Религия и научный прогресс

Часть 1

Нередко приходилось читать и слышать о том, что религия является тормозом для развития науки, что между религией и наукой, якобы, существует глубокий антагонизм, что для приверженцев религии характерна научная некомпетентность. Так, например, Л.Фейербах писал: «Чем ограниченнее кругозор человека, чем меньше он знаком с историей, природой, философией, тем искренней его привязанность к своей религии».

Однако, можно привести множество фактов, указывающих на обратное. Известно, что святые отцы были глубоко образованными людьми. Они не только сами не чуждались языческой учености, но даже другим советовали изучать языческие сочинения. Святитель Василий Великий, например, призывает в этом деле подражать пчелам. «Пчелы, - поясняет он, - не на все цветы равно садятся из тех, на которые опускаются, не все стараются унести, но взять, что пригодно для их дела, прочее оставляют».

Заметим, кстати, что святые отцы, при их широком миросозерцании, вообще умели пользоваться в интересах христианства очень многим, не исключая той учености, которую они называли внешней. «Мы, - утверждает святитель Григорий Богослов, - извлекали из них полезное для самого благочестия, даже через худшее научившись лучшему, и немощь их обратив в твердость учения нашего. Посему не должно уничижать ученость, как рассуждают об этом некоторые, а напротив, нужно признать глупыми и невеждами тех, которые держась того мнения, желали бы всех видеть подобным себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный и избежать обличения в невежестве».

Пожалуй, самым непосредственным доказательством совместимости науки и религии является тот несомненный факт, что именно величайшие естествоиспытатели всех времен, такие, например, как Кеплер, Ньютон, Лейбниц и другие были проникнуты глубокой религиозностью.

Наличие огромного числа крупных ученых, верующих в Бога является наиболее очевидным доказательством того, что наука ни в коей мере не опровергает бытие Божие. Эти великие ученые единогласно утверждают, что веру в Бога они почерпнули из самых занятий своей наукой, научных исследований природы, и разные способами выражают мысль, что только полузнания удаляют от Бога, а истинные знания приближают к Нему. Макс Планк, выражая благодарность ученому Бертоле за моральную поддержку при его тяжелых испытаниях, пишет ему: «Это благодарный дар Небо, что я с детства хранил незыблемую веру во всемогущество и бесконечную благость Божию. Конечно, Его пути не наши пути, но упование на Него помогает нам переносить самые тяжелые испытания».

В жизнеописании оптинского старца Нектария есть интересный эпизод. Приходят к нему семинаристы со своим преподавателем и спрашивают его: «Может быть, образование совсем не нужно и от этого только вред. И как это совместить с Православием?» - «Но геология свидетельствует о потопе», - возразил старец. Об истории он сказал: «Она показывает нам, как Бог руководит народами и дает как бы нравственные уроки всем».

Далеко за пределами нашей родины известен знаменитый хирург Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий). Живая вера владыки оказала огромное облагораживающее влияние на его научную работу. Занятие наукой были для Войно-Ясенецкого нравственным долгом. Этому он учил и молодых врачей: « Наши врачебные задачи нередко вызывают необходимость причинять боль, но печально, если мы при этом черствеем и сознаем себя вправе причинять боль, а больных считаем обязанными терпеть ее». И далее: «Приступая к операции, надо иметь в виду не только брюшную полость и тот интерес, который она может представлять, а всего больного человека, который, к сожалению, так часто у врачей именуется случаем».

Научное познание предполагает веру в разумное целесообразное устройство Вселенной. Закономерность, наблюдаемая в мире, всегда поражала естествоиспытателей и мыслителей и наводила на мысль о существовании Бога-Творца.

Наш крупный ученый академик Берг писал: «Основной постулат, с которым естествоиспытатель приходит к пониманию при­роды - это тот, что в природе вообще есть смысл, что ее воз­можно осмыслить, понять, что между законами мышления и познания с одной стороны, и строением природы с другой, есть некая пре­дустановленная гармония.

Без этого молчаливого допущения невозможно никакое естествознание.

Иными словами, основанием науки является вера ученого в разумность мира.

Эту мысль очень четко выразил Эйнштейн: «К религии относится вера в то, что мир является управляемым по законам разума, что этот мир постигается разумом. Я не могу себе представить подлинного естествоиспытателя, без веры в это». «Моя религия - это глубоко прочувствованная уверенность в существовании Высшего Инстинкта, который открывается нам в доступном познанию мире». «Все относительное связано с абсолютным, которое является отправной точкой».

