грозный, когда писал Курбскому: «Отец и Сын и Святой Дух ниже начала имеет, ниже конца, о Нем же живем и движемся. Им же цари величаются и сильные пишут правду»(1). Как бы то ни было, во всех  своих ипостасях  государство выступает как сущностная, вертикально развернутая целокупность человеческого бытия, жизнь как целое,  организованное в соответствии с определенной ценностной иерархией. Без сомнения, это роднит государство с Церковью: разница  только в том, что Церковь ориентирована на мир иной, трансцендентный, а государство  ценностно организует мир здешний. Во-вторых, государство как социокультурный феномен  относится к классическому  типу культуры: оно представляет в социуме сверхличный  порядок Бога или космоса, то есть осуществляет себя как структурированная воля к истине, а не просто как право на насилие (если воспользоваться известным определением государственного суверенитета  М. Вебером). Выражаясь категориально, государство обладает универсальной ценностной онтологией, и в этом состоит его главное превосходство над любым негосударственным образованием, направленным на решение той или иной фрагментарной жизненной  задачи, будь то максимизация прибыли или достижение партийного  успеха. Герб, гимн и флаг - не внешние, а атрибутивные признаки государства. Они символизируют его классическую стратегию, его собранность на главном, его в подлинном смысле мета-физическое достоинство. Квазигосударственные структуры, вроде крупных транснациональных компаний (по бюджету превосходящие иные страны)  в этом  только подражают исходной державной матрице.

Таким образом, восходящий к гностическрому антропоцентризму Возрождения и рационализму Просвещения идеал модерна - то есть идеал радикального космополитизма, атеизма  и либерализма  - после 1991 года стал знаменем «всего прогрессивного человечества».   В мировоззренческом плане дело  идет о едином культурно-политическо-экономическом суперпроекте.  Несущими конструкциями  этого проекта выступают, прежде всего, транснациональные финансово-промышленные группы,  обладающие  контролем над ресурсами и  все более склоняющиеся к экономике спекулятивного, а не производственного типа. Такова, например, финансовая империя Д. Сороса, оперирующая  «чистыми» дензнаками - типично постмодернистская практика означающего  без означаемых.  Мощную поддержку такого рода акторам  со стороны концептуальной  власти оказывают  международные информационные сети вроде глобального телевидения или интернета, проецирующие свои семантические ризомы («кусты», «грибницы», лишенные центральной точки отсчета) на ровные бескачественные  смысловые плоскости, где люди и вещи уже не имеют естественного «своего места», а лишь отражаются (играют) друг в друге, благодаря чему и получают единственный стимул к бытию. Такова сегодня сетевая  интер-религия и интер-культура («сетература»), в экуменическом культе которых в принципе снимается различие между светлым и  темным, добром и злом. Вирутуальная реальность электроники - это жесткое дисциплинарное поле производства людской ТВ-массы, находящееся под  стратегическим контролем анонимной сетевой власти. Французский культуролог Ги Дебор назвал  это «обществом спектакля», где любая жизненная драма, вплоть до геноцида и войны («война в заливе») подается как материал для зрелища. Применительно к постмодернистским культурным сетям возможно выделить даже некий «императив горизонтальности: символические структуры типа «высшее\низшее» заведомо кодированы как скомпрометировавшие себя, как не работающие; апелляция к ним расценивается как дурной вкус и обречена на поражение»(2) Задумываясь о будущем подобного политического, экономического и культурного поставангарда, можно предположить следующее. Уже в ближайшие десятилетия весьма вероятна перспектива жесткого «сетевого тоталитаризма», то есть нового мирового порядка, построенного именно на всеобщей относительности горизонтальных «пустых мест» слишком человеческого жизненного пространства. Старомодное «дурновкусие» различения  ценностного верха\низа может быть окончательно блокировано спекулятивными финансово-семиотическими играми, идеально встраивающими человека в психотронную социально-компьютерную систему. Иначе говоря, налицо подлинная дехристианизация  Запада, предсказанная ещё Ф.М.Достоевским. К.Н.Леонтьевым, О.Шпенглером,- тотальное духовное раскрытие «мирового яйца» снизу для беспрепятственного воздействия на него инфернальных сил. Как заметил  в 60-х годах ХХ века знаменитый «битл» Д. Леннон, «мы сегодня гораздо популярнее Иисуса».  Ныне, в 2012 году, в Дании едва не запретили рождественскую елку - такая демократия...

