Определенную трудность при исследовании жизни и деятельности выдающихся общественных и религиозных деятелей, оказывавших серьезное влияние на общественное сознание в течение веков, составляет проблема соотнесенности субъективно-психологических и религиозных черт в их личности. Дело в том, что исторические источники, сориентированные сугубо на обслуживание религиозных идей, и источники, отразившие в первую очередь общественно-социальные, государственные и политические проблемы своего времени, существенно разнятся при оценках роли этих личностей в истории. Великий князь Андрей Боголюбский, который положил основание строительству русской государственности и укреплению русского православия, как раз и относится к таким деятелям.
Если мы сравним принятое к общецерковному употреблению житие князя Андрея Боголюбского с обильным летописным материалом о нем, то должны будем констатировать, что в первом случае перед нами предстает образ «сына Божия», воителя за правду Божию, «благоверного» христианина. В летописях же он чаще представлен как «сын человеческий», который не гарантирован от ошибок и заблуждений.
Конечно, летописи не утратили всесовершенно образ князя-христианина. Он сохранился. В конечном счете этот материал и лег в основу канонического жития. Но сами летописи шире. Их авторы в данном вопросе оказались в исключительно выгодном положении. Им не надо было писать сказаний о князе по случаю его предстоящей канонизации (князь Андрей был канонизован церковью в начале XVIII века). Они стремились отразить реалии такими, какими они их видели и воспринимали, пусть каждый с немалой долей субъективности, что неизбежно. По этой причине летописный образ князя представляется очень реальным, масштабным и основательным. Это личность.
Что же мы имеем в церковных житийных сказаниях, где воссоздается «лик» праведника, и как выявляется этот «лик»? Здесь жанр определяется задачей. Если летописец может позволить себе в худшем случае ограничиться простой констатацией фактов, то агиограф все время должен не упускать из виду, что его задача - дать образец для подражания на примере той или иной личности, на которую, как на святую, указывает церковь.
Такой подход восходит к библейской традиции компоновки некоторых священных текстов. Так, в исторических книгах Паралипоменон, составленных в период воссоздания Второго Храма, фактически упущен весь негативный материал из истории богоизбранного народа, что, к примеру, удержано в книгах Царств. Народу Божию, только что возвратившемуся из Вавилонского плена на родное пепелище, нужны были для ободрения позитивные примеры, а не простая хронофактология. Ту же самую цель преследует и житийный материал.
В церковной агиографии издревле образовалось несколько устойчивых литературных образов-стереотипов. Условно их можно было бы разделить на мученически-исповеднический, преподобнический, святительский, царе-княжеский и т.д. Так, к примеру, читая сказание о мученическом подвиге одного святого, можно с немалой вероятностью ожидать встретить характерные детали в повествовании о мученичестве другого. Конечно, многое объясняет схожесть самого подвига. Еще больше проясняет ситуацию типизации в житийных сказаниях сам прием их составления, когда образцом для новых житий служат более древние агиографические источники. В этом, несомненно, есть своя логика. Церковь вечна, как вневременен и сам христианский подвиг, в какие бы одежды века он ни облекался.
Но жития угодников Божиих при всей их кажущейся «раздробленности» по ликам и чинам имеют нечто существенно общее. Это вытекает из духовной задачи, решить которую призван агиографический материал, - дать образец для подражания живым на примере жизни святых.
Цель любого жития - довести до человека очищенный, просветленный, небесный образ подвижника благочестия, представить через слово его икону, явить его вечный «лик», в котором ярко сияет образ и подобие Божие. Это «сын Божий», как и говорится в псалме: «Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего - все вы» (Пс. 81: 6).
Отсюда вытекает сам характер подбора, расстановки и подачи материала. Богоугодное и добродетельное высвечивается ярко, негативное же и греховное, если и упоминается, то лишь ради научения читателя на этом примере возрождающей силе покаяния. Реалии конкретного земного бытия подвижника при таком подходе зачастую остаются «за кадром» канонического жития. В особенности это касается тех святых, христианский подвиг которых совершался не в оторванности от мира, не в тишине келейных затворов, а в бурных перипетиях истории «мира сего», который, по словам апостола Иоанна Богослова, «лежит во зле» (1 Ин. 51: 9). К таким святым должно отнести и благоверного великого князя Андрея Боголюбского, как впрочем и многих других благоверных князей и княгинь, царей и цариц. Но как же вписать в иконописный лик Андрея взятие Киева, осаду Новгорода, городов и селений не языческих, а христианских, другие силовые методы, которые он использовал в период своего правления?
