Недавно исполнилось 190 лет со дня рождения известного ученого-востоковеда, лингвиста, профессора Казанской духовной академии и Казанского императорского университета, педагога и просветителя Николая Ивановича Ильминского (1822-1891). Проведено несколько научных мероприятий, посвященных этому юбилею. В частности, 27 декабря 2011 года прошла конференция «Николай Ильминский и кряшенское национальное движение», 16 мая 2012 года состоялась конференция «Н.И.Ильминский - просветитель народов Поволжья». Оба научных мероприятия свидетельствуют о том, что вопреки насаждаемой с советских времён негативной оценке личности этого деятеля XIX века, в общественном дискурсе Татарстана начинают звучать отличные от официальных мнения, ставящие под сомнение распространённые представления о его неординарной персоне. О том, какое место занял Николай Ильминский в истории России и какую роль он сыграл в развитии истории и культуры нерусских народов, в том числе кряшен - православного тюркского этноса Урало-Поволжья, нам рассказал председатель Совета ветеранов кряшенского движения г. Казани, один из активных популяризаторов наследия просветителя Аркадий Фокин.
Раис Сулейманов: Аркадий Васильевич, в Татарстане за именем Николая Ивановича Ильминского стараниями как советских, так и постсоветских учёных, политиков, публицистов и общественных деятелей закрепился стереотип христианизатора народов Поволжья, который придумал коварный план крещения нерусских народов. Что же на самом деле представляет собой Ильминский как историческая личность?
Аркадий Фокин: Выступая в конце прошлого года на заседании Казанского экспертного клуба Российского института стратегических исследований, я высказал сожаление по поводу того, что, пожалуй, одним из самых не почитаемых советской политологией общественных деятелей прошлого был и остается до сих пор Николай Иванович Ильминский. Поскольку его деятельность в значительной своей части носила сугубо христианско-просветительный, миссионерско-педагогический характер, что коммунистической идеологией было объявлено делом реакционным, антинародным и даже аморальным, постольку и сам поборник этого дела безоговорочно зачислялся в клан мракобесов. Так было на протяжении более 90 из 120 прошедших после смерти Н.И.Ильминского лет. И то, что время от времени появлялись отдельные сообщения о нём и его жизнедеятельности, сложившегося шаблона не меняло. Особенно заметно это у нас в Татарстане. Вопреки тому, что в научных изданиях стали появляться объективные отзывы (см., например, Татарстан, 2007, № 3, с. 78; Татарский энциклопедический словарь, с. 222; Этнические и конфессиональные традиции кряшен: история и современность / Материалы научно-практической конференции - Казань, 2001, с. 71-78, 79-83, 84-87, 88-93, 94-99; Этноисторические и социокультурные проблемы самоидентификации кряшен / материалы публичных чтений памяти учёного-кряшеноведа М.С.Глухова, состоявшихся 12 ноября 2005 года в г. Казани - Казань, 2008, с. 73-79), традиционные негативные оценки его концептуальных идей и практических действий в научном обороте и публицистике всё ещё превалируют.
Причину этой исторической несправедливости я склонен видеть в поверхностном знании всего того, что составляет духовно-нравственную, интеллектуальную сущность Николая Ильминского. Прежде всего, следует отметить, что человеком он был одарённым, неординарным, не приемлющим заурядного мышления, шаблонных решений и формальных действий. Начиная с детских лет, он повсюду был первым: лучший в училище, лучший в семинарии, лучший в академии и последующей жизни. В 35 лет он был возведен в звание профессора, в 43 года стал дипломированным членом Исторического общества Пенсильвании (США), в 48 лет избран членом-корреспондентом Императорской академии наук, в 59 лет приглашен занять должность академика. Хочу подчеркнуть, что перечисленные степени и звания ему были присуждены отнюдь не за христианизаторство.
В круг его обширных интересов входили история и культура Востока, языкознание, педагогика, теология, включая теорию и историю различных религий, переводческая, издательская, миссионерская и практическая педагогическая деятельность. Не случайно, в историю мировой науки он вошёл как человек трех культур: европейской, азиатской и африканской. Наряду с этим современники высоко ценили его научную компетентность. То есть, в первую очередь, это был крупный учёный, теоретическое наследие которого не утратило своей актуальности и в наши дни. Академический уровень познания счастливо сочетался в нём с практическим потенциалом. В жизни пореформенного российского общества он проявил себя как энергичный организатор научно-педагогической деятельности, в частности системы инородческого образования. Большинство народов Востока и Юга России обязаны ему обретением письменности, зарождением книгопечатания, распространения грамотности. Учитывая изначальную роль религии как неотъемлемой составной части и носителя культуры народов, можно с полным основанием утверждать, что христианизация в исполнении Н.И.Ильминского представляла собой просветительство.
