Соборность или «собор» выражает идею собрания, не обязательно соединенного в каком-либо месте, но существующего потенциально без внешнего соединения. Это единство во множестве» (1, т.2, с.242).
Столь предельно общую «идею собрания» не обязательно соединять с религией и церковностью, хотя сам автор данного определения А. С. Хомяков (1804-1860), связывает соборность, главным образом, с воплощением православной духовности. И все-таки - не только с нею. Поэтому, оставляя «Богу - богово», научное познание должно озаботиться решением земных проблем, но не без напутствия Н. И. Пирогова: «Бог создал человека для трудов, которыми он доставлял бы пользу подобным себе, но он, живя только для себя, бременит землю без причины» (2. с. 30). Чтобы не бременить землю без причины и чтобы приобщиться к вечности еще до ухода в мир иной, человеку совсем нелишне осознать свое предназначение в этом мире, - свою соборную природу.
Весьма примечательно, что не церковь, а именно «мирскую общину» А. С. Хомяков оценивает как «лучшую форму общежительности» (1, т. 1, с. 517). В общине же идеал общественного порядка усматривал И. В. Киреевский (1806-1856). Он писал, что «отличительный тип русского взгляда на всякий порядок...» заключается в «совмещении личной самостоятельности с цельностью общего порядка...»; а вот разум западноевропейца «не вмещает порядка без однообразия» (цит. по: 3, с. 24).
Позицию славянофилов разделяет и В. В. Зеньковский (1881-1962). Он ведет речь о развитии «естественной социальности» человека и «о натуральной соборности человечества» (4, с. 90 и 100). Для него «соборность человечества есть...живая семья, единый организм,...из которого подлинно рождаются новые личности.... Это живое единство человечества не ослабляет начала индивидуальности, начала своеобразия в личности, а наоборот питает и созидает его» (4, с. 57 и 58). Конечно, натуральная соборность человечества предполагает глубочайшее межчеловеческое согласие на уровне немыслимой ныне «радости единомыслия», достижимой, как считается, лишь особо благочестивыми людьми. Однако радость единомыслия может быть достоянием людей, объединенных искренним служением истине, добру и красоте. Во всяком случае, натуральная соборность человечества несовместима с толерантностью, позволяющей взирать на мир, «добру и злу внимая равнодушно». Она предполагает согласие с иным (мнением, концептом) по взаимопризнанию различного. Только такое «согласие,- пишет А. С. Хомяков, - есть условие жизни и без него органическая жизнь невозможна» (1, т. 2, с. 150).
Соборность как мирская община есть «первоначало» самого существования человека и человечества. Согласно В. В. Зеньковскому, «общество, социальное целое первее, начальнее отдельного человека» (4., с. 88) и потому является «условием индивидуализации, условием развития личностного начала в человеке» (4, с. 90). Причем это условие оказывается настолько конструктивным для личности, что «следование одному индивидуальному в себе является уже разрушением целостности в человеке и усилением в нем противостояния добру...» (4, с. 96).
Личность - соборна, соборность индивида - ЧЕЛОВЕКОЛЕПНА (см. «Полный церковно-русский словарь». М., 2002). Личность в русской общине, по убеждению К. С. Аксакова (1817-1860), не подавляется, а только лишается своего буйства, исключительности, эгоизма; именно в общине личность свободна как в хоре, а «хоровая» жизнь охраняет своеобразие личности и дает ему простор (цит. по: 5, с. 36). «Хоровое начало» личности образно и наглядно поясняет П. А. Флоренский (1882-1937) на примере русской песни, которая допускает полную свободу голосов при сохранении гармоничного единства: «В ней нет раз навсегда неизменных партий... Единство достигается внутренним взаимопониманием. Каждый более или менее импровизирует, но, тем не менее, не разлагает целого - напротив, связывает прочней, ибо общее дело вяжется каждым исполнителем - многократно и многообразно» (цит. по: 6, с. 35). По замечанию И. В. Киреевского, все, что в душе человека существенно, «вырастает в нем общественно» (цит. по: 5, с. 18).
Для человека существенна «друго-доминантность» (А. А. Ухтомский, 1875- 1942) т. е. направленность сознания индивида на другого, «жажда собеседника». И хотя, конечно же, встречается установка на «самоутвержденчество» (Г. С. Батищев, 1932-1990), все-таки именно соборность возвышает человека. Весьма показательна в этом отношении позиция С. Н. Трубецкого (1862-1905). Признавая «органическую соборность человеческого сознания», он подчеркивает, что сознание «не есть мое личное отправление». А посему, когда я познаю нечто, «фактически я по поводу всего держу внутри себя собор со всеми. И только то для меня истинно, достоверно всеобщим и безусловным образом, что должно быть таковым для всех. Наше общее согласие, возможное единогласие... есть для меня безусловный внутренний критерий.... Как бы я ни силился заглушить общий голос, он непогрешим; а когда я сознаю, что имею его за себя, то смело отвечаю за всех» (7, с. 495-496).
«Органическая соборность человеческого сознания» позволяет всем нам и каждому в отдельности «держать внутри себя собор со всеми». В этом смысле «соборность сознания» по существу равнозначна гегелевскому «духу общины» или «всеобщему самосознанию». А то, что именуется «всеобщим самосознанием, - это в своей истине есть понятие разума» (8, с.249).
Иначе говоря, «дух общины» составляет конструктивный момент собственно разума (в отличие от рассудка) и реализуется, конечно, в «царстве нравственности» (по терминологии Гегеля). А потому, «если я хочу разумного, то я поступаю не как обособленный индивид, а согласно понятиям нравственности вообще; в нравственном поступке я утверждаю значимость не самого себя, а сути» (9, с..81). В свою очередь, «сама суть дела имеет субстанциональность вообще в нравственности» (10, с. 344). Короче говоря, всё разумное - нравственно, а всё нравственное - разумно.
Ни один человек не может быть ни разумным, ни нравственным в одиночку, - в противопоставлении и противостоянии натуральной соборности. Только в ней он может раскрыть свою личную индивидуальность и быть признанным в ее действительной значимости, если «обладает реальной всеобщностью в форме взаимности» (8, с.247) и способен «держать внутри себя собор со всеми».
В отличие от разума рассудок равнодушен к нравственности, ибо он представляет собой «разум, фиксированный в своей субъективности и единичности» (11, с. 476). А его «продуктивность» выражается в том, что подмечено Н. С. Лесковым: - «Безмерное наше умствование, порабощающее разум», т. е. «саморепрезентация эго-идентичности», не считающаяся с соборностью или сводящее с нею счеты.
