Крым. 1917-1919

От Редакции. В издательстве «Форум» (М.,2011), вышла новая книга М.В.Удальцовой «Великая княгиня Ольга Александровна Романова-Куликовская», написанная на основе документальных источников и архивных материалов автора. Главу из книги мы представляем нашим читателям.

В марте 1917 г. Великая Княгиня Ольга Александровна с супругом – Николаем Александровичем, Вдовствующей Императрицей Марией Федоровной, сестрой Великой Княгиней Ксенией Александровной и ее семьей вынужденно переехали в Крым и находились там до апреля 1919 года. Имение Ай-Тодор находилось под наблюдением команды большевиков,- матросов Черноморского флота и солдат Ялтинской дружины.

В это время, в марте 1917, Государь Николай II прибыл в свой Александровский дворец, Царского Села и записал в Дневнике:

«9 марта. Четверг

Скоро и благополучно прибыл в Царское Село – в 11 ½. Но, боже, какая разница, на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики!»[1]

В Крыму Великая Княгиня Ольга Александровна находились в имении Ай-Тодор вместе со своим супругом Николаем Александровичем Куликовским и матерью, императрицей Марией Федоровной.

В это время в Петрограде надвигалась катастрофа, в марте 1917 Николай II записал в своем Дневнике:

«27 марта. Понедельник.

После обедни прибыл Керенский и просил ограничить наши встречи временем еды и с детьми сидеть раздельно; будто бы ему это нужно для того, чтобы держать в спокойствии знаменитый Совет Рабочих и Солдатских Депутатов! Пришлось подчиниться во избежание какого-нибудь насилия.

1 апреля. Суббота.

Забыл упомянуть, что вчера мы простились с 46 нашими служащими, которых, наконец, выпустили из Александровского дворца к их семьям в Петроград»[2].

Весной 1917 года Семья Государя Николая II находилась под домашним арестом в Александровском дворце Царского Села. Все дети Государя гуляли по парку, весной кололи лед на пруду, вытаскивали большие льдины, разбивали их на более мелкие куски и разгоняли льдины по поверхности. Запись в Дневнике Николая II, что дети «ломали лед между двумя мостами против середины дома». После незначительного потепления копали огород и создавали грядки, убирая дерн. Когда стало совсем тепло, катались на велосипедах по саду и пилили и рубили сухие деревья с короедом на дрова.

Сведения из Петрограда приходили в Крым очень скудные, в надвигающуюся катастрофу никто не хотел верить. 26 апреля в имение Ай-тодор ворвалась большая группа большевиков и ночью произвели обыск в доме императрицы Марии Федоровны. Это были матросы с красными бантами в петлицах, которые расхаживали по комнатам, перевернув все вокруг. Все слуги были арестованы. У Марии Федоровны изъяли ее личные письма от Супруга Александра III и «ангелочка Джорджи» находившиеся всегда при ней и ее личное Евангелие, подаренное ее матерью, датской королевой Луизой. «Мои дорогие, мои самые святые реликвии исчезли. Поистине что-то невообразимое! Я мерзла, и в то же время по мне от гнева струился пот, ведь со мной обращались, как с последней преступницей». Далее шли долгие однообразные и трудные дни: «Бедняжа Ксения все время плачет, я же, напротив, слез не показываю, поскольку возмущена и оскорблена до глубины души»[3].

В своем письме брату Вальдемару, от 4 мая 1917 года Императрица Мария Федоровна более подробно и детально описывала жизнь в Ай-тодоре: «Все так ужасно, что невозможно описать, и меня просто удивляет, что я еще жива…Ведь уже давно чувствовалось, что это назревает, и я в прошлом году несколько раз писала об этом, но никто и никогда не мог предвидеть столь ужасной катастрофы! Это показывает, как, должно быть, были возмущены умы уже в последние несколько лет. Слишком долго играли с огнем, во всем выступая против здравомыслящих и не желая раскрыть свои глаза и уши, чтобы все увидеть и понять, тем самым сами помогая восстанию<…> Это счастье и большое утешение для меня, что мы можем жить здесь вместе семьей, далеко от всего. Ольга живет в том же доме, что и я, вместе со своим мужем, который больше не чувствует себя чужим в нашем кругу. Он [Н.А.Куликовский] очень мил, и главное, что она так счастлива с ним, Слава Богу. Все мои внуки веселы и довольны и помогают вносить живость и воодушевление в нашу горестную жизнь.<…>
Кто мог подумать, когда мы расставались во Фрихавне вот уже скоро как три года назад, что война будет такой долгой, и тем более, что страна поведет себя так позорно. Я никогда не думала о возможности того, что нас выкинут как простое дерьмо, и мы будем жить как изгнанники. Но что же станет с моим бедным несчастным Ники, до сих пор запертым со своей семьей в собственном доме?»[4]

В мае 1917 Ольга Александровна переехала с супругом на новую квартиру, в отдельный домик у моря, императрица Мария Федоровна очень расстраивалась по этому поводу, она никогда не хотела расставаться с любимой дочерью Ольгой: «пошли посмотреть новую Ольгину квартиру, где и застали их с мужем за обустройством их будущего жилья. К сожалению вечером они покидают меня и переезжают туда»[5].