Раис Сулейманов: В России, что традиционно сохранилось и в советское время, было уважительное отношение к просветителям, в том числе национальным, к их подвижническому труду. Вспомните казаха Абая Кунанбаева, мордвина Макара Евсевьева, татарина Каюма Насыри, удмурта Ивана Михеева, хакаса Николая Катанова, чуваша Ивана Яковлева и многих других. За пределами нашей республики в их ряду, а зачастую первым среди них почитается Николай Ильминский. В чём причина не утихающих недоброжелательных отзывов о его личности в татарской научной литературе и околонаучной публицистике?
Аркадий Фокин: Первая причина в приверженности Ильминского православию. Оно пронизывает всю его просветительскую деятельность. А она среди всех народов, как всегда и всюду, строилась на симбиозе светских и религиозных знаний. Так же, как, к примеру, ислам занимал значительное место в просветительстве Каюма Насыри. Но это в вину ему никто не ставит. Хулители Ильминского не хотят принимать во внимание, что он жил в стране, где православие было государственной религией, и церковь не только отправляла богослужения, но и выполняла ряд административных функций, которые сейчас находятся в компетенции ЗАГСов. Но главное состоит в том, что любой просветитель, организатор школьного дела в массе христианского населения империи, хотел того он или нет, вынужден был считаться с обязательным преподаванием Закона Божия во всех без исключения учебных заведениях и соблюдением религиозных канонов в рамках учебно-воспитательного процесса.
Вторая причина, на мой взгляд, в определённой ортодоксальности Н.И.Ильминского, его отрицательном восприятии ислама, которое он не скрывал. Для российской действительности того времени, когда имперским девизом была триада «самодержавие, православие, народность», такой антагонизм был естественной составляющей менталитета не только элитной страты общества, но и всей массы православных простолюдинов. И всё-таки это довольно странно, поскольку был он человеком мягким, предупредительным, доброжелательным. Следует иметь в виду, что как востоковед, он прекрасно разбирался в тонкостях учения основателя ислама Мухаммеда. Плюс к тому, он несколько лет провёл на Ближнем Востоке и в Оренбургском крае, воочию наблюдая и постигая реалии мусульманского мира. Поэтому отторжение ислама было для Н.И.Ильминского не столько чувством верноподданничества, сколько личным убеждением, неотъемлемой компонентой его мировоззрения, которое складывается под воздействием множества объективных и субъективных влияний, и мало зависит от пожеланий своего носителя.
Татарские учёные (точнее их враждебно настроенная против православия часть) никак не хотят признать, что и просветительство их народа строилось на познании и распространении канонов ислама, и мусульманские учебные заведения, во всяком случае, до открытия русско-татарских школ, отличались ярко выраженным клерикальным характером. И татарские просветители, как их православные коллеги, были людьми с чётко выраженным мировоззрением, и никто их за это не корит. За что же вечная напасть на личность Николая Ильминского? За то, что он отвергал правильную (по мнению татарской элиты) религию, и исповедовал неправильную. И хотя он, как Лука Конашевич, не крестил инородцев, как Евфимий Малов, не вёл противомусульманской пропаганды, как Е. Розов, не устраивал гонений на отпадающих от православия крещёных мусульман, простить его идейного противостояния мусульманствующие оппоненты не могут. По мне же, речь надо бы вести, не о той или иной «плохой» религии и её приверженцах, а об истинной их роли в истории народов и государств.
Третья причина имеет психологическую основу. Когда-то часть татар-мусульман, как татары-язычники и другие нерусские народы, под страхом наказания или за подачки и льготы отступилась от своей веры и была крещена. И пусть потом заблудшие вернулись в ислам, но душевная травма правоверных мусульман за нечестивые действия, хотя и временно оступившихся, сородичей-единоверцев осталась и, больно ударив по их самолюбию, кровоточит до сих пор. Чтобы как-то ослабить, нивелировать столь весьма неприятный факт в этнической истории татар, оправдать вероотступничество своих предков муссируется тема насильственного крещения мусульман. Ну и, естественно, предаются проклятию их насильники-крестители. В их число огульно включают православных просветителей. Их довольно много. Всех анафеме не предашь. Нужен был «стрелочник». Лучше всех для такой роли подходил Ильминский, которого ещё при жизни, несмотря на поддержку властей и научно-педагогического сообщества, подвергали шельмованию дилетанты всех мастей, которые вопреки впечатляющим успехам системы инородческого образования, так и не смогли понять её жизненно преобразующего значения. В советское же время в силу субъективного одностороннего подхода часто преобладала классовая, выхолощенная по своей сути, оценка науки, общественной деятельности и личности. Она вполне устраивала политизированную советскую науку и, как вирус в компьютере, оказалась неистребимой.
