Мертвые сильнее живых

Предисловие 

Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 1.

Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 2

Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 3

Гитлер убеждает князя присоединиться к Оси. Совет Короны рассматривает аргументы «за» и «против». Дипломатическое давление англичан и американцев на князя Павла. Присоединение Белграда к Оси. Подготовка к путчу. Цареубийства и перевороты в сербской истории. Армия и власть. Генерал Бора Миркович. Генерал Душан Симович. Депортация семьи князя-регента.

 

1 марта 1941 года Болгария присоединилась к пакту держав Оси, и уже на следующий день в 6 утра немецкие войска вошли в Софию. Теперь военное положение Югославии стало просто безвыходным. Англичане не собирались создавать мощного Солунского плацдарма, но подталкивали Югославию к вторжению в Албанию, дабы ударить итальянцам в спину.

Строгий нейтралитет более не мог спасать Югославию от ответственности за выбор. Это Швеции хорошо быть нейтральной - армия сильна, народ сплочён, и расположена страна на самой окраине Европы. Иное дело - Югославия, расколотая в самой себе и лежащая на перекрёстке межконтинентальных магистралей.

6 марта князь Павел созвал заседание Совета Короны во дворце на Дединье.

За столом сидели люди, от решения которых зависела жизнь или смерть сотен тысяч граждан королевства. Князь докладывал о своей пятичасовой беседе с Гитлером, которая состоялась накануне.

Гитлер в очередной раз давил на князя, убеждая его присоединить Югославию к Оси. Князь имел храбрость заявить лично Гитлеру о том, что:

- Мои симпатии на стороне Англии, но интересы моего народа заставляют меня следовать за Вами. Однако для принятия окончательного решения я должен собрать Совет Короны.

Риббентроп гарантировал князю три вещи:

территориальная целостность Югославии будет сохранена;

югославские войска не могут выступать на стороне армий держав Оси без предварительного решения на то югославской власти, а немецкие войска не могут требовать транзита своих войск по территории королевства;

на югославские претензии на Салоники будет дан благоприятный ответ.

Министр иностранных дел Югославии Александр Цинцар-Маркович выступил сразу после того, как принц-регент изложил суть разговора с фюрером. Цинцар-Маркович обрисовал внешнеполитическую ситуацию и заявил, что подписание пакта - это единственная возможность уберечь Югославию от итальянского вторжения. Кроме того, присоединение к Оси будет вознаграждено выходом в Эгейское море и портом Салоники.

Министр-словенец Франц Куловец первым принял предложение министра иностранных дел:

- В случае войны Словения пострадает в первую очередь.

Министры-сербы: Драгиша Цветкович и Раденко Станкович были категорически против, мотивируя свою позицию тем, что пакт разорвал бы отношения Югославии с западом. Мачек попросил министра обороны генерала Петара Пешича обрисовать картину войны, которая неминуемо развязалась бы в случае отказа Югославии присоединиться к пакту.

- Когда начнётся война, - спокойно начал генерал, - немцы быстро займут долинную часть Югославии, включая ключевые города: Любляну, Загреб и Белград. Войска будут вынуждены отступить в горы Боснии и Герцеговины, где можно продержаться приблизительно шесть недель. Потом закончится продовольствие и боеприпасы, а поскольку англичане не в состоянии оказать нам помощь, то не останется ничего иного, кроме капитуляции.

Генерал умолк, и министры тут же зашумели. Раденко Станкович предложил войти в войну хотя бы то чисто символически.

- Я старый солдат, - ответил на это Пешич, - но я никогда не слышал о символической войне. Расскажите, что это такое?

- Нам нужно найти своего Де Голля, чтобы он сплотил вокруг себя сотню тысяч воинов и прорвался в Грецию. Там нужно бы было соединиться с англичанами и отступить вместе с ними для того, чтобы потом, при удобном случае, вторгнуться на Балканы и отвоевать Югославию у немцев и итальянцев.

- Какая эгоистичная позиция, - возмутился Цветкович. - Спасаем свои шкуры, а остальные пусть остаются на милость и немилость победителей!

После этого глава правительства резюмировал аргументы и предложил голосовать по данному вопросу. Князь воздержался от голосования.

На следующий день министр иностранных дел Югославии встретился с послом Германии фон Хереном и объявил ему о том, что вчера Совет Короны решился на принятие ответственного решения. Несмотря на то, что общественное мнение королевства настроено против присоединения к Оси, Югославия может пойти на подписание пакта, если, конечно же, Германия и Италия дадут письменные гарантии, подтверждающие всё то, что доселе излагалось изустно.