В первый же день в новом жилье, с балконом и видом на море, была написана акварель «Интерьер. 8 мая 1917 года» - в центре круглого стола большой букет полевых цветов – ромашек с маками. Рядом со столом два уютных кресла и раскрытое окно в спальной комнате по соседству. В этой квартире Ольги Александровны с супругом была более свободна, чем другие члены царской семьи, проживающие в Крыму. Это было счастливое время для молодых супругов в ожидании рождения младенца. Неподалеку от имения Ай-Тодор, весной 1917 года Великая Княгиня Ольга Александровна написала серию акварелей, отличающихся эффектным воспроизведением солнечного освещения яркой, буйной и насыщенной цветом Крымской природы: «Крым. Вид на виноградники Массандра», «Дорога в саду», «Крымские розы», «Ай-Тодор, цветущее дерево», где на фоне голубого неба, словно солируя в центре, тянется к солнцу изящное деревце, сплошь покрытое ярко-розовыми цветами, горделиво растущее в окружении буйной природы Крыма.

1 июня, 1917 года, в день рождения Ольги Александровны, императрица Мария Федоровна переживала очень драматические события. Всех обитателей имения Ай-Тодор отвели в свитский дом на допросы, по поводу обыска, который был учинен ночью 26 апреля в доме Императрицы Марии Федоровны, когда у нее были изъяты личные письма и Евангелие. «Эти события оказались самыми оскорбительными и омерзительными из всего, что мне пришлось пережить в своей жизни. Никогда мне не забыть, как подло и гнусно со мной обращались, они просто старались унизить меня», записала в своем дневнике Императрица». В этот же день была сделана запись: «35 день рождения любимой Ольги. Боже, спаси и сохрани ее в счастии и добром здравии»[6].

В это время, летом 1917 года, Ольга Александровна писала Государю, находившемуся в Царском Селе и всем своим любимым племянницам, по-прежнему находящемся в Александровском дворце. 20 июля 1917 года, Николай II записал в своем Дневнике: «Дочери получили первый раз письмо от Ольги из Крыма»[7].

31 июля 1917 года был последним днем пребывания Семьи Государя в Царском Селе. Старший брат Великой княгини Ольги Александровны Николай II, записал в своем дневнике: «Последний день нашего пребывания в Царском Селе…Сели в наши два мотора и поехали к Александровской станции…Покинули Царское Село в 6.10 утра»[8].

В августе 1917 года в Ай-Тодоре у Великой Княгини Ольги Александровны и ее супруга Николая Александровича Куликовского родился первенец - сын Тихон. Императрица Мария Федоровна сделала запись в своем дневнике: «12 августа... Я почувствовала огромную радость и ощутила истинное блаженство, когда увидела, сколь счастлива Ольга рождением своего бэби… Врач опоздал.. Мадам [Эмилия Тензо] была довольна и горда тем, что справилась со всем в одиночку. Бедняга Куликовский был совершенно сам не свой после всех этих жутких треволнений. Мы все обнялись и поздравили друг друга».

Ольга Александровна сдержала слово и первенец, которого она так долго ожидала, получил имя в честь святого Тихона Задонского.

В Дневнике Великой Княгини записаны все события, последовавшие после рождения сына Тихона. 21 августа 1917 года состоялось крещение первенца в Вознесенской церкви Кореиза, в церковной книге о крещении младенца Тихона было произведена следующая запись: «О родившихся за 1917-й год. Выданная Кореизской Вознесенской церкви, Ялтинского уезда, Таврической епархии. Месяц и день рождения – август 12. Месяц и день крещения – август 21. Имена родившихся – Тихон, в честь св. Тихона Задонского, празднование 13 августа. Звание, имя, отчество и фамилия родителей, и какого вероисповедания – Ротмистр 12-го Ахтырского гусарского полка Николай Александрович Куликовский – из дворян Воронежской губернии и законная жена его Ольга Александровна, урожденная Великая Княжна, оба православного вероисповедания. Звание, имя, отчество и фамилия восприемников – Великий Князь Александр Михайлович и Вдовствующая Государыня Императрица Мария Феодоровна и Генерал-Майор Александр Никанорович Куликовский и Великая Княжна Ольга Николаевна. Кто совершил таинство крещения протоиерей Василий Попов с псаломщиком Лукою Лавриненко. Подлинность настоящей выписи из метрической книги Кореизской Вознесенской церкви, Ялтинского уезда, Таврической епархии, за 1917-й год удостоверил Протоиерей Кореизской Вознесенской церкви Василий Попов. Кореиз, № 56, 1919 года Декабря 5 дня»[9].

