Внутренняя опухоль

Недуги души и недуги тела

Духовный недуг, поразивший всю некогда христианскую ойкумену, на рубеже ХIХ - ХХ веков давал о себе знать также и в России, внешне, впрочем, остававшейся еще вполне православной. Многие тысячи храмов оглашали города и веси колокольным звоном, непрестанно напоминавшем об ином мире, ином призвании. Но в силу огромной совокупности причин, рассмотрение которых не является предметом нашего разговора, благовест этот вызывал в душах слишком многих русских людей в лучшем случае лишь сентиментальные чувства.

«Религиозный Петербург стал искать ответы на свои сомнения и духовные запросы в иной плоскости и вступил на почву «народной веры», не знающей никаких религиозных проблем, не сталкивающейся ни с какими противоречиями, не связанной ни с какой наукой... Сделать это было тем легче, что в представителях такой веры не ощущалось недостатка... и скоро эти представители, доныне вращавшиеся среди петербургской бедноты... перешагнули пороги великосветских салонов и гостиных». [1]

По Промыслу ли Божию, или по Его попущению, однажды порог Царского Дворца переступил один из таких юродивых странников. Мы не станем сейчас выяснять: был ли Григорий Ефимович тем чудовищем, фантом которого запечатлен в текстах, приготовленных на кухне Гучкова и Палеолога, или же он был святым.

Разговоры, точнее, споры на эту тему - дело неблагодарное.

(Апологетический характер по отношению к Г. Е. Распутину имеют книги О. А. Платонова, цикл работ историка С. В. Фомина, исследования Л. Е. Болотина, Ю. Ю. Рассулина. Несколько более умеренную позицию занимают историки А. Н. Боханов, П.В.Мультатули.

Им противостоит мощный пласт «распутиниады», где особенно выделяется драматург Э. С. Радзинский, который написал массу художественно-документальных произведений в весьма специфическом жанре).

Взвешенную позицию по «вопросу Распутина» высказал в передаче у Сванидзе святейший патриарх Кирилл в бытность свою председателем ОВЦС. Николай Карлович задал вопрос о возможности канонизации Распутина, и, к своему искреннему удивлению,  услышал примерно следующее: «Разговоры о канонизации не имеют под собой никакой реальной почвы. Но образ Распутина, безусловно, необходимо очистить от мифов, сфабрикованных либеральной прессой. Эта личность еще ожидает своей реабилитации».

И потому, дабы не провоцировать бесконечные и малополезные споры о личности Друга Царской Семьи и о степени его влияния на принятие тех или иных решений, оговоримся сразу: в контексте разговора о заговоре генералов нас интересовать будет не святость/порочность Распутина, но феномен восприятия Распутина. Т.е. не личность, но отношение к этой личности.

Императрица верила Распутину безоговорочно.

Думаю, что главную роль в формировании и укреплении этой веры сыграло не одно только желание познать стержень того, что воспринималось в качестве подлинной русской православной веры бывшей немецкой принцессой-лютеранкой, от всей души стремящейся стать подлинно православной.

Запись в Дневнике Мориса Палеолог. Четверг, 7 января 1915 г.:

«Вот уже несколько раз я слышу, как упрекают императрицу в том, что она сохранила на троне симпатию, предпочтение, глубокую нежность к Германии. Несчастная женщина никаким образом не заслуживает этого обвинения, которое она знает, и которое приводит ее в отчаяние.

Александра Федоровна, родившаяся немкой, никогда не была ею ни умом, ни сердцем. Конечно, она немка по рождению, по крайней мере со стороны отца, так как ее отцом был Людвиг IV, великий герцог гессенский и рейнский, но она - англичанка по матери, принцессе Алисе, дочери королевы Виктории. В 1878 г., будучи шести лет, она потеряла свою мать, и с тех пор обычно жила при английском дворе. Ее воспитание, ее обучение, ее умственное и моральное образование также были вполне английскими. И теперь еще она - англичанка по своей внешности, по своей осанке, по некоторой непреклонности и пуританизму, по непримиримой и воинствующей строгости ее совести, наконец, по многим своим интимным привычкам. Этим, впрочем, ограничивается все, что проистекает из ее западного происхождения.