В это же самое время происходила беседа князя Павла с послом США Артуром Блис Лейном, хотя по замечанию Якоба Хоптнера этот разговор более походил на допрос еретика инквизитором. Князь Павел изложил американскому послу два варианта действий Югославии в сложившейся ситуации:

- Югославия может оказать сопротивление Германии. Это будет стоить две или три сотни тысяч человеческих жизней, порабощение нескольких сот тысяч, уничтожение государства и раздел его территорий между Венгрией, Германией, Италией и Болгарией.

- Есть и другой вариант, - продолжил князь-регент. - Мы можем позволить оккупировать себя, приняв некоторые условия завоевателя, но, при этом, мы останемся в живых.

Павел замолк, но, почувствовав порыв собеседника, тут же продолжил:

- Знаю, знаю. Знаю все аргументы в пользу первого варианта. Знаю, что такое честь. В вопросах, касающихся меня лично, я руководствуюсь кодексом чести, принятом в том обществе, к которому я принадлежу. Но в ситуации, которая сложилась с нашей землёй, я должен делать то, что спасёт от страданий и гибели сотни и сотни тысяч жителей Югославии, а не то, что спасёт мой авторитет и мою честь в глазах британцев и в глазах сербских патриотов. Я подчёркиваю особо: «в глазах сербских патриотов», ибо народ нашей страны трагически расколот; и гробовое молчание хорватов и словенцев красноречиво говорит об их отношении к возможному конфликту с немцами и итальянцами.

- В конце концов, мой долг уберечь то, что было поручено моему регентству после гибели короля Александра. Неужели Вы считаете, что было бы лучше передать его сыну, королю Петару, королевство, лежащее в руинах?

На этой ноте принц-регент и хотел было закончить очередной разговор, но Лейн решил подытожить сам:

- Было бы лучше передать ему королевство, за которое не будет стыдно!

Этот изматывающий князя Павла допрос продолжился через несколько дней на приёме, который давал Лейн.

- Члены правительства, готовые подписать пакт с нацистами, озабочены лишь сиюминутными выгодами, - начал американский посол. - Между тем не нужно забывать о словах нашего президента, господина Рузвельта, предупредившего о том, что державам, которые не оказали сопротивления нацизму, не место в ряду демократических стран. И после того, как страны демократии неминуемо разгромят Гитлера, те, кто по малодушию и политической близорукости присоединился к врагам прогрессивного человечества, окажутся в весьма неприглядном положении!

И добавил уже не так пафосно:

- К тому же, подписывая пакт, Вы добиваете Грецию, родину вашей супруги, княгини Ольги. Почему бы Вам не отказаться?

Князь, присутствовавший на приёме в обществе княгини, совладал собой и ответил хладнокровно:

- Если мы не дадим немцам гарантий своей лояльности, то начнётся война. Я уверен, что ни словенцы, ни хорваты бороться против немцев не станут. И хорватские, и словенские министры, и двое других наместников, и даже часть оппозиционеров - все они требовали подписания пакта. Однако если немцы нападут на нас и после того, как дадут гарантии, то агрессору будет противостоять не расколотая страна, а люди, объединившиеся против клятвопреступников.

Лейн пытался доказать, что общественное мнение категорически против подписания пакта:

- Я часто бываю в белградских кафе и ресторанах, и нигде ещё я не слышал и одного доброго слова по отношению к «швабам».

- В ресторанах и кафе Загреба говорят совсем другое. Нет у нас в стране единодушия, не может быть и речи о едином общественном мнении. До окончания срока моего послушания на посту регента осталось не так долго. Моя задача - не совершить таких шагов, которые бы неизбежно приведут к кровопролитию.

Лейн не собирался так легко сдаваться. Следующим аргументом была геополитика:

- Из-за того, что Югославия имеет границы и с Италией, и с Германией, ни одна из этих стран не допустит усиления другой в регионе. Следовательно, нападение извне маловероятно. Факт принятия Германией всех требований Югославии - лишнее доказательство этого!

Речь шла о тех явно завышенных требованиях, которые правительство Цветковича выдвинуло в качестве условий присоединения к Оси. Американцы, узнав о том, что Риббентроп согласился с требованиями Югославии, изо всех сил толковали это как признак слабости позиций Рейха.

