Лелич
23 декабря 1880 года (5 января 1881 по новому стилю) в селе Лелич близ города Валево в семье Велимировичей родился малыш, которому предначертано было стать великим святителем, Сербским Златоустом.
Название «Лелич» связано с трагичным периодом сербской истории - Великим Исходом 1690 года. Накануне этого, в 1684 году Австрия, Польша и Венецианская Республика заключили Священный Союз против Османской Империи. Сербы поддержали воинов Союза. Но, поддержав католиков, балканские православные навсегда стали врагами для мусульман. Которые, кстати говоря, до этого рокового события проявляли относительную терпимость по отношению к сербам.
Около 20.000 сербских повстанцев пополнили ряды австрийской армии, которая прошла землями Сербии, и к 1689 году достигла пределов Вардарской (или Славянской) Македонии. Но после того как от чумы умер главнокомандующий этой армией, Пиколомини, армия отступила за Дунай.
В результате этой войны турки навсегда потеряли южную Венгрию и Трансильванию, откуда были выдавлены Габсбургами, но сербы именно тогда потеряли Косово.
Опасаясь мести турок, около 37.000 сербских семей вместе с патриархом Арсением III Чарноевичем покинули Старую Сербию (т.е. Косово и Метохию) и переселились за Дунай - в земли южной Венгрии. Опасения патриарха были небезосновательны. Теперь, после подавления восстания, османам необходимо было укреплять Империю. И вслед за резней, которую учинили крымские татары, началась исламизация и албанизация уязвимой части европейской окраины турецкого государста.
А что же переселенцы и их потомки? Кто-то из них стал подданным империи Габсбургов и продолжал сражаться против турок в составе подобных нашим казакам отрядах «граничаров». Кто-то обосновался на северных склонах Балкан - там, где впоследствии будет образовано Сербское княжество (позже - королевство) со столицей в Белграде. Кто-то не дошёл до спасительного Дуная и погиб от преследователей.
Так, одна из колонн измученных беженцев решила заночевать у подножия горы Повлен, надеясь, что погоня их не настигнет. Но османы обнаружили лагерь. Шестнадцать тысяч христиан было вырезано.
«Их стоны не смолкали в течение многих дней, так, что сама гора ужасалась», - повествует предание. От сербского слова «лелек» («стон»), и произошло название Лелич [1].
Лелич стоит неподалёку от города Валево, в полусотне километров к востоку от зеленой реки Дрины, которая слишком часто за прошедшие двести лет разделяла сербов.
В России крепнет убеждение «в неблагодарности славян»
В конце XIX в. сербы жили в четырех государствах: княжестве Черная Гора, королевстве Сербия, а также Оттоманской и Австро-Венгерской Империях.
Это была эпоха стремительной потери авторитета России в этом регионе.
«Перед Русско-турецкой войной 1877-78гг. князь Милан обратился к русскому правительству с вопросом - нужно ли России содействие Сербии? На это был дан ответ, что пока Сербия должна сохранять нейтралитет, а потом ей будет указано, что следует делать.
Впоследствии, когда произошли неудачи под Плевной, император Александр II настойчиво потребовал помощи сербской армии, причём за это обещал князю Милану обеспечить будущее Сербии, поддержав её во всех национальных стремлениях.
Сербское княжество в это время не успело ещё оправиться от предыдущей опустошительной войны, к тому же князю Милану угрожал заговор, организованный турками, тем не менее, наскоро справившись с затруднениями, он в декабре 1877г. двинул сербскую армию в указанном русской главной квартирой направлении - на Софию.
Несмотря на незначительность своих сил, сербы смело прошли мимо турецкой крепости Ниш и разбили турок в боях при Ак-Паланке и Пироте, что, несомненно, облегчило западному отряду генерала Гурко переход через Балканы.
После занятия русскими войсками Софии сербская армия повернула на юг и, одержав над турками ряд новых успехов, дошла до Косова поля, где остановилась вследствие заключения перемирия.
Помня обещания императора Александра II, князь Милан обратился к русскому правительству с просьбой - при заключении мира выговорить Сербии, кроме политической независимости, уступку крепости Видина с округом, Косовского вилайета и Ново-Пазарского санджака.
Между тем, вскоре выяснилось, что русское правительство не желает давать сербам никакого территориального приращения, а предполагает всю завоёванную территорию, вместе с крепостью Ниш, передать проектированному Болгарскому княжеству. Глубоко возмущённый такой несправедливостью, князь Милан ответил, что не отдаст Ниш ни в каком случае, хотя бы пришлось сражаться с целой русской армией. Только после столь решительного заявления эта крепость с небольшой полосой прилегающей земли была, по Сан-Стефанскому договору, назначена Сербии, а на Берлинском конгрессе, благодаря заступничеству австрийских уполномоченных, коим возражали представители России, Сербия получила, кроме того, города Пирот и Вранье с округами.
Как известно, тот же Берлинский конгресс дал Австрии полномочие на оккупацию Боснии и Герцеговины, составляющих этнографический центр сербской национальности. Общественное мнение России и всего славянского мира возмущалось таким «коварством» Бисмарка, и только впоследствии выяснилось, что Австрия взяла лишь то, что ей было предоставлено секретным договором с Россией <от> 15 января 1877 года.
Оказалось,
что перед войной с Турцией русская политика, желая обеспечить себе нейтралитет
Австрии, расплатилась за это Боснией и Герцеговиной!» [2]
Сербия, которая во время правления князя Милана IV Обреновича - ставшего чуть позже, в 1882-м, королем Миланом Первым - была безоговорочно пророссийским государством, теперь переориентируется на Австро-Венгрию. И в то время, как на протяжении четверти века длилось увлечение Петербурга Болгарией, в Белграде царило австрофильство. Именно Австрия вовлекает Сербию в антиболгарскую авантюру, которая заканчивается разгромом сербского войска. Следствием всего этого стал первый серьёзный кризис внутри славянства, кризис, расшатавший сами устои славянофильской идеологии России.
