Сергей Михайлович Сергеев родился в 1968 году в Москве. Окончил исторический факультет и аспирантуру МПГУ. Кандидат исторических наук, докторант кафедры истории России истфака МПГУ. В течение 17 лет преподавал историю в школах, лицеях, вузах. Работал в редакциях газет «Голос Родины» и «Десятина». С 1994 года - научный сотрудник отдела рукописей Российской государственной библиотеки, с 2002 по 2008 гг. заведующий сектором научных исследований и издательской деятельности этого отдела, ответственный редактор и составитель «Записок отдела рукописей» (выпуск 53). С мая 2005 года - заведующий отделом публицистики, а с декабря 2008 года некоторое время был главным редактором авторитетного журнала «Москва». Автор книги «Пришествие нации?» (2010). Ныне научный редактор журнала «Вопросы национализма».
Сотрудник РНЛ Александр Жучковский встретился с историком и записал интервью во время его визита в Петербург с редакцией журнала «Вопросы национализма» в июне сего года. Комментарий к интервью с С.М.Сергеевым гл. редактора РНЛ А.Д.Степанова можно прочитать здесь.
Александр Жучковский: Сергей Михайлович, с чем связан Ваш уход с поста главного редактора журнала «Москва»?
Сергей Сергеев: Уйти с поста главного редактора мне пришлось по воле генерального директора журнала Леонида Бородина.
Причина моей опалы - идеологические разногласия. Бородин - представитель классической «старопатриотической» имперской мысли, я - сторонник национально-демократических взглядов. Странно только, что наше окончательное расхождение произошло столь поздно, потому что эти взгляды я выражал и ранее, мои статьи Бородин пропускал без единой правки, и они печатались в журнале (например «Нация и демократия» 2007 года). Вероятно, Бородин питал большой оптимизм по поводу своих возможностей влиять на меня, но я его в этом плане на посту главреда «Москвы» разочаровал, и тогда уже произошла наша окончательная размолвка. Кроме того, Леонида Ивановича вообще раздражала моя излишняя, с его точки зрения, самостоятельность. Он-то ведь думал, что формально перестав быть главредом, он все равно продолжит фактически определять лицо журнала, а я буду при нем этакой ширмой и приказчиком одновременно. Но меня такая роль не устраивала.
А.Ж.: Когда-то Вы придерживались православно-монархических, имперских взглядов, теперь же пришли к национал-демократическим. Подобная эволюция в нашей «патриотике» - явление довольно редкое (чаще все-таки я наблюдал эволюцию обратную, особенно по мере воцерковления человека). На моей памяти похожий пример - это поэт и публицист Алексей Широпаев, который в своей апологетике национал-демократии пошел еще дальше, в радикальное отрицание почти всей истории России. На мой взгляд, эволюция Широпаева частично связана с его экспрессивным характером и «мятущейся» душой поэта. Вы же - человек науки, стало быть, отличаетесь более рациональным мышлением, и насколько можно судить, перемены в Ваших политических взглядах связаны, прежде всего, с Вашими научными изысканиями. Так с чем все-таки связан ваш переход от «традиционализма» к «демократизму»?
С.С.: Здесь дело не только в моих научных изысканиях. Наука наукой, но главной причиной эволюции моих политических взглядов стал все-таки жизненный опыт. Традиционалистом я был в молодые годы, и многие вещи были для меня не столь очевидны, тем более что еще не было пережито того колоссального социального опыта 90-х и начала 2000-х годов. Что же касается научной, «интеллектуальной» причины моей эволюции, то, да, она связана с глубоким изучением мною русской мысли XIX - начала XX века (в этой области я специалист).
Я начинал заниматься изучением русской мысли еще будучи студентом. Это было время, когда все только-только открывалось. Константина Леонтьева я открыл для себя в 1986 году (ранее он не издавался и цитировать его, как и многих других дореволюционных мыслителей, как известно, было даже зазорно), и это было потрясающее открытие. После убогих марксистских схем, которые нам вдалбливали в школе и институте, я открыл мир талантливых, выдающихся, иногда великих мыслителей, которые прекрасно и ярко писали, давая весьма интересные и захватывающие идеи. Они и захватили меня и многих людей моего поколения. Нам тогда казалось, что в этих книгах, у этих авторов есть ответы на все вопросы, и остается только продолжать мыслить в этом же духе и направлении, творчески развивать эту традицию, а их рецепты могут дать идейный фундамент для новой посткоммунистической России.
Для меня было большим разочарованием осознание того, что русская традиционалистская мысль XIX - начала XX вв. не работает на современном материале. И когда я это осознал, мне оставалось либо продолжать себя обманывать, отстаивая то, во что я уже не верил, либо искать какие-то новые пути осмысления истории и современности. Поверьте, для меня это был весьма мучительный процесс.
