В нашей семье с дореволюционных времён сохранился портрет молодого симпатичного офицера в форме эпохи войны 1812 года. Долго и безрезультатно гадали, кто бы это мог бы. Тех предков, память о которых сохранилась, несмотря на все ужасы, пережитые семьёй в 30-х годах прошлого века, никак не удавалось связать с портретом: либо по возрасту, либо по роду своих занятий они никак не могли быть тем, кто изображён на портрете.
И совершенно случайно, исследуя родословную дворянского рода Зуевых, шаг за шагом удалось восстановить не только имя того, кто изображён на портрете, но и его биографию, и даже обнаружить его воспоминания!
Оказалось, что на портрете изображён Димитрий Нилович Казин, а его портрет в семье Зуевых оказался потому, что его дочь Мария Дмитриевна Казина вышла замуж за Петра Павловича Зуева. Т.е. Димитрий Нилович Казин является моим пра-пра-пра-прадедом.
При этом вся информация была обнаружена исключительно в интернете. Теперь можно будет провести и поиск по архивам. Так что, надеемся, что данный очерк будет ещё расширен за счёт архивных материалов.
* * *
Димитрий Нилович Казин родился в 1791[1] году в семье потомственного дворянина Тверской губернии Нила Казина[2]. Жизнь Димитрия Ниловича пришлась на эпоху царствования Екатерины II Великой (1762-1796), Павла I (1796-1801), Александра I (1801-1825) и Николая I (1825-1855).
Образование Д.Н. Казин получил во 2-м кадетском корпусе (до 1800 года корпус назывался «Артиллерийский и инженерный шляхетский кадетский корпус»).
Согласно уставу корпуса воспитание в кадетском корпусе имело целью:
а) сделать человека здоровым и способным сносить воинские труды и
б) украсить сердце и разум делами и науками, потребными гражданскому судье и воину.
Надо взрастить младенца, - было сказано в приложении к уставу, - здорового, гибкого и крепкого, вкоренить в душе его спокойствие, твердость и неустрашимость.
В качестве главных условий правильного воспитания было принято два правила: во-первых, принимать в корпус детей не старше шести лет (так как в этом возрасте считалось еще возможным освободить ребенка от пороков, заимствованных им в семье) и, во-вторых, детям безотлучно пребывать в корпусе в течение 15-ти лет при редких, устанавливаемых начальством свиданиях с родственниками под присмотром воспитателей (опять же с целью изоляции от вредного влияния со стороны родственников).
Право на поступление в корпус предоставлялось не только сыновьям дворян, но и детям лиц, состоящих в штаб-офицерских чинах; преимущество при приеме предоставлялось детям из неимущих семей и тем, чьи отцы были ранены или убиты на войне. При поступлении в кадетский корпус требовалась подписка о том, что они добровольно отдают своих детей в заведение не менее, чем на пятнадцать лет, и «даже во временные отпуски брать не будут».
Лучшие кадеты получали при выпуске чин поручика, остальные - прапорщика или корнета. Худшие могли быть выпущены лишь унтер-офицерами.
Закончив обучение, с 4 августа 1811 года Д.Н. Казин поступил прапорщиком в Таврический гренадерский полк.
В 1810-1812 годах император Александр I, понимая неизбежность новой войны с Наполеоном, прилагал все усилия, чтобы увеличить численность вооружённых сил России. Формировались новые воинские части (было создано 23 новых пехотных полка). Особое внимание император уделял гвардии, стремясь сравнять её по численности гвардии Наполеона. К уже существовавшим гвардейским полкам были прибавлены вновь сформированные лейб-гвардии Литовский полк и лейб-гвардии Черноморская сотня.
В это же время в октябре 1811 года последовало Высочайшее повеление о развёртывании лейб-гвардии Финляндского батальона, бывшего до этого гвардейским батальоном милиции, в полк трёх-батальонного состава. Пополнение осуществлялось за счёт лучших солдат и офицеров гренадерских, егерских и морских полков.
Одним из таких лучших офицеров и был Д.Н. Казин, переведённый 7 октября 1811 года в лейб-гвардии Финляндский полк, в котором он прослужил четыре с небольшим года во втором батальоне под командой полковника Штевена[3]. В составе лейб-гвардии Финляндского полка Д.Н. Казину довелось принять участие в Отечественной войне 1812 года и Заграничном походе Русской армии в 1813-1814 годах.
С началом Отечественной войны 1812 года лейб-гвардии Финляндский полк вместе с остальными частями 1-й армии под руководством Барклая-де-Толли отступает вглубь России, стремясь соединиться со 2-й армией Багратиона.
Первым сражением, в котором принял участие лейб-гвардии Финляндский полк и Д.Н. Казин, становится великая битва при селе Бородине 26 августа 1812 года.
Действия полка в сражении подробно описаны в «Истории лейб-гвардии Финляндского полка» (автор - Гулевич) и «Кратком очерке истории лейб-гвардии Финляндского полка»[4], написанном участником Отечественной войны 1812 года Аполлоном Никифоровичем Мариным. Преимущество очерка Марина в том, что в нём собраны свидетельства непосредственных участников тех событий и, в частности, рассказ самого Д.Н. Казина о бое под Княжом.
О первых действиях лейб-гвардии Финляндского полка при Бородине читаем в рапорте генерал-лейтенанта Н.И. Лаврова командующему 5-м пехотным корпусом Д.С. Дохтурову:
«В день сражения 26 августа в 5 часов утра вся гвардейская пехотная дивизия [...] заняла позицию позади правого фланга 2-й армии для подкрепления оной. Чрез полчаса [...] полки лейб-гвардии Преображенский, Семеновский и Финляндский, под начальством генерал-майора барона Розена остающиеся, приказано было сблизить к 1-й линии 2-й армии, что было немедленно исполнено. С сего самого времени колонны под командою генерал-майора барона Розена были под беспрерывным жестоким огнем и по надобности переменяли свои места, и в продолжении 14 часов под пушечными картечными и, наконец, под ружейными выстрелами.»
Левый фланг Бородинской позиции, на котором стоял полк, представлял собою самое слабое её место, вследствие этого уже во время боя пришлось двинуть туда не только общий резерв, но и большую часть войск с правого участка, который французы и не атаковали. Финляндцы сражались под командованием Багратиона и Раевского.
Лейб-гвардии Финляндский полк двинулся из общего резерва у д. Князьковой д. Семёновской. Построившись в колонны к атаке, полк тотчас же очутился в сфере сильнейшего артиллерийского и ружейного огня, который был страшно для него губителен. Это было около 10 часов утра.
Очевидец, офицер гвардейской артиллерии, А. С. Норов, в своих воспоминаниях так описывает вступление полка в боевую линию: «Через час времени (около десяти часов утра) проследовал возле моего 12-го флангового орудия, гвардейский Финляндский полк, шедший тоже в бой, и я встретил тут поручика князя Ухтомского, моего двоюродного брата. Мы обнялись с ним, и только что его взвод миновал меня, как упал к моим ногам один из его егерей. С ужасом я увидел, что у него сорвано все лицо и лобовая кость, и он в конвульсиях хватался за головной мозг. «Не прикажете ли приколоть?» - сказал мне стоявший возле меня бомбардир. «Вынесите его в кустарник, ребята»,- отвечал я. Такова была первая жертва лейб-гвардии Финляндского полка в Бородинском сражении». Подпоручик Марин свидетельствует, что потери лейб-гвардии Финляндского полка сразу стали очень большими.