Князь опять не согласился с американцем:

- Если Германия нападёт на Югославию, то Венгрия, Италия и Болгария присоединятся к немцам дабы урвать и свой кусок при дележе добычи.

- Ну, если Вы так убеждены в неминуемом нападении Германии, отчего же не сохранить нейтралитет? Отказ Югославии подписать пакт позволит вам сохранить репутацию в глазах мировой демократической общественности.

На эти слова измотанный страстями вокруг пакта князь ответил так:

- Хорошо из-за океана рассуждать о нашей репутации.

***

В этот же день был схвачен Милан Стоядинович. Власть Цветковича опасалась последствий возможного возвращения вождя югославских радикалов к власти.

Человек, который, по его собственным словам, сумел «отвязать ладью Югославии от тонущего корабля Франции, за которым эта ладья повсюду следовала на привязи», был арестован и сослан в Боснию ещё в мае 1940.

Вскоре он попросил выпустить его из страны и выбрал местом эмиграции Швейцарию. Ему было отказано. А 15 марта Цветкович сообщил британским властям, что желает депортировать Стоядиновича.

Через четыре дня он был схвачен и препровождён к греческой границе, где был передан британским агентам, которые интернировали его на остров Маврикий.

Там по распоряжению Черчилля он со своей семьёй должен был содержаться по рангу полковника. Губернатору острова было строго указано по возможности бойкотировать высокого изгнанника.

***

 25 марта в 15.30 Цветкович и Цинцар-Маркович поставили свои подписи на протоколе о присоединении Югославии к Тройственному Союзу. Тогда же они приняли три ноты на итальянском и немецком языке, которые были подписаны Риббентропом и Чиано.

Содержание первой и третьей ноты не осталось тайной для народа Югославии. Тексты были транслированы по радио и распечатаны в спецвыпусках газет.

Первая нота обязывала силы Оси соблюдать территориальную целостность и суверенитет Югославии. В третьей ноте обещалось не требовать от Югославии транзита военных колонн по её территории.

Во второй ноте оговаривалось следующее:

«Принимая во внимание разговоры, которые ведутся в связи с присоединением Югославии к Тройному пакту, имею честь именем власти Третьего Рейха подтвердить Вашему Превосходительству, что согласно договору между властями силы Оси и Королевской югославской власти:

Италия и Германия, вне зависимости от военной ситуации, не желают поставить никаких требований военной помощи <Югославии силам Оси - П.Т.>.

Если, между тем, власть Югославии посчитает нужным в определённый момент соблюсти свой собственный интерес и примет участие в военных операциях сил Тройного пакта, она остается свободной заключить с этими военными силами соответствующие военные договора»[1].

Объективно говоря, Югославскую власть трудно упрекнуть в самом факте подписания Пакта. С нацистами договаривались и англичане с французами, и Молотов.

***

26 марта премьер Великобритании послал своему послу в Белград открытую инструкцию, в которой указывалось следующее:

«Не нужно отбрасывать ни одну из альтернатив, к которым мы должны прибегнуть в том случае, если поймём, что власть не собирается изменять своего решения» [2].

Такой альтернативой было революционное изменение ситуации.

В тот же день Леопольд Эмери, госсекретарь по вопросам Индии, обратился к народу Югославии по Би-Би-Си. В действительности он, конечно же, обратился не к абстрактным «югославянам», а именно к сербам.

«Как смогли сербы, проявившие безмерный героизм во время Первой мировой войны, позволить втиснуть себя в один ряд с болгарами и румынами?

Неужели потомки славных витязей собираются оставить всю славу борцов с тевтонским агрессором одним лишь грекам?

Неужели кто-то ещё не понимает той очевидности, что Гитлер надорвётся, пытаясь воевать одновременно и против Англии, и против США?»

Особые слова были припасены для православных священников и для студенческой молодёжи. Англичанин вспоминал косовскую традицию и небесный выбор честного князя Лазаря.

План по свержению власти был разработан ещё год назад специалистами новосозданной организации по проведению спецопераций SOE (Special Operation Executive), аналогичную американской конторе стратегических служб Office of Strategic Services. Руководитель SOE, Хью Долтон называл свою контору «Министерством неджентльменского ведения войны». Долтон с мальчишеским задором откликнулся на сигнал Черчилля «поджечь Европу».