Чем больше я смотрел на то, как развивается наша жизнь, тем лучше я понимал, что невозможно на нашу современность наложить понятийную сетку классического русского традиционализма. И это понятно - мы живем в совсем другом обществе, совершенно непохожем на то, о котором писали Хомяков или Бердяев. Я понял, что нам необходим совершенно другой инструментарий.
Более того, я пришел к еще более «страшным» выводам: воззрения традиционалистов не всегда были адекватны и для той России, в которой они жили и которую описывали (особенно если взять историософские концепции мыслителей Серебряного века). О чем они только не писали, какие возвышенные схемы не выстраивали - а самых насущных проблем своего народа, которые «лежали под ногами», так и не заметили.
Показательно хотя бы то, что практически никто из корифеев русской традиционалистской мысли ничего толком не написал по крестьянскому вопросу, по поводу крестьянского малоземелья. А ведь это был вопрос, который породил во многом и революцию и 1905 года, и большевистский переворот 1917-го. Об этом писали народники, либералы, но где мы найдем хоть строчку на сей счет, например, у Константина Леонтьева?
А.Ж.: А насколько адекватно, на Ваш взгляд, в дореволюционной русской мысли освещался национальный вопрос?
С.С.: То, что национальный вопрос был поднят именно традиционалистами-славянофилами (и поднят во многом верно) - это факт. С другой стороны, мне кажется, что у славянофилов и их последователей национальный вопрос был слишком мистифицирован, - в том смысле, что их описание русского народа мало соответствовало реальности и было порождено несколько идеализированными о нем представлениями. Взять хотя бы описание русского крестьянина-»богоносца», в чем особо преуспел Достоевский.
Опять же, о «богоносности» русского народа человека писали много, но совершенно не думали о его насущных земных проблемах. Причем все это писали люди довольно обеспеченные. Когда те же славянофилы проводили крестьянскую реформу (Самарин, Черкасский), было видно, что они работали в первую очередь в своих собственных помещичьих интересах.
А.Ж.: И при своем «антикрепостничестве», от своих крепостных никто отказаться был не готов...
С.С.: Совершенно верно, за очень редкими исключениями. А когда крепостное право было упразднено, они делали все возможное, чтобы как можно меньше от этого потерять. И главное, они горой стояли за крестьянскую общину, препятствуя тем самым появлению слоя крестьян-собственников, на котором только и могла бы развиться подлинно национальная Россия - то, что потом понял и положил в основу своей внутренней политики Столыпин. Невольно приходит в голову мысль, что за красивыми словами по поводу совершенно мнимых прелестей общины стояли (может и не всегда осознанные) помещичьи интересы, ведь крестьянин-собственник стал бы для помещика серьезным конкурентом.
А у Леонтьева национальный вопрос был поставлен совершенно неправильно. Для него национализм - чуть ли не враг номер один, которому он противопоставлял сословное общество.
А.Ж.: «Цветущая сложность» против «среднего европейца»?
С.С.: В талантливой карикатуре «среднего европейца» Леонтьев изобразил то, чего больше всего боялся, но, между прочим, это было именно то, чего не хватало тогда все еще очень архаичной России для того, чтобы стать мобильным, современным обществом. А красивой метафорой «цветущей сложности» он прикрывал именно сословное общество, в котором острейшие социальные проблемы бы никуда не исчезли и продолжали бы быть угрозой социальной стабильности. Леонтьев, кстати, был тоже апологетом общины.
А.Ж.: Но ведь были среди дореволюционных мыслителей националисты в современном смысле слова? Или Вы считаете, что «в чистом виде» среди них русских националистов не было?
С.С.: Почему же, я считаю тех же славянофилов вполне националистами. Сам термин они, конечно, не использовали, но логика их мысли была вполне националистическая. А уже Лев Тихомиров, например, называл себя именно националистом.
А.Ж.: Можно вспомнить и «националиста-государственника» Столыпина, как он сам себя характеризовал.
С.С.: Безусловно, Столыпин был русским националистом. Можно вспомнить также Алексея Суворина, Михаила Меньшикова, Василия Розанова, наконец, Михаила Каткова, который был классическим европейским националистом. Да и такие столпы традиционализма как Данилевский и Достоевский во многом мыслили националистическим категориями. Собственно, из крупных имен только Леонтьев не может быть назван националистом.
А.Ж.: Я бы разделил современных национально мыслящих деятелей и публицистов на две категории: тех, кто до сих пор базируется исключительно на дореволюционном наследии, игнорируя колоссальные теоретические наработки постсоветской русской мысли (яркий пример - известный «Манифест просвещенного консерватизма» Никиты Михалкова), и тех, кто, напротив, пользуясь современными наработками, совершенно игнорирует славянофильское наследие. Что бы Вы могли сказать по этому поводу?