В течение последующих полутора часов «участие полка в сражении выражалось в том, он стоял в первой линии, прикрывая артиллерийские батареи.
Из сопоставления документов, не всегда впрочем вполне точных, можно вывести заключение, что лейб-гвардии Финляндский полк, находясь сначала вместе с лейб-гвардии Преображенским и Семёновским полками, был от них отделён и действовал в первой линии, принимая участие и в стрелковом бою, и в отражении штыковых атак противника вместе с лейб-гвардии Литовским (Московским) и Измайловским полками».[5]
В 11½ часов утра, после того как ряды русских войск облетело известие о смертельной ране Багратиона, французы воспользовались некоторым замешательством в рядах 2-й армии и в четвёртый раз пошли на приступ Багратионовских флешей, которые на этот раз и остались за ними. Генерал Коновницын, временно принявший начальствование над 2-й армией, видел, что при таком положении дела, овладеть вновь флешами невозможно и потому отвёл в порядке за Семёновский овраг остатки войск, защищавших в продолжении всего утра Багратионовы флеши. Отход этот совершён был под прикрытием выставленных вдоль Семёновского оврага полков лейб-гвардии Финляндского, Измайловского и Литовского.
Таким образом, линия Семёновского оврага, охраняемого лейб-гвардии Финляндским полком совместно с лейб-гвардии Измайловским и Литовским полками, получила в этот момент Бородинского сражения наибольшее значение, так как вскоре масса французов устремилась именно на этот пункт. Вся тяжесть Бородинского сражения легла на части, находившиеся у д. Семёновской. Здесь были наибольшие потери; люди падали во множестве, в некоторых полках до половины рядов не существовало.
«После полудня, неприятель и мы изнеможенны были от усилий - и всё умолкло», - пишет офицер лейб-гвардии Финляндского полка. - «День был прекрасный, солнце, так сказать, пекло. Цепи неприятельские и наши расположения были в близком одна от другой расстоянии. Французы стояли на возвышенной покатости, а мы в лощине, в ореховом кустарнике. Егеря наши с утра, кроме чарки вина, ничего не ели и не пили. Всех мучила нестерпимая жажда, при сильном полуденном жаре. Наконец, штыками вырыв род колодцев, егери с жадностью утоляли жажду. Увидев это, французский офицер просил позволения, чтобы мы одолжили водой и его солдат. Позволение дано; французский барабанщик не замедлил явиться. Солдаты наливали ему в манерку воду, называя его камрадом. Поступок этот до такой степени восхитил французского офицера, что он прямо со своего поста бросился к нашей цепи и, превознося русских, с восторгом, обнимал и целовал офицера, командовавшего цепью. Но не на долго остановилось прервавшееся сражение. Вдруг слышим выстрел. Все заняли свои места. Началась жесточайшая, упорнейшая и кровопролитнейшая битва»[6].
Французская артиллерия, подготовляя дальнейшее наступление своих войск, вновь открыла сильнейший картечный огонь, усиленный вслед затем и жестоким огнём пехоты. Вновь в рядах лейб-гвардии Финляндского полка этот убийственный огонь начал причинять сильнейший урон, но полк по-прежнему мужественно отстаивал вверенную ему позицию.
В 4 часа дня последовал перерыв этого огня: на поредевшие ряды русских надвигались грозные массы французской тяжёлой кавалерии; вскоре эта отборная конница целыми тучами понеслась на редкие цепи наших егерей, прорвала их и достигла колонн генерал-майора барона Розена, где находился лейб-гвардии Финляндский полк. Генерал Розен повёл свои колонны вперёд с барабанным боем и «встретил неприятельскую кавалерию штыками, из которых несколько было переколото, прочие обращены в бегство».
Вот как описывали этот эпизод с атакой французской кавалерии на лейб-гвардии Финляндский полк, очевидцы:
«Минута, в которую напали на нас кирасиры под Бородиным, как теперь перед моими глазами» (М.Я. Палицын)[7].
«Вдруг видим, - рассказывает А.Н. Марин, - несётся тяжёлая кавалерия - пробилась сквозь две линии и стремительно, на рысях, идёт прямо на наш полк. Сначала мы приняли её за своих кирасиров, но полковник Штевен скомандовал «каре против кавалерии!» и подпустив неприятеля на ближнюю дистанцию, передним фасом сделал залп: кирасиры смешались и ни один из них не вернулся с поля; оставшихся в живых взяли в плен, и обезоружив поставили в средину каре. То был первый опыт, опыт довольно удачный для нашего юного полка. Подобные атаки повторялись французской кавалерией несколько раз и всегда были отбиваемы лейб-гвардии Финляндским полком».
Далее читаем в уже цитировавшемся рапорте генерал-лейтенанта Н.И. Лаврова: «После сего происшествия получил я от вашего высокопревосходительства приказание сим колоннам принять влево, заняв назначенную мне позицию, лично уведомлен от генерал-адъютанта Васильчикова, что высланные от неприятеля стрелки, занявшие опушку леса, наносили вред его кавалерии, и что неприятель обходит левой наш фланг, для удержания коего в подкрепление кавалерии послан был батальон лейб-гвардии Финляндского полка под командою полковника Жерве. А как усилившиеся в лесу неприятельские стрелки начали уже вредить и колоннам генерал-майора барона Розена, то я отрядил еще 2 батальона оного полка под командою полковника Крыжановского прогнать неприятеля. Полковник Жерве с вверенным ему батальоном, удерживая неприятеля рассыпанными в цепи стрелками, чрез полчаса дал знать, что неприятель вошел в лес двумя колоннами и под прикрытием стрелков сильно наступает. Тогда полковник Крыжановский, усилив его батальон стрелками под командою подпоручика Марина...»
Подпоручик А. Марин вспоминает об этом так:
«Вскоре вызвали стрелков - и цепь стрелков лейб-гвардии Финляндского полка начала работать! Мы сходились с неприятельскою цепью на близкую дистанцию, и меткие французские стрелки валили нас, но и мы не пускали пуль своих напропалую. Много офицеров выбыло из строя...»
А. Марин был ранен одним из первых: картечная пуля ударила его в грудь, но, по счастливой случайности, попала в офицерский серебряный знак, висевший на его груди, в котором и остановилась.
«Принявший по нем оную команду подпоручик Шепинг, ударил на цепь неприятельскую в штыки, а полковник Крыжановский, приближася с 3-м и 2-м батальонами, приказал ударить в неприятельские колонны так же в штыки. Г. полковник Штевен со 2-м, а Жерве с 3-м батальонами, с отличною храбростию, закричав «ура», бросились в штыки, опрокинули неприятеля и гнали оного до опушки леса, где поставили стрелков, по которым с неприятельской стороны открылась батарея под прикрытием кавалерии, которая сильно действовала картечью, где ранен капитан Огарев картечью в колено, место коего заступил штабс-капитан Байков.
Видя усиливавшегося неприятеля на правом его фланге, полковник Крыжановский приказал командующему 1-м батальоном капитану Ушакову выслать застрельщиков. Оные высланы под командою штабс-капитана Раля 4-го, которой опрокинул неприятельскую цепь; таким образом, в час времени очищен был весь лес. В то время получено было приказание от вашего высокопревосходительства чрез генерал-адъютанта Васильчикова, чтоб, очистя лес, удержать за собою оный во что бы то ни стало»[8].
«Лес этот имел в тот момент Бородинского сражения особенно важное значение, так как со взятием его, неприятель легко мог зайти в тыл войскам нашего левого фланга.