В своей прагматичности и утилитарности рассудок изначально эгоистичен, беспредельно изворотлив и по-своему талантлив в способности «симулировать мышление с помощью слов» (В. Я. Данилевский, 1910). Нелишне подчеркнуть, что такая хитроумная способность подмечена русским профессором медицины как печальный факт современной ему культуры.
Подлинная «лепота» соборной личности требует, по замечанию И. В. Киреевского, «внутренней цельности разума», как «той живой совокупности высших умственных сил, где ни одна не движется без сочувствия других». Такая цельность разума утрачена западным человеком. «Западный человек... раздробляет свою жизнь на отдельные стремления: в одном углу его сердца живет религиозное чувство... в другом - отдельно силы разума... в третьем - стремление к чувственным утехам и т. д.». А в результате - «разум обращается легко в умную хитрость, сердечное чувство в слепую страсть, красота - в мечту, истина - в мнение, наука - в силлогизм,... добродетель - в самодовольство, а театральность является неотвязною спутницей жизни, внешнею прикрышкою лжи, как мечтательность служит ей внутреннею маской» (цит. по: 5, с. 25).
В цельной совокупности высших умственных сил русские философы отдают приоритет, конечно же, моральной сфере. Подобно Гегелю А. С. Хомяков подчеркивает, что «умственная жизнь получает все свое достоинство от жизни нравственной» (1, т. 1, с. 518). В свою очередь Н. О. Лосский не без основания полагает, что «на высокой стадии нравственного развития разум поднимается до уровня духовного зрения...» (3, с.17).
Примат моральной сферы в человеке выражается, согласно И. В. Киреевскому, и в том, что от нравственного «здоровья» в первую очередь зависит здоровье всех других сторон в человеке. Моральное здоровье уже утеряно там, где не идет борьба с «естественным» разъединением душевных сил (цит. по: 5, с. 17). Расщепление, «атомизация» душевных сил человека влечет за собой ослабление нравственной жизни и отзывается, по терминологии А. С. Хомякова, «пустодушием» западного индивида (1, т.1, с.518).
Очень немногие из современных российских философов признают (вслед за А. Маслоу), что высшие ценности «настолько значительны для личности, что их подавление порождает даже определенный тип патологий души, которые происходят, например, от постоянного проживания среди лжецов и потери доверия к людям» (12, с. 484).
Утверждение первенства моральной сферы в человеческом общежитии вполне естественно и органично для идеи соборности: ведь «мирская община», «общинный быт» предстают лучшей формой «общежительности», ибо представляют нравственный союз людей. Субстанцию этого союза составляет живой обмен деятельностью между людьми, - живой обмен самим процессом и результатами деятельности. Этот не опосредованный «вещными» отношениями между людьми живой обмен деятельностью воплощает собой роскошь межчеловеческого общения или, по терминологии И. А. Ильина (1882-1954), «дружелюбную общительность», а также «совестное доброжелательство, примиряющую справедливость, жертвенную щедрость» (13-9,с. 248). Такая общительность рождает взаимное признание, взаимную предупредительность и презумпцию добропорядочности. Здесь никто не заедает чужого хлеба, и все способны радоваться таланту каждого «Левши» и творческим способностям других людей. Здесь царит «святой дух общины», по выражению Гегеля, что на русский лад означает: «Нет уз святее товарищества» (Гоголь).
Современным русофобам, отождествляющим, как увидим ниже, саму «российскую духовность» с «антиличностным мирочувствованием», следует напомнить, что «в устройстве русской общественности личность есть первое основание, а право собственности только ее случайное отношение» (14, с 192). «Случайность» означенного отношения вытекает из того, что «общество слагалось не из частных собственностей» (наподобие «Логоваза», «Сибнефти» и т.п.), «к которым приписывались лица» (Абрамычы и Абрамовичи), «но из лиц, которым приписывалась собственность», т. е. «из лиц, могущих землю возделывать». А поэтому «с увеличением числа лиц увеличивается и количество земли, принадлежащей семье, с уменьшением - уменьшается» (14, там же). Отсюда понятно, что соборность самым органическим образом связана « с неприятием эгоистического вознесения личности за счет «мира «« (15, с. 312).
Здесь не отрицают, что каждый человек счастлив по-своему, но при этом сознают, что нельзя построить счастье на несчастии других. Ведь «счастье - это и есть соборное определение доброй участи. Нельзя быть счастливым, т. е. соединенной частью, целым, полноценным, если не причастен целому, если останешься непричастным, непричащенным, тогда ты - несчастлив» (15, с.10).
И «наиболее человечное в человеке - совесть» (митрополит Питирим, 1991 г.) - коренится в соборности как субстанции нравственности. Правда, ныне весьма популярны расхожие представления, согласно которым совесть у всех разная, у каждого она своя и, в частности, одному она говорит «падающего поддержи», а другому - «падающего подтолкни». «А между тем совестный акт, - подчеркивает И.А. Ильин, - зовет каждого отдельно к осуществлению всего добра, которое ему доступно, и всей справедливости, которая причитается от него другим людям» (13, с. 196).
В условиях «натуральной соборности» само существование каждого человека составляет украшение жизни других людей или, по меньшей мере, расцвечивает ее новыми красками. Эта субстанция нравственности наполняет радостью бытия и придает смысл нашей быстротекущей жизни. Весьма примечательно, что сама проблема смысла жизни является достоянием русской духовности. Как подметил В. И. Гидиринский, «в европейских языках нет даже точного объяснения сочетания «смысл жизни», адекватного его интерпретации в русском языке. Может быть, отчасти поэтому в секулярной философии на Западе бытует заземленная, по сути, извращенная трактовка смысла жизни в аспекте идеала практической полезности. Такому же утилитаризму там подчиняются мораль, философия, эстетика. Русская же философия по большому счету избежала этого «погружения» в философский утилитаризм» (16, с. 149-150).
Натуральная соборность как субстанция нравственности составляет изначальное естественное условие самого существования человеческого общежития. Оно, в конечном счете, остается непреходящим «первоначалом» бытия человечества. Так, например, В. С. Соловьев полагал, что «в быте родовом... «моральное» не отделялось от «социального»«, а потому «нравственное содержание родовой жизни вековечно»; и оно действительно вековечно, несмотря на то, что «форма родового быта расторгается историческим процессом» (17, с. 329 и 66). Но уже А. С. Хомякову было известно, что нравственность родового быта «исторически расторгается» тогда, «когда все обычаи старины... были принесены на жертву для составления плотного тела государства, когда люди, охраненные вещественной властью, стали жить не друг с другом, а, так сказать, друг подле друга»; именно поэтому «язва безнравственности... общественной распространилась безмерно» (1, т. 1, с. 468).