Основа ее натуры стала вполне русской. Прежде всего и несмотря на враждебную легенду, которая, как я вижу, возникает вокруг нее, я не сомневаюсь в ее патриотизме. Она любит Россию горячей любовью. И как не быть ей привязанной к этой усыновившей ее родине, которая для нее резюмирует и олицетворяет все ее интересы женщины, супруги, государыни, матери?

Когда она в 1894 г. вступила на трон, было уже известно, что она не любит Германии и особенно Пруссии.

В течение последних лет она возненавидела лично императора Вильгельма, и на него она перекладывает всю тяжесть ответственности за войну, «эту ужасную войну, которая каждый день заставляет обливаться кровью сердце Христа». Когда она узнала о пожаре Лувена, она воскликнула: «Я краснею оттого, что была немкой!» Но ее моральное обрусение еще гораздо глубже. По странному действию умственной заразы, <оставим на совести француза эти эпитеты - П.Т.> она понемногу усвоила самые древние, самые характерные специфические элементы руссизма, которые имеют своим высшим выражением мистическую религиозность.

Я уже отметил в этом дневнике болезненные наклонности, которые Александра Федоровна получила по наследству от матери и которые проявляются у ее сестры, Елизаветы Федоровны, в благотворительной экзальтации, у ее брата, великого герцога гессенского, в странных вкусах. Эти наследственные наклонности, которые были бы незаметны, если бы она продолжала жить в положительной и уравновешенной среде Запада, нашли в России самые благоприятные условия для своего полного развития.

Душевное беспокойство, постоянная грусть, неясная тоска, смены возбуждения и уныния, навязчивая мысль о невидимом и о потустороннем, суеверное легковерие - все эти симптомы, которые кладут такой поразительный отпечаток на личность императрицы, разве они не укоренились и не стали повальными в русском народе?

Покорность, с которою Александра Федоровна подчиняется влиянию Распутина, не менее знаменательна. Когда она видит в нем «Божьего человека, святого, преследуемого, как Христос фарисеями», когда она признает за ним дар предвидения, чудотворения и заклинания бесов, когда она испрашивает у него благословения для успеха какого-нибудь политического акта или военной операции, она поступает, как поступала некогда московская царица, она возвращает нас к временам Ивана Грозного, Бориса Годунова, Михаила Федоровича, она окружает себя, так сказать, византийской декорацией архаической России». [2]

Впрочем, то, что казалось просвещенному французу «византийской декорацией» было, все-таки большим, нежели просто некий «новодел», имитирующий легендарную Империю Православных Ромейев. Однако, известная доля правды есть в этом циничном замечании. Конечно, для безрелигиозного сознания всякий пыл будет восприниматься однозначно в качестве одного лишь фанатизма да пережитка. И все же, наверное, есть доля правды в том, что желание познать стержень того, что воспринималось молодой Императрицей в качестве подлинной русской православной веры, привлекло ее в первую очередь к тому, чего в принципе не было и не могло быть ни у лютеран, ни у англикан.

Странники. Юродивые. Люди Божьи.

И все это - в атмосфере повального увлечения спиритизмом и пр. сомнительными вещами. Немудрено, что для искренне верующей Императрицы, от всей души стремящейся стать подлинно православной, воплощением народной веры стал странник Григорий.

Но главное, несомненно, все-таки, в другом.

Осенью 1912 года Наследник получил самую тяжелую в своей жизни травму. Царская Семья со свитой отдыхала в охотничьем доме в своем имении в восточной Польше. В начале сентября Цесаревич, возвращаясь с прогулки по озеру, сделал неловкий скачек, чтобы спрыгнуть из лодки на землю, и ударился бедром о борт. Ушиб показался сначала поверхностным и относительно безвредным.

При необходимом покое и соответствующем лечении кровоизлияние это стало настолько незначительным, что почти вовсе не прощупывалось, и больной начал уже попытки становиться на ноги.

28 сентября (ст.ст.), когда большинство особ свиты были заняты охотой и верховой ездой, Императрица решила взять сына на прогулку, чтобы он смог подышать свежим воздухом. Однако, от тряски по сельским дорогам у него началось внутреннее кровоизлияние.