Приказание это полк выполнил в точности. Как ни губителен был картечный и ружейный огонь противника, какие ни употреблял он усилия, чтобы выбить Финляндцев из леса - всё было тщетно: полк твёрдо стоял на назначенном ему месте, не уступая ни пяди врагу и, как часовой, не покинул своего места, до получения приказания двинуться ещё вперёд и атаковать противника»[9].
«Неприятель усиливался несколько раз отразить наших стрелков, но без всякого успеха, огонь был сильной с неприятельской стороны ружейной и из пушек картечью, и, чтобы удержать неприятеля, и не позволить ему ворваться опять в лес послан был с ротою в помощь цепи штабс-капитан Афросимов 4-й, и потом еще также с ротою штабс-капитан Ахлестышев. Стрелки во все время содержали цепь в опушке леса»[10].
Поздним вечером наступил конец Бородинского сражения. Ночь прикрыла ужасное побоище. Но лейб-гвардии Финляндскому полку предстояла ещё работа.
В 9 часов вечера зачала утихать стрельба и в 10 часов окончилась и все три батальона остались на занятом у неприятеля месте сражения, охраняя цепью всю гвардейскую пехотную дивизию.
Вспоминает А. Марин: «В 9 часов в темноте французы зашевелились около селения Семеновского, но были вытеснены штыками лейб-гвардии Финляндского полка, тем и кончилось это достопамятное сражение и участие в нём Финляндского полка! Финляндский полк окончил и удержал эту битву. Полк вышел со славою из Бородинской битвы, но грустно шли герои по дороге к Москве...»
С пяти часов утра и до десяти вечера полк был в сражении. Князь Кутузов в рапорте от 14 декабря 1812 года говорит, что полк сражался с непоколебимой твердостью, действовал целыми батальонами на штыках, и к концу сражения удержал место за собою. Ермолов так отозвался о действиях полка в сражении: Лейб-гвардии Финляндский полк действовал отлично. Генерал Дохтуров говорит в своём рапорте: Полки лейб-гвардии Литовский, Измайловский и Финляндский во всё время сражения оказали достойную русских храбрость и были первыми, которые необыкновенным своим мужеством удерживая стремление неприятеля, поражали оного повсюду штыками.
В рапорте от 31 августа полковник Крыжановский сообщал, что общие потери полка составили 554 человека. Убыль офицерского состава 34,61 процента, а для нижних чинов - 30,4 процента.
Генерал-лейтенант Н.И. Лавров заканчивал свой рапорт следующими словами: «Отдавая полную справедливость храбрости и непоколебимой твердости всех чинов, я долгом поставляю особенно представить вашему высокопревосходительству о генерал-майоре бароне Розене, о полковых начальниках: полковниках Храповицком, Удоме, Крыжановском, Дризене и Постникове, батальонных командирах, равно штаб- и обер-офицерах, коим по силе повеления вашего высокопревосходительства список почтеннейше представляю в знак отличной храбрости, покорнейше испрашиваю у вашего высокопревосходительства нижним чинам знаки военного ордена в каждую роту по 5 крестов».
За участие в битве при Бородине Димитрий Нилович Казин был награждён орденом святой Анны 4-й степени.
После отступления из-под Бородина лейб-гвардии Финляндский полк шёл вместе с основными силами через Можайск, Фили, Москву, выйдя затем через Красную Пахру к селу Тарутину, где и простоял с 20-го сентября по 10-е октября.
6 октября лейб-гвардии Финляндский полк, и Д.Н. Казин в том числе, принимал участие в экспедиции при селе Тарутине, однако в столкновениях с французами полк не был.
7 октября Наполеон, узнав о бое при Тарутино, принял решение об отступлении из Москвы, намереваясь вернуться в Смоленск не по разорённому смоленскому тракту, а по богатой новокалужской дороге, идущей на Смоленск от Калуги.
Около полуночи 11 октября последовало выступление русской армии из Тарутино.
Уже на следующий день, 12 октября произошёл бой при Малоярославце. Лейб-гвардии Финляндский полк в числе прочих гвардейских частей стоял позади Малоярославца и в деле непосредственного участия не принимал.
Не сумев прорваться на юг, французская армия побежала к Смоленску по разорённой смоленской дороге. Русская армия, совершая форсированные марши, шла параллельно французам. В составе основных сил двигался и лейб-гвардии Финляндский полк. 30 октября полк подошёл к селу Княжом, где неожиданно столкнулся к целым отрядом французской армии.
Вот, что Димитрий Нилович Казин вспоминал об этом бое:
«Сражение при селе Княжом, где лейб-гвардии Финляндский полк, под командою храброго и незабвенного начальника своего полковника Максима Константиновича Крыжановского, покрыл себя славою, не должно оставаться в забвении, сколько для того, чтобы напомнить о приятном былом старым товарищам и участникам в этом деле, которых, к сожалению, остаётся в живых уже не много, так ещё более для чести полка, совершившего этот подвиг с такою же храбростью и самоотвержением, какими он отличался всегда и в последующих битвах.
29 октября 1812 года главная квартира фельдмаршала российских армий, перейдя из селения Болтутина, расположилась на ночлег в деревне Лобкове. Гвардейские полки, следовавшие за нею, со времени наступления зимы, размещаемы были на тесных квартирах по деревням. Не помню названия деревни, в которой расположен был наш Финляндский полк, но помню очень хорошо, что из гвардейских полков наш был ближе к главной квартире. По приходе на ночлег нам объявлена была дневка; каждый из нас утешался мыслью приютиться на целый день в тёплой избе и, укрепляясь, по возможности, небогатыми запасами военной провизии, бодро пуститься за бежавшим неприятелем.
В этих сладких мечтах заснул я вместе с 18-ю товарищами нашего батальона, квартировавшими, по недостатку помещения, в одной избе, как вдруг утром, на рассвете, 30 октября, мы по звуку барабанов, бивших без умолка тревогу, поднялись все разом, и не зная причины, в несколько минут были на улице.
Первый предмет, бросившийся нам в глаза, был полковой командир наш, разговаривавший с партизаном Фигнером, привезший известие о появлении неприятельской колонны в двух верстах от главной квартиры, и приказание фельдмаршала нашему полку: «идти к той колонне на встречу, оттеснять и, буде сила хватит, порешить участь ея по тогдашнему обыкновению».
Исполняя повеление Светлейшего, полк наш в несколько минут готов был к выступлению: но в каком направлении должно было двинуться ему для встречи с французами, этого и сам Фигнер наверное определить не мог, потому что после получения в главной квартире известия о появлении неприятеля, до сбора нашего полка, прошло более 4-х часов времени, в которое неприятель легко мог переменить дирекцию. Впрочем недоразумение это было непродолжительно; вскоре прискакавшие на лошадях с водопою, за полверсты от деревни, фурлейты гвардейского Егерского полка, у которых на водопое французами были отбиты лошади, и наши фурлейты объяснили, что они встретили французскую колонну, идущую беглым шагом, в противоположную сторону селению, в котором мы ночевали, и, в подтверждение истины слов своих, один из них показал простреленную свою ногу.
После этого удостоверения, не теряя ни одной минуты, мы быстро пустились в погоню, но пройдя скорым шагом более 8-и вёрст и не видя французов, мы очень хорошо поняли, что колонна эта не была из состава великой армии, шедшей по большое дороге, и что она, не терпя нужды, бодро уплеталась от погони, не оставляя ни одного усталого. По этому полковой командир наш, желая ускорить преследование и облегчить солдат, приказал им снять ранцы и оставить их в одном из бывших на пути нашем селений.
