Жил-был мужик. Звали его Наврод. И была у него жена по имени Парсия.
Наврод полюбил Парсию давным-давно. Умная была шельма, молодая и воинственная. Приходила к нему тайком на сеновал, книжки запрещённые давала читать. «Притесняют тебя, Наврод, - говорила, - обманывают! Ты бы их в распыл пустил, Наврод. А я тебе укажу, что дальше делать».
Послушал её Наврод, женился на ней, а на свадебке под шумок ликвиднул притеснителей. Нарядил он молодую жену в кожанку, револьвер ей сбоку привесил, любуется. Вот, думает, какая у меня самая умная и справедливая Парсия! Всё за меня решает и говорит складно, как мы с нею заживём припеваючи при этом, мать его в душу, компитализме.
Парсия его этим компитализмом ублажала, в избе заместо иконы лозунг вывесила: «Вперёд к победе компитализма!»
Однако, времечко идёт, а компитализма всё нет. Парсия мужа погоняет: «Строй, - говорит, - компитализм, и точка!» А Наврод рад бы строить, да не знает, как этот компитализм выглядит, с чем его едят. Пашет и сеет себе потихоньку, как раньше, с Парсией по душам разговаривает. А Парсия знай себе песню поёт: «Нету у меня другой отрады, окромя твоего счастья, Наврод!» Однако покрикивать начала.
Решила она, что Наарод много ест, пышный стал, как калач, принялась его раскалачивать.
Хлебушек по сусекам подмела, коровку со двора увела, Наврода в коммyзию определила. А в коммузии той сколько шиша не сей - шиш получишь!
Пока они так тешились, народился у них сынок, прозвали его Аппликат. Парсии с Аппликатом тесно стало в избе. Наврод им дворец отгрохал, пускай живут, не жалко! Однако Парсия в тот дворец мужа не взяла, в избе оставила. «У тебя, говорит, - Наврод, корни в дерьме, пусть там и остаются. Без корней, - говорит, - ты увянуть можешь».
Остался Наврод по уши в дерьме в своей коммузии. Сколько молочка и хлебушка ни наработает - всё вo дворец, волокут, а его самого на порог не пускают. Аппликат на дармовых харчах растет не по дням, а по часам. Вымахал здоровенный бугай, с загривка сало капает, глазки маленькие бегают. Стал даже на матушку погавкивать. А Наврода так и вовсе люто невзлюбил: запах от него, видишь ли, не тот. Хотя при случае не забывая напомнить, что он, Аппликат, плоть от плоти Наврода.
Запил Наврод с горя. Но ведь и попить спокойно не дадут! Cталa его Парсия корить да пилить, а потом и вовсе водку запретила давать. Наврод на керосин перешёл, но с керосина не тот кураж. «Гори оно всё синим пламенем! - думает Наврод. - Во дворце, небось, не керосин пьют, а очищенную пшеничную, икоркой заедают, птичьим молоком запивают!» Прознал про те мысли Аппликат, на балконе новый лозунг вывесил: «Всё для блага Наврода, всё во имя его!» Но Наврод уже так пьян был, что букв разобрать не сумел.
А в том забытом Богом государстве жила одна старая дева. Звали её Интеллимунтия. Когда-то давно, ещё до Парсии, был у неё платонический роман с Навродом. Пылко любила она его, хотела в люди вывести. Но Наврод не полюбил Интеллимунтию: субтильная дева была, чахоточная и с гнильцой. Парсия ей потом, когда стала законной супругой, тот роман припомнила и сильно Интеллимунтии навредила. Чуть совсем со свету не сжила. Но Интеллимунтия как-то оклемалась и с тех пор жила тихо - книжечки почитывала, на фортепьянзх играла и на ушко Навроду нашёптывала: «Брось ты эту Парсию, дуру казённую, иди ко мне, будем вместе Моцарта слушать!»