Уже летом 1940 агенты Долтона начали готовить революцию. Один из них, Том Мастерсон хорошо разбирался в балканских реалиях, поскольку представлял интересы английских топливных компаний в Румынии. В ноябре 1940 он становится одним из временных секретарей посольства Великобритании в Белграде. Одной из его обязанностей было объединение в крупную политическую силу всех недовольных линией князя-наместника. Сейчас настало время эту силу употребить.

***

26 марта в 19.40 Форин офис получил шифровку:

«От военно-воздушного атташе из Белграда совершенно секретно. Утром встретился с генералом Симовичем (командующим ВВС Югославии). Поскольку этот офицер является предводителем организации, которая намерена совершить путч, наша встреча проходила в атмосфере строжайшей тайны. Генерал выглядел бодрым, энергичным и целеустремлённым, что является редкостью для высших офицеров сербской армии. В разговоре проявил серьёзность и сдержанность в формулировании заявлений, производил впечатление искренности, истинности и веры в свои слова. Для упрощения записи сути нашего разговора, представляю его в виде итоговых тезисов.

а) Он заявил, что без сомнений, в стране преобладает сильное настроение против подписанного Пакта с Германией, и он желает свергнуть власть и расторгнуть Пакт. Его организация отдаёт себе отчёт о том, что эти действия непременно приведут к войне, но для них эта альтернатива предпочтительнее нынешнего положения вещей.

b) Путч совершится в течении ближайших 2 дней.

с) Обеспокоен малым количеством британских войск в Греции и выразил надежду, что мы усилим свою группу войск и сможем отстоять Салоники. Я ему ответил, что мы рассчитываем на левое крыло, которое прикрывают сербы.

d) Он предполагает, что непосредственно после свершения путча Югославия введёт войска в Албанию, а это уже через несколько дней непременно приведёт к войне с Германией и Болгарией. Спрашивал меня: войдёт ли Турция в войну, на что я ответил, что это - вполне возможно, но я не могу утверждать это с уверенностью.

е) Тогда он спросил, в каком объёме Британия сможет помочь Югославии в случае её вхождения в войну против Германии и Италии. Ответил ему в духе Каирской депеши № 150 от 25 марта. (Упомянутой депеши нет в Архиве, но из официального отношения Британской власти понятно, что она не обещала военной помощи: ни вооружением, ни войсками). Он спросил по поводу поставок продовольствия, я ответил, что не уполномочен отвечать, но сам лично уверен, что такая помощь будет оказана.

f) Выглядел разочарованным из-за того, что мы не могли обещать военной помощи, но согласился с тем, что Югославия после окружения итальянской группировки в Албании, непременно захватить крупные трофеи. Вместе с тем, он высказал сожаление относительно того, что калибр боеприпасов не совпадает, а количество снарядов калибра 75 мм и 76,5 мм у Югославской артиллерии недостаточно.

На мой вопрос о князе Павле, Симович ответил, что князь-наместник и председатель удручены тем, что вынуждены были подписать Пакт. Это значит, что Павел мог бы остаться на своём посту даже в случае отстранения власти путчистами. Однако от одного офицера в штабе Симовича узнал, что заговорщики намерены немедленно после свержения власти передать князя-наместника британцам.

Впечатление, которое осталось от этого разговора, таково: Симович двинулся в таком направлении, что ничего уже не сможет отвратить его от акции...»[3]

***

«Цареубийства и дворцовые перевороты - характерная черта сербской истории», такими словами обычно комментируют путч генерала Симовича.

И впрямь, на первый взгляд складывалось впечатление, что для сербов нормой является выход на сцену армии, которая решает: «Что же делать дальше с непатриотичным королём? Заставить отречься или сразу казнить?»

Такова в общих чертах суть одного из мифов о сербской истории.

«За время существования  возрождённого сербского государства - с 1804 по 1941 год - сербы имели 10 повелителей. Трое из них умерли на престоле, один отрёкся от престола, один изгнан на чужбину, одному коммунисты запретили возвращаться. Четверо погибли от заговорщиков: два от политических противников, один от рук международных террористов, и один - убит офицерами»[4].

Однако в ХХ веке сербская армия действительно играла в политике роль весьма значительную.

***

Убийство в 1903 году короля Александра Обреновича и его жены было именно тем случаем, когда армия выступала в качестве самостоятельной политической силы.

История этого убийства начинается с 1889 года, когда король Милан Обренович отрёкся от престола в пользу наместников, до тех пор, пока не достигнет совершеннолетия его тринадцатилетний сын, Александр. Однако когда Александру исполнилось семнадцать, он сумел перехитрить наместников, и совершил государственный переворот. Наместники были схвачены, а семнадцатилетний Александр Обренович был провозглашен королём.

