Начало здесь
Трагедия отца Александра
Мы подошли к настоящей трагедии о. Александра. Всегда видя лишь внешнее - скорлупу, он так и не принял подлинной церковной жизни, находящейся в скорлупе. Мысли и философия (но не идеология: он не любил это слово - стр. 125 - хотя, по иронии судьбы, сам стал идеологом так называемой национальной американской автокефалии) о. Александра были фактически направлены против церкви, существующей на Земле. Он был достаточно умным, чтобы отвергнуть Парижскую школу (стр. 527), называя Булгакова еретиком, а его учение - «марксизмом наизнанку» (стр. 527) со всеми его оккультными фантазиями («софианство»), воображениями и самоэкзальтацией. На самом деле, о. Александр был совершенно не настоящим: как в литературном, так и в интеллектуальном отношении - ни русский, ни парижанин, ни американец.
Главная трагедия о. Александра в том, что, хотя он любил Библию и Евхаристию (стр. 615, 635 - а кто из православных их не любит?), но так и не признал «массовость» православной церкви, появившуюся еще при императоре Константине Великом. Это «массовое» православие есть плод воплощения. В сущности (и за это его особенно обвиняют в протестантизме), о. Александр так и не продвинулся далее IV века - так и не принял тот факт, что православная церковь - это церковь «Массовая», церковь многих и разных народов.
Следовательно, он так и не признал монашеское движение, которое имело место в православной церкви в IV веке - с его аскезой, символами, таинствами, отцами, «Византией», «Святой Русью», иконостасами, тайными молитвами, исповедью, житиями святых, почитанием мощей, «Минеями», «Санкторалом», акафистами, молебнами и заупокойными богослужениями.
Конечно, нужно восхищаться «ранними христианами», «у которых не было иконостасов». Но те христиане были святыми, они могли в любой момент умереть за Христа, а мы не являемся святыми. На самом деле, православие о. Александра было элитарным и пуристическим - он не принимал во внимание, что многие люди счастливы молиться на богослужениях, хотя интеллектуально они их слабо понимают, потому что подчас не знают языка. Но им это и не нужно. Многим людям нужна просто молитвенная обстановка, а не чтение книг и понимание вещей. Немало людей вообще не читают книг и не живут только лишь умом. Их потребности различаются. Они живут своими телами и душами, они могут быть простыми, сентиментальными и эмоциональными, духовными и «мистиками» - как может показаться интеллектуалам.
Интересно, что это сегодня главная проблема тех, кто называют себя русскими по происхождению и считают себя принадлежащими к «русской православной традиции», но отказываются принять единство в любви и авторитет Русской Православной Церкви. Они не способны принять «массовое» православие, предпочитая ему крошечные «общины», своего рода - гетто, состоящие из менее чем 30 или 20 человек, где почти каждый - интеллектуал, а вера, таким образом, «очищенная». Конечно, это гордыня, которая «прячется за спиной» при каждом разделении, каждом отвержении единства, независимо оттого, приходит ли она «с левой стороны» (Свято-Владимирская семинария) или «с правой» (секты «Истинная православная церковь» и пр.). Все они думают, будто только они «спасутся». Так проявляется их отсутствие любви ко многим людям, которые, конечно же, никогда к ним не присоединятся.
Недопонимания отца Александра
О. Александр так и не понял, что православие есть христианский образ жизни, воплощенное Евангелие. Поэтому сегодня его в России и обвиняют в «ереси». Разум о. Александра так и не был до конца воцерковлен, потому он и не любил слово «церковность» (стр. 379). Его подход к церковным службам был, в сущности, деструктивным, «демифологизированным» подходом светского литературного критика.
О. Александр совершенно не принимал во внимание мистическую составляющую богослужений. В нем виделся лишь рациональный протестантский библеист, литературный критик, пленник зародившейся в Германии Библейской критики. По иронии судьбы, все это отчасти привело к русофобному американскому «этническому» национализму, которым до сих пор заражена часть Православной Церкви в Америке.