«На этот раз оно заняло гораздо большее пространство, а именно: всю левую подвздошную область и всю поясничную той же стороны, причем внутренняя граница его заходила несколько за среднюю линию живота.

Подобные забрюшинные кровоизлияния даже в виде последствия даже не очень сильной травмы встречаются, как видно из специальной литературы, чрезвычайно редко и представляют собой совершенно определенную, крайне тяжелую клиническую форму». [3]

Последовали одиннадцать дней кошмара для всех - больного ребенка, перепуганных родителей и сестер, встревоженных и беспомощных докторов. Доктора почетный лейб-хирург Федоров, лейб-медик Его Величества Ев.Боткин, почетный лейб-медик С.Острогорский и лейб-педиатр Раухфус никак не могли избавить мальчика от тех страданий, которые вызвало продолжительное давление кровяной опухоли на соответствующий нерв. Температура с каждым часом повышалась.

А.А.Вырубова:

«Государыня все это время не раздевалась, не ложилась и почти не отдыхала, часами просиживала у кроватки своего маленького больного сына, который лежал на бочку с поднятой ножкой, часто без сознания. Ногу эту Алексей Николаевич потом долго не мог выпрямить. Крошечное, восковое лицо с заостренным носиком было похоже на покойника, взгляд огромных глаз был бессмысленный и грустный». [4]

8 октября 1912 г. Пьер Жильяр зафиксировал в своем дневнике:

«На следующий день, когда температура Цесаревича дошла до 39,6, и сердце очень ослабело, граф Фредерикс попросил разрешения публиковать бюллетени. Первый был отослан в Санкт-Петербург в тот же вечер...

Т.о. для признания тяжести состояния Цесаревича понадобилось вмешательство министра Двора.

Почему же Император и Императрица подвергли себя такой ужасной пытке? Почему, когда их единственным желанием было находиться у постели больного ребенка, они принуждали себя появляться среди гостей с улыбкой на устах? Причина была одна: они не хотели, чтобы болезнь Наследника стала известна, и, как я понял, видели в этом Государственную тайну». [5]

 «Положение стало настолько критическим, что были опубликованы бюллетени, из которых следовало, что жизнь Наследника находится в опасности.

Когда не осталось никакой надежды и доктора заявили, что не в силах помочь ребенку, отчаявшаяся Александра Федоровна приказала Вырубовой послать телеграмму Григорию Распутину, чтобы тот помолился за мальчика. В это время Распутин находился в Сибири, куда был отправлен по приказу Императора после скандала, устроенного в ночном клубе». [6]

Утром 9-го государыня в первый раз спустилась в гостиную. Бледная, похудевшая, Александра Федоровна все же улыбнулась. На вопросы, полные тревоги, она отвечала спокойным тоном:

«Врачи не констатируют еще никакого улучшения, но я лично больше не беспокоюсь. Я получила сегодня ночью от отца Григория телеграмму, которая меня совершенно успокаивает».

Так как ее умоляли выразиться определеннее, она повторила наизусть эту телеграмму:

«Господь воззрил на твои слезы и услышал твои молитвы. Не сокрушайся. Твой сын останется жив. Пусть доктора его не мучат».

На следующий день, 10-го, температура больного спустилась до 38,2. Через два дня опухоль в паху рассосалась. Наследник был спасен.

«Молитвы и присутствие Распутина помогали больному ребенку и в других случаях. Их было так много, что, по словам Великой Княгини Ольги Александровны, такие случаи было трудно сосчитать. Однако этот эпизод имел особенно важные последствия: ребенок, очевидно, умирал, но Григорий Распутин, находившийся за сотни верст, явно спас его. Это чудо убедило Императрицу, что Распутин поистине «человек Божий» - единственный, к кому она могла обратиться за помощью ее больному сыну.

Эта вера Александры Федоровны окажется роковой для Династии, которую она всеми силами старалась сохранить. После этого случая она отвергала все обвинения в адрес Распутина - а их было много, и они были шокирующими - и была готова на все, чтобы защитить единственного человека, который мог облегчить страдание Наследника и восстановить его здоровье.