Как видно, первооткрыватели и проповедники натуральной соборности далеки от того, чтобы почитать государство идеалом человеческого общежития. Более того, согласно В. С. Соловьеву, основная славянофильская идея «состоит лишь в том, что для русского народа, как христианского, государство не есть практический идеал, не есть окончательная, безусловно самостоятельная, самозаконная форма человеческого общежития» (18, с. 371).
К слову сказать, и для коммунистов государство тоже не есть практический идеал даже в форме «диктатуры пролетариата...». Поэтому есть смысл воспроизвести полностью малоизвестную мысль В. С. Соловьева, которая смыкается с идеями марксистского учения о государстве. Итак, «государство, вообще говоря, есть принудительно-сохраняемое состояние равновесных частных сил. Для нравственного сознания такое принудительное, извне налагаемое и насильно поддерживаемое состояние может быть лишь необходимым злом; идеал же общественной и цель исторической жизни заключается в свободном нравственном равновесии всех частных сил, или в совершенной солидарности»; поэтому государство должно способствовать обществу или «не мешать ему в достижении его высшей цели во внутреннем совершенствовании, в постепенной морализации и одухотворении общественных отношений по идеалу свободного нравственного всеединства» (18, с. 371-372).
Идеал свободного нравственного всеединства так или иначе связан с натурально соборной «всечеловечностью русского человека» (Ф. М. Достоевский). Она, худо-бедно, сохраняется и поныне, если иметь в виду, что наш современник выявляет новые грани идеала человеческого общежития, утверждая: « В соборной духовности переживаний осуществляется полнота восприятия мира и уклад жизни русского православного человека, точно передаваемый русским словом лад. Лад - русское подобие идеальной гармонии - означает мир, любовь, счастье, милость, ласку, сердечность, душевное согласие» (15, с. 324).
Современному «юноше, обдумывающему житье», русское подобие идеальной гармонии может представляться небывалой и несбыточной идиллией. И он по-своему будет прав. Вот именно поэтому и именно для него приводится почти документальный исторический материал и раскрывается логика постижения различных граней натуральной соборности. Эта история и логика постижения идеала человеческого общежития, надеюсь, позволит юноше понять, что наше современное общежитие очень далеко от идеала, но, как ни странно, элементы этого идеала уже имели место быть даже в условиях «советского тоталитаризма». Каждый пожилой, т. е. достаточно поживший «старорежимный» человек не может не признать, что жили мы не богато, да торовато. И далее поведать словами пореформенного крестьянина царской России: «У нас каждый вечер, у моей избы, сходы, ровно одною семьею жили.... Ни у кого, ни от кого тайны не было вот на экую малость!.. Горе ли, скорбь ли, радость ли у кого - все вместе: вместе всем миром слезами обливались, вместе и в смешки играли, коли господь весёлым часком взыскивал. На улицу-то шел ровно в церковь. Из дому тянуло.... Не богато жили, тяжко жили, зато дружно! Теперь уж один я из нашего мира старик-то остался.... Не хочется и на улицу выходить! Другая, братец, ноне улица стала.... Ноне на улицу-то идешь - поджилки трясутся». И тем не менее: «Ежели живешь ты правдой да прямизной, да артель у тебя стоит в согласье и любви, да ежели ум у тебя есть, так вот ты и король! Ходи прямо, смотри бойко! Стыдиться тебе не перед кем. Что смотришь? Правду говорю...» (19, с. 356 и 368).
Конспективно изложенное содержание русской идеи «натуральной соборности человечества», конечно, не соответствует наличной действительности. Но тем хуже для действительности, как сказал бы Гегель. И этот разумнейший идеалист был бы глубоко прав. Ведь искони соборный русский народ, в котором исстари заметна склонность решать дела «по душе», а не по хитросплетенным измышлениям, поставлен исключительно стараниями заморских и туземных глобалистов в условия выживания. Эти условия унизительны для народа, который задержался, было, в своем историческом развитии на уровне приверженности «натуральной соборности человечества», но затем на почве той же соборности резко рванул в лидеры исторического развития и оказался «впереди планеты всей» отнюдь не только по балету.
К сожалению, лидеры соборного народа оказались, мягко говоря, не на высоте именно нравственных требований, налагавшихся, прежде всего, на них задачами построения действительно «светлого будущего». Более того, если соборный народ эти задачи доверительно «принял к исполнению», то особо хитроумные лидеры просто предали (как это выясняется «задним числом») «святой дух общины» и естественные для нее общественно-исторические идеалы. Они с дьявольским коварством «кинули» народ своими «хитросплетенными измышлениями». Они вели свою «перестройку» под лозунгом «Больше социализма!», а загнали народ в «капитализм - дальше некуда!»
Наша наличная, далеко не разумная и всё же длящаяся современность, не имея будущего, толкает человечество по пути к антропологической катастрофе. На этом пути идеи и идеалы соборности вытесняются из духовной культуры всеми правдами и неправдами, да притом с глобальным размахом. Их объективно и фундаментально подрывает, прежде всего, противозаконно возникшее, «принудительно-сохраняемое и насильно поддерживаемое состояние равновесных (?) частных сил», т.е. номинально демократическое, формально правовое и вроде бы даже социальное государство. Это государство разбойным ломом воровской приватизации лишило (от лат. privatio - лишаю) народ собственности на средства производства, т. е. «освободило» (или по-английски «отгородило») людей от естественных (исторически сложившихся) условий самого бытия человека.
В порядке «лирического» отступления считаю нелишним пояснить, что термин «воровской» здесь строго соответствует императиву правдивости: «называй вещи своими именами». А посему даже однажды случившуюся приватизацию общенародной собственности придется, по совести говоря, квалифицировать как «хищение в особо крупных размерах» со всеми вытекающими отсюда юридическими последствиями. Вот поэтому приватизаторы собственности и власти стремятся всеми силами крепить «диктатуру закона» по заморской модели Билля о правах, где провозглашается: «Все люди равны независимо от цвета кожи, вероисповедания и размеров их имущества». И ведь, действительно, только такого рода «диктатура закона» позволяет гарантировать принудительную «равновесность частных сил», - равновесность сил «прихватизаторов» собственности и бессилия «лишенцев» этой собственности.