В этом селении узнали мы от крестьян, вышедших встретить нас с большою радостью, что французы прошли их деревню за час времени до вступления нашего, - что их больше тысячи человек, и что они идут по дороге к селу Княжому, где протекает река, на которой устроен мост. Сведение это ещё более убедило полкового командира усилить преследование, опасаясь, чтобы неприятель не успел переправиться через реку, сломать мост и тем самым затруднив нам переправу, выиграть время, и, пользуясь сумерками, скрыться от преследования. Почему полковой командир и приказал вызвать охотников, в числе коих были: полковой казначей Купреянов (что ныне генерал-лейтенант), поручик Энгельгардт и 8 человек егерей; всех их посадили на крестьянских лошадей и присоединили к ним ещё возвратившихся с фуражировки кирасирского поручика с 8-ю человеками нижних чинов и 4-мя казаками.
Кавалерия эта, двинувшись вперёд, настигла французов и завела с ними перестрелку, понудившую их образовать арьергард и выслать в цепь застрельщиков. При всей незначительной нашего авангарда, он всё-таки замедлил отступление неприятеля и дал время первому батальону, под личною командою полкового командира, догнать французов, и при первой встрече с ними, невзирая на то, что полк шёл с ранцами 8, а без ранцев беглым шагом более 7 вёрст, а всего сделал 15 вёрст, высланные в стрелки солдаты, под командою храброго и всеми товарищами любимого поручика 1-й гренадерской роты Петра Николаевича Кожина, бросились на французов с такою быстротою и мужеством, что стрелки их мгновенно были отброшены к колонне, которая, выслав подкрепление, завязала сильную перестрелку.
Приостановив таким образом отступление неприятеля, полк наш начал собираться; ибо, говоря правду, в деле этом голова хвоста не дожидала, потому более, что дорога, по которой мы преследовали французов, была в полном смысле, просёлочная, покрытая на пол-аршина снегом, который хотя и был усердно утаптываем бежавшими французами, но за всем тем, по узкости ея, мы растянулись до бесконечности.
Когда полк был собран, то неприятель, занимая по обеим сторонам дороги лес, отступал уже не так скоро. Пользуясь этой медленностью, кавалеристы наши, с проводниками, обогнав окольными дорогами неприятеля, узнали, что находившийся впереди лес скоро кончится, и что за ним дорога идёт полем, к селу Княжому, чрез находившийся при селении мост, о чём немедленно и донесли полковому командиру. По получении сказанного донесения, полковник Крыжановский решился, во чтобы то ни стало, пересечь отступление французов к мосту, и оттеснив их в берёзовую рощу правее села Княжого, первым батальоном атаковать с фронта, второму зайти в тыл, а третьему следовать по кустам и поддерживать сообщение между первым и вторым батальонами[11]. Общее нападение должно было совершиться тогда, когда второй батальон, зайдя в тыл, даст о том знать полковому командиру. Распоряжение это немедленно приведено в исполнение следующим порядком.
Стрелки 1-го батальона усилены были ещё одним взводом, и храбрый Кожин, выслушав приказание полкового командира, исполнил его так, как только мог ожидать всякий из нас, знавший прекрасную душу этого отличного офицера, его самоотвержение и хладнокровие. Идя по пятам французов и выгнав их в поле, Кожин быстро собрал стрелков в колонну, повернул её налево и повёл беглым шагом вперёд. Пробежав таким образом более полуверсты, он стал на одной высоте с головою колонны неприятеля, отступавшего к мосту. Действия его, вполне постигнутые полковым командиром, были отлично поддержаны капитаном Вельяминовым, под которого образовалась вторая цепь застрельщиков. Этим движением Кожин получил возможность действовать смелее и в виду своих и французов застудил не притворное одобрение: с горстью бывших у него стрелков, он стал твёрдою ногою у моста, и действуя то беглым огнём, то штыками, отбил французов от мосту и оттеснил их в берёзовую рощу, где они оставлены были, на некоторое время, без преследования.
Между тем 2-й батальон, под командою полковника Штевена, имея при себе проводника, пошёл в обход, и скоро дойдя до реки, повернул налево по берегу; но как берег этот был узок до того, что батальон не мог следовать, не токмо в отделениях, но даже в два ряда; а притом не зная положительно, находятся ли французы в роще или уже успели перейти реку по льду, Штевен послал несколько человек вперёд осмотреть берег. Посланные для сего люди, возвратясь очень скоро, донесли, что неприятель делал в разных местах попытки перейти чрез реку, но по тонкости льда не мог этого сделать, и что они видели несколько человек, провалившихся в воду.
Опасаясь внезапного нападения французов из лесу, батальонный командир наш рассыпал в стрелки 5-ю роту, под командою капитана Волкова и приказал ему, составив передовую цепь, двигаться вперёд наравне с головою батальона, и таким образом 2-й батальон, подаваясь вперёд, прошёл более полуверсты. Совершая это движение, полковник Штевен послал поручика Энгельгардта к полковому командиру с известием, что он обошёл остров, и находится в тылу неприятеля. Но прежде чем Энгельгардт успел доскакать к первому батальону, неприятель открыл нас и завязал перестрелку с стрелками 5-й роты, бросясь с большим ожесточением на голову батальона, остановившуюся для собрания отсталых. К счастью, в том месте, где мы остановились, берег около реки образовал довольно большую площадку, так что на ней три роты наши, не медля выстроившись и перекрестясь, с криком: ура, бросились в лес; я же, как батальонный адъютант, для поддержания мужества, шёл с своими барабанщиками на правом фланге и бил из всех сил в барабаны. Тревогу эту услышали финляндцы и 1-й батальон бросился в штыки с другой стороны, а 3-й, едва вышедши из лесу, подоспел уже к концу этой кровавой драмы.
В этом виде сражение продолжалось недолго, и чрез час времени, начальник отряда подполковник Обержу, 21 офицер и из 1200 нижних чинов, бывших в строю, 380 человек живых, со всем своим багажом достались нам в плен; из остальных же большая половина была убитых и раненых. Этим заключили мы сражение и, собрав раненых, как наших, так и неприятельских, полк наш, исполненный радости, отправился на ночлег в село Княжово, принадлежащее помещику Палицыну, где сверх ожидания мы нашли значительные запасы всякой провизии, как то: сухарей, муки, вина и до 50 штук рогатого скота; всё это, как по справкам оказалось, было запасено французскими провиантскими комиссарами, для своих, но досталось нам; а как при нас не было ни обозов, ни ранцев, потому что первые остались за 15 вёрст, а вторые за 7; то легко можно вообразить, как всё это было кстати для проголодавшихся офицеров наших и солдат.
Когда собрался весь полк, то мы узнали, что фельдмаршал, беспокоясь об нас и о действиях наших, прислал генерал-майора Бороздина, который, как старший, приняв команду над полком, вступил во все распоряжения, и занялся составлением реляции, которая через два часа была написана и отправлена в главную квартиру с адъютантом 3-го батальона поручиком Крыловым. Я же, как младший, должен был привести в известность число выбывших из строя наших и неприятелей; притом собрать раненых, разместить их по квартирам и отыскать средства к поданию им немедленной помощи, а сверх того, на меня же возложена была обязанность на другой день отвезти пленных офицеров в главную квартиру и сдать их там.