Лишь тот, кто сидел у постели ребенка, стонущего от боли, которую невозможно облегчить, корчащегося от жара, с которым невозможно справиться, может понять отчаяние, с каким Императрица цеплялась за этого странного неотесанного крестьянина, который пешком пришел из Сибири и вторгся в их жизнь». [7]

 

Кампания против «тёмных сил»

Странный и не так уж однозначный - как это представляют и хулители, и почитатели - человек, Григорий Ефимович Распутин-Новый, стал великолепной мишенью. Даже и не просто мишенью, а тем, что принято в качестве ориентира для пристрелки. И чем сильнее и прочнее этот человек будет ассоциироваться с Царской Семьей, тем более уязвимой будет оставаться Семья для пристального взгляда корректировщика огня.

Еще осенью 1914 М.Палеолог в своем дневнике отметил следующее:

«...Силою вещей этот невежественный крестьянин стал политическим орудием. Вокруг него сгруппировалась целая клиентура из влиятельных лиц, которые связали свою судьбу с ним.

Самый видный из них - министр юстиции, глава крайней правой в Государственном Совете, Щегловитов; человек живого ума, легкой и язвительной речи, он вносит в осуществление своих планов много расчета и изворотливости; он, к тому же, лишь недавний адепт «распутинства». Почти так же значителен министр внутренних дел Николай Маклаков, льстивая покорность которого нравится монархам. Затем идет обер-прокурор святейшего синода Саблер, человек презренный и низкопоклонный; при его посредстве «старец» держит в руках всех епископов и все высшие церковные должности. Тотчас за этим я назову обер-прокурора сената Добровольского, затем члена Государственного Совета Штюрмера, затем дворцового команданта, зятя министра двора, генерал-адъютанта Воейкова. Я назову, наконец, очень смелого и хитрого директора департамента полиции Белецкого. Легко себе представить громадное могущество, которое представляет коалиция подобных сил в самодержавном и централизованном государстве, вроде России». [8]

В процитированном выше отрывке Воспоминаний французского посла мы видим концепт той пропаганды против «распутинщины» и мифического «черного блока», которая будет целенаправленно распространяться из Думы - в салоны, из салонов - в разнообразные общества и комитеты, оттуда - в армию...

«В столовой на каминном зеркале красовался плакат:

«Здесь о Распутине не говорят».

Я уже видела в некоторых домах такие плакаты. А так как мне именно хотелось, ввиду предстоящего свидания, поговорить о Распутине, то я громко и медленно прочла:

- «Здесь о Рас-пу-ти-не не го-во-рят».

За обедом у знакомых, на этот раз без всякой с моей стороны хитрости, зашел разговор о Распутине. (Правы, значит, были те, кто вывешивал на своем камине запрещающие плакаты.) Передавали, как всегда, сплетни о взятках, которые шли через старца в карманы кого следует, о немецких подкупах, о шпионстве, о придворных интригах, нити которых были в руках Распутина.

Даже «черный автомобиль» сплели почему-то с именем Распутина.

«Черный автомобиль» - до сих пор неразгаданная легенда. Этот автомобиль несколько ночей подряд мчался через Марсово поле, пролетал через Дворцовый мост и пропадал неизвестно куда. Из автомобиля стреляли в прохожих. Были раненые.

- Это распутинское дело. Здесь его рука, - приговаривали рассказчики.

- Да при чем же он здесь?

- Ему все черное, злое, непонятное выгодно, Все, что сеет смуту и панику. Перед теми, кто ему нужен, он сумеет объяснить все для своей выгоды.

Странные были разговоры. Но так как в те времена вообще много было странного, то никто особенно и не удивлялся. А наступившие вскоре события смели с памяти «черный автомобиль». Не до него было.

Но тогда, за обедом, обо всем этом говорилось». [9]

Помимо подобного рода мифов была еще и откровенная клевета и подлая грязь. И ей тоже не гнушались не только те, кто искренне ненавидел Государя, но и те, кто «хотел как лучше».