В русском образованном обществе крепло убеждение «в неблагодарности славян».
В самой же Сербии разгорелись нешуточные политические страсти. И у оппозиции королю появилось необычное знамя - брошенная своим мужем королева Наталья, дочь молдавских бояр. Милан познакомился с будущей королевой в Одессе, что, кстати, позволило нынешним жителям русско-еврейского города на юге Украины записать первую (после восстановления государственности) сербскую королеву «в одесситки».
Впрочем, «одесситка» Наталья Кешко побыла королевой Сербии недолго, ибо Милан Обренович развелся с молдавской боярыней, отрекся от престола в пользу малолетнего сына и укатил в Париж.
Детство и юность Николы
Крестьяне Лелича, несмотря на политизированность балканского общества, были далеки ото всех этих интриг и идей образованных людей. Да и само образование понималось как способность прочитать «документ» и толково составить «бумагу».
«Однажды ранней осенью Драгомир, отец будущего владыки, сооружал какую-то постройку у себя в усадьбе. Мастер, складывавший стену, был обеспокоен детским плачем, оглашавшим весь сад.
- Газда [3] Драгомир, не иначе кто-то плачет в саду? - спросил каменщик у хозяина.
- Да, малый Бато ревёт. Закончил 4 класса в монастыре Челийе да хочет учиться дальше. Спрашивается: зачем?
На другой день плач возобновился. А на третий день вся эта нервотрёпка так досадила мастеру, что он, наконец, не выдержал и выбранил Драгомира, приговаривая:
- Другие тащат детей в школу силком, а твоё дитя само хочет идти! Чего тебе ещё надо!? Отправь его, Христа ради. Нет сил терпеть этот вой!
Пришлось Драгомиру отвести Николу в школу. Он-то знал о том, что его сын - наилучший ученик в классе, авось что-то выйдет из него путное».
В отличие от народной легенды, другие источники [4] рисуют нам совершенно иной портрет отца будущего владыки.
Драгомир был человеком очень грамотным и аккуратным. Помимо обычных сельских занятий, был писарем и делопроизводителем своего среза [5]. Поэтому когда Никола подрос, Драгомир отдал его в сельскую школу, которая находилась в монастыре Челийе. Поскольку дети приезжали учиться из отдалённых сёл (до 20 км), то просторный монастырский конак [6] был переделан в интернат. По воскресеньям и праздникам родители приезжали в монастырь на богослужение, проведывали детей и привозили им сменную одежду.
Дом Велимировичей находился в 5 км от монастыря, но Никола по природе был маленьким и худеньким, поэтому ему было нелегко дважды в день проделывать такой пеший путь. И отец определил его в монастырский интернат. Так, под куполами Свято-Архангельской церкви, началось образование будущего поэта и святителя.
Когда же челийский учитель Михайло Ступаревич, зная Николину ревность к учёбе и одарённость, посоветовал Драгомиру продолжить образование Николы в гимназии, тот без лишних слов вписал сына в Валевскую гимназию. Гимназия была на хорошем счету, но имела лишь шесть классов. Отсутствие седьмого и восьмого классов чуть позже неприятно «икнётся» выпускнику Оксфорда доктору философии Велимировичу, а пока Никола с радостью отправился учиться в город.
После
окончания школы и, впоследствии, гимназии, Никола вместе со своим приятелем
Петаром Косичем собирался поступать в Военную Академию. В Сербии в 90-х годах ХIХ века резко возросла роль армии. Главная причина
заключалась в том, что экс-король Милан Обренович, отрекшись после скандального
развода от престола в пользу своего сына, Александра, возглавил армию и фактически
стремился сформировать государство в государстве. Милана так и называли «король
армии». Поводом к милитаризации Сербии послужил удручающе низкий уровень
боеспособности сербской армии описываемого периода, следствием чего было позорное
поражение в Сербо-Болгарской войне.
Увеличив приём в Военную Академию, он сформировал многочисленный корпус лично ему преданной военной молодёжи, для которой стал буквально «идолом» [7].
Но Николе не суждено было влиться в общество военной молодежи. Медкомиссия сразу же отбраковала Велимировича: росточком мал и худощав. Лишь после этой неудавшейся попытки Никола Велимирович встал на путь, предначертанный ему Провидением, - начал учиться в Белградской Духовной Семинарии. (А Косич стал крупным офицером, был близок к путчистам Душана Симовича [8], захватившим в марте 1941 года власть в стране).
Но и в семинарию принят был с большим трудом. Как писал один из биографов владыки, Зоран Милошевич: «Божиим людям и в церкви не легко» [9].
Владыка Иоанн Максимович [10] рассказывал, что при поступлении Николы экзаменующему епископу показалось, что у юноши нет музыкального слуха. И вообще, как только архиерей увидел этого воробышка, так и изрёк безо всяких «пардонов»:
- Ну и куда нам его брать?! Помрёт ещё. Будут дурно выброшенные деньги [11].
Юный Никола был непоколебим, и двери семинарии для него всё-таки отрылись.
Учёба давалась легко. Кроме того, за плечами у него было уже шесть классов гимназии, в то время как другие поступили в семинарию после двух гимназических лет. Никола неутомимо занимался самообразованием, расширяя свой кругозор: Негош, Толстой, Достоевский, Шекспир, Вольтер, Гюго, Пушкин... вплоть до Ницше, Карла Маркса и индийской философии.
«Старо Србско книжарство»
В Белграде конца XIX в. бурно развивалась книготорговля. Ассортимент, несмотря на высокую таможенную пошлину на иностранные книги, был чрезвычайно широк.
Одна из «книжарен» располагалась на первом этаже «Гранд-отеля» в качестве отдела антикварной лавки. В «книжаре» постоянно толкались ученые и журналисты, студенты и семинаристы. Хозяин лавки немец Фридрих Бреслауер мог в течении кратчайшего по тем временам срока раздобыть любую книгу на любом языке.