С.С.: Классический русский традиционализм не может сегодня служить нам руководством к действию, это антология национальной мифологии, не более. Я не против мифов, они нужны, но нельзя опираться только на мифы. Манифест Михалкова, как и все попытки строить какую-то политическую программу на основе мифологии - это просто пустая болтовня, которая никак не связана с реальной жизнью. Нам приходится создавать современную русскую политическую мысль практически заново, потому что своей актуальной политической школы русская философия, увы, не создала. Поэтому при работе над современной политической теорией мы не можем не обращаться к западным авторам (я не говорю, что нужно их полностью копировать). Обратите внимание, насколько популярен Карл Шмитт у современных русских «правых». Мы можем использовать даже левых западных авторов, как, например, Пьера Бурдье (использовал же некогда Победоносцев, правда, без ссылки, тексты левого сиониста Макса Нордау для критики «великой лжи нашего времени», - наши монархисты до сих пор не знают, что они восторгаются не Победоносцевым, а Нордау). Это даст больше для понимания современного общества, чем труды Киреевского или Аксаковых.
С другой стороны, я бы не хотел вовсе «сбрасывать с корабля современности» дореволюционное наследие. Это был важный этап в развитии русской национальной мысли, и мы должны относиться к дореволюционным мыслителям с почтением.
Те же славянофилы ставили многие проблемы совершенно верно - например, проблему разделения русского общество фактически на два народа - вестернизированную элиту и народные массы, далекие от западной культуры.
У славянофилов есть очень много интереснейших наблюдений. Очень важна обширная деятельность Ивана Аксакова как публициста. Нельзя оспорить заслуги Самарина, который писал по «остзейском вопросу» и по национальной проблематике в целом. По многим пунктам он справедливо может считаться предшественником современных русских националистов. Проблемы, которые он поднимал в Российской империи, во многом актуальны и для Российской Федерации. Современная Чечня, конечно, не очень похожа на Остзейский край, который выглядел куда более симпатично, но оба эти нерусских региона отличаются своим исключительно привилегированным статусом по сравнению с русскими регионами. «Письма из Риги» Самарина, посвященные униженному положению русских в Остзейском крае, - выдающийся памятник русской мысли, который должен знать каждый русский националист.
Славянофилы должны быть в пантеоне русских национальных мыслителей. Не все решения и рецепты славянофилов и вообще дореволюционных авторов оказались верными, в целом история не оправдала их путь. Мы относимся к ним с почтением, как к нашим предшественникам, но «мы пойдем другим путем».
А.Ж.: В своем блоге Вы как-то написали, что традиционализм - это социальная и духовная «палка», а поскольку Вы не хотите быть ею побитым и не сами не хотите бить никого ею, то Вы выбрали «свободу и демократию». Вам не кажется, что вы приложили руку к дискредитации еще одного хорошего термина? Ведь не без Вашего участия в националистических кругах сейчас происходит дискредитация и термина «империя», которая применительно к России трактуется исключительно как форма государственного насилия над русскими. В то же время Вы как-то заявили, что не против империи, если это империя для русских и ради русских.
С.С.: Конечно, моя запись о традиционализме была несколько заостренной. Живой журнал как сетевой дневник - это то место, где иногда сознательно идешь на обострение позиции. Наверное, возможны и другие формы традиционализм. Но традиционализм в том виде, который сложился в нашей «патриотике» сегодня, я считаю именно «палкой», которой побивают русских.
А.Ж.: То есть Вы говорите о традиционализме в первую очередь как о политической культуре, а не о, скажем так, комплексе культурного и религиозного исторического наследия?
С.С.: Я говорю о политическом традиционализме современных традиционалистов-»государственников», преклоняющихся пред государством, которое противопоставляет себя интересам нации. Это есть, говоря словами Ивана Аксакова, «сладострастный культ палки». Традиционалисты этого даже не скрывают, покорно принимая насилие со стороны государства и почитая это за благо. Строго говоря, традиционализм сегодня - это идеология, которая требует беспрекословного послушания начальству. Вот во что выродился русский традиционализм. Это одна из причин, по которой я с ним разошелся окончательно.
По-человечески такая позиция мне не близка и не понятна. Раньше я думал, что может быть это я такой выродок, попал под «тлетворное влияние Запада» и не понимаю каких-то высших смыслов, а русским только и нужна «крепкая государственность» и палка. Но потом я увидел других русских, - свободных личностей, которые хотят жить вполне себе «буржуазно», и таких, я уверен, большинство.