Впервые имя «старца Григория» стало впервые появляться в печати с 1910 года, а уже в 1912 началась настоящая травля. Поводом для травли стало запрещение брошюры М.А.Новоселова «Григорий Распутин и мистическое распутство». В брошюре  бездоказательно утверждалась принадлежность Распутина к секте хлыстов. Власти допустили серьезный прокол, когда вместо гласного расследования содержания текста брошюры, просто арестовали тираж. Эти неуклюжие действия спровоцировали  нездоровый ажиотаж, который был подхвачен газетами «Речь», «Русское слово», «Голос Москвы».

Организованный характер газетной кампании против Распутина не оставался незамеченным для многих людей. Председатель Совета министров В.Н.Коковцев, сменивший Столыпина,  в своих воспоминаниях отмечал, что встреча с редактором газеты «Новое время» М.А.Сувориным  и его ближайшим сотрудником Мазаевым укрепила его в убеждении в том, что «в редакции «Нового времени» какая-то рука сделала уже свое недоброе дело. И что рассчитывать на влияние этой редакции на ее собратий по перу не приходится. Газетные кампании не предвещали ничего доброго.

Она разрасталась все больше и больше, и как это ни странно, вопрос о Распутине невольно сделался центральным вопросом ближайшего будущего и не сходил со сцены почти за все время моего председательства в Совете министров...»

 

Разложение Армии

«С осени либеральная оппозиция перешла в открытое наступление против правительства. Боролись за ответственное министерство, что в условиях режима означало государственный переворот. К нему и шли. На закрытых и конспиративных собраниях все чаще и чаще говорили о низвержении Государя и передаче трона Наследнику. Из-за того, что он был еще молод, думали назначить регента, в качестве которого мог быть и Великий князь Михаил Александрович, и Великий князь Николай Николаевич, и Великий князь Кирилл Владимирович.

Ходили сплетни о том, что Царица, будучи немкой, работает на Вильгельма. Говорили, что с целью подчинения Государя влиянию Царицы его опаивают каким-то дурманом, что ослабляет ум и волю Его Величества. Клеветали, что Распутин состоит в интимных отношениях с Царицей, не щадили клеветой даже детей Их Величеств.

Грязные сплетни не знали пределов и проникали даже на фронт». [10]

В армии распространением самых разнообразных антиправительственных слухов занимались сотрудники оппозиционного самодержавию Земско-городского Союза, составлявшие многочисленные общества.

Во главе Земского Союза стоял князь Г.Львов. «Надо сказать, что, помогая в снабжении фронта медикаментами и другими материалами, участвуя в эвакуации раненых с фронта и делая полезную и нужную работу, всю свою деятельность эти Союзы направляли на дискредитирование Правительства. Работали они исключительно на казенные деньги, щедро отпускаемые Советом Министров.

Состав всех этих учреждений «Земгора» был сугубо левым. Почти поголовно социалистами-революционерами и кадетами. Их деятели пробирались всюду: в передовые отряды, тыл, Ставку, в санитарные отряды и к рядовым солдатам. Всюду велась пропаганда против Правительства, говорилось о бессилии Правительства и всячески подчеркивалась полезная деятельность Советов. Причем, на офицерский состав влияли преимущественно кадеты, а на низший - социалисты-революционеры. Надо сказать еще, что после больших потерь офицерских кадров в Восточной Пруссии значительно изменился офицерский состав, в особенности среди прапорщиков, которые, представляя собою полуинтеллигенцию, принадлежали в значительной своей части к социалистическим партиям.

Но еще хуже обстояло дело с Военно-промышленными комитетами. Пропаганда деятельности Военно-промышленных комитетов велась широко и интенсивно.<...>

Доступ в эти комитеты был открыт всем, кому угодно, вплоть до людей с самой сомнительной репутацией. Образовавшийся вскоре президиум Центрального Военно-промышленного комитета был возглавлен ярым врагом и Правительства, и режима - Гучковым. <...>

Гучков развил крайне энергичную деятельность и, не в пример «Земгору», добился утверждения положения своего комитета. В то время, когда Гучков был избран председателем Совещания по снабжению Армии, преобразованного затем в Особое Совещание по обороне. И Поливанов широко раскрыл двери военного министерства для деятелей Военно-промышленного комитета. Члены комитета свободно допускались в управление Министерства, ведавшего заказами и заготовками. Начальники отдельных частей, беря пример со своего министра, стали заискивать перед этими «общественными деятелями».