Вот, например, типичный для советского времени пассаж. 13 февраля 1975 года в республиканской газете была опубликована статья тогдашнего первого секретаря Татарского обкома КПСС Фикрята Табеева «Провозвестник весны», посвящённая 150-летию Каюма Насыри, в которой ничтоже сумняшеся утверждалось, что «в то время как фанатики-муллы и ишаны в мектебе ограничивали обучение шакирдов зубрежкой корана, как глава православных миссионеров профессор Казанской духовной семинарии Николай Ильминский сообщал Верховному Синоду, что в школах грамотности... орфография и грамматика совершенно излишни, а для иногородних школ вредны и убийственны, Каюм Насыри обучал детей как раз этим запретным предметам, без которых немыслимо постижение общечеловеческих знаний». В отношении Н.И.Ильминского здесь тот же примитивный штамп, который превращает приведённую тираду в абсурд. Спрашивается, для чего же тогда Н.И.Ильминский разрабатывал азбуку, издавал букварь, занимался переводом учебных пособий и молитвенных текстов, преследовал цель через грамоту приобщить кряшенских детей и их родителей к православию, если он был противником изучения орфографии и грамматики? Тем более что до 1872 года в ведении Н.И.Ильминского были только упомянутые в статье начальные школы грамотности. Невероятно, что это говорится применительно к учёному языковеду, филологу, педагогу, одному из создателей отечественной системы народного образования. Простим обкомовских спичрайтеров за невежество и фактологические неточности, отсутствие логики и предвзятость суждений. Но сам-то Табеев должен был понимать, что противопоставление Ильминского Насыри противоречит исторической истине, так как эти просветители весьма плодотворно сотрудничали, и Ильминский, в частности, содействовал Насыри в открытии русско-татарской (но отнюдь не православной) школы в Казани. Это реальный факт, о котором не любят писать современные татарские историки.
Хуже того, под тоталитарным идеологическим прессом предавали своего учителя и наставника некоторые бывшие его ученики, быстро нашедшие общий язык с новой властью и новоявленными фальсификаторами истории. Об одном из них, Василии Горохове (1891-1960), который в своё время закончил учреждённую Н.И.Ильминским учительскую семинарию, затем заведовал кряшенским педагогическим техникумом, преобразованным из основанной Н.И.Ильминским же центральной крещёно-татарской школы, стал первым, по словам краеведа Максима Глухова (1937-2003), доктором педагогических наук среди татар, его соученик Иван Максимов (1903-1981) отозвался так: «ради получения докторской степени (1950) нагадил у того источника образования и знаний, которым сам пользовался и благодаря которому вышел в люди».
Идеологические антинаучные инсинуации заполонили советскую научную литературу, периодическую печать, стали устойчивым компонентом общественного мнения и вытеснили любое инакомыслие. Красноречивым примером того, что даже достоверные, но неугодные советской идеологической доктрине, исторические сведения не могли увидеть света, являются безуспешные попытки ленинградского учёного Ивана Максимова пробиться со своими статьями, в том числе и о деятельности Н.И.Ильминского, даже на газетные полосы, не говоря о научных изданиях. Только через тридцать с лишним лет, в постсоветское время увидели они свет.
Для усиления воздействия на научное (околонаучное) и общественное мнение дополнительно к этому был сформулирован и пущен в оборот тезис о вероотступничестве, предательстве нынешних кряшен. Расчёт прост: шельмование кряшен неизбежно порочит их апостола. Всем, кто хоть раз коснулся этого вопроса, ясно, что крестившиеся мусульмане в пореформенный период и в годы трёх революций начала ХХ века, вернулись (за исключением одиночек) в ислам. Их предки предавали ислам, но духовное воссоединение потомков с единоверцами, казалось бы, полностью реабилитировало их. Но не тут-то было. Вместо констатации исторических фактов, каких в мировой истории были тысячи, грехопадение пра-пра-прадедов части ныне здравствующей и прилежно исполняющей каноны ислама мусульман, с фанатичным упорством приписывается пра-пра-прадедам кряшен, которыми, по всё более укореняющейся точке зрения, были булгаро-тюрки язычники, отатарившиеся финно-угры и чуваши. Последних можно упрекать разве только в измене язычеству.