За последовавшие вслед за этим десять лет король Александр своим личным поведением, провальной внешней и внутренней политикой сумел отвратить от себя всех, кого только можно.

29 мая 1903 года заговорщики с молчаливого одобрения ведущих политиков и общественного мнения всей Сербии убили и самого Александра и его морганатическую королеву Драгу вместе с двумя десятками челяди весьма презренного двора.

Тем самым Дом Обреновичей окончательно пал, а Карадьжорджевичи вновь были «извиканы», т.е. «позваны» на царствие. Вместе с королём Петаром уже с 1914 года в качестве наместника правил и его сын, принц Александр Карадьжорджевич.

Кнутом и пряником принц смог полностью поставить под свою зависимость Сербскую армию. Последним ударом, добивающим самостоятельность армии - как политического игрока в жизни Сербии - был горький театр с судебным разбирательством в Салониках. Там, в 1917 году принц Александр уничтожил тех самых офицеров, которые 14 лет назад восстановили власть Карадьжорджевичей.

Самым известным из осуждённых был полковник генерального штаба Драгутин Дмитриевич, более известный под псевдонимом Апис. Одно время он возглавлял разведку. Вместе с другими осужденными был членом «Чёрной руки», боевого отдела революционной организации «Объединение или Смерть!» Под «объединением» понималось воссоединение всех сербов - без различия веры и места рождения. Офицерский корпус сербской армии составлял костяк движения. Офицеры презрительно относились к партийной борьбе политиков, да и рыхлому югославянскому государству, о котором судачили штатские, предпочитали компактную и монолитную Сербию.

Обвинитель трибунала, между тем, инкриминировал подсудимым совсем иное. Апис с товарищами обвинялись в заговоре против принца и в сотрудничестве с некоей третьей страной, с которой, якобы, заговорщики намеревались заключить сепаратное перемирие в случае удачного исхода переворота.

Процесс в Салониках был заключительным актом в борьбе за установление контроля над армией. Теперь, после физической ликвидации вождей «Чёрной Руки», на ключевые должности в Армии были поставлены люди, которые в недавнее время так или иначе притеснялись «черноруковцами». Значит, теперь эти офицеры будут, безусловно, преданны королю и его министрам.

Армия стала послушным инструментом короны. Теперь уже принцу не нужно было опасаться того, что своей деятельностью по перетапливанию Сербии в Югославию, он вызовет небезопасную для своей власти (а то и жизни) реакцию тех, кто воспринимал себя блюстителями чести Сербского оружия.

Теперь уже сам принц вскармливал преданных себе офицеров, составивших подобие военного ордена, организацию не без чёрного юмора названную «Белая Рука». И когда король в январе 1929 ввёл диктатуру, ему было на кого опереться. Власть возглавил генерал Петр Живкович, участник покушения на последних Обреновичей.

Однако после убийства короля Александра новая власть регента принца Павла выдавила людей Петра Живковича. В то же самое время из тюрем были выпущены вожди оппозиционных партий, арестованные во время диктатуры. Сербские офицеры были вынуждены отойти от политики.

И если бы этот приказ поступил от короля Александра, который был для офицеров своим, то они бы его спокойно выполнили и доложили об исполнении. Но князь Павел, который появился неизвестно откуда, воспринимался как иностранец, да к тому же... штатский.

А люди, которых выпустили из тюрем, были вовсе не тем материалом, из которого что-то строят. А строить нужно было быстро и прочно. Но представители демократической оппозиции, вернувшиеся на арену борьбы, не умели созидать власть, а умели лишь протестовать и бороться с властью.

В августе 1939 года был заключён Договор Цветкович-Мачек, результатом которого стало существенное усиление роли хорватов. Кроме того, общественное мнение сербов было взбудоражено тем, что Стоядинович слетел с вершин власти именно после того, как депутат-серб попытался поставить на место несербов.