Под ломом приватизации субстанция нравственности отдается на откуп «невидимой руке рынка», которая вооружена отнюдь не волшебной палочкой доброй феи, а будто бы одинаковыми для всех «правилами игры». Перед этими правилами формально все, конечно же, равны, но равны по вненравственному праву (поскольку совесть - не юридическая категория). В соответствии с инвариантными «правилами игры» каждый индивид равным образом может и проиграть, и выиграть (как в казино), кроме тех персон, которые устанавливают правила игры и потому никогда не останутся внакладе (как держатель казино).
Под ударами принудительно-силового и «игриво-рыночного» лома приватизации «человеколепная» соборность вырождается в бездушную общественную среду, где правит бал «великая Безликость» (Э. Фромм) и витает номинально «цивилизованный», но реально дурной и дурманящий «дух» чрева и чресл. Бездушность разобщает и взаимно отчуждает обезличенных плотских индивидов, большинство из которых с трудом выживает, а меньшинство воровски наживается.
Если лом приватизатора крушит (с «благословления» силовых ведомств) саму субстанцию нравственности, то идею соборности и собственно «российскую духовность» старательно обгаживают всеми «приличествующими» в таком случае средствами номенклатурно неуязвимые в своей учености «мутанты» от науки и философии. Они вытравляют из общественного сознания идею соборности, - вытравляет вербально хлёсткими отождествлениями этой идеи с тоталитаризмом, с нивелированием и даже с неприятием индивидуальности. В частности, в метафизике всеединства по В. С. Соловьеву и соборной идеологии славянофилов они усматривают «известное тяготение и того и другого к «социоцентризму», подавлению единичного всеобщим, индивидуального - коллективным» (20, с. 88).
Они амбициозно дистанцируются от «традиционного российского канона «служения народу»« и явно чураются «общинного, «соборного», антиличностного мирочувствования российской духовности», лихо отождествляя «общинное сознание» с «внеличностным сознанием»« (21, с.6-7).. При этом под корень срезается именно «мирочувствование /самой/ российской духовности», а отнюдь не «язвы безнравственности общественной». Между тем они присущи царскому самодержавию, их не лишен «советский тоталитаризм» и «новорусская» вертикаль коррупции.
Стало быть, вместо того, чтобы клеймить российскую духовность за внеличностное сознание и антиличностное мирочувствование добросовестным ученым следовало бы для начала опровергнуть В. С. Соловьева в том, что «осуждению здесь подлежит не общественный характер нравственности, а безнравственный характер общества» (17, с. 330). А затем, в конечном счете, признать, что натуральная соборность, несомненно, нравственна и «общинна», но не всякая «общность» соборна и нравственна.
Сокрушая идею соборности, бывшие прозелиты марксистской или коммунистической нравственности решились, что называется, походя, обозвать Маркса «нравственным нигилистом» и старательно развенчивают именно соборно-гражданское «мирочувствование российской духовности». В учебнике для юношества они безапелляционно утверждают, что в гражданской лирике «великих поэтов от Пушкина до Некрасова... нет и намёка на идею гражданской свободы. Гражданственность же понимается довольно отвлеченно - как служение народу, отчизне, но не как вовлеченность в общественные дела» (22, с. 270). Авторы явно вовлечены «в общественные дела», поступившись своей профессиональной честью и личным достоинством. Им как будто неизвестно или не дано понять, что русский человек способен жертвенно служить народу не за страх, а за совесть. А вот их общественные «делишки» являются прикровенной апологетикой сугубо буржуазной свободы, ибо гражданин - «буквально «житель города»«, а буржуа - «от французского burg «город»« (23, с. 85 и 59).
Чтобы не быть голословным, приведу их глубокое сожаление о том, что «нам практически не известен опыт свободного гражданского устроения общества, дисциплина которого покоилась бы на демократически-либеральном принципе равенства всех граждан в правах и строгом исполнении каждым своих обязанностей по отношению к правам других людей» (22, с. 270).
К слову сказать, именитые политтехнологи и разнокалиберные «зомбилы» электората расточают теле-творные восторги по поводу «гражданского общества» как идеала человеческого общежития. Правда, смотря по «сиюминутным» обстоятельствам, кто-то из них уверяет, что гражданское (т. е. буржуазное) общество уже состоялось, а иные полагают его лишь «светлым будущим». В действительности же, гражданское общество является исторически неизбежной, но уже объективно пережившей себя формой человеческого общежития, которая, как показывает история, в принципе не способна развиться до системно-органической целостности.
Хорошо известно (но еще лучше скрывается от электората и, опять-таки, вытесняется из общественного сознания) представление о том, что гражданское общество - «бездуховная общность», по терминологии Гегеля. Определяющую черту этого общества Гегель усматривал «в стремлении частных лиц к наживе и прибыли, в преобладании частных интересов, причем к общему здесь стремятся лишь для частных выгод»; и хотя здесь, «конечно, существует правовой порядок, формальные законы, но эта формальная законность существует без честности», а поэтому там «обманывают, прикрываясь правом» (24, с. 131).
Бесчестно превознося гражданское общество, наши авторы пытаются обелить себя и еще раз обмануть других воистину с дьявольской изощренностью. Предавая забвению подвиги «людей с чистой совестью» (вспомните генерала Д. Карбышева!) и пренебрегая традиционным отеческим напутствием: «Береги честь смолоду!», они заверяют студенческую молодежь: «Неспроста принято считать, что «чистая совесть» - это выдумка дьявола» (22, с. 263). В действительности же, дьяволу, т. е «демократически-либеральному принципу равенства всех граждан в правах», не дано выдумать «чистую совесть», ибо совесть, как уже говорилось, не юридическая категория. Ведь этот «принцип» позволяет «демократии» узаконивать пенсии и стипендии ниже прожиточного минимума и давать право чиновнику «зарабатывать» каждый божий день по 1 000 000 р. (судя по декларации министра Трутнева, он в 2008 г. вполне законно заполучил 367 млн. р.)
Кроме того, даже «не чистая совесть» может «донимать» особо совестливого, истинно соборного и просто богобоязненного человека. А вот «совесть нечистая» есть, в конечном счете, циничное бесстыдство нечисти, которая обеляется и прикрывается культом прав человека (но не народа!). Так что «дьявол либерализма» - «первый правозащитник», изначально вытесняющий нравственность из человеческого общежития и насаждающий нравственный нигилизм. Он искушает только по праву - административно-финансовыми понуждениями. В тоге адвоката дьявола он узаконивает предательство, требуя публичного покаяния от «без вины виноватых». И, наконец, «невидимой рукой рынка» (обнаруживающейся в непременной сделке с совестью) закупает души когда-то уважаемых профессоров, дабы превратить их в люмпен-профессориат, т. е. «опустить» до уровня люмпен-пролетариата, сносно оплачивая их бесчестие.