Особо в этом отношении выделился Начальник Канцелярии Военного Министерства генерал Лукомский, скоро получивший назначение Помощника военного Министра». [11]

 

Новые очаги брожения. «Великокняжеская фронда»

К осени 1916 г. «образовалось совершенно открыто пять очагов революционного брожения:

1.      Государственная Дума с ее председателем М.В.Родзянко;

2.      Земский Союз с князем Г.Е.Львовым;

3.      Городской союз с М.В.Челноковым;

4.      Военно-промышленный комитет с А.И.Гучковым;

5.      Ставка с генералом Алексеевым, нанесшая самый сильный удар русскому монархическому строю». [12]

Но если генералы действовали тайно, то, уже начиная с ноября 1916 года, проявился еще один очаг брожения. В открытую оппозицию к Императору встали ближайшие родственники самого Николая Александровича - Великие князья, а также его собственная мать, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Эти демарши вошли в историю, как «великокняжеская фронда». Лидерами «великокняжеской партии» считались Великие князья Николай Михайлович и Николай Николаевич, а также отчасти Павел Владимирович. Внутри семьи случалось, конечно, всякое, но в борьбе с теми, кто почитался ими в качестве членов «распутинской клики», а также в интригах против Императрицы они были, за редким исключением, едины.

Из письма Государыни Императрицы Александры Федоровны Государю Императору Николаю II от 5 ноября 1916 года:

«Милый, остерегайся, чтобы Николаша [Вел. кн. Николай Николаевич] не вырвал у тебя какого-нибудь обещания или чего-нибудь подобного... <...> Будь холоден, не будь слишком добр с ним, с Орловым и Янушкевичем. Ради блага России помни, что они намеревались сделать - выгнать тебя (это не сплетня - у Орл. все бумаги были заготовлены), а меня заточить в монастырь. Ты не касайся этого в разговоре, так как все миновало, но дай им почувствовать, что ты не забыл и что они должны тебя бояться. Они должны дрожать перед своим Государем - будь более уверен в себе, Бог тебя поставил на это место (это не спесь), Ты - Помазанник Божий, и они не смеют этого забывать». [13]

«А по Петербургу уже ползли слухи, что Распутина убьют, убьют и Вырубову, убьют и Царицу. В то время в кабинете одного положительного правого журналиста собралась группа офицеров гвардейских полков, которые серьезно обсуждали вопрос, как убить Императрицу. Один гвардейский офицер предупреждал тогда Вырубову о предстоящем террористическом акте, но это казалось бравадой, шуткой, и ему не поверили». [14]

Особой «организованности» эта борьба не имела, и сводилась к интригам, распусканию слухов и попыток психологического давления на императора, однако, после убийства Г.Е. Распутина взгляды «фронды» - по свидетельству  Председателя Госдумы Родзянко М. В. и посла Франции Мориса Палеолога - становились всё более решительными. Дело уже не ограничивалось подписыванием петиций от имени Династии, а также психологическим давлением, речь пошла о подготовке к дворцовому перевороту.

«Фронда» была с лёгкостью пресечена Императором, который к 22 января 1917 года под разными предлогами выслал из столицы Великих князей Николая Михайловича, Дмитрия Павловича, Андрея и Кирилла Владимировичей. Таким образом, четыре Великих князя оказались в опале.

 

Убийство Распутина

«Среди членов Государственной Думы была такая сильная уверенность в том, что Царица Александра Федоровна помогает немцам, что депутат Крупенский даже спросил об этом министра Сазонова.

- Вы знаете, - ответил Сазонов, - я не люблю Императрицу, но я Вам категорически заявляю, что это неправда.

Этому серьезному, авторитетному заявлению Сазонова всё-таки не все верили. А когда молодой и неуравновешенный Великий князь Дмитрий Павлович пускал сплетню о том, что Государя спаивают каким-то дурманом, этой галиматье верили, и мы знаем теперь, какую роль сыграла именно эта сплетня в решении князя Юсупова убить Распутина». [15]

Г. Е. Распутин был зверски убит в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года.