С большой любовью, вниманием и многими деталями из детства Тихона в Дневнике Ольга Александровна описывает подробности первых дней жизни своего любимого и долгожданного сына. Из Дневника мы узнаем, об условиях пребывания семьи в Ай-Тодоре, затем в Хараксе: «Тихон родился 12-го августа 1917 г. в 10 ч. 15 м. вечера в Ай-Тодоре «над погребом». Весил 8 фунтов, длина – 52 сант. В ½ года весил 22 ф., а в год 27 ф. – рост 74 сант. Начал ползать и подниматься в 7 месяцев, когда мы жили в Хараксе в квартире в Феодоровском доме; а начал ходить, когда было ему 1 год и пять дней, увидя, как ходит на задних лапках маленький белый наш пудель новый – «Лок», над которым он целый день смеялся. В это же время стал говорить «Мама», «Папа» и «Тпрр». Уже очень любит лошадей и оборачивается и глядит вслед каждой встречной лошади. Даем в ручки вожжи – он дергает ими и кричит «тпрр» – и весь тянется вперед! В 1 год 2 мес. начал любить смотреть картинки в книжках, перелистывает их и узнает животных. Коров называет «му».

Ходит «на маяк» и обратно пешком и во «дворец» к Бабушке – и тоже обратно (из «барака», где мы живем теперь).

Первый зуб (прав. нижн.) 28-го марта, 2-й вышел через 10 дней. В 1 год 2 мес. имеется 8 зубов. Очень любит покушать – лезет сам в шкаф искать хлеба. Любимое – рисовый густой отвар и пюре из моркови. Сосет разные каши из рожка и сырое козье молоко. Я его кормила сама почти до года.

Как-то удивил нас требованием, чтобы его подняли к двум образам, висящим около нашей кровати, и очень серьезно к ним приложился. С того дня почти ежедневно требует их целовать. Нигде он этого не видал. Вероятно, – атавизм! Тоже стал бегать за нами с палочкой и пугать: смешно так – наступает из-за угла, приседает и держит двумя ручками палку перед лицом! По вечерам в прятки играет и бегает с криками по коридору и забегает в комнаты. Любит помогать одевать меня – и подает вещи сам: туфли, чулки и т.д.» [10]

О радостях счастливого периода рассказывает акварели, созданные Ай-Тодоре и Хараксе. В этих акварелях радость материнства «Малыш на диване», «Папа и сын», «Маленький Тихон», чередуются с изображением интерьеров светлых комнат дома, залитых ярким солнечным светом, где на каждом столе стоит букет свежих цветов. В письме брату Николаю II в ссылку в Тобольск о сыне Тихоне Ольга Александровна напишет: «Как хочется вас видеть всех! Показать Тихона во всех видах, он милее всего в ванне кажется… и утром, когда просыпается и всегда бывает радостный и улыбается. Больше всего улыбок получает потолок, с которым он в очень хороших отношениях и много с ним разговаривает на понятном для них одних языке. Мы с Ник[олаем] Алек[сандровичем] поем ему разные солдатские и казачьи песни – и очень он доволен, только что заснул под старо-егерский марш!»[11] Жизнерадостный ребенок изображен на акварели «Тихон в коляске», где в небольшой комнате, залитой солнечным светом, все пространство занимает большая детская коляска, из которой весело улыбается нам счастливый малыш.

Сохранилось письмо Великой княжны Татьяны Николаевны из Тобольска от 18 сентября 1917 года. Письмо адресовано Великой Княгине Ксении Александровне, крестной Татьяны Николаевны в Ай-Тодор:

«Дорогая моя, милая крестная,

Наконец то собралась написать тебе и поблагодарить за открытку. Писала тебе последний раз с парохода на имя Соф. Дм. (Евреиновой). Получила ли ты ее? Мы телеграфировали Н.А. Куликовскому числа 15/VIII, где поздравляли их с рождением сына Тихона – не знаю, дошла ли телеграмма. Буду страшно рада, если ты напишешь, адресуй прямо мне ил на комиссара Панкратова, через которого проходит вся корреспонденция. Погода здесь чудная все время, за исключением нескольких дождливых дней, и сегодня в тени около 18 градусов. Так хорошо, сидим много в садике или на дворе перед домом, где огорожен для нас кусочек улицы, за которой городской сад. Дороги все, т.е. улицы, деревянные. И во многих местах доски прогнили и большие дыры. К счастью, никто не падает. Но во время дождя очень скользко.