В основе этого, конечно же, воинствующий национализм. Не случайно, один из ярых бичевателей кряшен за их стремление быть самими собой, а не заблудшим младшим братом татар, Фандас Сафиуллин в момент истины или своего откровения перед самим собой изрёк: «Мы, татары, ругаем московских шовинистов, боремся против шовинизма, а сами ведём такую же политику по отношению к кряшенам. ...Если наши же кряшены испытывают чувство обделённости, значит в этом виноват весь татарский народ». Справедливые слова, но они словами и остались. Все его последующие действия, включая деятельность в ранге депутатов Госсовета Татарстана и Государственной Думы России, являют пример изощрённой кряшенофобии, как и бывших его соратников Флюры Зиатдиновой, Фариды Гайнуллиной и иже с ними. Особенно отвратительно выглядит их поведение на совещании у помощника полномочного представителя правительства РФ в Госдуме и на заседании учёного совета Института этнологии и антропологии РАН в преддверии переписи населения России 2002 года, когда на любые доводы, аргументы и предложения государственных служащих и учёных они отвечали истеричными антикряшенскими выпадами и тирадами, полностью игнорирующими стремление кряшен к этническому самоопределению и взвешенное мнение московских коллег в их поддержку.
Раис Сулейманов: Вы предпочитаете называть Николая Ильминского просветителем, причем упор делаете на его деятельности как педагога. Но сегодняшней публике он известен как миссионер, хотя далеко не всем ясно, что вкладывается в это понятие у нас в Татарстане.
Аркадий Фокин: В Татарстане, судя по публикациям местных авторов, определение «миссионер» употребительно только к христианским воителям веры Господней. Причём стало оно в устах татарских учёных не просто ругательным, а предельно оскорбительным, унижающим достоинство человека. Между тем, миссионерство общепринято трактуется как деятельность представителей религиозных организаций, направленная на распространение своего вероисповедания среди инаковерующих, а миссионер как лицо, посылаемое к ним для религиозной пропаганды. Если отвлечься от негативной эмоциональной окраски, понятие «миссионер» правомерно применять и ко всем священнослужителям и приверженцам ислама. Разве татарский богослов Шигабутдин Марджани (1818-1889) не был миссионером? Или Каюм Насыри (1825-1902)? Или имамы и муллы, которые не только неустанно трудились на почве возвращения крестившихся мусульман в прежнюю веру, но и немало преуспели в деле отатаривания с последующей исламизацией сотен и тысяч соседей - марийцев, мордвы, удмуртов, чувашей?
Как видим, в самом понятии ничего предосудительного нет. Всё определяют методы. А они у нас, я имею в виду, прежде всего, Татарстан, безоговорочно отождествляются с порочной миссионерской практикой печально известного Луки Конашевича, вопреки тому, что, по словам Константина Победоносцева, с Ильминского «началась, можно сказать, новая эпоха миссионерства». Я бы добавил к этому «мирного миссионерства», доброжелательного, просветительно-разъяснительного, доходчивого и доступного, о чем свидетельствует созданная Николаем Ильминским школа нового типа, в которой царила семейная обстановка. Кстати сказать, во всех школах братства святителя Гурия, которые пишущие на эту тему татарские учёные пренебрежительно-презрительно именуют миссионерскими, зубрёжки иноязычных текстов не было, наказания никогда и ни в какой форме не применялись, родителям учеников предоставлялось право посещать занятия, следить за бытовыми условиями школьников и по своему усмотрению забирать их домой. В основанных Н.И.Ильминским Казанской центральной и сельских школах братсва св. Гурия, как и в учительской семинарии (во всяком случае, при жизни основателя) классных журналов вообще не было. Следовательно, не было и практики выставления формальных оценок знаний, прилежания и поведения учащихся. Благодаря этому, как заверял Николай Ильминский, «шалостей, какие обыкновенно сокрушают надзирателей в казённых городских училищах, в нашей школе нет, да они как-то и не представляются возможными». Он понимал, что всё держалось на подвижничестве учителей, их педагогическом мастерстве и неустанно наставлял их: «Если кто из учеников и ошибётся, поправьте его, скажите ему добрым словом без всякого гнева. Не только колотков, но и брани да не будет у вас. Учите почитать священников, родителей, старых людей». Удивляет не столько образцовая постановка учебно-воспитательной работы, сколько высокая степень подготовки учащихся к самостоятельной жизни. За четыре года обучения, а зачастую и меньше, выпускники (в большинстве своём подростки 15-16 лет) получали такой жизненный потенциал, что, приезжая в глухую, Богом забытую, сплошь неграмотную деревушку, находили контакты с патриархальным сельским обществом, с его помощью устраивали и содержали школу, учили ребятишек и просвещали взрослых. Не случайно, из числа таких учителей епархия рекрутировала священнослужителей сельских приходов.