Со временем, - дай им Бог здоровья и возможность дожить до возрождения вполне натуральной соборности, - самые крутые люмпен-профессора будут на все лады повторять, что когда-то их бес попутал. Однако им и сегодня положено знать, что если Бог решит наказать человека, то, прежде всего, лишает его разума. В этом смысле разум божественен или, по убеждению язычников, вечен как некое первоначало всех вещей, а, на мой взгляд, - беспорочен в силу органичной для него самокритичности и присущей ему свободе поступать нравственно. И, конечно, в своей «человеколепной» цельности разум есть квинтэссенция соборности.
Отсюда понятно, что закоренелые русофобы, скороспелые антисоветчики и неисправимые «заморские» антикоммунисты не только никоим образом не могут почитать разум, но фактически в разной степени испытывают даже ненависть к нему. По явной неспособности «держать внутри себя собор со всеми» представители нашей номенклатурной элиты от философии опускаются до однозначно глупых поп-шалостей «новорусских бабок». Видите ли, неся «на себе груз разочарований от... обещаний скорого земного рая», они считают возможным заявить: «Перефразируя известное выражение, можно сказать, что «схемы разума породили чудовищ»« (25., с. 122).
Однако сказать и даже «спроста» сказануть можно всё, что душеньке угодно. Но, как раз в силу фразистости перефразирования, философ обязан особо тщательно доказывать истинность своей «парафразы». А поскольку философ в данном случае нисколько не шутит, то, стало быть, голословно возводит на разум напраслину, т. е. допускает «клевету вражды» (как говаривали когда-то на Руси). Дискредитируя разум, философ демонстрирует торжество рассудка, а тот в своей хитроумности способен, между прочим, быть противоразумным. Кстати сказать, согласно Гегелю, всё, что испорчено в этом мире, испорчено только на хороших основаниях. А подбирает хорошие или достаточно хорошие основания только рассудок, - либо по извинительному недомыслию, либо в силу корыстной изворотливости (хочешь жить, умей вертеться). Так что не разум, а рассудок и его прихотливые рассуждательства в манере модернити, порождают самую чудовищную глупость. Именно рассудок, не развившийся до разума или вовремя сообразивший отказаться от него (ради процветания «живота своего»), исключает радость единомыслия и не поднимается выше «плюрализма мнений», хотя такого рода плюрализм есть, по терминологии Э. В. Ильенкова, «могила мышления».
Итак, земляки-русофобы и примкнувшие к ним заморские «цивилизаторы» России, во-первых, единодушно умалчивают не только о сути, но даже о каких-либо положительных моментах натуральной соборности. Во-вторых, с тем же единомыслием они крушат самые конструктивные моменты «человеколепия» соборности, а именно: /1/ коллективизм вообще и /2/ его субстанцию нравственности, в частности (а чистоту совести, - в особенности), а также (хотя, по сути дела, изначально и прежде всего) - /3/ разум как квинтэссенцию соборности.
Подобного рода «комплексное» развенчание соборности, конечно, дает желанный ниспровергателям «русского духа» эффект. В частности, в официальной и официозной культуре РФ «русским духом» уже и не пахнет, а самые безобидные попытки спасти этот дух от «зряшного» забвения квалифицируются «правозащитниками» как проявление ксенофобии, национализма и даже русского фашизма (который, по Швидкому, заведомо хуже немецкого). И все-таки весьма агрессивное, мягко говоря, нагловатое и откровенно сервильное отрицание устоев русской духовности способно пробудить у мыслящих людей глубокую заинтересованность и настоятельное желание самостоятельно уяснить, «с чего начинается Родина...». Иначе говоря, весьма беспардонная критика «мирочувствования русской духовности» может обернуться вполне осмысленным и неопровержимым пониманием этого мирочувствования как открытости миру, как духовной предуготовленности к тому, что «все флаги будут в гости к нам». А мы, т. е. каждый из нас, не обезличивается, а возвышается до неповторимой и одухотворенной индивидуальности, исповедуя соборно ценностную ориентацию: «Прежде думай о Родине, а потом - о себе».
В последнее время испепеляющая критика отдельных, но конструктивных элементов русской соборности, обогащается инновационной этической доктриной, которая может претендовать на доказательство, что не только чистая совесть, но и мораль в целом есть выдумка дьявола. Правда, еще в период «шоковой терапии» один шустрый бесенок из самовлюбленных хохмачей шокировал читателей пестрым набором вербально претенциозных суждений, извращающих прописные истины нравственности. По его словам, « мораль - это тюрьма, но тюрьма только из слов». Поэтому «освобождение от гнета морали не требует практически никаких усилий: ведь ее в мире нет. Кто ее видел? Она живет только в душе, и только пока к ней прислушиваются».
За точность цитаты ручаюсь, но воздержусь от ссылки на источник по нежеланию создавать дополнительную рекламу этому «выпендрёнку» (из рода «подробинеков»). Вспомнился же он, конечно, не более чем как наглядная иллюстрация к тому, что если не прислушиваться к глаголу морали, то придется заложить совесть дьяволу. Только при таком условии интернациональный тандем профессоров (с беспристрастной, стало быть, ученостью) мог выдвинуть концепцию «этики успеха». И ведь есть в этой этике нечто от правды жизни.
В отличие от «тюрьмы из слов», которую никто в мире не видел, успех в мире не только есть, но спросите, а кто его не видел? Все видят успех всемирно известного «чукчи». Всем известны экзотические успехи новорусских «куршавельцев». Так что суть дела определяется вопросом: успех личности достигается за счёт «мира» или на счёт «мира» и к вящей славе личности? Первооткрыватели этики успеха - проф. Т. Мишаткина (Белоруссия) и проф. В. Порус (РФ), - такой вопрос, конечно, не ставят, ибо для них здесь нет проблем.