Приведенные слова замечательно соответствуют словам ап. Павла: «Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы». (Рим. 1: 20)

«Где целесообразность - там цель, а где цель - там намерение, а где намерение - там сознание, а где сознание - там личность». / Фламмарио́н /

По словам Ч.Дарвина то, что «мир покоится на закономерностях и в своих проявлениях представляется как продукт разума - есть указание на его Творца». Кстати, о Дарвине. В своих письмах он писал:

«Я никогда не был атеистом в смысле отрица­ния существования Творца». «В первую клетку жизнь должна быть вдохнута Творцом».

Когда известный естествоиспытатель Уоллес посетил Дарвина, то ему пришлось подождать приема, так как сын Дарвина сказал: «Теперь мой отец молится».

В тридцатых годах Дарвин был на Огненной Земле; он был подавлен картиной тамошних нравов, типичным проявлением ко­торых были разврат, детоубийства, человеческое жертвоприношения.

Через несколько лет он вновь посетил эту страну. И что же? Нравственность дикарей стала неузнаваемой. Оказалось, что это было плодом работы христианской миссии, силою Еван­гелия устранившей упомянутые печальные факты. С тех пор и пожизненно Дарвин был в числе членов и жертвователей этой миссии.

Можно привести множество фактов из истории, опровергающих утверждение о том, что, якобы, религия является тормозом для развития науки, что между религией и наукой существует глубокое противоречие.

Древнегреческие жрецы создали основы логики, медицины, астрономии. Они развили науку в колыбели естествознания. Храмы древневосточных цивилизаций были одновременно и школами и лабораториями, обсерваториями. Первые анатомические атласы, математические формулы и карты вышли из рук людей, которые служили религии. Это общеизвестный исторический факт, который не отрицается никем. Если мы обратимся к Греции, то увидим, что творцы античной науки были в тоже время религиозными мыслителями. Общество пифагорейцев было религиозно-ортодоксальным. Аристотель, отец современного естествознания, был создателем религиозно-философских принципов, вошедших в христианское мышление.

В средние века Церковь стала единственным культурным очагом в Европе. Монастыри собирали древнюю литературу и были средоточением знаний своей эпохи. Выдающиеся мыслители Церкви поздней античности и раннего средневековья были во всеоружии науки того времени. Вопросами естествознания живо интересовались свт. Василий Великий и блаженный Августин. Такие энциклопедические умы как Альберт и Фома Аквинат придавали науке огромное значение и изучали различные ее отрасли. Монах Р.Бэкон, сделавший так много для развития средневековой науки, был богословом и мыслителем. В нехристианском мире мы видим то же самое. Арабские богословы, изучавшие Аристотеля, внесли огромный вклад в развитие астрономии, алгебры, анатомии.

Итак, в течение тысячелетий древневосточной культуры, 10-ти веков античного естествознания и, наконец, 14 веков средневековья наука и религия жили бок обок к взаимной пользе друг друга. И только в XVII веке произошло печальное столкновение между ними: мы имеем в виду дело Галилея. Разрыв совершился в XVIII веке, когда некоторые ведущие естествоиспытатели (Лаплас и другие) декларировали это, якобы естественное, расторжение теоретического естествознания и веры в Бога. В чем же причина подобных фактов? Несомненно, одна из причин состоит в том, что некоторые религиозные деятели слишком тесно связывали религиозное мировоззрение с той или иной естественнонаучной доктриной. Неправомерность этого смешения прекрасно понимал Галилей, когда говорил: «Библия учит нас, как взойти на Небо, а не тому, как вращается небо».

Религия и наука принципиально не могут противоречить одна другой, потому что они имеют различные сферы и различные методы своего исследования.

Ломоносов писал: «Правда и вера суть две сестры родные, дщери одного Всевышнего Родителя, никогда между собою в распрю придти не могут, разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрствования на них вражду всклеплет». И в другом месте: «Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал Свое величество, в другой - Свою волю. Первая - видимый сей мир, Им созданный; вторая - Священное Писание «. Нечто подобное писал известный натуралист Миллер: «Природа и Священное Писание - это две книги, написанные Богом и предложенные для чтения человеку. Как произведения Одного и Того же Существа, они не могут противоречить одна другой. Если же кажутся противоречащими, то причина этого мнимого противоречия заключается в том, что человек неправильно читает или ту или другую, или обе книги. Наша задача - научиться читать как ту, так и другую. По мере того, как нам будет удаваться это, будут исчезать противоречия».