Ужасно приятно, что у нас есть балкон, на котором солнце греет с утра до вечера, весело там сидеть и смотреть на улицу, как все ездят и проходят. Единственное наше развлечение!

У нас тут завелось целое хозяйство. Много кур, индюшек, уток и пять свиней, кот, - живут в бывшей губернской конюшне. Кот у нас случайно выскочил и убежал на улицу. Его долго искали, но не могли найти, а потом вечером он к нам сам вернулся.

Алексей каждый день кормит всех животных. Папа и он выкопали маленький пруд для уток, где они с наслаждением купаются.

Из наших окон очень красивый вид на горы и на верхний город, где большой собор.

(…) устроил играть в городки перед домом, а мы играем вроде тенниса, но, он конечно, без сетки, а просто ради практики. Потом ходим взад и вперед, чтобы не забыть, как ходить.- В длину 120 шагов, гораздо короче, чем наша палуба..- по воскресеньям бывает обедница в зале, были два раза в церкви. Ты можешь себе это представить, какая это была для нас радость после 6 месяцев, т.к. ты помнишь, какая неуютная наша походная церковь в Ц[арском] С[еле]. Здесь церковь хорошая. Одна большая летняя в середине, где и служат для прихода, и две зимние по бокам. В правом приделе служили для нас одних. Она здесь недалеко, надо пройти город, сад и прямо напротив через улицу. Мама мы везли в кресле, а то ей все-таки трудно столько идти. Грустно, что у нее все время сильные боли в лице, - кажется от зубов. А потом от сырости. А так все остальные здоровы. Надеюсь. Что и вы все тоже. Как маленький Тихон, его родители? Получила ли (тетя) Ольга мое письмо от 6/ IX ? < > Храни вас всех Господь. Целуем всех крепко, крепко как любим. Молимся за Вас. Любящая тебя очень твоя крестница Татьяна»[12]. Верный лейб-казак императрицы написал в воспоминаниях, что Мария Федоровна «иногда получала весточку от Царя. Это были очень короткие письма или почтовые открытки. Императрица радовалась, когда их получала, хотя они, конечно, не могли многого рассказать о том, как в действительности обстоят дела в Тобольске, куда была отправлена царская семья».

В письме сыну, Государю Николаю Александровичу в Тобольск 21 ноября 1917 года из Ай-Тодора Вдовствующая Императрица Мария Федоровна писала:

«Дорогой мой милый Ники!

Только что получила твое дорогое письмо от 27 окт[ября], которое меня страшно обрадовало. Не нахожу слов тебе достаточно это выразить, и от души благодарю тебя милый. Ты знаешь, что мои мысли и молитвы никогда тебя не покидают – день и ночь о вас думаю, и иногда так тяжело кажется. Нельзя больше терпеть< > Я только живу воспоминаниями счастливого прошлого и стараюсь забыть, если возможно, теперешний кошмар.

Живем мы очень тихо и скромно, никого не видим, т.к. нас не выпускают из имения, что весьма несносно…Мой новый внук Тихон нам всем, право приносит огромное счастье. Он растет и толстеет с каждым днем и такой прелестный, удивительно спокойный. Отрадно видеть, как Ольга счастлива и наслаждается своим Baby, которого она так долго ждала. Они очень уютно живут над погребом. Она и Ксения каждое утро бывают у меня и мы вместе пьем какао, так как мы всегда голодны.< >

Я была так обрадована милым письмам Алексея и моих внучек, которые так мило пишут. Я их обеих благодарю и крепко целую. Мы всегда говорим о вас и думаем! Грустно быть в разлуке, так тяжело не видеться, не говорить!< >

У меня только остались Ящик и Поляков, которыми я не могу достаточно нахвалиться такие верные люди. Кукушкин с Ящиком большие друзья и много болтают.

6 дек [абря][именины] все мои мысли будут с тобою, мой милый, дорогой Ники, и шлю тебе самые горячие пожелания. Да хранит тебя Господь, пошлет тебе много душевного спокойствия и не даст России погибнуть! Крепко и нежно тебя обнимаю, Христос с вами.