Эпоха, в которую жил князь Андрей, - это эпоха феодальной раздробленности, княжеских междоусобиц, смут и шатаний. Для Руси эта стихия анархии была страшнее постоянных ударов со стороны кочевников по общерусскому центру на юге - Киеву. Остановить распад государства мог лишь воплощенный в жизнь принцип единодержавия. Внимательное исследование государственно-политической деятельности князя Андрея, куда следует включить и его церковную политику, приводит к однозначному выводу: все военные, дипломатические и политические усилия Боголюбского были направлены именно к этой цели. «Самовластие» не без основания представлялось ему единственным средством спасти Русь. Все, что мешало этому, Андрей твердой рукой убирал с пути.
Принцип единодержавия не только был сформулирован князем Андреем для себя, но и претворялся им в жизнь. Со времен Владимира Святого Русь этого не знала. Если бы им двигало лишь честолюбие, то удовлетворить его можно было и в Киеве, находясь при отце, а потом наследовав великокняжескую власть. Андрей явно решал не мелочные проблемы личного славолюбия, а глобальные задачи государственного строительства.
Пресловутое покорение Киева было необходимо ему для того, чтобы сдвинуть государственный и политический центр Руси на восток, подальше от кипевшего смутами и опасностями юга. Поэтому он не покидает «Суждальскую» землю даже тогда, когда исторический центр древнерусского государства по смерти отца юридически оказывается в его руках.
Как бы мы ни относились к личным симпатиям и антипатиям летописцев, нельзя не видеть большой доли правды в их словах, дающих оценку факту захвата Андреем Киева: «...и поможе Бог, и святая Богородица, и отня и дедня молитва князю Мстиславу Андреевичю с братьею своею, взяша Кыев; сего же не было никогдаже» [2, 336].
Киев становится заурядным объектом вассального держания. Политический гегемонизм Владимиро-Суздальской земли получает свое действительное оформление. Андрей превращается в верховного сюзерена всех феодальных правителей Древней Руси.
Грандиозность и разумность производимых Андреем государственно-политических и церковных акций послужила причиной роста его авторитета и необычайной популярности не только на Востоке, но и на Западе. К примеру, в грузинской хронике XII века «История и восхваление венценосцев» Андрей Боголюбский именуется не иначе как «Андрей Великий, правитель руссов», которому подчинялись «триста русских князей»[3, 135].
Летописные сообщения не только северо-восточных, что естественно, но и южных летописцев относительно личности князя панегиричны. Он «цесарь», «благоверный», «боголюбивый», «христолюбивый», «вторый мудрый Соломон быв...». Его деяния выше оценок и суждений человеческих, как неподсудны земнородным дела Божии, потому что князь Андрей есть орудие Его воли.
Об искренности этих высказываний можно заключить хотя бы из того, что восхваления эти не умолкают ни на севере, ни на юге и по смерти Андрея. К примеру, и северная Лаврентьевская летопись, и южная Ипатьевская дают одинаковую духовную оценку убийству князя Андрея: «Не постави бо (Бог - о. Г.Г.) прекрасного солнца на едином месте, а довлеюща и оттуду всю вселенную осьяти, но сотвори ему восток, полдне и запад, тако и угодника своего Андрея князя, не приведе его туне к Собе, а могущая таковым житьемь и тако душю спасти, но кровью мучиничьскою омывшееся, прегрешении своих с братома Романом и Давидом единодушно Христу Богу притече» [2, 352; 1, 403].