Американский ученый Таунс заявлял: «Вера в упорядоченную Вселенную, доступную человеческому познанию, сделала возможным научный прогресс. Цель науки - познать порядок во Вселенной и суть вещей. Задача религии - постижение цели и смысла Вселенной «.

Религия не касается и не предрешает вопросов матема­тики, астрономии, физики, химии, минералогии, физиологии, зоологии, ботаники и т.д. Для религии безразлично, как решаются те или иные проблемы математики, по каким путям движутся планеты, в каком отношении стоят друг к другу и сколько их насчитывает астрономия, как учит физика о законах движения, как она определяет центр тяжести, что она говорит о свойствах тел, о явлениях света, теплоты и так далее, как учит химия о простых и сложных телах, о соединении одних и разложении других и тому подобных предметах и вообще как всякие другие положительные науки, вращающиеся в собственной своей области и имеющие дело только со своими особыми предметами и явлениями, не касаются и не предрешают того, чему учит религия. То, что путем опытного изучения добыто положительными науками и что получило значение неизменных и очевидных истин в этих науках, христианин не имеет права, следовательно, отвергать: призна­ние этих истин нисколько не нарушает его христианских убеждений. Равным образом, представитель опытного знания, имея в виду несомненные и очевидные результаты этого знания, ни в чем и никак не располагается становиться в какое бы то ни было отрицательное отношение к религии. Напротив, он может со всей силой убеждения исповедовать религиозное убеждение: признание этого учения нисколько не связано с отрицанием или отречением от истин положительной науки. Потому первоклассные ученые и заканчивали свои иссле­дования восторженным и горячим гимном к Премудрому, Все­могущему и Всеблагому Творцу и Промыслителю мира.

Тот факт, что религия не предлагает каких-либо естес­твеннонаучных теорий и вообще не устанавливает решение вопросов специально-научных, составляет не недостаток ее, а безусловное достоинство. Данные науки используют различные мировоззренческие системы. Наличие множества этих систем и их противоречивость является доказательством принципиальной невозможности противоречий между религией и на­укой. Сама по себе наука не содержит нравственных ценнос­тей, и она не может нам засвидетельствовать ни о нашей личной судьбе, ни о нашем конечном назначении. Религия дает человеку знание о том, для чего он живет и как он должен жить.

Наука не может ответить на эти вопросы, она лишь пытается узнать, как устроен материальный мир. Сфера науки - преимущественно сфера интеллекта. Но человек не может, не должен сужать себя до пределов только этой сферы. Религиозное миросозерцание - целостный круг, в ко­тором заключается вся человеческая жизнь и в том числе жаж­да знаний, научного исследования мира. «Религия, - по словам французского философа Эмиля Бутру, - предлагает человеку более богатую и более глубокую жизнь, интеллектуальная жизнь: она есть род синтеза или вернее, сокровенной духовной связи инстинкта и разума, при котором каждый из двух, слитый с другим и, благодаря этому, преображенный и воспламененный, обладает полной и творческой силой, которая ускользает от него, когда он действует отдельно».

Приведем еще два высказывания, свидетельствующие об ограниченных возможностях человеческого разума и науки. Французский писатель Мопассан писал: «Наука освещает мир до последних пределов звезд, но оставляет ночь в сердце человека». Созвучные утверждения имелись и у советских ученых. Приведем два таких высказывания. Первое принадлежит академику Прохорову, а второе - члену-корреспонденту АН СССР Н.Моисееву. Прохоров в дискуссии с американским профессором Таунсом сказал: «Наука не может дать абсолютного знания, но она на это и не претендует, ибо всякое знание относительно».

Моисеев в статье «Научное предвидение - иллюзия и реаль­ность» писал: «Но как бы хорошо не были известны эти зако­ны, развитие любого процесса (в частности траекторию космического корабля) можно предсказать лишь приблизительно. Мы ничего, никогда не знаем абсолютно точно, а всегда толь­ко «почти точно». Это маленькое «почти» присутствует во всех наших расчетах, и к тому есть, по меньшей мере, две причины. Во-первых, как говорят философы, нам доступна лишь относительная истина. Уже при изучении процессов, протекающих в неживой природе, мы сталкиваемся с явлениями, предсказать дальнейшее развитие которых мы не можем, хотя они могут быть очень простой природы...»