Горячо любимая тебя

твоя старая Мама».[13]

В этом же ноябре 1918 года Ольга Александровна пишет письмо горячо любимому старшему брату Николаю Александровичу.

«Ай-Тодор. 1917. 28 ноября

Спасибо милый, дорогой Ники за твое хорошее письмо! Ужас, как я была рада его получить. Мама и Ксения тоже страшно обрадовались твоим письмам. Самое интересное письмо – было Ксенино – из которого мы узнали разные подробности из вашей жизни в Ц[арском] С[еле]. Теперь наша жизнь чрезвычайно однообразна и мы никого не видим даже Соню… Погода испортилась и горы покрыты снегом – и довольно низко лежит снег. Недавно уехали мои подруги госпитальные – две сестры Веры. Им очень не хотелось ехать обратно; теперь работать очень тяжко – нравственно приходится много переносить и приходится сестрам очень сдерживаться.

Мама была недовольна мной, что я писала об Апрак[синой] тебе – но правда ведь она была несносна – а я привыкла писать вам все, что думаю! Теперь она сильно сократилась, и мне ее иногда даже жаль, т.к. она почти всем надоела и никто не хочет больше с нею сидеть или гулять…

Татьяна Андр[еевна] почти никогда днем не гуляет, предпочитая сидеть у нас и нянчиться с Тихоном пока он один без нас; но вот один раз в сильный дождь она объявила мне о своем намерении сопровождать меня и одну из Вер на нашу прогулку. Мы стали ее отговаривать, но – желала во что бы то ни стало. Я имею зюйдвестку – для гостей (кроме своей собственной желтой) – ну а третьей не было для нее, и вот мы пошли с корзинами…

А на днях еще она потеряла дорогу от свитского дома к нам вечером; тоже был дождь и конечно темно. Она целый час блуждала по большой дороге и наконец набрела на казарму, где живут около оранжереи – рабочие. Отсюда ее доставили к нам, но в таком виде, что пришлось раздеть ее на кухне и сушить до ужина!.. Она сидела в моем халате, подпоясанная полотенцем, т.к. халат ей был велик и висел вокруг нея до полу и на полу. Теперь же она достала себе фонарик и без него вечером не пускается в путь. Она по вечерам от 6-7 ч. читает вслух Маме, а оттуда торопится к нам, чтобы успеть видеть Тихона в ванне, после чего мы с нею ужинаем. Едим только какую-нибудь кашу – и молоко: сытно и вкусно. На днях приезжал на три дня по делам брат Ящика – тот самый, который в 94 году был у тебя… Я его узнала. Он теперь старый, седой и торчат уши. Привез очень вкусный сыр и масло. Последнее – очень трудно доставать здесь – и за очень большую гадость приходится платить теперь до 10 р. фунт. У вас, вероятно, хорошее масло и молоко. А молоко хорошее мы покупаем у муллы.

Я тоже читала трилогию Мережковского – даже два раза и последний раз, когда стояли в Проскурове. Третий том мне тоже не нравится, особенно – Юлиан Отступник самая красивая часть. Прочти «Человек из ресторана» Ив[ана] Шмелева. Удивительно написано и, наверно, тебе понравится. Я тоже 2 раза прочитывала и оба раза с громадным удовольствием. Затем перечитывала теперь в Киеве «Братья Карамазовы». Вот тяжелая вещь, но удивительная – такая вещь, что кончая ее – можно почти сразу снова начинать. Читали ли дети? Я первый раз читала с Диной вслух лет 15 тому назад; конечно, только теперь понимаешь многое, но и тогда она сделала глубокое на меня впечатление. Затем для чтения вслух по вечерам прелестные вещи Апухтина: «Дневник Павлика Дольского» и «Архив княгини N». Может быть, вы уже все это читали вместе? Я тут много прочла английских книг. Были очень хорошие между ними. Если вы можете выписывать себе книги из магазина, то могла бы написать список самых интересных.

Сегодня 28 ноября – уже полгода со дня смерти прелестной Ирины Долгорукой. Время ужасно быстро летит. Ея могила на очень красивом месте – крест лицом к морю стоит и оттуда вид на их дом, а сзади маленькая роща кипарисов и Ай-Петри. Мы с Ксений туда ходили пешком – приблизительно месяц тому назад, через Мисхорский виноградник и оливковую рощу… Мама получила из Аничкова тот чудный портрет Папа, который у нея висел наверху, но стекло было сломано дорогою, и она так боялась, что тут, меняя стекло, как-нибудь не повредили бы портрету, что держала все у себя, не решаясь предпринимать шаги. Портрет сделан pastel,ю, т.ч. очень опасно держать его без стекла. Наконец, я попросила позволение сделать сама эту операцию – а получив разрешение, очень сама боялась, что испорчу, так как Мама меня пугала все время…Пока Мама пошла погулять, я все сделала с помощью Никиты и Васи [внуки Марии Федоровны] – помощь которых я больше всего опасалась – и все кончилось благополучно…