Не знают об этом только те, кто не хочет (или кому невыгодно) это знать. Именно с их нелёгкой руки в татарстанской науке и публицистике установилось порочное представление о целях миссионеркой деятельности Н.И.Ильминского. Сплошь и рядом тиражируется мнение о выдуманных им изысканных методах крещения татар. Да будет известно всем, что Н.И.Ильминский никого не крестил, и крестить не имел права, поскольку духовного сана не имел. Он был сыном священнослужителя, но сразу же по окончании духовной академии подал прошение о выходе из своего династического сословия и сосредоточился полностью на научной и просветительской деятельности. Свою миссионерскую задачу он видел не в том, чтобы количественно наращивать неразумную, ни слова не понимающую ни по-церковно-славянски, ни по-русски зомбированную паству, а в том, чтобы удержать в православии крестившихся ранее, притом не административными мерами и средствами, а просветительно-разъяснительной работой среди тёмной массы кряшенского населения на его родном языке.
Мне могут возразить, что Н.И.Ильминский допускал применение принудительных мер. С этим нельзя не согласиться, но с серьёзной оговоркой. Он полагал, что надо срочно остановить процесс набиравшего массовость отпадения крещёных татар в ислам, а затем посредством расширения сети школ начальной грамоты, просветительства и богослужения на родном языке коренным образом изменить ситуацию. Первую часть этой задачи в тех условиях можно было осуществить только правительственными действиями, а они, кстати, как и поныне, сводятся к голому администрированию (по-другому российские чиновники просто-напросто работать не умеют). Вторую часть задачи Н.И.Ильминский возлагал на миссионерско-просветительское воздействие. Надо отметить, что он довольно много преуспел в этом деле. Но открытие школ в местах компактного проживания крещёных татар отставало от естественного хода дехристианизации, и, в конечном счёте, итог противоборства оказался не в пользу Н.И.Ильминского. Полная и безоговорочная результативность его системы была достигнута только среди кряшен, то есть не имевшего мусульманского прошлого тюркоязычного населения.
В то же время он был противником принудительных мер при обращении в христианство, считал их, (вполне резонно) вредными в деле распространения православия, а самих крестившихся таким образом совершенно бесполезными для церкви. Известны его слова: «Я здесь под миссионерством разумею не прямое обращение в православие и крещение инородцев, но постепенное и искреннее сообщение и внушение им христианской нравственности и христианского мировоззрения». Те, кто утверждают обратное, перечёркивают дело всей жизни Н.И.Ильминского - разработку, создание и практическую реализацию системы инородческого образования как симбиоза православного просвещения и светского обучения детей с последующим отправлением церковных богослужений и приобщение к религиозным канонам на родном языке. Не случайно же он много сил и времени потратил на выработку, апробацию в сельских приходах и внедрение в богослужебную практику церковно-кряшенского языка. Затем разработал методику переложения на него церковно-славянских текстов, создал научную школу перевода, вместе со своими учениками переводил, издавал и распространял богослужебные и молитвенные книги. Через школу нового типа, через знания богословия и научных дисциплин готовил миссионер Н.И.Ильминский детей к осознанному принятию веры. Именно детей как грамотную прослойку тёмного кряшенского населения вкупе со священниками, отправляющими богослужения на родном языке, рассматривал он в качестве естественных пропагандистов и агитаторов православия среди взрослого населения.
Чтобы понять своеобразие, отличительную особенность Н.И.Ильминского, надо принять во внимание, что его просветительская и миссионерская деятельность, несмотря на их широту и многообразие каждой из них, были слиты воедино. Напомню: как востоковед, лингвист, полиглот (никто не может до сих пор сказать, сколько языков он знал), богослов, педагог, переводчик, книгоиздатель, он не знал себе равных.
Раис Сулейманов: Вы упомянули современника Ильминского Шигабутдина Марждани. Насколько обоснованно их сравнение?
Аркадий Фокин: Относительно сопоставления Николая Ильминского с Шигабутдином Марджани (1818-1889) как просветителей и миссионеров могу сказать, что это две глыбы. Предпочтения ни тому, ни другому я не даю. Различия усматриваю лишь в том, что диапазон деятельности Н.И.Ильминского был несколько шире. В описываемые времена татарское общество было уже весьма продвинутым, но редкая кряшенская деревня имела мало-мальски умеющего сельчанина читать и писать. На Н.И.Ильминского эпоха возложила трудоёмкую задачу ликвидации неграмотности кряшенского населения и формирования кряшенской интеллигенции. И он превосходно с ней справился. К концу его жизни функционировало более 60 кряшенских из общего числа свыше 200 инородческих (частных, находящихся под покровительством Братства св. Гурия) школ, благодаря чему образовалась устойчивая прослойка кряшен, занятых умственным трудом, которая активно проявила себя в революционные и последующие годы. Так что Н.И.Ильминский отец кряшенской интеллигенции в полном смысле этого слова.