Низкая цена на иностранные книги достигалась благодаря тому, что книги из Австрии ввозились не в виде облагаемых пошлиной книг, а в виде тетрадей [12]. «Корицы» (обложки) ввозились отдельно, и уже в Белграде книги собирались, переплетались и преподносились благодарным клиентам Бреслауера.
А ведь ещё совсем недавно книгопродажа по всей Сербии осуществлялась при посредстве бродячих слепых гусляров, которые носили с собою торбы с разнообразной литературой. Кстати, одной из основных проблем, стоявших перед бродячими продавцами-книжниками, были деньги. На Балканах тогда ходили монеты Австрии, Османской империи и России. Книжник должен был не только хорошо ориентироваться в курсах валют, но и уметь на ощупь распознать монету.
В Белграде той поры можно было встретить горожанина, одетого по последней парижской моде и рядом его земляка, облаченного в красные шаровары и чалму с непременным пистолетом и ятаганом за поясом. Книги же в ту пору продавались в нескольких лавках, торговавших иконами, пиявками и прочими сопутствующими товарами. Одной из таких была лавка Андре Пурича. Редкий крестьянин из глубинки, расторговав свой товар на белградском базаре, проходил мимо лавки Пурича. Случались курьёзы.
- Что это Вы мне за икону всучили!?
- ?
- Я просил Вас икону святого Дьжурджа [13], а что Вы мне подсунули!?
Пурич посмотрел на икону и отвечает:
- Просили икону, я вам икону и продал. Если бы попросили пуговицы или кожух, я бы отправил Вас туда, где эти вещи продают. А я торгую иконами и книгами.
- Я и просил у Вас икону святого Дьжурджа, а вы мне дали какого-то другого святого!
Пурич взял в руки икону и едва удержался от смеха:
- Смотрите. Что тут написано? Свя-той Ге-ор-ги-е!
- Вижу, что там написано, я, хоть и не варошанин [14], да по русско-славянски немного соображаю. Мало ли что там написано! Если это святой Дьжурдж, то где же его лошадь и дракон?! И все мои приятели говорят то же самое.
Андре посерьёзнел и говорит:
- Может быть, Вы и те приятели знали святого Дьжорджа лично, и потому этот лик кажется Вам незнакомым. Но видели его, наверняка, лишь верхом на коне, да тогда, когда он убивал дракона. Как Вы думаете, он всегда скакал верхом, или же иногда слезал с коня? Я думаю, что художник изобразил святого в тот момент, когда тот шел пешком. Если же Вы со своими приятелями верите в то, что святой Дьжордже даже и спал на коне, то посмотрите на памятник князю Михайлу [15]. Он там изваян верхом на лошади. Так что же он никогда с неё не слезал!?
Горец схватил свою икону и выбежал из книжары [16].
«Чист лист...»
Народная молва приписывает семинаристу Николе настоящее стихотворение в прозе:
«Когда Николай, как студент богословия, сдавал экзамен по гомилетике церковной беседы, то в качестве билета ему достался чистый лист бумаги. Испытание заключалось в том, чтобы съимпровизировать монолог на тему, заданную в экзаменационном билете. Семинаристу Велимировичу попался чистый лист неслучайно, ибо в Николае уже был открыт дар собеседника, и экзаменатору было любопытно: а что же сможет выжать это юное дарование из-под Валева в буквальном смысле «с чистого листа»?
Молодой богослов не растерялся и начал беседу в характерном для своего творчества поэтическом стиле:
«Чист лист, пока на нём ещё ничего не начертано;
чист день, пока в нём нет никакой мглы;
чисто небо, пока на нём нет ни облака;
чисто железо, пока на нём нет ржавчины.
Чиста душа, когда в ней не остаётся уже места греху»«.
Доктор богословия становится иеромонахом Николаем
Окончив Белградскую семинарию, Никола Велимирович, согласно законам Королевства Сербии, должен был отработать положенный срок сельским учителем. Летние каникулы молодой учитель проводил на Адриатике - в Боке Которской. На престольный праздник тамошнего монастыря Савина - Успение Пресвятой Богородицы - сходились в Боке Которской паломники со всех сербских краёв.
К этому периоду относится «романтическое югославянство» Николы. Тогда казалось, что расстояние между сербами разных вер неизмеримо меньше пропасти между верующими и атеистами.
Впоследствии святитель Николай проявлял скептическое отношение к своим ранним книгам, которые были воплощениями тех убеждений, которые исповедовал владыка в молодости:
«Действительно, я много писал, но это было следствием того, что, во-первых, я не имел дара сказать многое в малом, как, скажем, Паскаль. Во-вторых, это у меня наследственное. Мой покойный отец Драгомир (великая душа), был делопроизводителем общины на протяжении 30 лет. Все писал и писал. А я - его сын.
Могу сообщить тебе доверительно, - пишет владыка о.Димитрию Найдановичу, - всё, что было напечатано до 1924 года, я бы не желал переиздавать. И в последующих книгах встречаются ошибки». [17]
Еще будучи семинаристом, Никола Велимирович сотрудничает с журналом «Христианская жизнь», редактор которого, протоиерей Алексей Илич помог Николе продолжить образование.
С 1904 г. Никола продолжил своё образование в Германии, а позже - в Швейцарии и Великобритании. Государственная стипендия обеспечила студенту Николе Велимировичу вполне пристойный быт, и теперь уже ничего не могло отвлекать от глубокого постижения мировой философии и богословия. В 1908г. в Швейцарии защищает докторскую по богословию («Вера в Воскресенье Христово как основной догмат Апостольской Церкви») в Старокатолическом Университете города Берна.
После некоторой заминки Никола отправляется в Англию. В Англии Никола готовит докторскую диссертацию на соискание ученой степени доктора философских наук. Эту диссертацию («Философия Беркли») довелось защищать уже в Женеве, и на французском языке.