О. Александр, «духовный отец» этого национализма, сам не был русофобом (стр. 360), но, имел, однако, весьма критическое мнение о России (стр. 438) и чувствовал себя, как дома, именно на Западе, в Париже. Как однажды сказал о. Александр о епископе Григории Граббе из РПЦЗ (в которой тогда существовали разделения на противоположные группы, по крайней мере, в США), дети хуже своего отца (стр. 54). Сегодня о. Александр, интернационалист, пришел бы в ужас от американского национализма, выражаемого некоторыми из его духовных чад в различных юрисдикциях. Еще при жизни он был взволнован по-протестантски «активистским» и по-американски «деловым» подходом в ПЦА (стр. 438, 617-18), который он, сам того не зная, одобрял. О. Александр признавал, что больше чувствует себя как дома на «Западе», а не на «Востоке». Другими словами, он чувствовал себя лучше на Западе, чем в православном мире (стр. 616).
О. Александр часто воспринимал церковь чисто формально и только как «религию» (он не любил это слово - да и мы не любим «формальную», «заорганизованную религию», поэтому мы и православные), или как «теологов» (стр. 39), или как учреждение («бороды и кресты» - стр. 10). (Мы тоже не любим воспринимать церковь как учреждение, но принимаем это как необходимое). Он никогда не видел, что же именно находится внутри церкви, за её внешней оболочкой.
О. Александру Шмеману всегда была присуща эта поверхностность, столь типичная для православных докладчиков на международных конференциях с их поверхностными, бездуховными академическими взглядами на церковь без какого бы то ни было реального личного опыта. Трагедия о. Александра в том, что он так и не осознал, что есть настоящее, воплощенное в жизнь православие, существующее в жизни людей и наций. Но он видел лишь негативные примеры в православии и поэтому вообще отверг идею «воплощенного в жизнь православия».
Хотя о. Александр ясно понимал слабости многих людей, например, принца Андроникова (стр. 110 и 322), Оливье Клемана (стр. 422), Дмитрия Оболенского (стр. 604, 607, 630) и Николая Зернова (стр. 78-79, 564), но наивно думал о других. Как мы уже сказали, он не любил «духовных отцов» (стр. 35, 631) и псевдо-духовность с ее самообманом (этот феномен присущ всем поместным церквям, так как враг действует повсюду). Вполне понятно его отношение к некоторым новообращенным («максималистам»): он, например, встречался с ними в Оксфорде в начале 80-х годов (les transfigures - стр. 640).
О. Александр нисколько не понимал, какой в действительности тогда была Англия, и знал только лондонскую и оксфордскую элиту (стр. 590). Как и прочие люди, принадлежащиек элите, о. Александр никогда не понимал людей. Хорошо помню, как один из его парижских учеников, выпускник Свято-Владимирской семинарии, однажды мне сказал, что о. Александр был сильно шокирован, узнав о повседневной жизни людей (такой жизнью, однако, всегда живу я и многие люди, которых я хорошо знаю). И я тогда удивился, из какого мира эти люди. Ответ на этот вопрос таков: эти люди принадлежат миру отвлеченных мыслей.
Недостающая перспектива
О. Александр писал, что любит православие (невоплощенную идею, теорию), но не любит церковь (стр. 236-7, 248). Он иногда выступал против церкви и выражал мнение, что Христос важнее христианства (стр. 85, 459). Так могут делать только те, кто видят церковь лишь как человеческую, искусственную, «византийскую» организацию (стр. 92, 95, 105, 331, 452). Его нелюбовь к «платоническому» «византинизму» святого Дионисия Ареопагита (стр. 236, 453, 619 - «Как утомителен этот вздор «Псевдо-Дионисия») и преподобного Максима Исповедника (стр. 300, 453, 539) немало расстроила патриста протоиерея Георгия Флоровского, греков и в некотором смысле - всех православных. Отсюда и неприятие о. Александром термина «Святая Русь». Он считал это идолопоклонством, не понимая, что Святая Русь понимается как олицетворение воплощенного Христа.
Иногда он, будучи в роли литературного критика, смотрел на церковные службы просто как на «текст», а мистическая сторона православной Литургии, казалось, не интересовала его - настолько он был поглощен человеческой стороной церковной жизни. Но как он мог сохранить верный взгляд на все это?