В нашей квартире холодновато, не больше 10-12 градусов, а утром и того меньше. Бедный маленький спит хорошо, но иногда ручки ледяные, когда ночью просыпается, и я беру его к себе в кровать, чтобы согреть. Боюсь с ним спать, чтобы не придавить как-нибудь. Днем он в фуфайке и до половины завернут в одеяльце, так что тепло совсем. Вася опять простужен и 3 дня лежал в постельке и был очень весел и доволен, играя целый день с игрушками.

Больше пока ничего интересного, да и то неинтересно, что пишу! Итак, милый, дорогой, кончаю письмо. Скоро опять напишу одной из девочек.

Целую тебя крепко и всех остальных любимых.

Храни вас Господь Бог.

Всегда любящая тебя твоя старая сестра Ольга».[14]

Ольга Александровна как и обещала написать одной из своих племянниц, 23 февраля 1918 года из Ай-Тодора пишет подробное письмо Великой княжне Марии Николаевне:

«Милая душка Мария,

спасибо за твое письмо хорошее. Наверное ты катаешься теперь с горки в саду, у тебя прибавилось еще много шишек на лбу и синяков повсюду. У нас тут что день - то новость, да и конечно неприятные новости. Они не касаются семьи Кукушкиных особенно. Ай-Тодор - уже не собственность дяди Сандро. Конечно много очень разговоров и событий, которые ежедневно меняются,- по этому поводу. По всему побережью - тоже самое. Пока дома еще не отняты, т.е. можно в них жить. Погода все еще холодная – вот на днях 5º было и снег лежал, лишь растаял на другой день. Тихон совсем не гуляет - очень редко, кода тихо выносим, и он сперва очень радуется и рассматривает все вокруг, но очень быстро его шляпа оказывается на одном боку или над самыми глазами и он делается сонным. Жаль, что нет колясочки; на руках таскать его по горам утомительно – да и ему не очень удобно. Давно обещали дать нам колясочку маленькой Ирины (у них две), но, вероятно со всеми неприятностями и волнениями просто забыли, а мне стыдно напомнить. Дождемся тепла - и тогда опять спрошу. С трудом получаем свои деньги из банка. Дают не более трехсот в месяц – этого при ужасной здешней дороговизне не хватает. И так на этой неделе пришлось продать две пары сапог Николая Александровича. – смешно? Не правда ли? К счастью добрая, милая Наталья Ивановна Оржевская прислала нам своего масла и окорок (нам и бабушке) и мы блаженствуем. Посылка после 2-х месяцев приехала благополучно.< > из Госпиталя давно не было вестей и я начала беспокоится. Тихон такая душка невероятная! Когда встретишься с ним глазами, он сразу начинает улыбаться и «га!» говорит, знает собак, любит их гладить и щипать за уши. Много стал великолепно понимать, а лицо круглое, краснощекое и аппетитное – ужасно милое выражение глаз и рта. Одним словом – лучше лучшего. Добрый Ящик очень рад твоему поклону и массу вещей приказал тебе и всем написать. Он все еще не поправился и я каждый день сижу и мы разговариваем. Мечтаем о жизни в станице, и он рисует планы мест, которые можно было бы выкупить (если бы были деньги). Очень приятно хоть помечтать о жизни уютной и среди милых людей.< > Мне как-то не пишется…Так много бы рассказала если видела вас…Послезавтра наш Тишка делается полугодиком уже. Быстро время идет. По новому календарю ему уже давно больше…Посылаю 4 карточки - они не новые, а все с ноября месяца. Теперь ничего нельзя достать, чтобы снимать; посылаю, ибо любишь получать карточки. Бабушка и мы очень сердечно вас всех целуем и обнимаем. Храни вас Господь.

Любящая тебя, душка Мария,

твоя старая тетя Ольга».[15]

Государь Николай Александрович зимою 1918 года записал в своем Дневнике:

« 19 декабря. Вторник.

Вчера поучил хорошее письмо от Ольги.

21 декабря. Четверг. Погода была очень приятная. До завтрака имел урок с Алексеем. Написал Ольге в Ай-Тодор.

12/25 февраля (1918) Сегодня пришли телеграммы, извещающие, что большевики или, как они себя называют, Совнарком, должны согласится на мир на унизительных условиях германского правительства ввиду того, что неприятельские войска движутся вперед и задержать их нечем! Кошмар!