Однако на родине его ожидали искушения. Блестящему ученому, свободно владеющему французским, немецким и английским языками дали скромное место младшего преподавателя в Белграде. Злорадствующие завистники нашли формальный повод для того, чтобы унизить доктора философских наук: все европейские дипломы были объявлены недействительными, поскольку Никола Велимирович не имел аттестата за окончание старших классов гимназии. (Валевская гимназия была шестилетней). Кроме того, в церковной среде он приобрёл репутацию «католика», и это тоже добавляло напряжённости.
Делать нечего: пришлось выпускнику Оксфорда экстерном сдавать экзамены за 7-й и 8-й классы гимназии. В это время Николаю из Берна пришло предложение занять место главного редактора в солидном журнале «Revue internationale de Theologie», издававшемся на трёх языках.
Однако, только лишь начав преподавать, Никола тяжело заболел дизентерией. Болел долго и тяжко. После того, как врачи отчаялись спасти больного, Никола дал обет Господу посвятить всю свою жизнь без остатка «служению сербской церкви и народу». После исцеления Никола, с благословения митрополита Димитрия [18], поступает послушником в монастырь Раковица [19].
Спустя 2 месяца после поступления в монастырь искушеник [20] Никола становится иноком Николаем. 20 декабря 1909 года инок Николай рукополагается в иеромонахи и начинается миссионерский труд будущего святителя.
В связи с тем, что в белградской церковной среде не прекращались разговоры о якобы «католической прелести иеромонаха Николая», митрополит Димитрий решил отправить молодого доктора богословия и философии в Россию.
- Дабы, - как шутил митрополит, - немного оправославить блестящего ученого.
Прибыв в Питер, Николай записался слушателем в Академию, но свои научные регалии не упомянул. Однако уже после первой же публичной дискуссии, в которой принимал участие молодой ученый, на серба обратил внимание весь цвет Академии. Питерский митрополит Антоний [21], пораженный талантом Николая, выхлопотал ему бесплатный проездной билет по всей России.
Вернувшись из Питера, иеромонах Николай уже не мог довольствоваться одним лишь преподаванием.
«В день памяти св. первомученика архидиакона Стефана иеромонах Николай произносит свою первую проповедь в Белградском кафедральном соборе. Ничего подобного не слышали доселе стены Соборной церкви. Люди теснились в переполненном храме, стараясь вобрать каждое слово нового проповедника; сам престарелый король Петр Карадьжорджевич [22] слушал, затаив дыхание. Так велик был ораторский дар священноинока, и так божественно проникновенны были его слова, что по окончании проповеди народ едиными устами возгласил: «Живео!»« [23]
В этот период о.Николай написал своё первое крупное исследование «Религия Негоша», были опубликованы «Подгорные проповеди», книга «Превыше греха и смерти».
Планируются две очень важные для общесербского дела поездки: в Сараево и в Загреб.
Босния
В
1912 г. иеромонах Николай посещает столицу Боснии, Сараево - единоязыкий, но
чрезвычайно разнокультурный город. Город, в котором минареты в мавританском
стиле и синагоги сефардов соседствуют с неоготикой и православными соборами.
Город, в чьих многочисленных кафанах одни сарайлийцы судачат на тему ностальгии
по Османской империи, другие - осторожно хвалят толковую работу швабских [24] чиновников
и с тревогой ожидают грядущей перестройки провинции, когда австрийцев могут
сменить хорваты или, инш'Алла [25], мадьяры!
Когда Балканы сравнивают с пороховой бочкой, то иногда добавляют при этом, что Босния - это детонатор бомбы.
На территории Босны (Босния - сербск.) всегда велись непрекращающиеся распри. Когда раскололся единый Христианский Мир, то этим воспользовались местные феодалы, пытавшиеся выкроить свою выгоду из раздоров между византийцами и латинянами. В конце концов, Босна была погружена в хаос: доминирующей идеологией стала Богумильская Ересь.
Суть ереси в самых общих чертах сводится к тому, что мир является ареной непрекращающейся борьбы Материи с Духом. Материя является порождением нечистого Демиурга, пытающегося уловить искры духа в свой плен. Поскольку всё материальное, без исключения, почитается богумилами злом, то спастись (согласно богумильской ереси) можно лишь полностью отказавшись от привязанностей к материальному миру.
Пропаганда бегства от реальности дала свои плоды: боснийцы утратили государственное дерзновение и стали лёгкой добычей для более сильной и здоровой цивилизации, обладающей непротиворечивой и цельной идеологией. Такой в Средние века была Османская Империя.
Нам, воспитанным европоцентрично, такое заключение кажется несколько странным, однако если вспомнить о том, что Европа XIV-XV веков была истерзана чумой и братоубийствами, то станет понятным, почему же для боснийцев-богумилов выходом из глубочайшего кризиса самого смысла существования стал переход в Ислам, как говорится, «всем миром».
Боснийские славяне, став мусульманами навсегда выпали из славянской реальности: Боснийцы до сих пор отождествляют себя ни с сербской кровью; ни со штокавским языком (принятым в середине ХIХ века в качестве литературного сербско-хорватского языка письменности). Боснийские мусульмане отождествляют себя с турецкой цивилизацией.
Что совершенно логично: западнобалканские католики влились постепенно в хорватский национальный корпус, а православные - в сербский.
Между тем, многие боснийцы-мусульмане чисто внешне выглядят более арийски, нежели иные сербы. На эту тему существует шутка, в которой есть некая доля шутки. Суть её сводится к тому, что египетские и турецкие воины, служившие султану в этих краях, не трогали девушек-мусульманок, ибо это понималось как грех. Иное дело - женщина «неверных»... В результате сербы, несмотря на белый цвет кожи, стали внешне смахивать на азиатов, а вот среди боснийских мусульман немало голубоглазых арийцев.