***

Генератором идеи военного переворота был бригадный генерал Бора Миркович, помощник командующего военно-воздушных сил. Вот как о нем отзывался  Якоб Хоптнер:

«Он был глубоко пропитан духом сербского патриотизма, скорее хитёр, нежели умён, неудовлетворён, темпераментен, практически неизвестен. Он гордился героическим наследием, как своей семьи, так и всей сербской земли. Для Мирковича расстрел Аписа был будто вчера. Как и Апис, он был энергичен, но подозрителен, доверял только тем, кому доверял полностью. Как и Апис, он понятия не имел «о гражданской и политической жизни и ее требованиям», и не отличал желаемого от действительности. Его политические идеи, как и идеи многих других сербов его поколения, были туманны и романтичны, окрашенные героическим прошлым Сербии. Как и Апис, он имел много идей фикс и был неспособен на компромисс с этими идеями, почитаемыми им как дело принципа»[5].

Миркович помнил волнующие дни 1914, когда глава правительства, Никола Пашич был в конфликте с Чёрной Рукой по многим вопросам внешней политики. Миркович вспоминал, как газета «Пьемонт» припоминала обстоятельства свержения Александра Обреновича и позволяла себе писать о короле Петре Карадьжорджевиче, как о пустом месте. В те дни австрийский министр передавал из Белграда в Вену о том, что в Сербии существует реальность военного переворота в том случае, если власть не согласится с требованиями армии, представлявшей тогда решающий фактор в политике Сербии.

«Для Мирковича именно армия была хранителем народной чести и защитником державы. Не она ли встретила и разгромила турок и болгар? Не она ли, после тяжкого отступления на Корфу, вернулась в Сербию, чтобы уничтожить австрийцев? Не она ли спасла хорватов и словенцев от когтей Рима и Вены и наполнила реальным содержанием мечту об объединении Южных Славян? Такими мыслями были окрашены политические взгляды такого человека как Миркович»[6].

Уже в 1938 г. Миркович решил, что настало время поиска человека, который сможет стать вождём, способным вернуть страну на верный путь.

Вначале он обратился к генералу Милан Недичу, который некогда был дружески расположен по отношению к нему. Успеха этот разговор не имел, поскольку Недич был убеждён в том, что:

- Поздно. Уже всё пропало. Положения спасти ничем нельзя.

Тогда Миркович попытался прощупать генерала Александра Станковича, командующего королевской гвардией. Станкович выслушал Мирковича весьма учтиво, и столь же деликатно, как и решительно, отказался ввязываться в эту авантюру:

- Я, конечно же, ни при каких условиях не стану противопоставлять гвардию народу. Но.. и открыто выступить против тех... Нет, нет, это невозможно. Вождём нашего героического народа должен стать кто-то более достойный меня. Уверен, я не смогу стать вождём. А Вы, в свою очередь, можете быть уверены в том, что разговор останется между нами.

Так же безуспешно обращался Миркович и к генералу Боголюбу Иличу, ставшему министром обороны королевства. Илич во всём согласился с Мирковичем, но себя посчитал неспособным на высокую роль вождя.

Прошли годы, наполненные поисками подходящей кандидатуры. Наконец, нашёлся талантливый и амбициозный человек, выслушавший Мирковича не моргнув глазом, и тут же согласившийся возглавить путч, который, впрочем, ещё только предстояло организовать.

Этим человеком стал генерал Душан Симович, главнокомандующий ВВС Югославии.

***

Миркович принялся за тщательное планирование путча. Он не доверял никому, и, чтобы обезопасить и себя и дело от возможного предательства, он ничего не доверял бумаге. Весь план до последних мелочей хранился в памяти этого искреннего патриота и родолюба, который, однако, при всей мощи тактической мысли, на которую был способен его разум, в вопросах долгосрочной политической стратегии оказался близорук.

Так он и мысли не допускал о том, что немцы никогда не допустят появления на Балканах мощного английского клина, который бы коренным образом повлиял бы на общую расстановку сил в восточном Средиземноморье. А свержение власти, подписавшей пакт, однозначно трактовалось бы всеми повсюду как несомненная победа британской политики.

Немцы во имя собственного самосохранения просто обязаны были упредить англичан.

И они упредили их.

А сербы тогда потеряли все.

 

 

 

[1]. Др. Jакоб Б.Хопнер, «Jугославиjа у кризи. 1934-1941», 1964, С.416.

[2] Churchill, Grand Alliance, P.160-161, цит. по Др. J.Хоптнер, Jугославиjа у кризи, С.336

[3] F.O. 371-30253 цит. по Staniša Vlahović. Zbornik dokumenata iz Britanske arhive. Anglo-jugoslovenski odnosi 1941-1948. Birmingham 1985, С.26-28

[4] Jугославиjа у кризи. 1934-1941. С.343

[5] там же, С.348

[6] там же С.349