А.Ж.: Вот с этим можно поспорить. «Буржуазные ценности» разделяет узкий круг людей, преимущественно городская интеллигенция, в то время как большинство российских граждан тяготеет к авторитаризму, «сильной руке». Это хорошо показывают множественные голосования в СМИ, постоянные опросы общественного мнения, массовое неприятие и сопротивление т.н. программе «десталинизации» и т.д. Фигура Сталина необычайно популярна и эта популярность из года в год возрастает. Можно говорить что угодно - что русские - изувеченный коммунистическими экспериментами народ, или что русские - вообще ошибка природы, но с фактами ведь не поспоришь.
С.С.: Я не уверен, что «буржуазные ценности» присутствуют в головах только у этой «буржуазии». Даже те, кого мы не относим к «буржуям» или «либеральной интеллигенции», хотят жить свободно и комфортно. Большинство совсем не хочет никакой сталинской палки и диктатуры. Никто не хочет снова ходить строем, тем более молодежь, - «просоветские» настроения преобладают в основном в старшем поколении, т.е. за ними нет будущего. Сталинский «ренессанс» - это всего лишь реакция на современное несправедливое положение дел, и не более. Константин Крылов как-то сказал, что наслушавшись Новодворской, поневоле начинаешь симпатизировать Сталину.
Но нужно заметить, что, конечно же, русские разные. Пользуясь терминологией Вебера, среди русских есть два «идеальных типа» - условно говоря, авторитарный и демократический. Первый тип людей считает, что русские не в состоянии ничего хорошего сделать без строгого начальства, которое бы само все наладило, а мы бы по его указке без конца маршировали. Люди второго типа хотят жить свободно, сами принимая участие и в своей собственной судьбе, и в судьбе государства. Какой из этих типов «более русский»? По-моему, тот, который дает нам перспективу. А перспективу нам дает только демократический тип русскости, ибо разве не очевидно, что все надежды на начальство самым циничным образом самим же начальством и попираются?
А.Ж.: То есть Вы считаете, что нельзя говорить о каком-то определенном русском типе, «русском характере», о котором всегда много писали и пишут?
С.С.: Про «русский характер» у меня есть специальная статья, где я пытаюсь доказать что «русского характера» как такового нет. В любом, не только в русском, народе встречаются разные типы людей. Вопрос только в том, люди какого типа находятся у власти - не только политической, но и символической (т.е. кто осуществляет культурную гегемонию). Находясь у власти, люди определенного психотипа накладывают отпечаток на систему управления, культуру, общественные практики, на всю страну в целом. В противовес ему выделяется слой людей, который не вписывается в господствующую структуру, и этот слой становится в оппозицию к политическому и культурному гегемону и стремится стать гегемоном.
Уверен, что если гегемоном станет демократический русский тип, то Россия будет развиваться по чаемому большинством русских людей сценарию свободного и цивилизованного государства, подобного европейскому, но, разумеется, со своей национальной спецификой.
А.Ж.: В национально-демократическом дискурсе преобладает точка зрения, согласно которой Российская империя была НЕрусским государством, а СССР - АНТИрусским. С некоторых пор Вы известны, как последовательный критик Российской империи, но в то же время, насколько я помню, склонны оправдывать советский период с точки зрения русского нациостроительства.
С.С.: Как историк, я не могу рассматривать какое-то явление исключительно односторонне. У нас очень любят мыслить штампами: до революции была православная «империя добра», а после - сатанинская «империя зла», или же наоборот. Везде можно увидеть и свои плюсы, и свои минусы.
Я не хочу сказать, что вижу в Российской империи лишь сплошные минусы. Главная моя претензия в том, что она слишком медленными темпами переходила на национальные рельсы - при том, что в начале XIX века уже был развит националистический дискурс (например, у декабристов), и в общем было уже очевидно, в какую сторону необходимо двигаться. Но эти важнейшие процессы блокировались, поскольку были невыгодны самодержавию.
Первым царем-националистом можно назвать Александра Третьего, но и он не решался до конца перейти на национальные рельсы. Важнейший принцип национализма - это всеобщее образование. Однако Александр III издает указ о «кухаркиных детях». Другой важный момент - переселенческая политика. Будь она массово и вовремя проведена, мы бы сохранили большие территории, сумев их обрусить.
Что касается моего отношения к советскому периоду, то я «старый антисоветчик», и в целом отрицательно отношусь к опыту коммунистического строительства. Большевики строили все что угодно, но только не русскую нацию. Более того, они активно строили нерусские нации, чем в дальнейшем сильно затруднили развитие русского народа. С другой стороны, советская власть провела в жизнь очень важные для русского нациостроительства вещи. В СССР завершился процесс всеобщего образования. Более того, в результате, по сути дела, исторической случайности большевики, будучи русофобами-интернационалистами, совершили невероятную вещь: воспитали в русских массовый патриотизм. Отстраивая мощную систему образования, они были вынуждены широко транслировать и русские национальные ценности.