«Откуда я произошел и куда направляюсь?» - таков великий и существенный вопрос, важный одинаково для всех. У науки нет ответа на этот вопрос. Профессор Гарнак в своих чтениях «О сущности христианства» делает следующее заду­шевное признание перед студенческой аудиторией: «Господа! Смысл жизни дает религия, т.е. любовь к Богу и ближнему; наука не в состоянии дать его. Я позволю себе сослаться на свой личный опыт, на результат моей серьезной тридцатилетней работы над такими вопросами. Чистая наука - дивная вещь; жалок тот, кто пренебрежительно к ней относится или притупляет в себе интерес к познанию. Однако на вопросы: откуда, как и зачем, она в наше время так же не в состоянии ответить, как и две или три тысячи лет тому назад. Она дает нам знание фактов, вскрывает противоречия, связывает явления и исправляет обманы наших чувств и представлений. Но, где и как начинается кривая нашего мира, куда и как она ведет в нашей жизни, которой она показывает лишь некоторую часть, на этот вопрос наука не дает ответа».

Научно-технический прогресс (НТП) мощно воздействует на условия быта, жизнь машини­зируется, рационализируется. Но человек все же инстинктивно противится этому, он тянется к иррациональному - летающим тарелкам, чудесам, тайнам психологии. У НТП большие заботы: надо обеспечить растущее население едой, энергией, создать комфорт, сохранить среду обитания. Но способен ли он, при всем этом, сохранить человека? Обогатить душу человека?

Зачем живет человек? Для чего он? К чему ему дана такая короткая жизнь? Что такое мое «я», моя душа?

Научно-техническая революция изменила многое. Человек стал больше знать, больше думать, но стал ли он от этого добрее, честнее, человечнее?» - вопрошает советский писатель Д. Гранин. Человек ищет неизменно устойчивых нравственных законов, которые могли бы опреде­лить его деятельность. Наука не может дать оснований для нравственной деятельности и не дает оснований утверждать, что нравственный закон есть нечто, чему должно безусловно подчиняться. Почему я должен любить брата своего? Почему я не должен красть, убивать, если мне представляется возможность делать это безнаказанно? На такой вопрос наука не дает и не даст никогда ответа. Блестящие технические открытия не принесли человеку счастья. Владимир Соловьев в своей знаменитой повести «Три разговора» писал: «Наша культура и наше внешнее усовершенствование жизни не принесло человечеству счастья. Несмотря на видимый блеск научных завоеваний, людей ныне, как и в конце античного века, мучит душевная тоска, тоска иссякшего и неспособного к любви ненасытной и неудовлетворенной гордости, ужас пустоты небытия».

Более того, мы являемся свидетелями огромного разрыва между развитием науки и техники, с одной стороны, и упадком нравственности с другой.

Л.Толстой в рассказе «Смерть Ивана Ильича» разрушает иллюзию, будто бы всякое образование и развитие делает человека более нравственным. Образ Ивана Ильича с поразительной рельефностью доказывает, что формально просвещенный человек может не иметь элементарных представлений о смысле и цели своей собственной деятельности и вносить в отношения к людям тот эгоизм, ту сухость сердца, которые мертвят вся­кую жизнь и делают ее невыносимой для человека с сердцем и умом.

Великий русский педагог К.Д.Ушинский говорил: «Конечно, образование ума и обогащение его познаниями много приносит пользы, но, увы, я никак не полагаю, чтобы ботаничес­кие или зоологические познания... могли сделать гоголевского городничего честным чиновником и совершенно убежден, что будь Павел Иванович Чичиков посвящен во все тайны органической химии и политической экономии, он останется вредным весьма, тем же пронырой.... Величайшее умственное развитие не предполагает прочно еще необходимой общественной нравственности».

В повседневной жизни мы можем часто видеть людей, которые, несмотря на то, что обладают большим запасом знаний, стоят на низком моральном уровне. Основное противоречие в жизни современного человека по существу заключается в глу­боком несоответствии между большим прогрессом в области научно-технических достижений и отсутствием нравственного прогресса в человеческих взаимоотношениях, как в личном, так и в общественно-социальном и международном плане. В XX веке получили невиданное развитие пути сообщения: человек поистине стал властителем суши, моря, воздуха. Медицина победила множество опасных недугов, техника произ­вела настоящую революцию как в средствах производства, так и в быту. Человек овладел многими тайнами своей планеты и, наконец, устремился в космос. С точки зрения гуманистичес­кого культа человека, эти перемены должны были вознести людей на невиданную духовную высоту, ибо было устранено безчисленное количество факторов, приносящих зло в их жизни. Однако если мы посмотрим на духовную панораму XX столетия, то картина будет самая зловещая. Мировые войны, уносящие десятки миллионов людей, массовые убийства мирного населения, ненависть сословная и национальная; солдаты, в упор расстреливающие женщин и детей, врачи, производящие каннибальские опыты над людьми, колючая проволока концлагерей, за которой заживо сгнило и было замучено безчисленное количество невинных людей; ядерное оружие, сеющее страх и угрожающее самому существованию человечества; радиация, незримой отравой постепенно обволакивающая земной шар; фантастический рост преступности, коренящейся не в тяжелых материальных условиях, а в любви к преступлению; растерян­ность среди молодежи, наркомания всех видов, включая рок-музыку; невиданное распространение психических заболеваний, садизм, патологическая погоня за наживой, захватывающая не только профессиональных предпринимателей, но и самые широкие слои общества...