Раис Сулейманов: Для кряшен личность Николая Ильминского особая. Во время нескольких этнорелигиозных полевых экспедиций в кряшенские деревни мы обнаруживали в некоторых домах его портреты, которые хранились чуть ли не как иконы. Почему такое трепетное отношение у кряшен к Ильминскому?
Аркадий Фокин: Если коротко: потому что заслужил. В преддверии его 190-летия совет ветеранов кряшенского движения г. Казани переиздал вышедший в 1896 году сборник «Письма Н.И.Ильминского к крещёным татарам». Там желающие могут найти развёрнутый ответ. Вот, как говорят, навскидку, несколько выдержек из этой книги: «Имя Н[иколая] И[ванови]ча получило среди крещёных татар необычайно высокое значение и сделалось почти синонимом всего доброго, хорошего, святого. Всё, что ни исходило от этого имени, принималось в их среде беспрекословно, с полным доверием, радушием, откровенностью и любовью, - будь то мнение, книга, школа, учитель, простой человек». «Письмо его было лучшею подорожною грамотою для русского путешественника, особенно новичка-наблюдателя, по крещёно-татарским деревням». «...Такой счастливец мог встретить в крещёно-татарских деревнях решительно удивительное, беспредельное радушие. Самые почтенные люди деревни (обыкновенно знакомые Н[иколая] И[ванови]ча) приходили звать вас к себе в гости». «По желанию вашему, возят вас и в другие деревни (вёрст за 5-15). И там, по первому слову: «его прислал Н[иколай] И[ванови]ч», вас встречает такое же чисто родственное радушие и всяческая заботливость...». О том, что это было не казённое почитание высоко поставленной фигуры, свидетельствуют рассказы крестьян, побывавших у своего апостола. «Возьмёт стакан и сам несёт мне, а ведь генерал!.. А я что?», - передавали по возвращению они своё удивление и восхищение односельчанам.
Но это, так сказать, социально-бытовая, обыденная сторона отношения к Ильминскому. Главное и непреходящее заключается в том, что с ним связано второе - духовно-интеллектуальное - рождение кряшен, обретение ими этнического и конфессионального самосознания, повлекшего за собой их самоидентификацию в качестве самобытной и самодостаточной этноконфессиональной общности, претендующей на самоутверждение в статусе самостоятельного этноса. Он вывел кряшен в люди. Поэтому более близкой, родной, почитаемой ими фигуры у них нет.
Раис Сулейманов: С чем Вы связываете, что до сих пор наследие Николая Ильминского не нашло своего академического исследователя. По его современникам уже написаны диссертации и изданы серьезные научные книги. Даже по продолжателю его деятельности Евфимию Малову пишутся работы, а вот Ильминский так и не нашел своего исследователя именно в Татарстане. Есть какое-то табу?
Аркадий Фокин: Вопрос из серии не однозначных. Ильминского обходят вниманием, по моему убеждению, в силу господства в отечественной науке консервативных стереотипов. Именно они затмили облик одарённого учёного-ориенталиста с мировым именем, одного из крупнейших языковедов, признанного теолога, выдающегося просветителя, талантливого организатора народного образования. Случилось так, что незаслуженно наделённый ярлыком «мракобеса-миссионера» он лично и его богатейшее наследие надолго были вытеснены из научного оборота. Если что-либо и упоминалось по их поводу, то только с резко отрицательной оценкой. Это, так сказать, преднамеренное забвение. Но есть и другой аспект проблемы, который кроется в смещении акцентов, неверном истолковании трудов и, прежде всего, миссионерской практики Н.И.Ильминского. Происходит это от дилетантства, утраты пытливости, неспособности ряда учёных сломать стереотипы и выйти за пределы политизированных идеологических шаблонов.
Рискуя навлечь на себя гнев русофилов и татарского истеблишмента, отвечу без обиняков, как думаю: забвение столь видной фигуры связано с менталитетом и инертностью мышления советских консервативных псевдо-патриотов и татарским национализмом. Мне не хотелось бы навешивать ярлыки, предъявлять претензии, вступать в полемику с их представителями. Просто излагаю своё видение этой заданности.
