Братья староверы

В конце шестидесятых годов прошлого века, когда в СССР сталинское отношение к религии начинало сменяться  хрущёвскими гонениями, я, совсем мальчишкой работал после школы в районной газете. И редактор послал меня сделать материал с заседания бюро райкома КПСС. А там обсуждался вопрос об исключении из членов партии бригадира одного из колхозов.  Свою веру в Бога он не отрицал, не каялся и, когда члены бюро проголосовали за его исключение, положил партбилет и молча вышел.   Рядом со мной сидел знакомый председатель колхоза. Он  попросил меня догнать этого человека и сказать, чтобы  тот  подождал его. Спустя месяц я  узнал, что исключённый работает у этого председателя завхозом.  Мне председатель сказал:

- Меня потащили на ковёр: зачем взял  на работу?  Немедленно уволь. Я отвечал: можете и меня исключить, а  такого завхоза я вам не отдам. Почему? Он же старовер, а они копейки чужой не возьмут. Пойди, найди честного завхоза.

И ещё воспоминание. Тоже из юности. В районе было много староверов, но вот ночевать у себя в деревне они не оставляли. Раз даже, помню, в деревне Кержаки, попросил напиться,  хозяйка вынесла воду в черепушке, я напился, вернул её, а хозяйка черепушку выбросила. По-моему, даже демонстративно. Видимо, она почувствовала запах табак а, я, по дурости, тогда курил.          

Название Кержаки, конечно, от реки Керженец, куда уходили первые волны гонимых сторонников протопопа Аввакума. Их называли раскольниками. Это более, чем несправедливо. Какие же они раскольники? Что они раскалывали? Они хранили ту веру, которую получили от отцов и дедов.  Кто  взял на себя труд убедить их в том, что  какие-то  исправления в  обрядности, в текстах  Священных книг, чтобы не уклониться от чистоты полученной из Византии веры, необходимы? Что ещё задолго  до Патриарха Никона преподобный Максим Грек,  учёнейший  монах Святой Горы Афон, приглашённый в Москву для переводов с греческого на русский, говорил о некоторых неточностях  русских текстов, уже вошедших в церковную жизнь. За что,  кстати, много перестрадал. И тут же, раз уже упомянул Афон, скажу, что афонцы одобряли, затеянное Патриархом Никоном  созидание под Москвой Нового Иерусалима.

А раскол у нас был, это раскол, названный по имени архиепископа-обновленца Григория (Яцковского)  григорианским. Это конец 1925-го года.  Григорианцы  исполняли директиву ОГПУ «ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев». В апреле следующего года Антицерковная комиссия ЦК ВКП(б) постановила: «Проводимую ОГПУ  линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной».  И по всей стране шли аресты, расстрелы и ссылки  именно православного священства.  На сторону обновленцев переходили многие. Вот это был раскол так раскол, угрожавший по сути существованию Православной церкви в России. И подчинению остатков её Ватикану, который жадно ждал результатов раскола.  Но не  вышло ничего  ни у большевиков,  ни у Ватикана. И последствия раскола вскоре стали  неощутимы, чему во многом содействовал   приход Патриарха Сергия на Патриарший престол и чистосердечное раскаяние многих раскольников-обновленцев. А  Послание Сергия помогло прекратить действие всяких легатов и нунциев Ватикана в СССР. И в наше время, на волне общей болтологии, всплыли раскольники нового времени, неообновленцы (Якунин, Кочетков, Чистяков…) и  тоже провалились в безславье.

Уже  и  Русская православная  Зарубежная церковь  едина с  Русской православной церковью.  Вроде  и катакомбники  вышли из катакомб, уже на поверхности. Но вот  всё никак не можем мы братски обняться с братьями по вере,  старообрядцами.

Почему?  Очень  сильна у них обида и на царское, и на советское государство, на священноначалие, на большевиков, на коммунистов.

Но и в самом деле: гонения, тюрьмы, ссылки, казни, сжигание заживо… всё прошли  приверженцы старой веры.  Православных они  называют нововерами, никонианами, и готовы вновь страдать и умирать за двоеперстие, за «посолонь», за бороды. Крепость их  веры сродни фанатизму, они уверены, что спасение можно получить только пребывая в вере Аввакумовой.  Именно он, по преданию, возвысил двоеперстие из горящего сруба и возгласил: «Будете таким крестом молиться, не погибнете во веки». Спросим, а  нам, что, погибать со своим троеперстием? И, значит, напрасны все жертвы, реки крови, пролитые православными за Христа во все времена богоборчества? И разве не  уязвляет наше сердце Аввакумово название православного креста польским крыжем?