НТП может создать человека ограни­ченного, самодовольного, уверенного, что знания изменяют культуру, что многообразие мира - лишь предмет для науч­ного изучения. В процессе НТП человек в какой-то мере становится функциональным. В идеале механизированного про­изводства человек - функция; наилучший «человек»- это все же машина. Современное производство требует машины управ­ляющей, принимающей решения. Работающий человек в ряде сов­ременных предприятий оценивается как бы своей «машинностью». Чем больше в нем машинности, т.е. чем меньше в нем эмоций, которые понижают эффективность системы, чем меньше возмож­ности отвлекаться, тем он лучше как работник. Он хорош, когда у него нет переживаний, мечтаний, когда в нем минимум индивидуальных процессов. Такой работник для любого капи­талистического предприятия самый выгодный. Сами по себе технические усовершенствования не имеют, с евангельской точки зрения, никакой цены; этическую оценку они получают только тогда, когда становятся в то или иное отношение к личности. Если эти усовершенствования способствуют религиозно-нравственному развитию личности, сокращая для нее время, необходимое для удовлетворения насущных потребностей тела, то Евангелие благословляет их; если же они подавляют или даже уничтожают личность, тогда они вредны. Развитие различных отраслей науки и техники нередко сопровождается отрицательными последствиями для нравственности. Возьмем, к примеру, телевидение. Американский психолог Бронфенбреннер следующим образом охарактеризовал телевидение в своей стране: «Когда вы включаете телевизор, вы автоматически выключаете в себе процесс становления человека. И это справедливо, ибо школьник к 18-ти годам умудряется стать свидетелем 150 тыс. насилий, из которых, по крайней мере, 25 тыс. убийств».

Православную позицию в подобных ситуациях прекрасно выразил старец Нектарий Оптинский в своем, уже упоминавшемся здесь, обращении к семинаристам: «Юноши! Если вы будете учиться так, чтобы ваша научность не портила вашей нравственности, а нравственность научности, то получится полный успех».

Каково же значение религии для развития научного прог­ресса и науки для укрепления веры?

Ответим на этот вопрос словами самих ученых.

Ф.Франк: «Всякий прогресс в науке есть прогресс в нашем познании управления мира Богом».

Таунс: «Наиболее выдающиеся открытия совершаются не так называемыми «научными методами», а путем откровения». Он же: «Вера необходима ученому даже для начала работы, а для решения сложных задач ему нужна глубокая вера».

М. В. Ломоносов считал, что научное рассмотрение мира служит делу веры, что прогресс знаний помогает ей. Так, ссылаясь на творения святых отцов Церкви, которые писали о величии Бога в природе, он восклицает: «О, если бы тогда изобретены были нынешние астрономические орудия... Каким бы духовным парением, соединенным с красноречием, проповедали оные святые риторы величество, премудрость и могущество Божие!»

Таким образом, религия и наука - эти два пути позна­ния объективной реальности, они являются не просто независимыми сферами, но они должны в гармоничном сочетании способ­ствовать общему движению человечества на пути к Истине. Религия не отрицает материальные блага, но смотрит на них не как на самоцель. Бог благословляет и изобилие плодов земных, венчает труд человека благами, но при этом говорит: «Ищите прежде Царствия Божия и правды Его и ос­тальное все приложится вам» / Лк.12,31 /.

Никакой историк не в состоянии указать, чтобы на каком-нибудь Соборе Православной Церкви и вообще от лица Ее когда-нибудь осуждались какие бы то ни было научные ис­тины. Между тем, когда речь идет о Православной Церкви, то об отношении ее к научным истинам следует судить не на основании мнений и действий отдельных ее членов, но на ос­новании открытого голоса и публичных решений всей Церкви или совокупности уполномоченных ее представителей. Впрочем, что касается и отдельных представителей Правос­лавной Церкви, то самые авторитетные из них всегда поощряли пользование наиболее достоверными результатами научного исследования, но не восставали против них.