К началу ХХ века православные составляли почти половину населения Боснии и Герцеговины [26]. Управляющий Боснией австро-венгерский министр финансов Беньямин Каллаи (1882-1902) стремился провести в жизнь политику Габсбургов по изоляции Боснии и Герцеговины как от Сербии, так и от Хорватии. Этот политик, (воспетый впоследствии в титовской версии югославской пропаганды) запретил упоминать этнонимы «серб» и «хорват» (в частности, в названии обществ). Было объявлено, что существует единая «боснийская нация». Естественно, этот смехотворный опыт никакого успеха не имел. Дело в том, что до установления в крае власти христианского государства, «боснийским народом» называли себя славяне-мусульмане, а сербам и хорватам так называться запрещалось! Поэтому в сознании христиан Боснии и Герцеговины «босанац» (или «бошняк») - это «турок» или же «потурчанец», т.е. «христопродавец из числа дальних родственников по крови».
В идеале Австро-Венгрия хотела видеть в жителях Боснии-Герцеговины некую единую «боснийскую нацию», которая с внешней стороны была бы изолирована и от югославской пропаганды, и от великосербской, а изнутри была бы расщеплёна в самой себе по религиозному признаку.
Однако с религиозным определением у православных боснийцев, пребывавших под двойным игом [27], возникли серьёзные проблемы: сербы Боснии, в отличие от сербов Венгрии, не были признаны частью сербской нации. Путь к этому признанию был закрыт самими сербами ещё в самом начале австрийской оккупации, когда православная община епархий Боснии и Герцеговины отказалась перейти под омофор Карловацкой митрополии [28]. Это было бы самым простым и, вроде бы, логичным ходом, но боснийские сербы опасались попасть под пресс прогабсбургских церковных чиновников.
Кроме того, не был забыт скандал с православным епископом Бенедиктом Кралевичем, который руками униатских священников из Галиции пытался насадить латинство в среде сербов Далмации [29].
Исходя из этого, боснийские сербы посчитали меньшим злом оставаться под властью греков-фонариотов, известных пренебрежительным отношением к балканским славянам и просто вымогательством. Конвенция, заключённая в 1879 году между Габсбургами и Портой, закрепила за Стамбулом верховную духовную власть не только над боснийскими мусульманами, но и над православным населением провинции. А в марте 1880 родился Конкордат между империей и Цариградским Патриархатом, подтверждающий принадлежность епархий Боснии-Герцеговины Константинополю при предоставлении этим епархиям самой широкой автономии. Однако, в отличие от венгерских сербов, лояльных империи, боснийские сербы пока еще не получили права на самоуправление.
Но когда сербы Боснии обрели церковно-школьную автономию, светские власти империи официально получили право вмешиваться в церковные дела Православной Церкви Сербов Боснии и Герцеговины.
Империя предпринимает шаги по максимально возможному умалению роли Сербства в жизни оккупированной, а позже аннексированной провинции. Опасаясь того, что сближения сербов с мусульманами в «дружбе против» католиков, может перерасти в устойчивый союз, австрийская администрация закрепила преимущество мусульман в качестве избирателей и избираемых. Юридически дело обстояло так, что австро-венгерская избирательная система просто отдавала предпочтение состоятельным подданным с высоким уровнем дохода [30].
Триумф в Сараево
Итак, иеромонах Николай прибыл в Сараево на прославление десятилетнего юбилея сербского культурного друштва [31] «Просвета». Ожидала его церковь и притвор, переполненные «всем, что есть в Боснии и Герцеговине сербского и культурного». Проповедь начиналась следующими словами:
- Прибыл из Сербии, этого острова свободы, чтобы вам, нашим братьям в рабстве, передать привет из Белграда!
В Сараево Велимирович встретился с крупнейшими представителями тамошнего порабощенного Сербства: Дучичем, Шантичем, Чоровичем, Любибратичем и другими. На прощании с гуманитарной сербской интеллигенцией прозвучали слова, также ставшие легендарными:
- Своей великой любовью и великим сердцем, вы, сербы-боснийцы, аннексировали Сербию Боснии.
Немудрено, что австрийские власти запретили о.Николаю въезд на территорию империи Габсбургов. И Велимирович не попал в Загреб на юбилей Негоша. Австрийцев можно понять: в Боснии речи Сербского Златоуста воодушевляли не только деятелей культуры и искусства. Известно, что речи молодого о.Николая были с восторгом встречены революционной молодёжью, увлечённой анархистскими идеями Гарибальди и Кропоткина.
Так, накануне рокового теракта, совершенного Гавриилом Принципом, на могиле Богдана Жераича именно на «Подгорных проповедях» - как на Евангелии Христовом - члены «Младой Босны» клялись до последней капли крови бороться за идеалы югославянства. Серб Богдан Жераич ещё в 1910 стрелял в наместника Боснии генерала Варешанина, но, потерпев неудачу, застрелился. И именно он, Жераич, стал символом движения, один из членов которого чуть позже сотрясёт зал «Европейского концерта» до основания.
Какая трагическая ирония в самом этом символе: стрелял, не попал, застрелился!
Надо сказать, что революционная молодёжь была настроена антиклерикально. Конфессиональное самоопределение понималось романтиками-югославистами как барьеры на пути к слиянию порабощённых славянских племён в единую «югославянскую нацию». А раз так, то необходимо это самое самоопределение всячески искоренять!
Рассадником идеи полного слияния сербов и хорватов в единую «югославянскую нацию» был Загребский университет, наполненный лучшей молодёжью Далмации, Истрии, Боснии и Герцеговины. Сформировавшееся в стенах университета молодёжное движение, независимое напрямую от конкретных политических партий, могло воодушевить общественность идеями, весьма опасными для устоев монархии Габсбургов.