Николай Ильминский - выдающийся учёный и общественный деятель. Его место на олимпе истории науки. А там уже давно законсервированный пантеон. Чтобы поместить в нём новый персонаж, надо не просто подвинуть прежних обитателей, надо пересмотреть существующие приоритеты. Страшно даже представить, сколько дополнительных усилий потребует такое благодеяние: нужны будут новые экспертизы, сопоставления и заключения, оценки и переоценки, смещения и перемещения, устранения и нововведения, - одним словом, полная ревизия научного оборота по той или иной отрасли знаний. Ну, скажем, применительно к Н.И.Ильминскому, в области ориенталистики, языкознания, филологии, педагогики, не говоря уже о богословии. Плюс ко всему прочему, возможно, придётся потеснить учёного, с характеристикой типа «морально устойчив, предан, не судим, не был, не состоял» и т.п. А тут миссионер, ясно - мракобес. Да и занимался всю жизнь инородцами. Такое для подлинного советского учёного, да если ещё и с постсоветской русофильской примесью, неприемлемо. Так Бог с ним, Н.И.Ильминским, пусть всё останется по-старому. Немало личностей второго и третьего ряда - Е.А.Малов, например, Н.А.Бобровников, С.В.Смоленский, - исследуй, пиши, кто хочет.
По поводу татарских националистов больше, чем сказано, говорить не хочется. Отмечу лишь, что разносторонней деятельностью Н.И.Ильминского они не интересовались, трудов не читали, экспертизы и оценки содеянного им не производили - выхватили из нечистоплотных публикаций злопыхателей ходячие инсинуации и, соревнуясь друг с другом, в десятках, сотнях, может быть, уже в тысяче работ повторяют одни и те же байки. Может ли зацикленный на таких представлениях учёный позволить себе исследование столь непопулярной в Татарстане личности и всего, связанного с ней? С этим пока приходится мириться, но не унывать. Н.И.Ильминский, как и все смертные, наверное, не идеален. Хотя, как рассудить. Те, кто знают его труды не понаслышке, любят, уважают и почитают его. Уже не первый год инициативная группа занимается сбором и оформлением необходимых документов для канонизации Н.И.Ильминского в лике святых. Состоявшаяся 16 мая 2012 года научно-практическая конференция, посвященная его 190-летию, на тему «Н.И.Ильминский - просветитель народов России», поддержала эту инициативу.
И по поводу табу. В постсоветском Татарстане личность Николая Ильминского до сих пор из-за сильнейшего давления татарских политиканствующих учёных и националистической интеллигенции популярностью не пользуется. Конечно, официального запрета на исследования нет. Кто на него решится в наше время? Однако перешагнуть через негласное неодобрение, и проигнорировать разнузданное шельмование имени этого учёного на всех доступных носителях информации не решаются даже солидные, обладающие общероссийским статусом (и мировой известностью) учреждения, не говоря уже об отдельных исследователях. К такому неутешительному выводу подталкивает реальное состояние дел. В начале 2012 года, поддержав инициативу лидеров национально-культурных организаций, руководитель Ассамблеи народов Татарстана обратился к ректору Казанского федерального университета и директору Института педагогики и психологии профессионального образования Российской Академии Образования с предложением выступить совместно в роли соорганизаторов научно-практической конференции, посвящённой 190-летию Н.И.Ильминского. Официальных ответов от адресатов не последовало. А 14 мая 2012 года поступило сообщение, что Институт востоковедения и международных отношений Казанского федерального университета организует 16 мая 2012 года научно-просветительские чтения, посвящённые юбилеям видных российских востоковедов Х.Д.Френа, А.К.Казембека, Н.И.Ильминского, В.В.Радлова, Н.Ф.Катанова и приглашает принять в них участие представителей национально-культурных автономий Азербайджана, Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркменистана, Узбекистана. То есть и тех, присутствие которых предполагалось на конференции, посвящённой юбилею Н.И.Ильминского. Об адресованном им ранее предложении ассамблеи в сообщении не упоминалось, но время проведения чтений - 16 мая в 10 часов - точно совпадало с началом работы конференции, которую, несмотря на молчаливый бойкот научных гигантов, решено было скромно провести на базе Казанской духовной семинарии. Случайно ли всё это?!
В итоге сделайте вывод: предложат ли своим аспирантам и соискателям стоящие за всеми этими вольными или невольными подтасовками маститые учёные диссертационные темы, связанные с Н.И.Ильминским?
Раис Сулейманов: Аркадий Васильевич, Вы ставите задачу реабилитировать Николая Ильминского и его наследие. По Вашей инициативе проводятся научные конференции о нем и его учениках-последователях, Вы издаете его труды, пытаетесь заинтересовать и привлечь к научным исследованиям его наследия новые силы. Какие и когда вы ожидаете результаты? Можно ли сегодня подвести итоги этой работы?