Вы только вдумайтесь - при безбожниках и русофобах-интернационалистах у власти Пушкин стал русским национальным поэтом в подлинном смысле этого слова не когда-нибудь, а в 1937 году, когда прошел Пушкинский юбилей, и имя поэта звучало по всей стране. Святой благоверный князь Александр Невский в полной мере в сознании большинства стал русским национальным героем также только при большевиках, благодаря всесоюзному прокату фильма Эйзенштейна «Александр Невский». Этого отрицать нельзя, и это я ставлю в заслугу советской власти, пусть и невольную. Такова оказалась диалектика истории.
Также я резко отрицательно отношусь к идеализации Сталина. Он был без сомнения реальным и крупным политиком, но русским патриотом, как принято считать в некоторых специфических кругах, уж точно не являлся. Он всегда был и оставался прежде всего коммунистом, а коммунисты - это особый квазиэтнос.
А.Ж.: Давайте теперь обратимся к дню сегодняшнему и завтрашнему. На мой взгляд, национал-демократы несколько идеализируют будущее русское государство и пребывают в иллюзиях относительно его безоблачного процветания. Опыт европейского нациостроительства показал, как социальное благополучие и научно-технический прогресс идет рука об руку с морально-нравственным регрессом, демографическим провалом, нарушением этнического баланса и т.д. Почему Вы так уверены, что «национально-демократическая» Россия будет свободна от депопуляции, секуляризации, нравственного упадка, массовой миграции, «гей-парадов» и прочих процессов национальной и духовной деградации?
С.С.: Вы требуете сразу образ будущего. Но до этого будущего надо еще дожить. Я не забегаю вперед и не питаю никаких иллюзий, а пытаюсь мыслить конкретно. Для меня национальная демократия сегодня - это в первую очередь инструмент спасения русских. Надежда на то, что существующее государственная власть будет работать в пользу русских, осталась у совсем уж беспросветных оптимистов. Гражданская самодеятельность, создание низовых структур, посильное сопротивления антинациональному государственному курсу - что это, как не демократические практики? Какие-нибудь «русские пробежки» или знаменитый митинг на Манежке - что это, если не проявление демократии?
Для меня демократия - это ответственность народа за свою собственную судьбу, это его взросление, выход из политической инфантильности, в которую нас навечно хотят запаковать правящий режим и его вольная или невольная идеологическая обслуга, это та политическая практика, которая сейчас только и спасает русских от сползания в историческую пропасть. Что и как будет дальше - это уже другой вопрос. Разумеется, ни я, ни мои единомышленники не хотели бы, чтобы у нас были воспроизведены пороки современной западной демократии.
Важно понять то, что главный порок нынешней западной демократии в том, что она работает в пользу меньшинств, а не большинства, хотя изначально демократия - это власть большинства. Поэтому современная система западной демократии это, все-таки, извращение демократической идеи.
В то же время я хочу напомнить, что на Западе все-таки постепенно набирают обороты положительные процессы, главным образом в отношении исламского присутствия, массовой миграции, неевропейских меньшинств. Намечается новый тренд - пока еще робкий в практическом отношении, но обозначенный уже достаточно четко. Заявления о провале мультикультурализма были громкими и сделаны они не кем-то, а первыми лицами ведущих европейских государств. Я возлагаю надежды на то, что мы можем хорошо вписаться в этот европейский тренд, в процесс разворота к классической европейской демократии большинства, и, более того, оказаться в авангарде этого процесса. Есть ощущение, что ветер истории дует в наши паруса.
А.Ж.: Раньше русский национализм (и в дореволюционный период, и с его подъемом после краха СССР), как правило, противопоставлялся демократии, сегодня же дошло до того, что многие из тех, кто ранее относился себя к националистам, от национализма «отворачиваются» из-за его «ползучей демократизации». К.Крылов, например, и вовсе говорит о национализме как синониме демократии. Как Вы считаете, что случилось с русским национализмом (или русскими националистами)?
С.С.: Национализм - это изначально демократическая идеология, которая возникает в Европе в конце XVIII - начале XIX века. Что касается России, то с моей точки зрения первыми последовательными националистами были либеральные демократы декабристы.
А.Ж.: Для многих русских националистов эта точка зрения считается дикой...
С.С.: Так пусть почитают «Русскую правду» Пестеля, там все черным по белому написано, я же ничего не придумываю. Декабристы последовательно выступали с позиций просвещенного русского национализма, как сейчас бы сказали. Об этом я подробно писал в специальной работе, опубликованной во 2-м номере журнала «Вопросы национализма».
После провала декабристов в русском национализме возобладала другая тенденция (условно говоря, «катковский» тип национализма), но это не связано с какой-то онтологией, и это не потому, что другого национализма в России и быть не могло. Декабрь 1825 года стал важнейшей исторической развилкой. Победи декабристы, и русский национализм развивался бы в таком же демократическом ракурсе, как сегодня.