Ведь раньше югославяне Австрии воспринимали себя в качестве «граничаров крещёного мира», свободного от турецкой неволи, однако теперь те же самые югославяне осознали себя «граничарами югославянского мира, находящегося в австрийской неволе».
Немудрено, что австрийские власти не позволили Николаю Велимировичу встретиться с общественностью Хорватии.
Гонения на сербскую общественность
Бытует мнение, что хорваты - это просто сербы-римокатолики. Это не так. Хорваты имеют свою собственную национальную и государственную традицию. Однако к концу ХIХ века всякий югославянин, исповедующий римо-католицизм, почитался хорватом и был включен в хорватский национальный корпус.
Этой фазе этногенеза хорватского народа предшествовала акция по выравниванию языкового пространства. Дело в том, что большая часть потомственных хорватов говорят на чакавском (и реже - кайкавском) диалектах. Сербы (в том числе римокатолики), а также часть хорватов говорят на штокавском.
Для того, чтобы сербы-католики ощутили себя хорватами, есть два пути: либо сербы начинают говорить и писать на языке, сотворённом на базе одного из хорватских региональных диалектов; либо все хорваты начинают говорить и писать на том диалекте, который максимально приближен к языку общения сербов.
И когда австрийские власти приняли штокавский, т.е. сербский язык, в качестве т.н. хорватско-сербского литературного языка, то т.о. был сооружен Троянский конь для сербского народа.
Теперь, когда все хорваты вынуждены были пользоваться для письма сербским языком, исчез языковой барьер между природными хорватами и прочими славянами-римокатоликами. Дети которых стали наиболее оголтелыми усташами-«хорватами».
1909 год проходил для сербов Хорватии под знаком «Процесса изменников», по которому проходили 53 человека, обвиняемые в подрывной деятельности, якобы направленной на отторжение южнославянской области Австро-Венгрии в пользу Сербии.
Гонения на сербскую общественность приурочили к избранию Патриарха Сербской Церкви Карловацкой юрисдикции. Власти пытались продвинуть своего кандидата - Лукиана Богдановича, но он не обрел ни одного голоса. Патриархом стал владыка Гавриил (Змеянович), и уже с августа 1908 в Австро-Венгрии начались гонения на сербов.
Сербская Церковь была и остается не только носителем самобытности сербского народа, но для сербов венгерской части монархии Габсбургов, православный патриарх был политическим вождем.
Гонениям предшествовала газетная кампания, тиражировавшая слухи о «сомнительных движениях на юго-востоке монархии, против которых необходимо употребить решительные меры».
Естественно, что в Сербском Королевстве не могли оставаться равнодушными к травле своих соплеменников.
Дипломатическая миссия
Едва
лишь разразилась Первая Мировая, как премьер-министр Сербии Никола Пашич
встретился с Николаем Велимировичем. Никола Пашич (1845-1926) вошёл в историю
как бессменный лидер Сербской Народной Радикальной Партии. И как человек, олицетворяющий
сформировавшуюся в конце ХIХ века оппозицию
режиму династии Обреновичей.
Встреча председателя сербской власти с молодым монахом произошла в Нише. В Ниш в декабре 1914 из прифронтового Белграда переехало правительство Королевства. Премьер Никола предложил миссионеру Николаю отправиться в Англию и Америку с целью создания там благоприятного общественного мнения.
- Что же мне говорить там?
- Ну... Это... Говорите как обычно, - коротко ответил до анекдотичности косноязычный Пашич [32].
Дело в том, что для европейцев простота сербского быта была олицетворением вовсе не гармоничности, но дикости. Поэтому задача миссионера заключалась в том, чтобы, во-первых, провести среди янки ликвидацию безграмотности касательно Балкан, а во-вторых, опровергнуть австрийскую пропаганду, уже набиравшую обороты в Великобритании.
Николай Велимирович провёл за рубежом 4 года - с апреля 1915 по апрель 1919. За это время ему доводилось выступать в церквях, колледжах, университетах, отелях и даже просто на площадях. На первых порах, когда сербский миссионер ещё не был известен английской публике, приходилось привлекать к себе внимание «свираньем»[33] на флейте. Когда же скапливалось достаточное количество слушателей, Никола оставлял музицирование и превращался в оратора.
- Моя одежда, господа, показывает, какова моя проповедь. Древнего покроя моя одежда, стародавняя и проповедь моя. В одном слове вся моя проповедь выражается. И это слово общеизвестное во всех концах света, во всех сердцах, на всех языках. Это Имя Некого над нами... [34]
Как правило, речь начиналась с духовной темы, после чего англичане узнавали о порабощенной Сербии, австрийском терроре и о Ледяной Голгофе непокорённой армии.
Сербская армия сумела выдержать несколько лобовых наступлений австро-венгров, но удар, нанесённый Болгарией в спину, оказался для Сербии катастрофическим. Дабы избегнуть позорного пленения, остатки сербской армии вместе с престарелым королём Петаром взошли на ледяные вершины Албании.
Во время отступления только армия потеряла около 100 тыс. человек - почти половину своего состава. Погибло также более 50 тыс. гражданских беженцев, а в оккупированной войсками Четверного союза Сербии скончалось до 600 тыс. человек. Всего Сербия во время войны потеряла 1 млн. 200 тыс. человек - одну треть своего населения - таких бедствий не знало ни одно другое государство Европы. Это была настоящая национальная трагедия Сербии, самая страшная за всю её историю [35].
Людей, воспитанных в Русском Православии, удивляет в Сербской Церкви то, что люди там носят самые разнообразные народные имена, причем Будимирами, Вуками и Велько зовут не только «гражданских», но и священников.
- Вы спрашиваете, почему у нас нарекают новокрещаемых несвяточными именами? Во-первых, своими небесными покровителями мы почитаем не тех святых и не святых, чье имя носим. Своим небесным покровителем всякий серб почитает того, кому славится Крестная Слава. А именины... Впрочем, у нас на Ледяной Голгофе в Албании каждый третий мальчик замёрз насмерть. Так что у нас теперь все имена святые.