Аркадий Фокин: Забвение Н.И.Ильминского с научной точки зрения абсолютно ничем не мотивировано и оправдано быть не может. Науке и общественной практике, социальному прогрессу нанесён огромный вред. Возьмём, к примеру, отрасль педагогики. Мы наблюдаем гибель системы советского образования и трудное возрождение национальной школы. Проводимые реформы не имеют ни ясных целей, ни чётких очертаний. Как это ни парадоксально, предпочтения отдаются проектам, в конечном счёте, разрушающим остатки былого образовательного потенциала страны. И при всём при этом теоретическое и практическое наследие корифеев отечественной педагогики, в том числе и Н.И.Ильминского, не находит применения.
Конечно, не надо искать во всём злой умысел. Нынешняя беда заключается в неудовлетворительной подготовке научных кадров, их низкой компетентности. Самое же банальное - слабая информированность о накопленном потенциале в избранных областях познания. И это в век всеобъемлющей информатизации человечества. Поэтому я, иногда в одиночку, иногда с помощью солидных партнёров, пытаюсь внести посильную лепту в позитивное изменение ситуации. В прошлом году мне удалось инициировать две научно-практические конференции, посвящённые 175-летию ближайшего соратника Н.И.Ильминского Василия Тимофеева (1836-1895), а в этом уже упоминавшуюся, посвящённую 190-летию Н.И.Ильминского. К ним было приурочено репринтное переиздание таких важных для понимания Н.И.Ильминского, его эпохи, его подвижничества и наследия, как прижизненного, составленного им самим монументального труда «Казанская центральная крещёно-татарская школа: Материалы для истории христианского просвещения крещёных татар», и сборника «Письма Н.И.Ильминского к крещёным татарам». Частью изданы, частью готовятся к изданию материалы научно-практических конференций. Безусловно, это - капля в море. Но капля камень точит. Тем более, я не один.
Чувашские учёные, например, на протяжении всего советского периода при исследовании истории национального просветительства и его подвижника Ивана Яковлева (1848-1930) неизменно отмечают первенствующую роль Н.И.Ильминского. Тема эта нашла отражение в десятках монографий, сборниках научных конференций и других научных изданиях. Достаточно сослаться на множество публикаций, приуроченных к 120-летию И.Я.Яковлева и 100-летию основанной им Симбирской чувашской учительской школы, в частности, многие годы изучающего особенности чувашского православного просветительства и национального образования Н.Г.Краснова. Нельзя обойти вниманием работы видного мордовского учёного-педагога Е.Г.Осовского, утверждающего, что «Ильминский применил концепции естественного воспитания и народности для обучения народов, не владевших русским языком» и что «несмотря на миссионерский характер этих концепций, их основополагающие идеи явились общечеловеческими и были пронизаны гуманизмом».
И совсем недавно, в 2008 году, вышла в свет монография доктора педагогических наук Ирины Сковородкиной «Этнопедагогический подход к образованию народов России: история, теория, практика». Автор - ученый секретарь Института теории и истории педагогики и секретарь Научного совета по истории образования и педагогической науки Российской Академии Образования, то есть человек компетентный в вопросах педагогики и значимости педагогов. Так вот, И.З.Сковородкина ставит Ильминского в один ряд с основателем научной педагогики в России, кстати сказать, почти его ровесником Константином Ушинским (1824-1871). В монографии, посвященной, кроме упомянутых, анализу научно-педагогической деятельности Петра Каптерева (1849-1922), Павла Ковалевского (1850-1931), Виктора Сороки-Росинского (1882-1960), второй раздел (после К.Д.Ушинского) посвящен Н.И.Ильминскому. При этом конкретизируется, что в середине XIX века при формировании подходов к организации национального образования прослеживалось несколько линий в понимании и обосновании его концепции, в том числе наиболее предпочтительные из них: «принцип народности как основное требование построения системы российского образования» (который предложил К.Д.Ушинский) и «системный подход к образованию народностей России, вариантности народной школы» (разработанный и реализованный Н.И.Ильминским).
Это иллюстрация к вопросу о некоторых результатах. И о перспективах. Делать прогнозы - занятие неблагодарное. Тем не менее, я оптимист, верю в кардинальные перемены. Они наступят, когда поколение советских учёных, находящихся до сих пор под влиянием стереотипов, освободит науку от своего участия в ней и руководства ею. Тогда и появятся не обременённые политизированными догмами, раскрепощено мыслящие и творчески развивающиеся энтузиасты-исследователи, и их усилиями имя Николая Ивановича Ильминского будет очищено от скверны и его под спудом невежества лежащее наследие станет мировым достоянием, послужит духовно-нравственному и интеллектуальному развитию ныне живущих и следующих поколений людей.
Из книги: Николай Ильминский и кряшенское национальное движение: сборник материалов конференции (27 декабря 2012 года). - Казань, 2012