Занявшись этим поручением, я узнал, что французы, которых мы порешили, были ни что иное, как подвижная колонна хлебопеков, приготовлявших сухари для большой армии; колонна эта, не получая давно никаких известий, что делалось в Смоленске, решилась сблизиться со своими и очутилась в кругу наших войск. Потеря неприятеля убитыми простиралась свыше 500 человек, раненых было 1 офицер, поручик Банифас, и более 320 человек нижних чинов; с нашей стороны ранен прапорщик Нечаев и до 100 человек нижних чинов; убитых же, сколько могу припомнить, или вовсе не было, или было очень мало. Этим кончилось дело славное для Финляндского полка и очень памятное для всех, участвовавших в нём.
Едва кончились все хлопоты наши, и тогда как полк наш намеревался на другой день возвратиться к своим обозам, получено было повеление фельдмаршала, чтобы он немедленно шёл в отряд графа Орлова-Денисова, бывший далеко впереди, а потому после самого короткого отдыха, едва дождавшись привоза брошенных ранцев, полк отправился в ту же ночь к своему назначению; а я, получив в команду шесть казаков и столько же крестьянских подвод, должен был на другой день отвезти в главную квартиру пленных офицеров и затем, отыскав полковые и офицерские обозы, доставить их к полку.
В сражении этом, где большею частью дрались штыками, с которыми, по правде сказать, я был знаком весьма поверхностно, потому что начал своё военное поприще в 1811 году, когда мне было не более 17 лет от роду[12]. В первом сражении, в котором я был - это под Бородиным, потом под Тарутиным, и Малым Ярославцем; следовательно здесь же в первый раз я был свидетелем славной штыковой потехи, сделавшей на меня сильное впечатление. Между множеством ужасных сцен, которых я был свидетелем, не могу забыть минуту опасности, в которой находился командир 2-й гренадерской роты М.Я. Палицын. Надобно сказать, что я очень любил и уважал этого человека, и выходя из С. Петербурга в поход, был поручен ему отцом моим и жил с ним и полковником Штевеном в одной артели.
Когда колонна наша бросилась в штыки на неприятеля; то Палицын, как командир гренадерской роты, приказал мне с моими барабанщиками быть подле него, и мы, пройдя несколько сажен вперёд, очутились лицом к лицу с целым полувзводом французов, добро шедших к нам на встречу. Палицын, выдвинувшись вперёд, закричал первый ура, за ним бросилась его рота и оттеснила его так, что он остался шагах в пяти от правого фланга, и в ту минуту, когда солдаты наши разведывались с французами, один из них, отделяясь, бросился с ружьём на перевес на Палицына, занёс уже руки, чтобы нанести удар, но поскользнувшись упал навзничь и выпустил из рук ружьё; всё это сделалось так скоро, что я долго не верил своим глазам, увидевши Палицына невредимым; бедный француз, напавший на него, был немедленно заколот.
Много было подобных сцен и, между прочим, один случай подтвердил вполне русскую поговорку, что нет худа без добра: в пылу самой сильной схватки был жестоко изранен солдатами 5-й роты французский поручик Банифас, и как его считали убитым, то он и оставлен был в числе прочих на месте сражения; при разборе пленных, подошёл ко мне один из французов и объявил, что он видел раненого поручика, утверждал, что он жив и просил позволения сходить и принести его.
Доложив об этому генералу Бороздину, я немедленно получил приказание откомандировать при унтер-офицере 4-х рядовых, и в случае, если окажется, что г. Бонифас жив, принести его на перевязку. Чрез час времени, мнимо убитый был принесён; раны его оказались неопасны, и после перевязки, сделанной ему доктором нашим Гибнером, он пришёл в себя. Успокоив его с этой стороны, надобно было озаботиться об его одежде, потому что он принесён был с места сражения в одной рубашке. Недостаток этот я немедля исправил, найдя для него всё, что было нужно, за исключением сапогов, без которых он остался и которым, как впоследствии оказалось, обязан был своей жизнью, потому что я не мог его взять с прочими товарищами для представления в главную квартиру, а должен был оставить на попечение нашего доктора Гибнера, оставленного в селе Княжом при устроенном для раненых лазарете.
Чрез год после этого дела Гибнер рассказывал мне, что раненый Бонифас провёл целую зиму в Княжом, вылечился от ран и летом благополучно отправился в низовые губернии, где вероятно дождался размера пленных, тогда как из товарищей его, как видно из последующего рассказа, немногие увидели свою родину.
Переночевав в Княжом, в доме старосты, я на другой день, часов в 9-ть утра, угощён был радушным хозяином славными щами и мёдом и накормив тем же нашим пленных, начал приготовляться к перевозу их в главную квартиру. На шести подводах мне должно было поместить 21 человека, потому что раненый Бонифас никак не хотел расстаться с товарищами, невзирая ни на какие убеждения. Уступая желанию его, я, с помощью казаков, посадил его первого в сани; но едва он почувствовал холод, а в этот день мороз был довольно сильный, как лишился чувств и немедленно перенесён был обратно, где и остался. За тем, разместив остальных 20 человек, разумеется, я не мог ехать с ними скоро, а потому на половине дороги пленные мои, одетые очень легко, начали застывать, и я, чтобы дать им отогреться, остановился на час времени в деревне. На этом-то привале, большая часть из них, чувствуя сильную боль в ногах, сняли с себя сапоги, которых уже не могли надеть, потому что ноги у них распухли, и за тем явились ко мне с ногами, обвязанными разными тряпками и соломою, уверяя меня, что эта обувь для них покойнее и лучше.
Усадив их опять на подводы, я, часу в четвёртом после полудня, прибыл в главную квартиру и явился тотчас же к дежурному генералу Коновницыну. Но как в это время он обедал у фельдмаршала, то я, озабочиваясь о моих пленных и по тесноте селения, где была расположена главная квартира, и дома все заняты, поместил их на время на улице у большого костра, зажжённого казаками, сам же пошёл ожидать генерала, который вскоре возвратился; приняв от меня рапорт, очень милостиво и ласково со мною обошёлся, расспрашивал о сражении, хвалил наш полк, и узнав, что мне было поручено отыскать наши обозы, приказал проводить меня до корпусной квартиры, бывшей не далее 2-х вёрст от главной; пленных же поручил мне сдать начальнику главной квартиры полковнику Ставракову, куда я и привёл их; приём был скор, а помещение тот же костёр с огнём, где они грелись и потому-то я полагаю, что немногие из них на утро могли продолжать путешествие.
В корпусной квартире я представлен был доброму нашему начальнику генералу Лаврову, который забросал меня вопросами об малейших подробностях всего сражения, и, обласкав, приказал мне отправиться в деревню, где находились наши обозы. Деревня эта, по словам казаков, была на большой дороге и не далее четырёх вёрст от корпусной квартиры. Легко было назвать это селение и рассказать к нему дорогу, но отыскать её ночью, при 15-ти градусах мороза, было гораздо труднее, в особенности же когда шинель моя на вате, нисколько не согревала меня, а лошадь, утомившаяся от двухдневного путешествия, отказывалась от галопа даже при помощи нагайки. Но делать было нечего и я пустился в дорогу.
Проехав версты две, мне представились две дороги; по которой из них я должен был пуститься - этого и сам не мог решить; но верховая моя распорядилась в этом случае без моего согласия и избрав дорогу направо, привезла меня к селению, которое в темноте я принял за отыскиваемую мною деревню. Но вышло противное: это был постоялый двор, набитый, говоря без преувеличения, битком казаками. Остановиться в этом месте не было никакой возможности, но и далее ехать я был не в силах, и потому взойдя в избу, я отыскал старуху-хозяйку, и от неё узнал, что деревня, в которую я ехал, от постоялого двора не более двух вёрст; что к ней идёт одна дорога и что я не могу сбиться с неё, потому что с правой стороны дороги, вплоть до самой деревни, тянется лес.