В ожидании союзников. Из воспоминаний Милана Стоядиновича
Но если бы союзники по Антанте смогли обеспечить сербскую армию самым элементарным, то можно было бы не только избежать страшного перехода через Албанию, но и удержать Черногорию.
Вот как в свеем дневнике описал ожидание сербами союзников будущий премьер Югославии Милан Стоядинович.
«Франция и Англия обещали Сербии помощь, и мы эту помощь ожидали со дня на день. И действительно, 5 октября 1915 года в Салониках высадились англо-французские войска под командованием генерала Сарайя.
А в Нише уже с конца сентября началась подготовка к встрече долгожданного десанта. Центральные улицы были украшены сербскими и союзническими флагами, а также транспарантами с приветствиями. На протяжении всей главной улицы - от железнодорожной станции, через пригород - и до самого старого града на телефонных и телеграфных столбах, соединённых меж собою проволочками и ленточками, на высоте нескольких метров от земли развевались тысячи трёхцветных флажков... Каждый день доставлялась весть из «серьёзного и заслуживающего доверия источника»:
- Прибывают завтра!
Но когда проходило это «завтра», приходили новые «завтраки»:
- Сегодня высаживаются в Салониках...
Опять не в Нише, а в Салониках! Разочарование. Опять ждём, когда же закончится эта высадка. Терпения хватает на 2-3 дня, а потом опять возникают вопросы, полные сомнений:
- Где? Когда? Почему до сих пор нет!?
Между тем, дни проходят. Верховное командование объявило 6 октября о начале крупного неприятельского наступления с севера, а французов всё ещё нет!
Нам в министерстве финансов приказано паковаться и готовиться к выдвижению. Направление: железнодорожным путём Трстеник-Кралево. Там ожидать следующих распоряжений.
Зарядил осенний дождь, немилосердно уквашивая транспаранты и флажки, мокрыми тряпочками мотающиеся по улицам. Ленточки и шнуры, натянутые меж столбов, натягиваются и рвутся от порывов ветра. Красно-сине-белые флажки валяются прямо на тротуарах, смешавшись с осенней грязью. Никто, между тем, не имел храбрости издать распоряжение поднять флажки - ибо никто более не верил в прибытие французов. Но и распорядится снять оставшиеся флажки тоже не решались - ибо тогда это было бы признанием лжи и обмана, которым потчевали людей все эти дни сидения в Нише».
«Остерегайтесь карманников!»
Теперь же нужно было попытаться спасти хотя бы то, что ещё можно спасти. Однако для британцев сербы были какой-то ближневосточной абстракцией, которая, к тому же, при помощи австрийских пропагандистов обрастала отталкивающими характеристиками. В этой связи показательна история, которая произошла с Николаем Велимировичем в 1916 году в Англии.
Некий английский проповедник просвещал сограждан относительно происходящего на Балканах. Так, в одной газете он рассказывал, что «сербы - это небольшое племя из Турецкого Царства, которое занимается мелкой торговлей и отличается неряшливостью. Склонно к краже».
Но уже в следующем номере газеты появилась заметка, написанная Велимировичем:
«Мы, сербы, имеем обычай воровать некоторые нововведения. Когда я впервые прибыл в Лондон, то мне бросилась в глаза табличка: «Остерегайтесь карманников!» Я решил было, что эту табличку оперативно установили специально ввиду моего приезда. Ведь я же сербин. Из племени, склонного к краже. Однако, когда я пригляделся повнимательнее к табличке, то у меня на душе полегчало. Табличке-то уже несколько десятилетий. А у нас в Сербии таких табличек нет вовсе».
Провокаций хватало.
Так, однажды в одном из кафедральных соборов Лондона некий британец публично вопросил серба:
- А есть ли в Вашей земле нечто подобное шедеврам нашей европейской архитектуры?
Николай ему моментально «как из рукава» ответил:
- У нас в Сербии есть уникальный шедевр азиатской архитектуры. Зовётся этот шедевр Челе Кула (Башня Черепов). История его создания такова: когда турецкое войско пришло усмирять сербское восстание, то препятствием к продвижению к Нишу была крепость, в которой оборонялось около пяти тысяч восставших. В конце концов, турки ворвались в крепость, но сербы взорвали себя вместе с десятком тысяч карателей. На месте взорванного бастиона турки соорудили башню и вмуровали в её стены тысячу сербских голов. Которые были отрублены уже у погибших.
Историк, присутствовавший при этой пикировке, подтвердил сказанное, и надменный провокатор смутился и опустил голову.
Нередко пакости, подстраиваемые австрийскими агентами, в конечном итоге становились поводом для провозглашения простого и мощного лозунга, попадавшего на страницы газет.
Так, когда во время одной из лекций, проводимых Велимировичем в Лондоне, был обрублен электрический свет и зал погрузился во тьму, то Николай, после краткой паузы, обратился к собравшимися со следующими словами:
- Братья! Видите, каково в темноте! Вот так сейчас и в Сербии - мрак и тьма!
Кстати, именно так, «Сербия во мраке», называлась одна из книг, написанная Велимировичем в этот период. Всего же за 4 года из под пера Сербского Златоуста вышло 14 книг напечатанных на английском языке. Книги эти всколыхнули британское общество, в результате чего на острове Корфу - печальном месте пристанища эвакуировавшейся сербской армии - появились несколько английских госпиталей, спасавших раненных и тяжелобольных сербов.
А более половины английских сестёр милосердия, добровольно прибывших на войну, погибли от тифа. «Голубое Кладбище» - дно тёплого южного моря - стало местом последнего пристанища дочерей туманной страны.
Будучи в Америке иеромонах Николай снискал симпатии не только среди православных и протестантов, но и в среде униатского и римо-католического священства. Это на некоторое время сделало Велимировича энтузиастом и пропагандистом идей экуменизма. Идей, нашедших тогда наибольший отклик в среде протестантской Епископальной Церкви.