Но Наврод про Моцарта ничего не понимал, думал, что это кто-нибудь навроде Аппликата. Сам же Аппликат о музыке бып наслышан, поэтому нещадно гонял Интеллимунтию: письма её к Навроду читал, сажал ее в карцер, а иной раз выставлял заграницу. Но Интеллимунтия возвращалась, потому что без Наврода жить не могла.Как-то во время зарубежных странствий, прямо на панели, подобрала Интеллимунтия двух веселых девушек - Демоклассию и Глазность. Тайком привезла их к Навроду, показала. «Пускай хоть с ними потешится, если меня нe любит,» - так думала. Полюбились Навроду девицы, особенно Демоклассия. Она eмy все дозволяла. Хочешь - пей, хочешь - торгуй, хочешь - работай, и никто тебе не указ, никакая Парсия! Сам думай своей головой». Это Навроду понравилось, хоть голову он уже наполовину пропил. Глазность же бегала повсюду, выпучив глаза, и тыкала Наврода носом: здесь у тебя не так и там не слава Богу! Парсия твоя - старая ведьма, Аппликат - бандит, да и сам на себя посмотри, во что ты превратился! И подсовывала ему вместо зеркала жёлтую прессу. Короче говоря, Навроду она быстро надоела, но продолжал жить с обеими, поскольку подружки.
Прознала про то Парсия, забрала девиц во дворец. Стала с балкона показывать и говорить, как она их любит. И уже, вроде, не Интеллимунтия их на панели подобрала, а она, Парсия, родила и воспитала. Но к Навроду им пока нельзя, потому как он ещё не готов жить с юными существами и может их испортить.
Аппликат тоже девиц обхаживает, скрипя зубами. «Откуда взялись эти суки иностранные?» - думает. Особенно Глазность ненавидит, потихоньку травит ее крысиным ядом; у той уже глазки помутнели. Похоже, вот-вот наставит рога Навроду.
Чтобы того отвлечь, изобрёл диковинного зверя шизомасона. Нечто среднее между мандавошкой и драконом. Стал им Наврода пугать. Говорил, что все беды от него да от Интеллимунтии, которая, мол, шизомасона вывела. Стал этот шизомасон Навроду мерещиться под каждым кустом. Но внешность у него неясная, как у компитализма.
Интеллимунтия тоже попивать стала, Наврода на митинги тянет. Но Навроду некогда - в очередях за водкой стоит. Стоит и мечтает: «Эх, порешить бы их разом - и старуху Парсию, и сынка её, жирного Аппликата, и юных распутниц Глазность и Демоклассию. И даже ни в чём не виноватую, но гнилую Интеллимунтию. Может, и наступит тогда компитализм?..»
А пока живёт Наврод при плюгавизме.
Наврод полюбил Парсию давным-давно. Умная была шельма, молодая и воинственная. Приходила к нему тайком на сеновал, книжки запрещённые давала читать. «Притесняют тебя, Наврод, - говорила, - обманывают! Ты бы их в распыл пустил, Наврод. А я тебе укажу, что дальше делать».
Послушал её Наврод, женился на ней, а на свадебке под шумок ликвиднул притеснителей. Нарядил он молодую жену в кожанку, револьвер ей сбоку привесил, любуется. Вот, думает, какая у меня самая умная и справедливая Парсия! Всё за меня решает и говорит складно, как мы с нею заживём припеваючи при этом, мать его в душу, компитализме.
Парсия его этим компитализмом ублажала, в избе заместо иконы лозунг вывесила: «Вперёд к победе компитализма!»
Однако, времечко идёт, а компитализма всё нет. Парсия мужа погоняет: «Строй, - говорит, - компитализм, и точка!» А Наврод рад бы строить, да не знает, как этот компитализм выглядит, с чем его едят. Пашет и сеет себе потихоньку, как раньше, с Парсией по душам разговаривает. А Парсия знай себе песню поёт: «Нету у меня другой отрады, окромя твоего счастья, Наврод!» Однако покрикивать начала.
Решила она, что Наарод много ест, пышный стал, как калач, принялась его раскалачивать.
Хлебушек по сусекам подмела, коровку со двора увела, Наврода в коммyзию определила. А в коммузии той сколько шиша не сей - шиш получишь!
Пока они так тешились, народился у них сынок, прозвали его Аппликат. Парсии с Аппликатом тесно стало в избе. Наврод им дворец отгрохал, пускай живут, не жалко! Однако Парсия в тот дворец мужа не взяла, в избе оставила. «У тебя, говорит, - Наврод, корни в дерьме, пусть там и остаются. Без корней, - говорит, - ты увянуть можешь».