Именно в это же время, 16 декабря 1916 года, должность Генерального секретаря масонской ложи «Великий Восток Народов России» занял будущий глава Временного правительства Александр Федорович Керенский.

Летом 1917 года бывший адвокат высказал важную деталь, о которой мы уже упоминалось выше, цитируя фрагмент воспоминаний Спиридовича.

«Мы, - разоткровенничался Керенский, - уже в декабре 1916 года знали, что государь будет вынужден отречься в пользу Алексея. То, что царь передал престол Михаилу, было для нас неприемлемо».

Председатель Центрального Военно-промышленного комитета А. И. Гучков после эмиграции рассказывал, что план дворцового переворота, в результате которого государь был бы вынужден подписать отречение с передачей престола законному наследнику, осенью 1916 годы уже вполне сложился.

«У организаторов заговора был план поэтапного уничтожения русской монархии. На первом этапе должна была произойти внешне легальная передача власти от отца (императора Николая II) к сыну (Цесаревичу Алексею). Больной и обречённый ребёнок на троне должен был прикрыть своей мантией режим ставленников «Круглого стола». А затем он мог умереть, и его смерть не вызвала бы никаких вопросов в обществе: все знали, что мальчик неизлечимо болен. Устранение Распутина лишало больного Наследника его главного целителя. Своим отречением в пользу великого князя Михаила Александровича царь ломал заговорщикам всю игру.

Николай II был хорошо осведомлен о готовящемся против него заговоре. Но к этим сообщениям Николай II относился спокойно, никаких активных действий не предпринимал. Возникает вопрос, почему? Может быть, правы те, кто утверждает, что Николай II был убежденным фаталистом? Может быть, он просто покорился судьбе? Нет! Дело было не в фатализме, и не покорности судьбе». [16]

Император Николай II верил своей Армии. И точно так же, как в один момент он в буквальном смысле слова разогнал «великокняжескую фронду», точно также мог бы при желании разогнать в единый момент оторванных от народа думских демагогов.

Алексееву Император доверял полностью, несмотря на то, что сигналы о его контактах с заговорщиками, повторимся, поступали уже достаточно давно.

Из письма Государыни Императрицы Александры Федоровны Государю Императору Николаю II от 21 сентября 1916 года:

«Оказывается, Поливанов и Гучков снова работают рука об руку. Я прочла копии с 2-х писем Гучкова к Алекс[ееву] и велела буквально скопировать одно из них для тебя, чтобы ты мог убедиться, какая это скотина! Теперь мне понятно, почему Ал. настроен против всех министров - каждым своим письмом (по-видимому, их было много) он будоражит бедного Ал., а затем в письмах его факты часто намеренно извращаются. Все министры чувствуют антагонизм с его стороны в Ставке, и теперь стала ясна причина этого. Когда ты получишь это письмо, то ты должен серьёзно поговорить с Ал., так как эта скотина подрывает в глазах А. всё правительство - это настоящая низость и в 10 000 000 раз хуже, чем всё то, что написал Пален своей жене. Надо изолировать Ал. от Гуч., от этого скверного, коварного влияния. <...>

...Эти скоты Родз., Гучк., Полив. и Ко являются душой чего-то гораздо большего, чем можно предположить (я это чувствую), у них цель - вырвать власть из рук министров». [17]

Император, поглощенный подготовкой к весеннему наступлению, которое должно было закончить мировую бойню, не хотел отвлекаться на разборки с думскими смутьянами, полагая, как уже указывалось, что с ними можно будет при случае расправиться с той же легкостью, с которой была разогнана «великокняжеская фронда».

Император  не знал, что верхушка армии, тоже предала его.

Осенью 1916 года А. И. Гучков через свои связи в Военно-промышленных комитетах вовлек в заговор главнокомандующего Северным фронтом Н. В. Рузского, а также петроградских чиновников Департамента, и, самое главное, начальника штаба Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева.