Итак, моральный императив этики успеха - ориентация на предпринимательский успех, на «получение достаточной прибыли». По словам авторов, «этика успеха выступает не как «гуманистический намордник», надетый на своекорыстный интерес, а как способ соотнесения своих и чужих интересов» (26, с. 113). Тогда именно своекорыстный интерес (не без звериного оскала) определяет жизненную стратегию людей, действующих на «рыночной площади» (!). Ведь «их мораль не выражает (и не должна выражать) духа беззаветной (и безрассудной) любви к ближнему и коллективистской сплоченности, но базируется на этике ответственности, которая требует беспристрастности и уважения между членами общества (26, с. 114). Вероятно, «этика ответственности» предполагает такую «политическую и этическую культуру», которая требует отказа «от трафаретов, идеологических мифологем». Примечательно, что «к подобным мифологемам относятся представления о частной собственности и богатстве как основе эксплуатации, о безусловном приоритете общественного над личным, интернационального над национальным, а также утопические «проекты» социального и экономического равенства, выступающие как примитивные клише политических действий» (26, с. 121)
Этика успеха, ратующая за «установление верховенства права в обществе» и оправдывающая справедливость неравенства, представляет собой редкостное извращение или полное игнорирование требований морали. Она осуждает «дух беззаветной любви к ближнему и коллективистской сплоченности», но велеречиво облагораживает такие качества «делового» поведения, которые противоречили, по замечанию известного социолога Ж.Т. Тощенко, прежним жизненным ориентирам: «...беспощадность к конкуренту, нахрапистость, наглость, умение «шагать по трупам»« (27, с. 246).
Авторы этики успеха уповают на становление, опять-таки, «гражданского общества» и некие «университеты гражданственности». Но ведь и эти «университеты», судя по словам авторов, явно несовместимы с «духом беззаветной любви к ближнему и коллективистской сплоченности». Уже поэтому этика успеха «отнюдь не является выражением нравственной точки зрения, а всего лишь паразитирует на моральной фразеологии» (28, с.108). Но попытки создать нравственно благой образ гражданского общества совершенно напрасны, ибо оно, как минимум, вненравственно (если не безнравственно). В гражданском обществе отношения между людьми не только не предполагают роскошь межличностного общения, но с необходимостью исключают ее. Здесь отношения между людьми изначально опосредуются «вещами», т. е. более или менее зримой, но непременно опредмеченной роскошью, которая может воплощаться в наличном и безналичном состоянии, в знаках внимания власти и близости к «VIP телам», в почетных званиях, заслуженных степенях и в прочих почитаемых регалиях.
Гражданское общество - порождение и достояние западной культуры, а точнее говоря, - капитализма. Оно представляет собой суррогат подлинно человеческой общности, а его бездуховность и предопределяет, как уже говорилось, «пустодушие» западного человека. Гражданское общество - вполне рыночная форма общественно-политической (лоббистской, правозащитной, амбициозно-карьеристской)) деятельности по «правилам игры», которые регламентируются буржуазным государством, и, стало быть, - правом.
Критикуя западную культуру К. С. Аксаков подчеркивал, что «Запад потому и развил законность,... что чувствовал в себе недостаток правды». «На Западе писал он, д у ш а у б ы в а е т, заменяясь усовершенствованием государственных форм, полицейским благоустройством; совесть заменяется законом, внутренние побуждения - регламентом...» (цит. по: 5, с. 36-37). Западный культ права оборачивается насаждением нравственного нигилизма, выдавливает нравственность на периферию тоталитарно правовой жизни. Но вместе с попранием нравственности неизбежно угасает свет разума. Современный западный человек, по характеристике Фромма (1900-1980), «деградирует до уровня... рыночной ориентации»; при этом «его рассудок работает прекрасно, а разум деградирует, и в силу больших технических возможностей он начинает представлять серьезную угрозу существованию цивилизации и даже всему человеческому роду» (29, с. 308 и 309).
Если мы хотим возродить «человеколепную» форму общежития, то необходимо знать и понимать, что в этом деле «цивилизованные» страны нам не помогут. Там разум уже едва мерцает во «тьме» плюрализма псевдоразумных и противоразумных рациональностей. Поэтому нам придется опираться только на свои собственные силы, т. е. на совокупные силы белых, велых (от общеславянского «велъ» - большой) и малых россов. Более того, следует предвидеть, что «американская мечта» (вроде бы увенчавшая «конец истории») будет упорно противодействовать осуществлению «русской идеи». А это значит, что в идеале нам надо бы работать на опережение и разоблачение неприглядных замыслов, бесчестных уловок и изобретательных обманов, прикрываемых правом. Успех такого направления работы возможен только на основе позитивной разработки проблемы.
Справедливости ради необходимо признать и подчеркнуть, что западная культура зарождалась с верой в силу, мощь и конечное торжество человеческого разума. В эпоху Просвещения перед судом разума «предстали» все стороны человеческого существования. Правда, культ разума со временем обернулся торжеством буржуазного рассудка с далеко идущими и еще длящимися последствиями. Начались они в середине 19 века и связаны, кратко говоря, с появлением в Европе «призрака коммунизма».
Этот «призрак» обрел вполне весомую «плоть» в «Капитале» К. Маркса. Не случайно автор считал свой фундаментальный труд «снарядом, выпущенным в голову буржуазии». Однако навсегда контуженная этим «снарядом» голова буржуазии довольно быстро сообразила (в неодолимой жажде сохранения «живота своего»), что ей не по пути не только с Марксом, но ещё в большей мере - с разумом. По свидетельству аргентинского философа М. Бунге (р. 1919), в конце 19 века в Европе поднялась «волна ненависти к разуму»; причем она, - ненависть к разуму, - «перестала быть болезнью отдельных профессоров и стала недугом культуры» (30, с. 18 и 21).
Недуг европейской культуры достиг своего апогея в порожденном ею фашизме. Под сенью свастики она стала дышать на ладан, ибо при слове «культура» там хватались за пистолет. Однако вовремя подоспел «совок-реаниматор» и вывел европейскую культуру из состояния клинической смерти.
Вернувшись к былому модусу жизни и оставаясь в лучшем случае по-прежнему недужной, европейская культура вдруг возомнила о себе, что она якобы вообще не причастна к фашизму и уж никоим образом - к коммунизму. Впадая в грех гордыни, эта культура от имени Совета Европы продавливает декларации и резолюции, бездумно отождествляющие фашизм и коммунизм.