В 1921 году, во время своего второго посещения Америки владыка выступил со 140 публичными лекциями и проповедями. Однажды в Чикаго, на лекции, посвящённой теме превосходства христианства над прочими религиями, главный чикагский раввин вопросил докладчика:
- Как же так, дорогой владыка, разве Моисеев закон не является основанием вашей веры?
В зале наступила тишина.
- Знаете, в моём селе есть такой обычай: когда рождается солнце, то старые керосиновые лампы прячут в шкаф, - ответил улыбающийся владыка.
После этого охотников спорить больше не находилось.
Командование Антанты признало, что «Николай Велимирович был во время Мировой Войны «третьей сербской армией»«, а учёный и политик Михайло Пупин сказал тогда:
- То, что в средние века сделал для Сербии за границей святитель Савва, в эти дни сделал для Сербии Николай у англосаксов.
По завершению войны иеромонах Николай становится епископом Жичьской епархии, но вскоре переводится на Охридскую кафедру. Пребывание в Македонии (с 1920 по 1934гг.) становится переломным в жизни Велимировича. Именно там и тогда «рождается другой Николай».
По свидетельству епископа Рашко-Призренского Артемия «Николай-гений становится Николаем-святителем».
Примечания:
[1] Илья Числов. Апостол Европы и Славянства. Творения свт.Николая Велимировича. Библейские темы. М., Паломник, 2005. С.6
[2] Матртынов Е.И. Сербы в борьбе с царём Фердинандом. Заметки очевидца. М., 1913. С.7-60. цит. по «Русские о Сербии и сербах». СПб., С.567-569.
[3] газдой на Балканах называют как хозяина, принимающего гостей, так и хозяина, нанимающего на работу
[4] в частности, подробное житие, составленное проф. Зораном Милошевичем
[5] срез - административно-территориальная единица
[6] жилой корпус
[7] Шемякин А.Л. Народ и власть в независимой Сербии. 200 лет новой Сербской государственности, СПб., Алетейя, 2005., С.189.
[8] Душан Симович (1882-1962) - один из организаторов военного переворота 27 марта 1941г. С началом нацистской оккупации покинул страну. В 1941-42 гг. - премьер-министр югославского правительства в изгнании. В 1945 вернулся в Югославию.
[9] Зоран Милошевић, Европа у богословскоj мисли св. владике Николаjа // Свети Кнез Лазар, Призрен, 1997, №2(26), С.27
[10] Свт.Иоанн, архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский (1896-1966). Прославлен в 1994 г. РПЦЗ. В бытность свт.Иоанна преподавателем и воспитателем сербской семинарии г.Битоля свт.Николай говорил: «Если желаете увидеть живого святого, пойдите в Битоль к о.Иоанну»
[11] Св.владика Jован Максимовић. О светом владици Николаjу // Свети Владика Николаj Охридски и Жички. Тексти и сведоченьа. Жича-Краљево, 2003. C.236
[12] Тетради - отдельные несброшюрованные сложенные тетрадкой печатные листы.
[13] так в Сербии иногда называют св.Георгия
[14] горожанин - венгерск.
[15] Наследственный князь (1860-1868) Михаил II Обренович (1823-1868). При его правлении Сербия обрела полную независимость от Османской империи.
[16] Старчевић Велимир. Старо Српско књижарство. Београд. Просвета. 1997
[17] Свети Владика Николаj. Тумачење Светих Речи. Подсетник за беседе: Манастир Воjловица, 2009. С. 149
[18] Димитрий (Павлович) - митрополит Белградский (1905-1920гг.)
[19] монастырь Раковица основан в 1377-1385 гг. как мужской. По восстановлении патриаршества в Сербии (1920) - резиденция патриарха Димитрия. С 1959 - женский монастырь
[20] искушеник - так в Сербии называют послушников
[21] Антоний (Вадковский) - митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1898-1912)
[22] Петар I Карадьжорджевич - король Сербии с 1903 по 1921
[23] Илья Числов. Там же. С.17
[24] швабами тогда называли на Балканах не только немцев, но подданных империи Габсбургов вообще
[25] Аналог нашего выражения «на все - воля Божья»
[26] католики составляли 22,8% населения Боснии и Герцеговины, православные - 43,5%, а мусульмане - 32,2%. (Вяземская Е.К. БиГ: её место и роль в европейских конфликтах начала ХХ века // В «пороховом погребе Европы» 1878-1914., М., Индрик, 2003, С.348).
[27] На смену игу османско-фонариотскому пришло иго габсбургско-фонариотское. Т.е. светские дела зависели не от турецких законов, а от австрийских, а вот дела церковные все так же зависели от интриг в греческом квартале Стамбула
[28] карловацкий митрополит окормлял сербов - подданных империи Габсбургов
[29] История Православной Церкви в ХIХ веке. Книга вторая. История славянских церквей. Издание А.П.Лопухина. СПб., бесплатное приложение к журналу «Странник», 1901. С.434.
[30] Вяземская Е.К.... С.335.
[31] друштво - общество (сербск.)
[32] «Пашич плохо говорит по-немецки, плохо по-русски, плохо по-французски и, как уверяют, плохо по-сербски», - писал в октябре 1912 корреспондент газеты «Киевская мысль» Лев Троцкий. Впрочем, в декабрьских публикациях Бронштейн оговаривается: «Пашич на самом деле занят выработкой наименее определённого и наименее уязвимого изо всех возможных ответов». Цитаты по: Троцкий Л.Д. Сочинения. Т.6. Балканы и Балканская война
[33] свирати (сербск.) - играть на музыкальном инструменте
[34] Начало «Проповеди о великом Имени», перевод И.А.Чароты
[35] Писарев Ю.А. Сербия на Голгофе и политика Великих держав 1916г. М., Наука, 1993. С.3