Переворот согласно сделанным здесь наметкам, должен был произойти не позже апреля 1917 года (на апрель было запланировано согласованное с союзниками по Антанте наступление - которое неизбежно вызвало бы подъем патриотизма и невозможность переворота). План заговорщиков был прост (и воплотился в жизнь 1 марта): во время очередной поездки государя в Ставку в Могилев постараться задержать царский поезд (эта задача возлагалась на главнокомандующего Северным фронтом Н. В. Рузского), а арестовав царя заставить его отречься от престола.

«Начальник штаба генерал-адъютант М. В. Алексеев дал свое согласие содействовать перевороту. Генерал-адъютант Н. В. Рузский - уже давно выполнял задания Гучкова. Генерал Крымов - активный сторонник заговора. Генерал-адъютант А. А. Брусилов, герой наступления 1916 года, на стороне заговорщиков. Контр-адмирал А. В. Колчак, тот самый Колчак, который стал самым молодым адмиралом русского флота благодаря воле Императора, которому Николай II поручил планирование важнейшей Босфорской операции - знал о заговоре и сочувствовал ему. К февралю 1917 года верхушка армии была уже против Царя.

Приказы Императора молча саботировались высшим генералитетом. Так, Николай II приказал перевести в Петроград с фронта Гвардейский Экипаж. Но этот приказ был саботирован генералом Гурко, который отдал контрприказ и оставил Экипаж на фронте. Император Николай II вторично отдал приказ о переводе Гвардейского Экипажа в Петроград, и Гурко вторично, под предлогом карантина, задержал его неподалеку от Царского Села. Только после третьего приказа Императора Гвардейский Экипаж прибыл в Царское Село. То же самое произошло и с Уланами Его Величества». [18]

Разве укладывалось в сознании у Государя, что генералы переступят через честь и превратятся в орудие горлопанов гучковых и родзянок...

Разве мог он допустить, что генералы поддержат тех, кто покушался не только на трон, но и на жизнь?

Как верно писал Иван Лукьянович Солоневич:

«Трагические противоречия русской жизни», в которых, по словам С. Ольденбурга, Император Николай II отдавал себе совершенно ясный отчет, могли быть разрешены:

а) революционным путем - по системе Ивана Грозного;

б) эволюционным путем - по системе Императора Николая II.

Эволюционный путь не удался не вследствие принципиальных ошибок Государя Императора, а вследствие предательства. Это предательство можно было бы поставить в укор Государю Императору: зачем он не предусмотрел?

С совершенно такой же степенью логичности можно было бы поставить в упрек Цезарю: зачем он не предусмотрел Брута с его кинжалом?»

 

Примечания:

[1] Князь Н.Д. Жевахов. Воспоминания. Т.1. М.: Родник, 1993. С.194

[2] Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны: Пер. с фр. - 2-е изд. - М.: Международные отношения, 1991. Глава X. Патриотизм императрицы. С.145-147

http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/index.html

[3] (Из официального сообщения Министра Императорского Двора генерал-адъютанта  барона В.Б. Фредерикса). Цит. по: Хроника великой дружбы. Составители: Ю.Ю. Рассулин, С.И. Астахов, Е.И. Душенова. СПб.: Царское Дело, 2007. С.103

[4] Цит. по: Хроника великой дружбы... С.98-99

[5] Цит. по: Хроника великой дружбы... С.98

[6] Кристиана Бенаг. Англичанин при Царском Дворе. СПб.: Царское Дело, 2006. С.67

[7] Кристиана Бенаг. Англичанин... С.67-68

[8] Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны... С.112-113  

[9] Тэффи Н.А. - Распутин, http://lib.rin.ru/doc/i/47882p2.html

[10] Спиридович А.И. Великая Война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 384

[11] Кобылин В.С. Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора. СПб.: Царское Дело, 2007. С.162-163

[12] Хроника великой дружбы... С.441

[13] Цит.по: Хроника великой дружбы... С.413

[14] Спиридович А.И. Великая Война и Февральская революция... С. 411-412

[15] Спиридович А.И. Великая Война и Февральская революция... С. 386

[16] Мультатули П.В. Император Николай II: отречение, которого не было

http://new.sinodipc.ru/pages/746/

[17] Цит.по: Хроника великой дружбы... С.383-385

[18] Мультатули П.В. Император Николай II: отречение, которого не было...