Между тем, в январе текущего года «Экономическая и философская газета» (N1, 2011) опубликовала любопытнейший материал, который помимо намерений автора показывает, что современная европейская культура непреходяще чревата фашизмом. Речь идет о статье итальянского философа и публициста Умберто Эко - «Вечный фашизм». Автор считает, что элементы фашизма свойственны самым различным диктатурам и, конечно, отождествляет «немецкий фашизм и сталинизм - оба тоталитарные режимы». Однако он выделяет 14 «типических характеристик Вечного Фашизма (ур-фашизма)», которые требуют обстоятельного анализа, но создают общее впечатление, что они в основном «списаны с натуры», т. е. коренятся в «вечной демократии». К тому же он сам признает, что «вообще-то достаточно наличия даже одной из них (т.е. одной из 14 характеристик. - В. Ж.), чтобы начинала конденсироваться фашистская туманность». Так вот, имея в виду, что некоторые характеристики выписаны невнятно, не без манерной туманности, в этом списке все-таки представлены, по крайней мере, три характеристики (1-ая, 3-ья и 14-ая), каждая из которых указывает (согласно автору), что «конденсат фашистской туманности» в так называемом свободном мире налицо. В частности, там упоминается «синкретизм», в основе которого лежит «пренебрежение к противоречиям» и «сам по себе принцип валить в кучу» (в том числе фашизм и коммунизм?). «Затуманенность фашизмом» обнаруживается и в том, что «культура видится с подозрением, будучи потенциальной носительницей критического отношения». Тем самым пресекается разум с органичной для него или имманентной самокритичностью. И, наконец, желание «максимально ограничить для школьника набор инструментов сложного критического мышления». Вот откуда идет ЕГЭ, да и вся болонская реформа нашего образования.
Западная культура сформировала, по оценке известного писателя А. Стругацкого (1978), Массового Сытого Невоспитанного человека. Этот человек давно «отлучен» от понятийного уровня знаний и мышления, ибо там даже философия выродилась в субъективно мотивированное философствование на уровне клиповых (синкретичных) представлений, соединяющих объективно несоединимое и разрывающих неразрывное. Для них «сама философия - «приключение духа» - не имеет иного значения, как конечное самоопределение посредством понимания того, что всякое мыслительное предприятие имеет характер авантюры» (31, с. 169).
Тотальная противоразумность западной культуры «отпрессовала» уже 5-6 поколений европейцев. Она фатально формирует «социально заданную ущербность» (Э. Фромм). Будучи явным достоянием евро-элиты из Совета Европы (не говоря уж о множестве евро-обывателей), эта ущербность воспринимается не как убожество отдельных индивидов, а как «новая нормальность» (Э. Фромм). Поэтому там не могут или полагают ненужным понять, что самая первая и важнейшая «характеристика» фашизма - это оголтелый антикоммунизм. Но, в принципе, любая вариация на тему антикоммунизма обнаруживает более или менее глубокий «паралич» понятийного мышления. Там явно не ведают, что насаждение антикоммунизма не только противоразумно, но чревато возрождением вполне «ново-нормального фашизма».
«Ново-нормальный» фашизм, конечно же, будет лучше немецкого, ибо ему под сенью статуи Свободы уже лепят доброе снаружи «гуманитарное лицо». Под маской этого «лица» правозащитники всех мастей кощунственно оправдывают «гуманитарные бомбардировки» Белграда, «гуманитарную интервенцию» в Ираке и «не замечают» «гуманитарных притязаний» на природные ресурсы России. Похоже, что и «гуманитарный фашизм» уже борется за «жизненное пространство».
Правда, «гуманитарный фашизм» терминологически еще не оформился, но допущенное здесь извращение привычного смысла слов (и соединение несоединимых значений) может вскоре получить право на существование, ибо оно (извращение) вполне адекватно означает противочеловечные извращения самых естественных устоев человеческой жизни. В «цивилизованных» странах такие извращения не просто существуют, а весьма навязчиво рекламируются и даже закрепляются законодательно. При этом, как и «в старее добрые времена», воистину дьявольский обман прикрывается правом, - оно признает «новой нормальностью» физические, интеллектуальные и психические уродства.
По контрасту напомню мысль К. Маркса, согласно которой «физическое, интеллектуальное и социальное уродование», а в целом, - «вся эта изуродованность, имеющая место при существующих общественных отношениях, возникла исторически и точно так же историческим развитием может быть снова уничтожена» (32, с. 434 и 426). А вот «образцово показательная демократия» создает статус наибольшего благоприятствования расширенному воспроизводству «всей этой изуродованности», которая заведомо губительна или самоубийственна для рода человеческого.
Итак, с одной стороны и на первый взгляд, культ права секс-меньшинств настолько супер-человеколюбив, что на его фоне отчетливо проясняется еще одна ипостась «гуманитарного лица», то бишь - «гуманитарное право». С другой стороны, это «гуманитарное право» не только прогностически убийственно для рода человеческого, но попирает действительно общечеловеческие ценности, уродует жизнь нации «здесь и сейчас» и по сути дела является человеконенавистническим. Так вот если синкретично соединить доброе снаружи «гуманитарное лицо» и страшное внутри «гуманитарное право», то и получится ново-нормальный «гуманитарный фашизм».
Вызывающе сенсационный и даже шокирующий пример «гуманитарного права» успели дать уже этом году США. В нашей прессе буквально на днях сообщалось, что слова «мать» и «отец» с 1 февраля 2011 г. навсегда исчезнут из официальной письменной речи США. Такое решение принял Государственный департамент США, чтобы не ущемлять права детей, которые воспитываются в семьях у однополых супружеских пар. Вместо традиционных «мать» и «отец» в официальных документах Госдепа США будут употребляться термины «родитель номер один» и «родитель номер два». На сегодняшний день в США наблюдается устойчивый рост официально зарегистрированных однополых браков, а число детей, которые воспитываются в таких нетрадиционных семьях, уже превышает полмиллиона. (Советская Россия. 25 января 2011 г.).
В связи с этой сенсацией вспоминается глобальная забота радио «Свобода» (от Госдепа) о секс-меньшинствах. Оно почти 15 лет не перестает то проникновенно внушать, то весьма прозрачно намекать россиянам, что не может быть подлинной свободы и демократии в тех странах, где нет права на регистрацию «гей-браков», где не разрешаются гей-парады и не почитаются гей-премьеры и гей-президенты. Похоже, что Госдеп закладывает основы глобальной гей-цивилизации.
При всей противоестественности гей-цивилизациив она, как это ни парадоксально, вполне возможна. В порядке «гуманитарной помощи» родителям number one & number two американская (по происхождению) биоэтика «морально» оправдывает разработку и применение таких приемов «зоотехники» в «человеководстве» как производство «пробирочных» детей и суррогатное материнство. «Это чудо великое - дети», - превращается в товар (очень дорогой!), а священное счастье материнства «десакрализируется» до товарной функции породистой свиноматки.