Обогревшись немного, я опять пустился в дорогу, и на этот раз, проехав версты полторы, не встречая перекрёстков, начал рассматривать в темноте какие-то предметы, не похожие однако же ни на какие строения. Подъезжая ближе, наконец, увидел, что это были полковые обозы; но чтобы узнать, которому полку они принадлежали, для этого нужно было отыскать часового, который, по причине сильного холода, расхаживал между фурами. Поравнявшись с часовым и увидев чёрные перевязи, я от радости не мог проговорить ни слова; но часовой, узнав меня, подошёл и объявил, что это обоз нашего полка и что в деревне этой все офицерские вьюки и люди нашей артели. При чём указал мне стоявшую в нескольких шагах избу, прибавив, что это квартира полковника Штевена, куда, не теряя ни минуты, отправился и нашёл всех людей наших в совершенной исправности.
Проведя два таких дня, каких я провёл, легко можно вообразить, что я чувствовал, очутившись в тёплой избе, где было сухо, светло и где меня напоили чаем, объявив притом, что могу надеяться и поужинать (что, говоря мимоходом, в то время большая была редкость). Чрез несколько времени пришёл ко мне квартирмистр нашего полка поручик Богданович, с которым мы провели вечер, а на другой день занялись отправлением обозов и чрез два дня благополучно присоединились к полку».
За участие в сражении при селе Княжом Д.Н. Казин был награждён золотой шпагой с надписью за храбрость.
Отличившись в бою при Княжом, лейб-гвардии Финляндский полк через несколько дней (6 ноября) принял доблестное участие в большом сражении против главных сил Наполеона под г. Красным.
Выступив на рассвете из д. Сидоровичи, в составе авангарда барона Розена, лейб-гвардии Финляндский полк быстро шёл на перерез французским колоннам, отступавшим по смоленской дороге мимо г. Красной.
В связи с отсутствием чёткой информации о войсках противника все наступавшие русские войска получили приказ остановиться. Полк простоял часа два, после чего снова и уже очень поспешно продолжал движение к оршанской дороге. В некоторых местах приходилось идти почти по колено в снегу. Было получено повеление спешить. Пехота, несмотря на глубокий снег, шла бегом. Стрелковая цепь, высланная от Егерского и Финляндского полков под командою командира 3-го батальона лейб-гвардии Финляндского полка штабс-капитана Байкова удачным своим действием заставила французов податься назад. Тогда все три батальона Финляндского полка бросились в штыки и несмотря на то, что французы встретили их залпом, опрокинули их в село Доброе.
Неприятель упорно защищался, рассыпавшись по домам и заборам. Полк пошёл на штурм деревни. Бой среди пылавшего села Доброго был настолько жесток, что для овладения им финляндцы должны были положить на месте более тысячи человек французов.
Вечером того же дня полку пришлось иметь ещё два дела у д. Синякова и у д. Бояринцовой. Обе были взяты финляндцами.
За участие в бою под Красным Д.Н. Казин был награждён золотой шпагой с надписью за храбрость и орденом святого Владимира 4-ой степени с бантом.
Французские войска отступали так быстро, что по предложению Ермолова Кутузов составил для их преследования особый летучий отряд, в который вошёл, в том числе и лейб-гвардии Финляндский полк. Задача, поставленная этому отряду, требовала от вошедших в него частей, особенно пехотных, выдающейся выносливости и подвижности.
Из воспоминаний Николая Васильевича Ртищева:
«В 1812 году после поражения французов под г. Красным и с. Добрым, лейб-гвардии полки: Финляндский и Егерский, назначенные в отряд генерал-майора Алексея Петровича Ермолова, названный летучим, вместе с казаками под начальством атамана донских казаков Матвея Ивановича Платова, преследовали французов по пятам.
Мы не шли, а, так сказать, летели, находя на каждом биваке готовые огни, разведённые неприятелем. Без дневок и без сухарей прибыли мы в г. Борисов, где тотчас попали по ту сторону реки Березины, в резерв генерал-майора Чаплица. Разумеется, что от скорого марша отстали от нас обоз, патронные ящики и офицерские вьюки. Находясь в резерве, простояли мы двое суток в лесу, по колено в снегу без куска хлеба. Наконец вспомнили об нас, прислали к нам бочку ячменных круп и бочку горелки. Горелку мы разделили по ротам манерками, и с ней расправа была скорая; но что делать с крупой? Котлов нет, варить не в чем, есть её сухую нельзя; давай подыматься на хитрости - стали сдирать елей кору и в этих лубках варить крупу - как же варить? А вот как: лубок согнув в виде кузова, положим в него крупу, снегу и давай на огне жечь; и лубок горит и крупа горит - выдет что-то в роде горелого комка, который мы ели с жадностью. Тут мы дошли от голода до величайшего бедствия. [...] Но ни мы, ни солдаты не унывали и по получении провианта распевали песенки».
«Мы не имели известия ни о людях, ни о имуществе нашем, - рассказывает один из финляндцев. - Если на привалах кому-нибудь случалось отыскать несколько картофеля, все бросались к этому месту, разрывая землю и часто, не имея терпения варить или печь, ели сырой».
Финляндцы не принимали участия в битве при Березине, стоя в резерве армии Чичагова.
18-го ноября летучий отряд Ермолова продолжил погоню за остатками французской армии, сумевшими переправиться через Березину. 29-го ноября полк вступил в Вильну. 5-го декабря летучий отряд был расформирован.
25 декабря 1812 года Отечественная война была победоносно окончена изгнанием остатков Великой армии Наполеона с территории Российской империи.
По подсчётам Клаузевица, французская армия вместе с подкреплениями в ходе войны 1812 года насчитывала 610 тысяч солдат. Из основной армии Наполеона собрались за Вислой к январю 1813 года лишь 23 тысячи солдат. Наполеон потерял в России свыше 550 тысяч обученных солдат, всю элитную гвардию, свыше 1200 орудий. В рапорте императору Александру I фельдмаршал Кутузов оценил общее число французских пленных в 150 тысяч человек.
В январе 1813 года Отечественная война перешла в Заграничный поход Русской армии, а 10 января 1813 года Д.Н. Казин был произведён в подпоручики.
Д.Н. Казин принял участие в Заграничном походе 1813-1814 гг., пройдя с боями через Пруссию, Саксонию, Богемию, герцогства Франкфуртское, Дармштадское, Баденское и завершив свой боевой путь взятием Парижа в 1814 году.
4-6 октября 1813 года он участвовал в «битве народов» - сражении при Лейпциге, в котором одними из храбрейших, по справедливости, следует признать действия лейб-гвардии Финляндского полка. Сражаясь 4-го октября на одном из важнейших пунктов её - у с. Госсы, где Наполеон предпринял несколько последовательных атак для прорыва центра армии союзников, полк проявил целый ряд подвигов, оплаченных потерею половины офицеров и более четверти нижних чинов.
