...Священник, отец Георгий, по очереди брал за плечи постаревших на четверть века курсантов, всматривался в их лица своими смеющимися глазами, раскачивая при этом окладистой с проседью бородой. Новоявленные «чада» с изумлением смотрели на батюшку и пытались вспомнить в этом огромном бородатом человеке того далекого Кускова Юрку, дерзкого нарушителя всего и вся.
- Вот это да! Как время может изменить внутренний и внешний облик человека, - так думали, наверное, многие в тот момент. А некоторые, их было меньшинство, по общему мнению, совсем не изменились, только разве что морщинки у глаз появились, да сединки на висках показались. Наши верные боевые подруги, те, кого посчитали нужным взять с собой на встречу, не обижались на отсутствие внимания, они стояли торжественно, видимо, понимая, что должно еще произойти нечто самое важное в этот начальный период встречи. Все ждали командира роты Игоря Николаевича Журкина, за ним пошла машина, и все надеялись, что его самочувствие позволит ему приехать. Наконец на плацу остановилась легковая машина, - это Витя Бочкарев привез-таки нашего «отца»-командира. Игорь Николаевич не без труда вылез из нее, затем, этот небольшого роста, щупленький пожилой человек, оперся на палку, осмотрелся, и, выбрав нужное направление, стал приближаться. Его поддерживала под локоть супруга Вера Федоровна. Разговоры сразу прекратились, все смотрели на командира, одетого в курточку и вязаную шапочку с козырьком. Походка его была нетвердой, видно было, что два инсульта и груз прожитых лет не прошли даром. Потом произошло то, что должно было произойти. Его поредевшая рота стала выстраиваться в две шеренги по взводам.
Бывший старшина первого класса, а ныне командир производства на одном из заводов Урала Виктор Грязнов вышел перед строем и скомандовал:
- Ра-а-авняйсь! Смиррррна! Равнение на середину.- Затем, как следует по уставу, строевым шагом подошел к командиру и стал докладывать. Наступил самый волнующий момент, тридцать пар глаз неотрывно смотрели на этого перекошенного болезнью человека, на бледном маленьком его лице сияли живые, молодые глаза, видно было, что Игорь Николаевич в тот момент очень волновался. В звенящей тишине прозвучал доклад:
- Товарищ командир! Выпускники вашей роты по случаю 25-летия выпуска построены.
Он смотрел на свою роту, на этих распрямивших плечи нестарых еще мужиков, и собирался с духом.
- Здравствуйте, товарищи! - поздоровался он слабым, но до боли знакомым голосом. После короткой паузы (нужно было набрать полные легкие воздуха) его воспитанники «рявкнули» в ответ так неожиданно дружно и громко, что даже вороны всполошились и покинули ближайшие деревья, а молодые курсанты, подметавшие плац, побросали свои метла и уставились на диковинное зрелище. В наступившей затем тишине все видели, как у командира мелко задрожала челюсть (можно только было догадываться, о чем он думал в тот момент). У меня к горлу подступил комок, а по глазам, как будто, хлестанула соленая морская волна. Первым обстановку разрядил бывший офицер главного штаба ВМФ капитан 1 ранга запаса Саша Арсеньев (по прозвищу Акула), он подошел к Журкину и обнял его, за ним последовали остальные. Вот так под жужжанье фотоаппаратов и видеокамер происходило наше возвращение в юность, и каждый имел возможность погрузиться хоть ненадолго в сладкую тяжесть воспоминаний. Здесь, среди этих желтых обшарпанных стен и убогой палитры красок, он мог вспомнить:- бессонные ночи в карауле, изнурительные марш-броски с полной выкладкой, волнующие экзаменационные сессии, обеды из одного алюминиевого бачка на четверых, участие в спортивных соревнованиях, работу в совхозах и овощных базах, дружбу, первую любовь и первую измену, изнурительную жару южных морей и обжигающий ветер Северного ледовитого океана, ночные парадные тренировки на Дворцовой площади, дружеские пирушки и попойки, и священный трепет при получении кортика и офицерских погон...
* * *
Ты теперь все молчишь и слушаешь,
Отклонившись на стуле слегка,
Настоящую мудрость не спутаешь,
И она - тиха.
Твои речи с картавинкой мягкою,
Прогорели давно, как угли,
Но остались с заветной тетрадкою,
«Длинношеие дети» твои.
Ты бывал то ли злой, то ли гордый,
Только вышла на стыке веков,
Злость твоя удивительно доброй,
Как бывает всегда у отцов.
Кто-то скажет, «наш Игорь впал «в детство».
То смешинка, то близко слеза,
Просто он нам отдал свое сердце,
Как дожди проливает гроза.
Все мы в детство впадем без сомненья,
Скоро, скоро года пролетят,
Только Он, словно высшим веленьем,
Обратиться сумел, как дитя.