Россия vs новый  господствующий класс

«В отличие от многообразного мира равных цивилизаций, взаимодействующих в формате диалога и взаимного признания,  полная унификация может создать только мир тотального управления. Тоталитаризм мирового масштаба угрожает человечеству» - справедливо пишет в своей вышеназванной статье В.И.Якунин. К счастью, на свете есть ещё православная Россия, сам факт существования которой является вызовом  новому мировому классу.

Принципиальное отличие России от Запада заключается  в том, что русская цивилизация не экономикоцентрична. Базисной основой национальной жизни у нас  является духовная и государственная идея/энергия, а вовсе не капитал, как в Европе и особенно в Америке. «Всякая власть от Бога» -- эта  мысль имеет прямое отношение к нашему Отечеству. Пока в России  имеет место  православная церковная вера и государственная - царская, имперская,  президентская - властная вертикаль,  страна идет вперед, и перед ней, по слову Н.В.Гоголя, «постораниваются» другие народы и государства.  Напротив, как только  социально-политический перевес в России получает капитал (тем более компрадорско-спекулятивный) и связанный с ним  либерализм, страна впадает в смуту, кризис, революцию. Когда  всё идет на продажу, народ чувствует, что страна утрачивает свой онтологический фундамент- религиозно-государственное начало. Исчезает сверхличная цель, ради которой стоит идти на жертвы, и тогда «черт побери всё», как выражается одни из персонажей «Мертвых душ»  того же Гоголя. Грозные  строители  России - Иоанн IV, Петр Великий, Иосиф Сталин - хорошо понимали это, опираясь в своей деятельности на преданную им личную гвардию (опричнину). Если угодно, это и был своего рода «православный социализм», где единство державы и большинства народа  (вопреки эгоистическому боярству,  продажной бюрократии и «пламенным интернационалистам») достигалось часто жестокими, но единственно возможными и необходимыми  для России средствами. В ином случае всё шло в разнос - Смута начала ХVII века, Февраль 1917 года, распад СССР в 1991 году.

В отличие от Европы и Америки, ни культура, ни государственность, ни даже хозяйственно-экономическая сфера не  стали у нас реальными центрами силы, хотя те или иные периоды русской истории можно охарактеризовать как попытку  закрепления подобных центров. Известно, что  Русь не  пережила Возрождения, Реформации и Просвещения в той аутентичной форме, в которой это происходило в Европе - именно по  этой  причине культура и государственность являлись у нас скорее разновидностью духовного (идейного) производства, чем собственно интеллектуально-знаковым или юридическим механизмом. Это касается в первую голову знаменитой русской интеллигенции, отличавшейся, по определению Г.П.Федотова, идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей. Так или иначе, отечественная культура не сконструировала для себя «науки для науки» и «искусства для искусства», оставаясь  вплоть до ХХ века чем-то вроде религиозно-революционного ордена.

То же самое в принципе происходило и с  идеей  державности  на Руси. Петр Великий стремился к осуществлению  российского варианта абсолютизма  по принципу «государство - это я», однако,  несмотря на  насилие  и связанные с ним жертвы, петербургская монархия воспринималась и Церковью и народом как продолжение  православного соборного царства. Не случайно петербургские государи короновались в Успенском соборе древней столицы, да и большевики перенесли средоточие своего «пролетарского» государства в Москву. И петербургская монархия и русский коммунизм выступают в нашей цивилизации как  разновидности  идеократии,  то есть как превращенные формы энергии её духовного ядра. Особенно выразительно  это показала советская власть в России,  облекавшая себя в марксистские (то есть материалистически-экономические) одежды, без конца твердившая о  производительности труда как главном критерии общественного прогресса, переселявшая народ на  «стройки века», призывавшая устами своих генсеков «догнать и перегнать Америку по производству продукции на душу населения» -- но так и не справившаяся с поставленной Лениным задачей превращения страны в «единую фабрику»: это была утопия, имевшая свои корни в квазирелигиозной идеологии «земного рая». Правда, в отличие, например, от  «американской мечты», в Советской России не столько бедных хотели сделать богатыми, сколько именно  богатых опалить пламенем мирового пожара. Не складывается на Руси самоупоенное бюргерство, хоть ты лоб расшиби. Как шутил в 1918 году Андрей Белый, в стране победившего материализма первым делом исчезла материя...