Из воспоминаний А. Марина о битве при Лейпциге:
«В битве при Лейпциге, когда лейб-гвардии Финляндский полк подбежал к селению Госсе, М.К. Крыжановский остановил полк; под пулями и картечами построил три батальонные колонны, приказав взять ружья под курок и без выстрела распорядился так: 2-й батальон оставил перед прудом селения, где по ту сторону пруда были французские стрелки. Командир 2-го батальона полковник Штевен выслал против них свою цепь стрелков; 3-й батальон пошёл в обход селения с одной стороны, а 1-й батальон повёл с другой стороны в обход селения сам полковой командир, идя впереди колонны; люди до тех пор держали ружья под курок, пока обошли селение и вступили в бой, выслав цепь стрелков, и таким маневром окружили селение; бой завязался жаркий и рукопашный. М.К. Крыжановский, хотя и был уже несколько раз ранен, но не оставлял своего места до последних ударов в плечо и сильно оконтуженный ядром в грудь»[13].
Штурм Госс стоил полку громадных усилий: три раза полк штурмовал деревню и только на третий раз финляндцы сломили оборонявшую деревню молодую гвардию Наполеона и окончательно захватили предназначенную им для атаки западную половину Госсы. Французы вновь решились ею овладеть: они предприняли ряд энергичных контратак. Но тщетно: молодая гвардия с огромными потерями отступила окончательно.
Офицеры лейб-гвардии Финляндского полка были поистине героями; находясь повсюду впереди, они подавали доблестный пример нижним чинам, первыми бросались на врага, первыми врывались в Госсу. За участие в сражение подпоручик Д.Н. Казин был награждён орденом святой Анны 3-й степени.
1-го января 1814 года лейб-гвардии Финляндский полк перешёл реку Рейн - французскую границу и вступил в пределы Франции.
17-го марта русская гвардия ночевала в виду Парижа, а на другой день, 18-го, с раннего утра начался кровопролитный штурм столицы Франции, которую обороняло 40 тысяч французских войск. Из чинов лейб-гвардии Финляндского полка непосредственно в штурме Парижа удалось участвовать только прапорщику Цемирову, состоявшему, вероятно, адъютантом при ком-либо из генералов.
Утром 19-го полк приготовился к бою. Однако вдруг появился французский парламентёр, сообщивший о сдаче Парижа. «Перу не передать восторга и радости нашей!» - говорит один из офицеров.
4 апреля 1814 года по завершении Заграничного похода Д.Н. Казин был произведён в поручики.
Во второй половине 1814 года лейб-гвардии Финляндский полк возвратился в Россию через Берлин и Любек. В Любеке войска были посажены на корабли. 2-й батальон возвратился на корабле «Мироносец».
Отслужив ещё год с небольшим Д.Н. Казин увольняется со службы 25 января 1816 года за болезнiю в чине штабс-капитана.
Предположительно в это время он приобретает усадьбу Покровское в Осташковском районе на озере Селигер, в нескольких километрах от Осташкова[14]. Там он строит главный дом усадьбы и женится на Марии, дочери помещика Феодора Голенищева-Кутузова, семейство которого также проживало в районе Осташково. Усадьба сохранялась в семье Казиных до самой революции 1917 года.
В этот же период рождается старший сын Димитрий. Даты его жизни пока не установлены. Всего у Д.Н. Казина было четверо детей: Димитрий, Нил, Мария и Александра.
Второй сын Нил Дмитриевич Казин родился 1 июля 1824 года. Он служил в лейб-гвардии Её Императорского Величества Уланского полка. Вышел в отставку в звании штабс-ротмистра. Он был дважды женат: первым браком на Екатерине Феодоровне (с 1849 года), в девичестве Лихачёвой, а вторым браком после смерти Екатерины Феодоровны - на Софии Николаевне, в девичестве Лобачевской (дочери великого русского математика). От двух браков у Нила Дмитриевича было 10 детей. Скончался он около 1871 года.
15 июля 1833 года у Д.Н. Казина родилась дочь - Мария Дмитриевна Казина, впоследствии вышедшая замуж за Петра Павловича Зуева, помощника начальника Николаевской железной дороги. В семье Петра Павловича и Марии Дмитриевны Зуевых родилось пятеро детей: Дмитрий Петрович (генерал от инфантерии), Екатерина Петровна (замужем за Петром Николаевичем Ушаковым, капитаном гвардейской артиллерии), Нил Петрович (директор департамента полиции), Пётр Петрович (статский советник), Ольга Петровна (замужем за Петровым)[15]. В память заслуг деда (Димитрия Ниловича Казина) внуки Дмитрий Петрович и Пётр Петрович были зачислен в Пажеский корпус - самое привилегированное учебное заведение Российской империи. Мария Дмитриевна скончалась 30 августа 1895 года.
Такова вкратце история семейной жизни Д.Н. Казина.
Пять лет спустя после ухода с военной службы начинается карьера Д.Н. Казина на гражданском поприще. 10 января 1821 года Боровичским дворянством избран в земские исправники. Эта должность была учреждена Екатериной II в 1775 году. По сути, земский исправник был главой полиции в уезде. Одновременно земский исправник возглавлял нижний земский суд. Выбирались земские исправники местным дворянством на три года.
Через полтора года, 24 июня 1822 года по Высочайшему указу Д.Н. Казин определён советником в Новгородское губернское правление с переименованием в коллежские асессоры, а ещё менее, чем через год 5 мая 1823 года по Высочайшему указу перемещён в ведомство Кабинета Его Величества.
Ещё через год, 9 мая 1824 года Д.Н. Казин определяется членом хозяйственной части в контору Императорской Петергофской бумажной фабрики.
15 марта 1826 года по Высочайшему повелению Ея Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны (вдовы императора Павла I, матери императоров Александра I и Николая I) Д.Н. Казин определён директором Сохранной казны по вкладам.
14 марта 1828 года по Высочайшему повелению ему выдано единовременное жалование в размере 2000 рублей, а 27 марта 1828 года он пожалован надворным советником.
Д.Н. Казин принимает участие в печальных Комиссиях по кончине Императора Александра I (скончался 19 ноября 1825 года) и Императрицы Елизаветы Алексеевны (скончалась 4 мая 1826 года), а также Императрицы Марии Феодоровны (скончалась 12 ноября 1828 года), за что в декабре 1826 года и 1828 года Казину были пожалованы брильянтовые перстни.
13 января 1829 года по Высочайшему указу Николая I Д.Н. Казин был назначен директором Императорских Петергофских бумажной и гранильной фабрик.
История этих фабрик восходит к петровскому времени. В период 1721-1723 годы в Петергофе была построена «ветреная мельница и амбар, в котором пиловать и полировать мраморовый и алебастр и другой всякой мягкой камень, кроме дикого и крепкого». По указу Екатерины II в 1777-1780 годах вместо деревянной мельницы была сооружена каменная. Екатерина II в письме в Париж Мельхиору Гримму сообщает, что «мастера Петергофской фабрики работают лучше, чем итальянцы». В 1800-1811 годах под управлением графа А.С. Строганова наступает золотой век Петергофских фабрик. В этот период русский цветной камень начинает высоко цениться за рубежом. Отечественные изделия заказываются иностранцами, они служат роскошными дипломатическими подарками.
К моменту назначения Д.Н. Казина директором фабрика находилась в многолетнем тяжелейшем кризисе, начавшемся сразу после смерти графа А.С. Строганова в 1811 году. В период 1816-1829 гг. проводились реорганизации фабрики. Среди прочих мер в 1816 году фабрика была переименована в «Императорскую гранильную», а в 1829 году бумажная и гранильная фабрики перешли в подчинение Департаменту Уделов под начало графа Л.А.Перовского.
