1. Еду я на родину...
Вятская ворона - самая умная
Июль, макушка лета. Самая пора отпусков, обратная сторона которых для каждого, кто едет на поезде, хорошо знакома. Не дай Бог, если застанет в дороге жара: прокалённый за день вагон становится маленькой предтечей тех жаровен из преисподней, ожидающих нас по грехам нашим...
Я стою на вокзале областного города, который для меня - только Вятка, и счастлив тем, что билет уже в кармане и не нужно томиться в очереди, уповая на хватку железнодорожных фемин. Всегда в таких случаях кажется, что они недостаточно расторопны именно для тебя.
Над городом собираются тучи, и вот уже первая гроза, которую я на родине захватил, салютует раскатистыми, почти прощальными залпами, чертит горизонт пока ещё где-то далёкими росчерками. Взбитые перины облаков, медленно плывущих над городом, сносит к реке, Вятка притягивает к себе стихию и точно ждёт молний, которые ещё какое-то время будут играть в блеске золотых куполов Трифонова монастыря.
Появление же отдалённой грозы вблизи огромного вокзального перехода, под которым можно уцелеть от дождя, слегка напрягает. Ну как влетит и сюда этот разящий посох Зевса-громовержца, и завертится, закружится под ногами электрический сгусток огня?
Хлынувший ливень сразу же образует на асфальте солидные и чистые, почти зеркальной поверхности лужи. Дождь старается вовсю, точно насмехаясь над приборами с подачей воды - пресловутым режимом экономии, введённым на вокзале по чьему-то резкому хотенью. Уж не намёк ли приезжающим, что область под чутким руководством «Правого дела» решила основательно ужаться в поясах? Глядя на молодого, да раннего вятского губернатора, и железнодорожное начальство тянется что есть мочи, вызывая явное неудовольствие пассажиров лесной глубинки, которым зачастую неведомы способы рыночного отпуска холодной и горячей воды. Подставил руку - побежало, отодвинул - ток прекратился, но в любом случае не сразу разберёшь, куда что подставлять, да бывает и не до того...
И только в вагоне, когда до отправления осталось совсем чуть-чуть, я забываю про те головоломки, которые мне преподнесло ведомство, семимильными шагами рванувшее в искусственно выстраиваемый по городам и весям уродливый капитализм.
Моё внимание вдруг привлекает чумазая и мокрая ворона - иной, понятно, она и не может быть вблизи «железки», где вечное присутствие угля и мазута, где суета сует, где даже собственное гортанное наречие ей не всегда различимо. Оно сливается в единый голос техномуравейника, нашпигованного нескончаемым подвижным составом. Да это и не суть важно для птицы, ведь главное, как и везде сейчас, - добыть свой кусок хлеба!
Ворона это успешно делает, но приземляется не в какой-то укромный уголок, где она в безопасности и хлеб никто не отнимет, а в самый краешек лужи на перроне. И я понимаю, зачем именно ей это нужно: шустрая птица уже знает, что чёрствый хлеб, прежде чем приступить к трапезе, требуется слегка размочить. Никто её этому не учил - жизнь заставила.
Из окна купе видно, как на эту предприимчивую ворону уже показывают пальцами уборщицы, опёршись на пластиковые черенки своих орудий труда, а птица пружинит на тонких ногах и, кажется, ещё больше входит в раж. «Я - вятская, я - самая умная», - всем своим видом, бусинками проницательных глаз точно говорит она.
Ну что ж, можно быть спокойным за родину: если уж ворона здесь такая «хватская», то и народ разберётся очень скоро в правителях, вспомнит про «ушкуйников», былые походы на Сарай-Бату и выберет не «белых» варягов, а коренных, под стать мудрой вокзальной птице, которая умеет недостатки соседства с человеком превращать в достоинства.
Картина художника Николая ХОХРЯКОВА «Вятка», 1886 год
2. Послушание в переулке Послушников
И огонь опалит...
Левый, пологий берег Енисея на окраине Красноярска. Городской рейсовый автобус спускается с дорожной кручи так стремительно, что покалывает в ушах. Мегаполиса больше нет, а есть сосны вперемешку с берёзами и осинами, кустарник, который прочно обосновался даже на скалах.
Кажется, великая река в этом месте решила отдохнуть от скалистых вершин Кайсумских гор. Здесь, почти у самого их подножия, приютились элитные дачные постройки, которые и дали название загородному району - Удачный. Ближе к воде с её вечным запахом ила и скудными зарослями ивняка в планировку вторгаются хилые, типично «шанхайские» лачуги. С бедностью соседствует богатство, и контрасты только начинаются...
Из распахнутого окна на втором этаже ветхого строения доносятся слова песни Юрия Антонова: «Пройду по Абрикосовой, сверну на Виноградную». Кто-то в натопленном помещении решил слегка гульнуть и крутит старые записи, оповещая об этом всю округу. А не должен бы, по идее, поскольку рядом с оградой действующего Свято-Успенского мужского монастыря любая музыка выглядит странно.
Каждую осень, под её финальные аккорды, я приезжаю сюда, на улицу Благодатную, в переулок Послушников. Возрождённому монастырю уже около десяти лет, постепенно застраивается его территория, но появляется, естественно, новодел - приземистые деревянные храмы, они смотрятся как игрушечные, не вырываясь из общего архитектурного плана, не доминируя над ним.
Асфальтовые дорожки умиротворённо соседствуют с брусчатыми тропинками, уводящими в лес. А между ними бросается в глаза монастырский огород с цветниками и оставленной (явно на пост) капустой.
Похоже, что колокольный звон и на овощ оказывает благотворное влияние: нигде я не видел таких кочанов, которые вознеслись на своих длинных ножках. Не лежат на земле, прикрыв собой корневище, а высятся, словно их водрузили на сваи.
Великовозрастный инок в длинной рясе копошится с лейкой в руках и время от времени покрикивает на своих подручных, чтобы подносили вёдра воды. Надо ли сейчас поливать - это, пожалуй, кого волнует. Может, и нет вовсе такой необходимости, да как же в монастыре без дела, без работы?
Видимо, только что принятый в братию послушник в рабочей одежде и резиновых сапогах, с лицом, хранящим следы мирской бурной жизни, красит возле цветника скамейку. Даже невооружённым глазом видно, как тяжко ему даётся эта монотонная деятельность. Краски он льёт немеренно, не елозит кисточкой по краям ведёрка в целях экономии, и зелёные капли спадают с деревянных перемычек, обильно разукрашивая комья жирного чернозёма.
Не всем ещё стал монастырь родным домом, а жаль: всё здесь выполнено братией с любовью, особенно заметно это в дальнем уголке подворья, где разместился небольшой погост.
Старые захоронения с каменными надгробиями украшает новенький лампадный крест. Ещё до закрытия монастыря здесь нашли упоение иноки Свято-Успенской обители. Оставшейся во здравии братии повезло значительно меньше: даже престарелые монахи вынуждены были отправиться на улицу, на все четыре стороны, а потом, естественно, и в лагеря.
Прикоснёшься к Истории, и даже искусственный огонь опалит!
...На мою руку вдруг приземлилась божья коровка, от её касания мгновенно зажгло всю кисть. Так ощущает кожа только огонь. Может, это он меня опалил?
Картина художника Ефима ВОЛКОВА «У монастыря», 1884 год
Николай ЮРЛОВ,
Красноярск