Но следующее поколение националистов, - что западники, что славянофилы, равно настроенные оппозиционно, - в отличие от декабристов (инструментом борьбы которых была армия), ни на что уже не могли опереться и ни на что не влияли, являясь всего лишь небольшой горсткой интеллектуалов. Ключевский говорил, что славянофильство - это история нескольких гостиных в Москве. В своих взаимоотношениях с самодержавием они не могли противопоставить последнему никаких социальных или политических сил или структур, и единственная их надежда была на то, что власть сможет когда-то эволюционировать в желаемом ими направлении.
Здесь мы видим парадигму, в которой уже скоро двести лет как пребывают русские националисты, основная надежда которых - в верховной власти. Корни этого «государственничества» идут именно оттуда, из XIX века. XX век, как Вы понимаете, только усугубил ситуацию. Отсюда и антидемократизм последующих поколений русских националистов. Здесь нет никакой мистики, это обычная социология, - так, что называется, сложились карты.
Но мы видим, насколько вредна теперь эта идея для русского национализма, вообще для русского народа. Это «государственничество» превращается в стояние на коленях перед властью, о чем так любит упоминать Анатолий Степанов, считая, что лучшей формой оппозиционности является пример немца графа Канкрина, который стоял на коленях перед императором Николаем Первым и говорил: «Государь, ты неправ». Сколько не стой на коленях перед нынешней властью, она ничего слышит и не видит. Так сколько уже можно находиться в этой позе?
Хотя, будучи национал-демократом, я не отрицаю что для каких-то «экстренных» вещей могут быть нужны авторитарные диктаторские методы. Но ведь подлинная демократия и не является синонимом слабости, она подразумевает в случае необходимости и авторитарные меры тоже. Напомню, что вообще-то диктатура - учреждение, родившееся не где-нибудь, а в демократической Римской республике. Хорошо работающая демократия может позволять себе что угодно, у нее широкий спектр возможностей.
А.Ж.: Сейчас довольно модная тема - это альянс либеральной и националистической оппозиции. Аналогичные процессы происходили накануне 1917 года, когда даже православные монархисты (самый яркий пример - Пуришкевич) шли на союз с либералами. Каковы на Ваш взгляд перспективы такого альянса в сегодняшней России?
С.С.: Мне кажется, что сегодня никакого альянса либералов и националистов нет. Все остается на уровне личных контактов и ни к чему не обязывающих заявлений. Единственное конкретное дело, которое я могу вспомнить, помимо совместного семинара «нацдемов» с «Правым делом» это то, что Виктор Милитарев, видимо, будет выдвигаться в качестве депутата от «Правого дела». Но Виктор Юрьевич не может считаться полномочным представителем русского национального движения и отношение к нему в среде националистов достаточно сложное.
К тому же, зная наших либералов, я не верю в возможность такого альянса, по крайне мере в обозримом будущем.
А.Ж.: А Вы не верите в «националистическую» эволюция либерального сообщества? Показательных примеров уже достаточно много. О «русском вопросе» и национализме активно говорит «Демократический выбор» (ближайший соратник Немцова Владимир Милов выступает за формирование «национально-либеральной идеологии»), «Правое дело» (сопредседатель партии Борис Надеждин выступает за лозунг «Россия для русских»), тема миграции и этнобандитизма свободно поднимается либеральными политиками и СМИ. Понятно, что пока это мнения отдельных представителей, но все же, по сравнению с эпохой 90-х, разница колоссальная.
С.С.: Конечно же, процесс показательный, но пока неясно, чем все это кончится. Вообще-то коллеги осуждают их за эти высказывания. Поэтому пока это лишь одна из тенденций, возможностей. Вот мы посидели на семинаре с «Правым делом», - спокойно, без мордобоя, но это был всего лишь обмен мнениями. Стало ясно, что между нами есть непреодолимые препятствия. Все остается на уровне заявлений, никаких конкретных шагов пока нет. Но исключать возможность такого союза тоже нельзя. Все будет зависеть от политической конъюнктуры. В конце концов, если то же «Правое дело» выдвинет хорошую программу по миграционной политике, почему бы ее не поддержать? Вопрос надо рассматривать конкретно-политически, в политике главное - не абстрактные принципы, а реальные решения по реальной повестке дня.
Наши либерал-демократы слишком зависят от Запада, - я имею в виду прежде всего не финансовую сторону, а западное общественное мнение, на которое они ориентированы и перед которым они просто боятся себя скомпрометировать союзом со «страшными русскими националистами». Ведь до сих пор понятие национализма в России и для Запада и для нашей власти является криминальным. Из либерального лагеря постоянно раздаются возгласы, что демократия в «этой стране» опасна, а не то придут «эти» к власти и будут мерить нам всем черепа.