С одной стороны, у о. Александра не было ни одного монастыря, куда бы он мог поехать для духовного обновления. У него был только летний домик в Канаде, куда он уезжал с семьей в отпуск. С другой стороны, как мы уже видели, Шмеман выступал против фальши в церковной жизни, против ложной религиозности, лицемерия и фанатизма, понимал, что все православное богословие содержится в православных службах.
О. Александр знал, что Евхаристия занимает центральное место в литургической жизни, и даже говорил о «евхаристичности» (стр. 608). Он многое делал, чтобы приучить к частому причащению свою паству, среди которой было немало бывших униатов, которых более чем за 200 лет до этого силой заставили принять старую католическую практику редкого причащения. Однако у Шмемана не было ни малейшего понимания сакральной, «византийской», духовной, мистической природы церкви (стр. 452, 518, 480); он не понимал, что тайные молитвы читаются про себя, не осознавал значимости покаяния, аскетической жизни, святителя Григория Паламы (стр. 374, 539), святителей Игнатия Кавказского и Феофана Затворника (стр. 502, 587). Подобно представителям Парижской школы, о. Александр неверно понимал значение таинства исповеди (стр. 511), молитвы и поста. В этом смысле он был светским человеком и, по своему собственному признанию, не мог отделить себя от мира (стр. 452). Таким образом, в нем отсутствовала целая сторона, даже целая половина, православной церковной жизни.
О. Александр понимал, что ситуация в Свято-Владимирской семинарии может превратиться в кошмар, и не мог держать ситуацию под контролем (стр. 34, 331, 438, 460, 596). Он осознавал, что семинарии сами по себе не являются православными - они есть результат римо-католического клерикализма.
Тем не менее, по вине своих анти-монашеских предрассудков, о. Александр не понимал, что каждая настоящая семинария должна быть частью монастыря (как, например, Свято-Тихоновская семинария в его же юрисдикции), а не семинарией для интеллектуалов, управляемой интеллектуалами. О. Александр не любил исповедовать (стр. 34, 511), но все-таки исповедовал и, кажется, делал это вполне хорошо. Но Шмеман имел рационалистическое, анти-мистическое (стр. 518), протестантское отношение к литургии и осуждал тех, кто смотрели на литургию по-православному или по-католически (стр. 158)!
О. Александр не понимал особого значения священнической одежды, присутствия женщин в храме с покрытой головой, верности православному календарю и устава, по которому совершаются богослужения (стр. 96). Он так и не осмыслил, что хотя обряд и является делом второстепенным, но он есть выражение внутренней истины. Отвержение о. Александром традиционного благочестия поистине трагично. Он не мог понять, что многие благочестивые верующие просто не могут молиться в храмах, где введен новый календарь, где (как у католиков и протестантов) стоят сиденья и служат безбородые священники, запрещающие любой «иностранный» язык (хотя так могут сказать только неграмотные священники), пост и не разрешающие женщинам находиться в храме с покрытой головой.
О. Александр не осознавал, что, по крайней мере, в Русской Церкви никогда не будут восприниматься серьезно ни чисто выбритые священники с пастырскими воротниками, ни новый календарь (стр. 426). К сожалению, сегодня молодого наивного священника, служащего утреню без канона (если он вообще служит утреню), не любящего использовать Минею, служащего всю Литургию с открытыми Царскими вратами (если у него вообще есть иконостас), громко выкрикивающего слова тайных молитв, устанавливающего сидения в храме, отказывающегося исповедовать и не разрешающего женщинам находиться в храме с покрытой головой, называют (впрочем, несправедливо) «плодом ПЦА» и «Шмеманитом». Но кем бы его ни называли, такой священник попирает православное благочестие и оскорбляет верующих.
Отец Александр как человек
Тем не менее, сказать, что о. Александр виновен в нынешней трагической обстановке в одной части ПЦА с ее скандалами, косвенно упомянутой в его дневниках, было бы не справедливо. Он не один был созидателем ПЦА в те мрачные годы Холодной войны, и тогда это казалось ему хорошей идеей. На нем не лежала ответственность за светские компромиссы, допускавшиеся в некоторых частях Американской церкви. Это конечно верно, что анти-монашеский настрой о. Александра не помог делу. Прошлый и нынешний упадок в ПЦА коренится в отсутствии в этой церкви настоящей монашеской жизни и аскетической традиции. Но почему о. Александра Шмемана, женатого священника и хорошего, честного семьянина, следует обвинять в отсутствии монашеской жизни и упадке в ПЦА?