17 февраля (2 марта). Суббота Днем пилил снег, погода стояла мягкая. Расчищали дорожки, горку и пилили дрова. В 9 часов было отслужена всенощная. 15 февраля получил письмо от Ольги А».[16]

На акварели Ольги Александровны, подписанной 5 марта 1918 года, - мы видим небольшое окно, из которого льется утренний сиреневый свет, заполняя собою все пространство комнаты. На подоконнике ваза с веткой цветущей вишни, окрашенной в красный цвет восходящим солнцем. Наш взгляд невольно концентрируется на портрете Государя Николая II. Весной 1918 года, Государь Николай II пребывал в Тобольске и записал в своем Дневнике:

«2/15 марта. Пятница.

Вспоминаю эти дни и в прошлом году в Пскове и в поезде! Сколько еще времени будет наша несчастная родина терзаема и раздираема внешними и внутренними врагами? Кажется иногда, на что надеяться, чего желать? А все таки никто, как Бог! Да будет воля его святая!»

25 апреля. Среда [1918]…[в караул заступили латышские стрелки] Украинцев принес нам первую телеграмму от Ольги перед ужином. Благодаря всему этому в доме почувствовалось некоторое оживление». [17]

Великая княгиня Анастасия, в своем письме из Тобольска рассказывает о жизни царской семьи в ссылке:

«Тобольск, 8/21 марта 1918 г.

Моя милая тетя Ксения душка, спасибо тебе большое за открытку, которую только что получила. Мы все пока слава Богу, живы и здоровы. Всегда бываем очень рады, когда имеем от вас известия. Как здоровье Бабушки (Императрицы Марии Федоровны)? Часто вас вспоминаем и говорим о вас. Эти дни у нас почти все время солнце, и уже начинает греть, так приятно! Стараемся поэтому больше быть на воздухе.- С горы мы больше не катаемся (хотя она еще стоит), так как ее испортили и прокопали поперек канаву для того, чтобы мы не ездили. Ну, и пусть; кажется, на этом пока успокоились, т.к. уже давно она многим мозолила глаза. Ужасно глупо и слабо, правда.- Ну, а мы теперь нашли себе новое занятие, пилим, рубим и колем дрова; это полезно, и очень весело работать. Уже выходит довольно хорошо. И этим мы еще многим помогаем, а нам это развлечение. Чистим еще дорожки в подъезд, превратились в дворников.- Пока еще не обратилась в слона, но это еще, может быть в скором будущем, уж не знаю, почему вдруг, может быть, мало движений, хотя не знаю.- Извиняюсь за ужасный почерк, что-то рука плохо двигается. Мы все на этой неделе говеем и сами поем у нас дома. Были в церкви наконец. И причаститься тоже можно будет там.- Ну а как вы все поживаете и что поделываете? Особенного у нас ничего нет, что можно написать. Теперь надо кончать, т.к. сейчас мы пойдем на наш двор, работать и т.п.- Все тебя крепко обнимают, и я тоже, и всех остальных тоже. Всего хорошего, тетя душка.

Храни тебя Бог. Все очень благодарят за поклон и тоже кланяются.

Любящая тебя твоя А.[настасия]».[18]

В Крыму ялтинский совет требовал расстрела Романовых. В связи с этим решено было всех перевезти в более охраняемый Дюльбер: «Дюльбер с толстыми высокими стенами – как крепость, отсидеться возможно не то, что Ай-Тодор, куда войдет все, кому не лень… таким образом Дюльбер был обозначен местом пребывания всем Романовым, находившимся в Крыму…великую княгиню Ольгу Александровну и мою жену отпустили», писал в своих мемуарах князь Феликс Юсупов. Севастопольский совет ждал решения Москвы и считал, что нужно провести суд над Романовыми. В результате было принято решение о переезде в Харакс. В мае 1918 года Крым взят под контроль немецкими войсками и все члены Императорской фамилии перешли под немецкий контроль. «Немцы предложили Марии Федоровне покинуть Россию через расположение их войск, однако она отвергла это предложение и переехала в имение Харакс, откуда позднее писала сестре о времени, проведенном в Дюльбере: У меня здесь свое Menage [хозяйство] и кухарка, которая очень хорошо готовит, пусть даже припасы наши скудны, но мы больше не голодаем, как было в Дюльбере, где нас кормили мало и плохо. Особенно противен был гороховый суп, то есть зеленая водичка с несъедобными твердыми горошинами величиной с шарик и жуткой серой лапшой, которую я не могла размешать. Счастливыми считались дни, когда нам давали картошку – по крайней мере можно было наесться досыта. Но вскоре она из меню исчезла».[19]

В мае 1918 года семья царственных мучеников была спешно перевезена из Тобольска в Екатеринбург. Сохранилось письмо Великой княгини Марии Николаевны из Екатеринбурга:

«Екатеринбург, 4/17-го мая 1918 г.