Наиболее радикальный проект перестройки  отечественной цивилизации  был задуман и частично осуществлен  на наших глазах, в ходе  переворота 1991 - 1993 годов, когда сформированная Горбачевым-Ельциным и их окружением  «ликвидационная команда»  отменила не только Советский Союз, но и вообще всякую онтологически укорененную власть в стране,  передав  управление шестой частью света переродившейся партноменклатуре в союзе с теневым капиталом (отечественный вариант «демократии»). Возникла так называемая «семибанкирщина», занятая в основном продажей национальных природных ресурсов за границу (и переводом туда же вырученных от этой операции капиталов). Ельцинизм  трудно описать какими-либо корректными экономическими, правовыми и тем более ценностными  категориями  - страна  чудом удержалась на краю пропасти. По существу, точка сборки «россиянской» власти находилась в 90-х годах ХХ века  не только за границей (буквально за рубежом)  духовно-языкового ядра, но  и  за пределами  всех естественных оболочек русской цивилизации - скорее всего, где-то в интеллектуальном поле «новой Атлантиды

Главная опасность  угрожает России  не извне, а  изнутри:  если деньги у влас­ти, то все позволено. Хлынувший в страну доллар как катком вытаптывает в ней всё  лишнее для себя - и в духе и в теле.  Воп­рос в том,  сумеем ли мы наладить такой  религиозно-культурно-государственно-хозяйственный порядок, где наши недостатки (с точки зрения  «эвклидовского» буржуазного ratio) обер­нутся  достоинствами,   то есть теми пре­имуществами, благодаря которым Россия,  быть может, избежит европейского парадокса,   когда сила оказывается слабостью, знание -- незнанием, свобода - рабством у греха.

Если мы хотим укрепления и усиления нашей страны - а иначе  не стоит и жить в ней  -  мы должны способствовать усилиям президента В.В.Путина по централизации  и одновременно  социализации власти в России. Верховная власть должна пойти на сближение с  государствообразующим народом, избавляясь по мере этого процесса от жуликов и предателей в своих рядах. Для этого президенту понадобится собственный Преображенский полк, разделяющий его религиозно-державные взгляды и готовый не за страх, а за совесть их осуществлять. Параллельно с этим должны быть сделаны постепенные шаги в сторону национализации стратегических средств производства и богатейших природных ресурсов  России.

В заключение отметим, что духовное ядро русской цивилизации сегодня развернуто в двух взаимопересекающихся метафизических плоскостях - христианской и антихристианской. В  современной России   идет судьбоносная  духовная (а, следовательно, и политическая, и культурная) брань. Применительно к теме наших размышлений, это означает, что Россия пока ещё сохранила свою христианскую по истокам культуру и государственность, не уронив её окончательно в финансово-спекулятивную сеть. Иначе говоря,  Россия  до сих пор осуществляет выбор своей  религиозной судьбы, тогда как на Западе он совершился ещё в ХVIII веке -- под звуки громового вольтеровского хохота, потрясшего перед революцией  «священные камни»  Европы.

Александр Леонидович Казин, доктор философских наук, профессор

Примечания

1.  Первое послание Ивана Грозного князю Курбскому || Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. Л., 1979. С.12.

2.  Матвеева А. Пустые места: топография || Сб.: Культурология как она есть и как ей быть. СПб., 1998. С.167.