После того, как пост директора занял «деятельный и рачительный хозяин Д.Н. Казин», на фабрике были установлены новые механизмы для распиловки блоков, толчения наждака, для резных (обронных) работ, появилось училище на двадцать учеников. Новшеством стало разделение продукции на разряды: «изящные или художественные» изделия для Императорского Дома, а также «обыкновенные и мелочные». Директор получил возможность принимать заказы от частных лиц. Мелочные вещи продавались на территории завода, а также на Невском проспекте, 32, в доме Энгельгардта, и в магазине комиссионера бумажной фабрики Антипова. В августе 1829 года появилась первая реклама в газете «Санкт-Петербургские ведомости», а с 1832 г. изделия отправлялись на ярмарку в Нижний Новгород. С 1830 по 1847 гг. при фабрике действовала бронзовая мастерская. Этими новшествами Д.Н. Казин вдохнул в отечественное камнерезное дело новую жизнь.
Петергофские мастера принимали участие в восстановительных работах после разрушительного пожара Зимнего дворца 1837 года. По проекту архитектора А.Л. Брюллова (1798 - 1877) исполнен знаменитый Малахитовый зал, за что Д.Н. Казину была пожалована золотая медаль, установленная по случаю возобновления Зимнего дворца. В 1847 г., в связи с закрытием бумажного производства вводится новый штат (99 чел.) и новое Положение.
Из убыточного предприятия всего лишь за год Д.Н. Казин превратил фабрики в предприятия, приносящие прибыль. Так, проведённые в период управления Казина ревизии установили, что гранильная мануфактура под управлением Казина в 1830-1833 годы принесла чистой прибыли 622 тысячи рублей, в 1834 году - 235 тысяч, в 1835 году - 376 тысяч, в 1836 году - 277 тысяч, в 1837 году - 198 тысяч, в 1838 году - 150 тысяч рублей. Бумажная фабрика в 1839 году принесла чистой прибыли 208 тысяч, в 1840 году - 45 тысяч, в 1841 году - 26 тысяч рублей.
Успешная служба Д.Н. Казина во главе фабрик сопровождалась продвижением по табели о рангах:
- 6 июля 1830 года произведён в коллежские советники;
- 4 апреля 1834 года Именным Высочайшим указом пожалован в статские советники;
- 12 апреля 1839 года он произведён в действительные статские советники.
За отличную работу Д.Н. Казина неоднократно награждали орденами и знаками отличия:
- 9 апреля 1832 года пожалован кавалером ордена святой Анны 2-й степени, украшенного Императорской короной;
- 22 августа 1835 года за 15 лет беспорочной службы пожалован знак отличия;
- 17 апреля 1837 года в воздаяние отлично усердной службы пожалован кавалером ордена Св. Владимира 3-й степени;
- 22 августа 1837 года пожалован знаком отличия за 20 лет беспорочной службы;
- как было отмечено выше, 8 апреля 1839 года пожалована золотая медаль, установленная по случаю возобновления Зимне
- го дворца;
- 18 июня 1841 года за отличную службу изъявлено Высочайшее Его Величества благоволение;
- 22 августа 1842 года пожалован знаком отличия за 25 лет беспорочной службы;
- 6 мая 1844 года за отличную службу ему пожалована золотая табакерка с вензелем Его Величества, украшенным бриллиантами.
После почти двадцатилетней деятельности на посту директора фабрик 10 октября 1848 года Д.Н. Казин был назначен членом Кабинета министров, а 7 июня 1849 г. - директором канцелярии капитула российских императорских и царских орденов [16].
Капитул российских императорских и царских орденов был учреждён в 1798 году императором Павлом I для заведования всеми орденами и знаками отличия. Во главе капитула стоял канцлер орденов - звание, объединенное с должностью министра Императорского Двора. По обязанностям канцлера он хранил орденские печати и скреплял грамоты, подписываемые государем.
Из высших чинов в состав капитула входили обер-церемониймейстер орденов (он же обер-церемониймейстер Высочайшего двора) и управляющий делами капитула.
На обер-церемониймейстере лежали обязанности составления церемониала при высочайших выходах в дни орденских праздников, подписывания грамот на высочайшие награды, выдаваемые капитулом по указам императора.
Управляющий ведал административным и хозяйственным управлением капитула и подписывал грамоты в отсутствие обер-церемониймейстера. В его распоряжении находилась канцелярия для производства дел по капитулу. В обязанности капитула входило: 1) награждение орденами на основании статутов; 2) приложение печатей к рескриптам и грамотам на ордена, выдача орденских грамот и отсылка их по принадлежности; 3) ведение именных списков кавалеров орденов; 4) назначение пенсий и контроль за соблюдением очередности при получении пенсий кавалерами; 5) заготовление орденов, знаков отличия и др.; 6) наблюдение за получением денег от лиц, пожалованных орденами; 7) выдача сумм из орденского капитала на благотворительные и богоугодные дела и устройство дочерей несостоятельных кавалеров в институты.[17]
Впоследствии Д.Н. Казин был произведён в тайные советники.
Скончался Димитрий Нилович Казин 2 декабря 1852 года 61-го года от роду.
+ + +
Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего Димитрия и прости ему все грехи вольные и невольные, и даруй ему Царствие Небесное.
Использованные материалы:
«История лейб-гвардии Финляндского полка» Гулевича (стр. 209-220),
«Краткий очерк истории лейб-гвардии Финляндского полка (СПб 1846 г.)
http://alekseev-i-e.livejournal.com/77906.html;
http://www.wardoc.ru/newwin/show.htm?what=137;
[1] При этом в своих воспоминаниях Казин указывает, что в 1811 году ему было 17 лет, т.е. год его рождения - 1794. Однако, принимая во внимание, что обучение во 2-м кадетском корпусе длилось 15 лет, а принимали в корпус не старше 6 лет, то 1791 год представляется более вероятной датой: поступив в кадетский корпус в 5 лет, он был выпущен 15 лет спустя в Таврический полк.
[2] Согласно Краткому очерку. При этом по другим данным его потомки были внесены в списки дворян Казанской губернии (шестая часть дворянской родословной книги Казанской губернии).
[3] . «Жаль, что между портретами товарищей нет портрета нашего общего с вами батальонного командира полковника (и впоследствии графа) Штевена. Это человек истинно благороднейший.», - писал М.Я. Палицын автору Краткого очерка (стр. 152-153).
[4] Далее по тексту - «Краткий очерк».
[5] История лейб-гвардии Финляндского полка, Гулевич, стр. 210-211.
[6] История лейб-гвардии Финляндского полка, Гулевич, стр. 212.
[7] Краткий очерк... стр. 152-153.
[8] Рапорт от 3 сентября 1812 года http://www.wardoc.ru/newwin/show.htm?what=137
[9] История лейб-гвардии Финляндского полка, Гулевич, стр. 215.
[10] Рапорт от 3 сентября 1812 года http://www.wardoc.ru/newwin/show.htm?what=137
[11] Нужно отметить, что в то время в составе целого полка состояло на лицо не более семисот человек, по случаю больных, отсталых и пр. - комментарий Д.Н. Казина.
[12] На самом деле Д.Н. Казину было в 1811 году 20 лет.
[13] Краткий очерк.
[14] Генеалогический форум ВГД
[15] Информация по Ольге Петровне не проверена.
[16] Дела Кабинета Его Величества: оп. 2-51, № 254-285; оп. 452-1732, № 91-120.
[17] http://www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=2420&tm=8