От неутомимых трудов князя Андрея Русь могла ожидать только блага. Его доктрина «единодержавие - самовластие», которую он пытался претворить в жизнь вместе с его смертью потерпела поражение. Она так и осталась лишь одной из первых попыток «собирания» Русской земли - до реальной централизации государства было еще чрезвычайно далеко. Слишком сильны были дух политического автономизма эпохи феодальной раздробленности и могущество землевладельцев - бояр. На этом фоне появление владимирского «самовластца» было скорее нонсенсом, чем закономерностью. Андрей опередил свое время. И в этом его трагедия.
Заговор 1174 года созрел не в одночасье. Глухая неприязнь к князю Андрею накапливалась внутри «элиты» тогдашнего общества (особенно в среде ростовских бояр) уже давно. Едва ли случайно, что именно в это время появляется безымянное литературное сочинение «Слово о Дариане-царе». В нем рассказывалось, как Дариан возомнил себя богом: «повеле бояром своим звати ся богом, и не восхотеша бояри его звати богом» [5, 417-418]. Для доказательства своей «божеской» власти Дариян захватывает Иерусалим, предпринимает другие попытки убедить в этом всех... Многие серьезные исследователи, например, Б.А.Рыбаков, видят в этом памфлете прямую параллель с князем Андреем: захват Иерусалима - захват Киева и т.д.
Так это или нет, очевидно одно - недовольство Андреем в феодальных кругах постепенно усиливалось, а затем последовал открытый бойкот и саботаж. Боярам было ни к чему содействовать предприятиям князя и тем усиливать его власть. К примеру, о походе 1172 года на волжских булгар летопись сообщает следующее: «бысть не люб путь всем людям сим... и поидуче не идяху» [2, 345]. Сам воевода, предводитель ростовских бояр, которому князь Андрей фактически был обязан своим изначальным возвышением в Ростово-суздальской земле, сделал все, чтобы сорвать поход. Сын Андрея Мстислав, прождав две недели, но так и не дождавшись воеводы, сам напал на булгар, и все едва не обернулось катастрофой. То же самое произошло и год спустя, когда князь Андрей вынужден был двинуть войска к Киеву. Ростовский предводитель Борис Жидиславич, который был воеводой и «в то время наряд весь держащу» [там же], вновь сорвал планы князя. Многочисленное войско Боголюбского протопталось возле города девять недель, «и не успевше ничтоже, возвратишася вспять» [2, 347].
В таких условиях дело жизни князя Андрея - установление на Руси единодержавия - было обречено, как, впрочем, и он сам. Только отдаленная будущность российской истории показала верность пути, указанного Боголюбским. Русь действительно собралась на северо-востоке, теперь уже вокруг Москвы, в единое могучее государство под скипетром самодержавных царей. Уже за одно это благоверный великий князь Андрей достоин вечной благодарной памяти потомков. Мученический же венец славно и свято увенчал не только его самого, но возвысил и освятил саму идею российской самодержавной власти. Есть некий таинственный божественный Промысел в том, что исторически она предвозвещена еще в XII веке жизнью, трудами и мученической кровью благоверного князя Андрея, а завершена в XX веке крестным подвигом Царственных страстотерпцев - последнего русского императора Николая II и его семьи. Не следует забывать, что последний русский царь был расстрелян в ту же ночь, в которую некогда был убит святой князь Андрей. И теперь в церковном календаре первый и последний русские цари имеют один общий день памяти - 4/17 июля.
Многое познается в сравнении. Внутреннее стремление князя Андрея к глубокой религиозности хорошо видно при сравнении его с отцом, князем Юрием Долгоруким. В свое время мэр Москвы Юрий Лужков обратился к Патриарху Алексию II с шокирующим предложением канонизировать князя Юрия. Однако известно, как исторические источники характеризуют Юрия Долгорукого. Опираясь на древние источники, Василий Татищев писал: «Сей великий князь был роста немалого, толстый, лицом белый, глаза не весьма великие, нос долгий и искривленный, борода малая, великий любитель женщин, сладкой пищи и пития; более о веселиях, нежели об управлении и воинстве прилежал, но все оное состояло во власти и смотрении вельмож его и любимцев» [4, 302-303]. И умер Юрий не от пьянства ли («пив Гюрге у осменика Петрилы» в Смольниках)?