На вопрос: «Како веруеши?» мы отвечаем чтением Символа веры, старообрядцы вздымают двоеперстие. Но и то, и это –  исповедание Святой Троицы.

Да, велик Аввакум в своём неистовом желании  сохранить старую веру. Велики старообрядцы, пронесшие через века святость семьи,  трудолюбие, здоровый образ жизни. Может быть,  этому помогло их воинственное отмежевание от мира? Но они были, так или иначе, в государстве. И когда наступали войны, когда государству были нужны солдаты, как было не считать укрывавшихся в лесах людей призывного возраста дезертирами? И как  думать о священниках, вынуждавших своих пасомых идти в подкопы, в коллективное самосожжение?

О, Россия, Русь-матушка, как часто ты относилась к своим хуже, чем к чужим. В Царскосельский лицей, в котором учился Пушкин,  не принимали старообрядцев. А для трёх лицеистов, мальчиков – лютеран специально выстроили кирху. Да и доселе всё так же, забросили мы  25 миллионов соотечественников в зарубежье, а города наши, рынки, магазины полнятся кавказцами и азиатами. Жильё скупается зарубежным жульём.

Если когда возвращаются старообрядцы из Южной Америки   в Россию, им  не создают условий для жизни. А уж  кто, как не  старообрядцы,  могут работать и производить безобманные продукты и товары.

Московский центр старообрядчества начинался с  «Богоделенного» дома на Рогожском кладбище, которое было определено для захоронения умерших во время чумы в 1771 году. И очень быстро там появилась и  деревянная часовня, заменённая через пять лет каменной (1781 г.), затем церкви,  к концу 18-го века было двадцать тысяч прихожан, а к 1825 году, во времена Александра I, до семидесяти тысяч. Здесь, при нашествии французов укрывалось церковное  имущество.  Уже развернулась благотворная для Москвы деятельность: сиротский дом, приюты для умалишённых, училище для подкидышей (вот что очень бы хотелось возродить, это бы резко уменьшило число абортов), были уже на Рогожке библиотеки, архив, богатый редкими изданиями… Но, силён бес, далее вновь начались притеснения, гонения. В 50-е годы многие старообрядцы переходили в единоверие, но причина была… экономическая. Переход в единоверие позволял записываться в купеческое сословие. А уж купцы староверы были первейшие.  В начале  20-го века император Николай II даровал  старообрядцам  гражданские и религиозные свободы.  Снято было с них клеймо раскольников. И какой тогда был животворный всплеск в строительстве храмов, больниц, школ, приютов, домов Трудолюбия. На деньги старообрядцев.

Но застарелые обиды на власти не заживали, и в революцию   некоторые старообрядцы финансово помогали большевикам. В благодарность за это большевики разрешили открыть на Рогожке Старообрядческую Академию, в ней, кстати, преподавал Бердяев. Но вскоре большевистские гонения коснулись и  старообрядцев.

Но уж теперь-то,  теперь-то, во времена усиления сатанинской злобы на Россию, уж время ли помнить обиды? И думать,  какое выражение лучше: сущим во гробех, или: гробным? И, выходя из храма, куда поворачивать, вправо или влево?  За солнцем мы идём или навстречу ему, в любом случае мы идём за Христом.  Это главное, в этом мы едины сердцами и душами.

Не горько ли мне, выросшему в вятских лесах, войти в старообрядческий храм и встретить, мягко говоря, неприятие моего вхождения. Я вхожу в храм, крещусь, я прикладываюсь к Распятию, и тут  на меня налетает служительница: «Это вы  в своей церкви порядки устанавливайте, никониане вы, сергианцы, кагэбисты…», -   далее по тексту. Подаю записку о упокоении. «Это вы кого тут понаписали?».- «Друзей, Александра, Василия, они из старообрядческих семей, брата дедушки Галактиона, тоже старовер», - « А эти ещё кто?» - «Тоже православные». – «Тоже? Этих вы у себя поминайте».

Да, и поминаем. И не диво в православных храмах поминание староверов.

И не может ни один старовер  припомнить, что ему указали на дверь в православном храме.    Да, надо нам каяться в причинённых страданиях братьям по языку и вере. Не мы лично преследовали их, но наши предки. И не мы расстреливали Царскую семью, но ведь каемся.

Забыть все обиды и жить дальше.  Не царапать души  памятью о невеселых временах. Не в прошлое живем, в будущее.  А оно у нас общее. И то, что нам даже поневоле придется быть едиными, показывает  то, что у нас  одни враги – нехристи. А они наглеют, они хамеют, и наши разногласия их очень тешат.

Владимир Крупин, сопредседатель Союза писателей России