Христос Воскресе!

Дорогая моя З…

Поздравляю Вас со светлым праздником! Извиняюсь, что так поздно, но мы как раз уехали перед праздниками. Это было для нас очень неожиданно. Алексей был как раз болен, так что сестрам пришлось остаться с ним. Они должны скоро к нам приехать.<

> Устроились мы пока хорошо. Домик маленький, но чистый, жаль, что в городе; потом сад совсем маленький. Когда приедут другие, не знаю, как мы устроимся, комнат не очень много. Я живу с папой и мамой в одной, где и проводим почти целый день. Только что выхолили в сад, погода серая, идет дождь. А в дороге погода была чудная. До Тюмени 260 верст ехали на лошадях. Дорога была ужасная, трясло ужас как. Бумага, в которой были завернуты вещи, местами протерлась. Табак высыпался из папирос. Но как ни странно, ничего стеклянного не разбилось. У нас взяты были с собой лекарства, и это доехало благополучно; ехали мы два дня, ночевали в деревне. Через Иртыш проехали на лошадях, а через Туру пешком и несколько сажень до берега – на пароме. Мама перенесла эту дорогу удивительно хорошо, но теперь, конечно, чувствует усталость, и почти каждый день болит голова. С нами приехал доктор Боткин, у него, бедного, в дороге сделались колики в почках, он очень страдал. Мы остановились в деревне, там его положили в избу, он отдохнул два часа и поехал с нами дальше. К счастью боли не повторились. А как вы поживаете?< >Если хотите мне написать, то адрес мой: Екатеринбург, Областной исполнительный комитет, председателю, для передачи мне.<

> Желаю вам всего хорошего. Храни вас Господь. Ужасно было грустно, что нам ни разу не удалось быть в соборе и приложиться к мощам св. Иоанна Тобольского.

М.[ария]»[20]

Больше писем от Царственных Мучеников писем не было. В ночь с 16 на 17 июля 1918 года Царская семья была расстреляна в доме купца Ипатьева в Екатеринбурге.

В Хараксе Ольга Александровна с супругом Николаем Александровичем и маленьким сыном Тихоном по-прежнему жили неподалеку от императрицы Марии Федоровны, часто навещая ее. 10 сентября 1918 года императрица запишет в свое дневнике: «Зашли к Ольге, где вовсю резвился Тихон. Кроме этого в своем дневнике Тихона Бабушка именует «Милашкой», говоря, что он «шаловлив и забавен».

В этот период осени 1918 года Николай Александрович Куликовский искал способ уехать из Крыма вместе со своей семьей. К этой идее отъезда семьи Ольги Александровны крайне отрицательно относилась Мария Федоровна, никак не желавшая расставаться с любимой дочерью и считавшая, что «это решение эгоэстичное и безрассудное», называя решение уехать «свалившейся на нее бедой». Только внезапная болезнь супруга Николая Александровича Куликовского помешала осуществить их планы: «2 октября. В 6 часов Ольга встретила в Ялте своего мужа, вернувшегося из Новороссийска, совершенно больным. Ящик и Комов почувствовали недомогание вместе с ним, всем троим пришлось несколько дней пролежать». К отъезду готовились основательно, собирая и упаковывая вещие, которые 13 октября 1918 года уже «стояли упакованными» и готовыми к отъезду, что приводило Марию Федоровну «с одной стороны в отчаяние, а с другой – просто в ярость!». Но отъезд семьи Ольги Александровны из Харакса не состоялся, поскольку 22 октября заболел маленький сын Тихон. Затем в ноябре заболела сама Ольга Александровна, у не была высокая температура 38º, сильные боли в спине и голове, она пролежала в постели несколько дней. Лишь к концу декабря 1918 года снова заговорили об отъезде. «26 декабря. Ольга сообщила, что они едут в пятницу. Идея сумасбродная, но с этим упрямцем [Куликовским Н.А.] ничего нельзя поделать. Бедняжка Ольга находится меж двух огней, что грешно с ней говорить об этом». Затем пришло известие, что прервано судоходное сообщение. И уехать из Крыма нет никакой возможности. Тогда свою помощь предложил камер-казак императрицы Марии Федоровны Тимофей Ксенофонтович Ящик. Он предложил семье Великой княгини Ольги Александровны перебраться на Кубань, откуда он был родом.