Я люблю книги, с которыми связаны истории. Был у меня, например, потрепанный томик девятнадцатого века, на французском языке - кажется, Золя. На некоторых страницах прямо поверх текста были наклеены напечатанные на машинке стихи Пушкина. Этот томик когда-то был реквизитом в спектакле ТЮЗа «В садах Лицея». Пушкин, Пущин, Кюхельбекер расхаживали по сцене, держа в руках раскрытые книги и читая вслух свои стихи. И Пушкин, чтобы не забыть слово из собственной песни, иногда заглядывал в моего Золя.
А вот стоит на полке добротно изданная книга в желто-голубой обложке. В такие же цвета раскрашено лицо ее автора: тонкий нос, очки, пушистые усики, небрежные кудри. «Павло Тичина, - поясняют желтые же буквы. - Раннi збiрки». А внизу - перевод на английский. Эту книгу несколько лет назад купила мне Женя, студентка Киевского университета, филолог-украинист. Сначала мы с ней не поделили Гоголя («Родился и учился здесь, жил и писал там», - недоуменно пожимая плечами, подытожила Женя). Потом я поинтересовалась, каких поэтов изучают в Университете филологи-украинисты. «Ну... Тараса Шевченко, - лицо ее стало скучным. - Других поэтов такого рода... У них там все «думы»... Деревня, бедность, горькая доля...» Мои филологические изыскания закончились тем, что на другой день Женя принесла мне сборник своего любимого поэта - Тычины. Я читала его стихи по-украински, иногда сбегая глазами вправо, на английский перевод, и мысленно пыталась перевести на русский. А Женя, в компании однокурсников, в оранжевом шарфе, несколько месяцев спустя шумела на майдане Незалежности.
...Но самое трепетное чувство я испытываю к тоненькой книжке, на обложке которой сияет Вифлеемская звезда, указывающая путь двум пастухам. «Святая ночь. Стихи, сказки и рассказы для детей», - так незатейливо она называется. Книжка издана в Петербурге, но привезла я ее из Площанской пустыни - монастыря на Брянщине, где действительно так неправдоподобно пусто. В святочные дни нас водил по пустыни монах Исаакий, монастырский привратник и звонарь. Мы поднимались на колокольню, бродили по дорожкам среди столетних дубов, спускались с холма к источникам и молчаливому Площанскому озеру, покрытому льдом. А в храме, как ни странно, оказались только в самом конце прогулки. Там отец Исаакий показал нам темную Казанскую икону, увешанную золотыми крестиками, кольцами и медальонами. Я поняла, что каждый дар - это история о чуде, и спросила отца Исаакия:
- Вы не записываете рассказы людей, которые приходят благодарить Богородицу?
- Не нам это дано, грешникам, - ответил он. - О каких-то чудесах вроде и знаешь, постольку поскольку, но стараешься об этом не думать. Потому что нужно больше в себя заглядывать. А если мы начнем жить чудесами, то можем себя потерять...
Мне так хотелось расспросить отца Исаакия о том, что это значит - «заглядывать в себя», но рядом стояли два моих спутника, да и страшно задавать такие вопросы монаху. На следующий день я в одиночестве кружила по монастырю с тем же вопросом, а напоследок зашла в пустой храм. Когда я уже направлялась к выходу, то увидела у дверей отца Исаакия, который с молчаливой улыбкой ждал меня. И я стала спрашивать, а он - отвечать.
Когда через час мы выходили из церкви, отец Исаакий подвел меня к свечному ящику и предложил купить рождественский сборник для детей. Я удивилась его выбору - хотелось чего-то символического! - но послушно сказала:
- Хорошо, я куплю его. Но только если Вы мне на нем что-нибудь напишите!
Я всегда открываю эту книжку с благоговением и печалью. «Мати Бога Моего, - написал отец Исаакий, - помоги рабе Божией спастись и поиметь радость в Боге. Твой многогрешный монах Исаакий. Площанская пустынь».
Жаль, что его слова - единственные в этой книге, прочитанные мной за прошедшие с тех пор несколько лет.