А.Ж.: С другой стороны, нельзя не заметить, что русские националисты стали, можно сказать, полноправными участниками внутриполитического дискурса. Если раньше их именовали не иначе как «погромщиками» и «неонацистами», то теперь перемена в их отношении видна невооруженным глазом. Немало СМИ пишут о них в нейтрально-доброжелательном тоне. Или взять, например, освещение в СМИ межнациональных конфликтов. Раньше задачей националистов, как, например, ДПНИ в Кондопоге, был прорыв информационной блокады. Теперь с этой задачей успешно справляются СМИ, причем освещение событий идет чаще в желательном для националистов ключе.
С.С.: Да, но при этом само ДПНИ уже запрещено за «экстремизм».
А.Ж.: Но фон общественного мнения качественно изменился.
С.С.: Вы совершенно правы, конечно, в целом общественное мнение уже стало националистическим, в чем есть и заслуга именно русских националистов, в частности, ДПНИ. Но главную заслугу в этом деле следует приписать антинациональной политике правящего режима. Испытав ее прелести на собственной шкуре, люди поневоле делаются националистами. Сдвиги в общественном сознании произошли тектонические. Никому уже не надо ничего объяснять. Я общаюсь с людьми из самых разных слоев общества - от интеллектуалов и военных до офисных менеджеров и рабочих - все прекрасно понимают ситуацию и мыслят в совершенно националистических категориях.
Действительно, сами русские националисты стали более «рукопожатными», их часто приглашают на телеканалы, круглые столы, конференции. Но при этом на политическую арену их никто не пускает, и пока пускать не собирается.
Главной проблемой политического национализма в России остается то, что массовые националистические настроения остаются без оформления, без структуризации. И это придает нашей современности характер непредсказуемости.
А.Ж.: Вы согласны с тем, что многие проблемы русского народа не в том, что они не способны их решить в принципе, а в том, что они оказались в заложниках у своего «государственнического» характера? Раньше это структурирование, о котором Вы говорите, происходило сверху. Сегодня же общество живет отдельно от государства, и его низовые структуры очень слабо развиты. А те, что выходят на минимальный уровень развития, противопоставляя себя государству, репрессируются полицейскими методами.
С.С.: Да, и я об этом уже упоминал, когда говорил о проблемах современных русских националистов, до сих пор ориентированных на государство, хотя этому государство нет никакого дела до русских. При этом, как только русские националисты предпринимают попытку участия в политике, им ставят массу препон, нередко физического свойства.
Конечно, я согласен, что многие проблемы русского народа связаны именно с особенностью развития нашей страны и гипертрофированным государством, а не с тем, что русские ни на что не способны, «не доросли до демократии» и т.д., о чем любят говорить наши либералы.
Причем сегодня ситуация в своем роде замечательная. Российская империя и СССР, при всех своих существенных минусах, давали населению хоть какие-то (а иногда и весьма ощутимые) блага. Сейчас же российское государство, продолжая оставаться авторитарным и недемократическим, фактически сбросило с себя все социальные обязательства перед гражданами
А.Ж.: Каково Ваше отношение к проблеме Северного Кавказа?
С.С.: Вопрос о Северном Кавказе сегодня обсуждается практически в одной парадигме - отделять или не отделять. За прошедшие годы произошел очень важный сдвиг в общественном сознании русских. Фактическое, психологическое отделение Северного Кавказа уже произошло, и произошло отделение именно русских от кавказцев. Они их своими уже не считают, держат их за чужаков, что, в общем, вполне обоснованно, потом что свои со своими так себя не ведут.
По своей системе ценностей мы являемся европейцами и христианами, и понимание личности у нас христианское. Поэтому мы с кавказцами живем в двух совершенно разных системах ценностей, придерживаемся совершено разных правовых культур. «Как два различных полюса, во всем враждебны мы», и объединиться нам не на чем. Сосуществование двух столь разных миров под одной крышей невозможно.
Многие говорят, что нужно усмирить Кавказ по Ермолову - снарядами и бомбами. Мне не кажется, что в ближайшее время у нас найдутся на это силы. В любом случае, для этого нужна сильная армия, которой у нас нет; да и потом, кто будет сражаться, имея перед глазами омерзительное государственное предательство армии, сражавшейся в недавних Чеченских войнах, имея перед глазами посаженного Аракчеева и застреленного среди бела дня в центре Москвы Буданова? В любом случае, это дело даже не ближайших десяти лет. А если нет, то что - продолжать терпеть все это безобразие, попустительствуя перманентному кровопролитию? Выход напрашивается один - тот или иной вариант отделения Северного Кавказа, по крайней мере - Чечни и Ингушетии. Но при нынешнем политическом режиме это ничего не даст, останутся те же проблемы. Вменяемая кавказская политика невозможна при сохранении той социально-политической системы, которая сложилась в РФ. Корни кавказской проблемы - не на Кавказе, а в Кремле. Изменится ситуация в центре, может, изменится ситуация и на окраинах.