Между прочим, биоэтика есть американский вариант дегуманизации медицины,- вариант интересный тем, что здесь не обман прикрывается правом, а подмена врачебной этики правовыми (и финансовыми) регуляторамирынка медицинских услуг прикрывается будто бы беспорочной широтой этики с приставкой «био-». Биоэтика, конечно, отказалась от «гуманистического намордника», но, имея дело с млекопитающимися, ей намного роднее приставка «зоо-». И не только терминологически! А она уже более 10 лет преподается в медицинских вузах как гуманитарная дисциплина.
Биоэтика - частный пример импорта в Россию не достижений, а отходов заморской цивилизации. Смрадный «дух» чрева и чресл, исходящий оттуда и насаждаемый по западному образцу местными русофобами, призван вытравить все святое и живое на Руси. И если она еще есть, то только потому, что народ не безмолвствует, ибо молва его известна даже недругам. Не случайно самые нечестивые среди них стали поговаривать вслух, что «пора валить из России». И, конечно, им надо помочь укрепиться в этом решении.
Народ не безмолвствует, но он реально разобщен в помыслах, в общественных движениях и объединениях. По признанию газеты «Завтра» (N23, 2002 г), мы ведь и сами не заметили, как раскрепостись в либеральном духе, растеряли внутреннюю цельность. Говоря словами А. С. Хомякова, утрачено желание «жертвовать самолюбивою личностью своей для святой Руси». Осознав это, каждая личность по зрелом размышлении придет к выводу, что жертва самолюбием есть даже не жертва, а очищение от либеральной скверны. Здесь, на мой взгляд, лежит начало всеобщего объединения радостью творческого единомыслия. Разве не может каждый представитель истинно народной интеллигенции не воспринять как собственную призывно звучащую мысль проф. В.Ф. Байнева: «Спасение гибнущего Отечества немыслимо без того, чтобы защитить традиционное для восточнославянских народов коллективистское, основанное на добронравии и уважении к мирному труду миропонимание» (ЭФГ. N2. 2011 г.).
В порядке общего заключения можно утверждать, что идея «натуральной соборности человечества» остается особо острой для России, ибо здесь еще имеется объективная возможность возродить и воплотить ее в жизнь. Вместе с тем, эта идея имеет значение общественно-исторического идеала для всего человечества; она может служить конструктивным принципом всечеловеческой ИДЕАЛогии. Вне движения к идеалу «натуральной соборности» как «модели потребного будущего» (термин физиолога Н. А. Бернштейна) у человечества нет будущего, да и самого будущего не будет.
Валентин Данилович Жирнов, кандидат философских наук, доцент кафедры философии и политологии Первого Московского государственного медицинского университета им. И.М.Сеченова
ЛИТЕРАТУРА
1. Хомяков А. С. Сочинения в двух томах. Т.1 и 2. М.: «Медиум», 1994.
2. Пирогов Н. И. Посвящение всех моих трудов родителю. // Приложение к кн.: Штрайх С. А. Литературное воспитание Н. И. Пирогова. Пб., 1916. С. 28-54.
3. Лосский Н. О. История русской философии М.: Советский писатель, 1991. -479 с.
4.Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в христианской антропологии. М.: Изд. Свято-Владимирского братства, 1993. -224 с.
5. Зеньковский В. В. История русской философии. Т.1. Ч.2. Л.: Эго, 1991. -280 с.
6.Гулыга А. Эстетика Канта. // В кн.: И. Кант. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 9-35.
7. Трубецкой С. Н. Сочинения. М.: Мысль, 1994. -816 с.
8. Гегель. Энциклопедия философских наук. Т.3. М.: Мысль, 1977. -471 с.
9. Гегель. Философия права. М.: Мысль, 1990. -524 с.
10.Гегель. Феноменология духа. СПб.: Наука, 1992. -443 с.
11. Энгельс Ф. Александр Юнг. «Лекции о современной литературе немцев». //Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1. С.473-486.
12. Философия. Под ред. В. Н. Лавриненко. М., 1996. -512 с.
13. Ильин И. А. Путь к очевидности. М.: Республика, 1993. -431 с.
14.Антология русской философии. Т. 3. СПб.: «Сенсор», 2000. С.192. -639 с.
15. Троицкий В. Ю. Судьбы русской школы. М.: Ин-т. рус. цивил., 2010.. -480 с.
16 Гидиринский В. И. Введение в русскую философию: типологический аспект. М.: Русское слово, 2003. -320 с.
17.Соловьев В. С. Оправдание добра. // Соч. в 2-х тт. Т. 1. М.: Мысль, 1990. С. 47-548.
18 Соловьев В. С. Очерки по истории русского сознания. // Вестник Европы. 1889. N11. С..363-388.
19. Златовратский Н. Н. Деревенский король Лир. М.: Современник, 1988. -685 с.
20. Хоружий С.С. Карсавин и де Местр..// Вопр. философии. 1989. N3. С. 79-92.
21. Кризис эстетики? Материалы «круглого стола». //Вопр. философии. 1991. N9. С..3-13
22.Гусейнов А. А., Апресян Р. Г. Этика. М.: Гардарики, 2000. -472 с.
23 Федорова Т. Л., Щеглова О. А. Этимологический словарь русского языка. М.: «ЛадКом», 2008. -608 с.
24. Гегель Г. Лекции по философии истории. СПб.: Наука, 1993. -479 с.
25.Фесенкова Л. В. Специфика биологии и проблемы оснований науки. // Природа биологического познания. М.: Наука, 1991. С..112-123.
26. Мишаткина Т., Порус В. Этика бизнеса: ориентация на успех, справедливость и демократию. // Высшее образование в России. 2005. N 9. С. 111-123.
27. Тощенко Ж. Т. Парадоксальный человек. М.: Гардарики, 2001. -398 с.
28. Дробницкий О. Г. Понятие морали. М.: Наука, 1974. -388 с
29.Фромм Э. Здоровое общество. Догмат о Христе. М.: Транзиткнига, 2005. -571 с.
30.Бунге М. Интуиция и наука. М.: Прогресс, 1967. -187 с.
31. Хюбшер А. Мыслители нашего времени. М.: Изд-во ЦТР МГП ВОС, 1994. С. 169. -312 с.
32. Маркс К. и Энгельс Ф. Немецкая идеология. // Сочинения. Т. 3. С. 7-544.
1. Русская цивилизация