Остался Наврод по уши в дерьме в своей коммузии. Сколько молочка и хлебушка ни наработает - всё вo дворец, волокут, а его самого на порог не пускают. Аппликат на дармовых харчах растет не по дням, а по часам. Вымахал здоровенный бугай, с загривка сало капает, глазки маленькие бегают. Стал даже на матушку погавкивать. А Наврода так и вовсе люто невзлюбил: запах от него, видишь ли, не тот. Хотя при случае не забывая напомнить, что он, Аппликат, плоть от плоти Наврода.
Запил Наврод с горя. Но ведь и попить спокойно не дадут! Cталa его Парсия корить да пилить, а потом и вовсе водку запретила давать. Наврод на керосин перешёл, но с керосина не тот кураж. «Гори оно всё синим пламенем! - думает Наврод. - Во дворце, небось, не керосин пьют, а очищенную пшеничную, икоркой заедают, птичьим молоком запивают!» Прознал про те мысли Аппликат, на балконе новый лозунг вывесил: «Всё для блага Наврода, всё во имя его!» Но Наврод уже так пьян был, что букв разобрать не сумел.
А в том забытом Богом государстве жила одна старая дева. Звали её Интеллимунтия. Когда-то давно, ещё до Парсии, был у неё платонический роман с Навродом. Пылко любила она его, хотела в люди вывести. Но Наврод не полюбил Интеллимунтию: субтильная дева была, чахоточная и с гнильцой. Парсия ей потом, когда стала законной супругой, тот роман припомнила и сильно Интеллимунтии навредила. Чуть совсем со свету не сжила. Но Интеллимунтия как-то оклемалась и с тех пор жила тихо - книжечки почитывала, на фортепьянзх играла и на ушко Навроду нашёптывала: «Брось ты эту Парсию, дуру казённую, иди ко мне, будем вместе Моцарта слушать!»
Но Наврод про Моцарта ничего не понимал, думал, что это кто-нибудь навроде Аппликата. Сам же Аппликат о музыке бып наслышан, поэтому нещадно гонял Интеллимунтию: письма её к Навроду читал, сажал ее в карцер, а иной раз выставлял заграницу. Но Интеллимунтия возвращалась, потому что без Наврода жить не могла.Как-то во время зарубежных странствий, прямо на панели, подобрала Интеллимунтия двух веселых девушек - Демоклассию и Глазность. Тайком привезла их к Навроду, показала. «Пускай хоть с ними потешится, если меня нe любит,» - так думала. Полюбились Навроду девицы, особенно Демоклассия. Она eмy все дозволяла. Хочешь - пей, хочешь - торгуй, хочешь - работай, и никто тебе не указ, никакая Парсия! Сам думай своей головой». Это Навроду понравилось, хоть голову он уже наполовину пропил. Глазность же бегала повсюду, выпучив глаза, и тыкала Наврода носом: здесь у тебя не так и там не слава Богу! Парсия твоя - старая ведьма, Аппликат - бандит, да и сам на себя посмотри, во что ты превратился! И подсовывала ему вместо зеркала жёлтую прессу. Короче говоря, Навроду она быстро надоела, но продолжал жить с обеими, поскольку подружки.
Прознала про то Парсия, забрала девиц во дворец. Стала с балкона показывать и говорить, как она их любит. И уже, вроде, не Интеллимунтия их на панели подобрала, а она, Парсия, родила и воспитала. Но к Навроду им пока нельзя, потому как он ещё не готов жить с юными существами и может их испортить.
Аппликат тоже девиц обхаживает, скрипя зубами. «Откуда взялись эти суки иностранные?» - думает. Особенно Глазность ненавидит, потихоньку травит ее крысиным ядом; у той уже глазки помутнели. Похоже, вот-вот наставит рога Навроду.
Чтобы того отвлечь, изобрёл диковинного зверя шизомасона. Нечто среднее между мандавошкой и драконом. Стал им Наврода пугать. Говорил, что все беды от него да от Интеллимунтии, которая, мол, шизомасона вывела. Стал этот шизомасон Навроду мерещиться под каждым кустом. Но внешность у него неясная, как у компитализма.
Интеллимунтия тоже попивать стала, Наврода на митинги тянет. Но Навроду некогда - в очередях за водкой стоит. Стоит и мечтает: «Эх, порешить бы их разом - и старуху Парсию, и сынка её, жирного Аппликата, и юных распутниц Глазность и Демоклассию. И даже ни в чём не виноватую, но гнилую Интеллимунтию. Может, и наступит тогда компитализм?..»
А пока живёт Наврод при плюгавизме.