А.Ж.: Елена Чудинова недавно сказала: «уйти чтобы вернуться».
С.С.: Почему нет? Если мы наладим внутреннюю жизнь, станем нормальным национальным государством, то тогда можно будет говорить и о каких-то «имперских» проектах. В этом плане я согласен с «имперцами», что сильное национальное государство вполне тяготеет к тому, чтобы становиться империей и возвращать себе отторгнутые ранее земли. Но сегодня это не задача номер один для русских. Главное - решить внутренние социально-политические проблемы, залечить национальные раны, остановить сползание русских в демографическую пропасть, обрести национальную власть. С таким раздраем внутри, как сейчас, о какой империи может идти речь? Мы будем только вешать на себя смертельные вериги и еще больше ослабевать, пока вконец не околеем.
А.Ж.: В заключение - какой вариант развития политической ситуации Вы видите? Вопрос важный, поскольку сценарии описываются различные - от мягкого варианта «цветной революции» до «беспощадного русского бунта». Говорят, что первый вариант для России невозможен - дескать, мы не «буферная» республика, подобно восточноевропейским, пережившим «цветные» перевороты, а потому будем еще долго-долго «запрягать» телегу революции, зато когда поедем - то «с размахом», - кровью, хаосом и гражданским противостоянием.
С.С.: Поскольку политической жизни у нас в стране сегодня нет, то, как я уже говорил, наше будущее гадательно и непредсказуемо. Если бы в России работали сильные политические партии, существовала здоровая конкуренция, открытая дискуссия, можно было бы что-то с определенной долей вероятности прогнозировать. Но все процессы идут на такой глубине нашего общества, о которой мы ничего, в сущности, не знаем. События конца прошлого года на Манежке стали для всех неожиданностью. Социальный взрыв может произойти неизвестно когда и неизвестно с какими последствиями.
Но я не понимаю, почему нас может ждать гражданская война? Я не вижу в Росси больших общественных сил, которые могли бы вступить друг с другом в противоборство. После 1917 года было вполне естественное общественное размежевание и было понятно, почему люди становились по разную сторону баррикад. Сегодня же линия разлома проходит совершенно по другому. Выгодополучателями существующего режима является богатая и влиятельная, но крайне малочисленная прослойка людей, которая вряд ли перетянет на свою сторону широкие народные массы и будет сражаться до последней капли крови. Поэтому, если будет иметь место какой-то революционный сценарий, то, на мой взгляд, взгляд, все может пройти относительно безболезненно.
Другой вопрос - что мы получим после всего этого. Не надо быть розовым оптимистом, полагая, что смена политического режима решит все наши проблемы. В современной России наблюдается отсутствие четко выраженных социальных групп, заинтересованных в строительстве национального государства. Не бывает так, чтобы все общество в этом стихийно участвовало, - должны быть определенные группы влияния, определенный политический класс, организующий нациостроительство.
Эти социальные группы надо еще выстраивать. А то как бы не вышло, что вместо одной клики к власти придет другая клика, которая выстроит новую «вертикаль власти» и мы вернемся к прежнему варианту, только с другими лицами и набором тяжелых проблем, порожденных новыми социальными потрясениями. Этого никак нельзя исключать.
Русское будущее многовариантно. Однозначно можно сказать - «так жить нельзя». Дело не в том, что люди живут материально плохо. Они чувствуют себя униженными психологически, оскорбленными.
А.Ж.: «Были времена хуже, но не было подлее»...
С.С.: Именно так. У людей смертельно униженно чувство собственного достоинства. Может быть, для кого-то это лишнее бремя и вовсе не ценность. Но есть другие русские - талантливые, деятельные, энергичные, которые хотят, чтобы их уважали. Политика правящего режима РФ ведет к тому, что они все менее ощущают Россию как свою собственную страну. А ведь Родина - это не только предмет иррациональной любви, - это место, где человек самореализуется, ощущает себя хозяином. Сегодня большинство лишено этой возможности. Если так продолжится, то, боюсь, наиболее предприимчивые и талантливые будут покидать страну. Впрочем, уже покидают. И это трагедия для страны, когда ее наиболее предприимчивый, творческий слой уходит. Ну что ж, останется царство всеобщего терпильства, тогда проблема решится сама собой - люди перестанут чувствовать себя униженно и будут воспринимать это как норму. Как гоголевский поручик Пирогов, которого высекли, а он ничего - пошел дальше есть пирожки и танцевать мазурку. Вероятно, такая Россия устроит и наше начальство и его коленопреклоненных обожателей. Но мне такая Россия не нужна, думаю, и Вам тоже.
1. кто хозяин земли русской?