Понятно, почему Андрей «без отне воли» оставил Вышгород и вернулся в свой родовой удел на северо-восток. Ему, сорокачетырехлетнему мужу, стало внутренне невозможным далее наблюдать за неподобающим поведением отца. Душа его искала иного, горнего, светлого.
Рассматривается много версий о мотивах убиения князя Андрея. Все они имеют большее или меньшее право на существование. Однако существует еще одна, сугубо религиозная. В Библии сказано: «ибо Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20: 5). Если придерживаться этой версии, естественно задаться вопросом: не пришлось ли рассчитаться Андрею не только за свои грехи, которых немало числится за каждым человеком, но и за неправедную жизнь отца?
Нам представляется, что современная церковная агиография встала перед немалой проблемой, которую мало кто осознает. Наступило время, когда традиционные формы и методы написания новых житийных сказаний должны не тиражировать древние образцы составления «лика», а получить свое дальнейшее развитие, где будут учтены реальные черты живой личности. Едва ли ее надо усекать даже с благими намерениями. Современного человека, склонного к скепсису, еще может в чем-то убедить конкретика факта, который при необходимости должно объяснить, обратив внимание на то, как личность смогла преодолеть негатив. Но он окажется совершенно глух к рафинированному идеалу. Не в этом ли задача современной агиографии - представляя «сына Божия», не забыть, что он и «сын человеческий», и тем сохранить цельность его идентичности, его самотождественности?
Трудно подражать небожителю. Но у подобного мне человека, который, как и я сегодня, был некогда ввергнут в суету «мира сего» и все же достиг совершенства, всегда будет чему поучиться. Даже сами ошибки и падения его смогут послужить мне предостережением. Не потому ли Христос так редко называл себя Сыном Божиим и так любил именовать себя Сыном Человеческим? Синтез «лика» и «личности» - вот, на наш взгляд, идеал будущего агиографического жанра.
Есть и еще одна, прикладная, сторона этой проблемы. В иконографии святых, где пишется не просто портрет, а «лик», надлежит исходить из этих же принципов бережного сохранения доброкачественного информативного материала, который с течением времени может накапливаться. Так, иконографические изображения того же Андрея Боголюбского, и древние, и новые, весьма разнообразны, вплоть до непохожести. Например, в одних случаях он представлен черноволосым, в других - темно-русым (фреска Архангельского собора Московского Кремля XVII в.).
Первый тип изображений объясняется тем рассуждением, что матерью князя Андрея была дочь половецкого хана Аепы Асеневича, женщина, скорее всего, темноволосая. До недавнего времени едва ли бы кто смог обосновать иконографическое предание второго типа. Но научные исследования, проведенные уже в наши дни, дали убедительный антропологический материал, который свидетельствует, что князь был русоволос. Вероятно, эта наследственность князя шла по линии отца. На это косвенно указывает и текст В.Н.Татищева. Исходя из этого материала, церковное иконографическое предание должно быть уточнено, получить однозначность и избавиться от мифологии.
«Лик» и «личность» - вечная дилемма. Где оканчивается одно и начинается другое? Очевидно только то, что «лик», как правило, пишется свидетельством от «внешних». Общество, история, их оценки выявят этот образ. Это свидетельство того, что личность достигла идеала религиозной самотождественности и личная религиозная идентичность одного человека, пройдя эту «апробацию», может служить идеалом, образцом для подражания. Иногда на это уходят столетия. Более полтысячи лет потребовалось для того, чтобы определенные слои общества увидели в князе Андрее святого.
Протоиерей Георгий Горбачук, ректор Владимирской духовной семинарии
1. Ипатьевская летопись. Подг. к изд. Цепковым А.И. Рязань: «Александрия», 2001. Том 11.
2. Лаврентьевская летопись. Подг. к изд. Цепковым А.И. Рязань: «Александрия», 2001. Том 12.
3. Папаскири З.В. Эпизод из истории русско-грузинских взаимоотношений. История СССР. 1997. N1.
4. Татищев В. История Российская. В 3 т. Т.2. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.
5. Шмидт С.О. «Слово о Дариане-царе» в рукописной книге XVI века. Исследования по отечественному источниковедению. 1964.