Нельзя сказать, что о. Александр жаждал власти и сам хотел возглавлять Свято-Владимирскую семинарию. У него не было таких амбиций, ему был чужд карьеризм, и он желал лишь проповедовать, выступать, писать и жить вместе со своей семьей. Как часто о. Александр уставал и изнемогал от мелкой бюрократии, распрей и надоедливых телефонных звонков. Его наделили властью помимо его воли. Но все же бесценны (хотя и односторонние) его неутомимые труды: беседы, письменные работы, исповедь, служение и выступления по радио «Свобода».
О. Александр, которому, как и всем нам, были присущи (в большей или меньшей мере) трагические человеческие недостатки, делал то, что мог. Несмотря на то, что в его трудах отсутствовала целая сакральная, монашеская и аскетическая сторона церковной жизни (он считал ее ошибкой!), это не значит, что его взгляды на центральное место Евхаристии были неверными. Но это значит, что они (взгляды) были односторонними, охватывающими лишь половину стороны. И он претворил ее в жизнь.
Тем же, кто придет после о. Александра, предстоит реализовать вторую половину, чтобы завершить картину.
Ни одна поместная православная церковь не была основана мирянами или женатыми священниками. В основании церквей всегда играет центральную роль монашеская миссия: будь то Римская империя в первые века, или Грузия и Армения, или Уэльс, Ирландия и Шотландия в V и VI веках, или Англия в 597 году, или славянские земли в IX и X веках, или Аляска в XVIII и XIX веках, или Румыния и Сербия в XX столетии. Если нет монашества, то вследствие незрелости и неопытности нет и духовного роста, а есть только внешний «активизм», который сразу пропадает, как только растворяются эмоции и наивный юношеский энтузиазм.
Вывод: общая картина
У нас есть предвидение, ставшее заветной мечтой ещё в 1974 году. Мы надеемся, что однажды после того, как вся эта трагическая история Холодной войны, с разделениями в Русской Церкви, будь то в Америке или Западной Европе, произошедшими из-за обессиливания центра православного мира и цивилизации в Москве, будет побеждена и уйдет в историю, все кусочки мозаики снова соединятся. Тогда мы все снова увидим целиком всю картину, которую очень мало кто мог видеть из трагического поколения о. Александра.
Этот процесс восстановления всей картины начался с канонизации новомучеников и исповедников Российских, сначала в Нью-Йорке, а затем в Москве. Благодаря пролитой крови и жертве новомучеников ситуация изменилась, и было снова достигнуто единство. Их канонизация сразу дала свой плод, когда два ближайших друг к другу и самых больших кусочка мозаики, наиболее связанные с новомучениками, - основанная патриархом Тихоном РПЦЗ и Московский патриархат - восстановили Евхаристическое общение в 2007 году.
Теперь должны вернуться и воссоединиться два других кусочка мозаики, ПЦА и Западно-Европейский Экзархат. А это произойдет тогда, когда они безоговорочно начнут почитать святых новомучеников и исповедников. Тогда все кусочки мозаики встанут на свои места, и снова станет очевидной «большая картина» вселенскости и мировой миссии русского православия и его важнейшая роль в укреплении общеправославного единства. Это станет очевидным даже для тех, кто далеко ушли от этого единства, заботясь только о своих маленьких укромных уголках и своих «личностях».
Что касается этих «личностей» с их маленькими уголками, то, как говорит одна поговорка, - «если хочешь стать большой рыбой, то найди себе маленький пруд». Так и поступали многие «личности» и их последователи, делая свои пруды еще меньше и из-за этого выглядя еще «больше».
Как это бывает со всеми сектами, здесь имеют место самообман и прелесть. Такое сектанство с его «культами личностей» всегда было настоящим бичом для русской эмиграции. Эти маленькие группки эмигрантов были так обеспокоены своими крошечными мирками, так отрезаны от центра, что перестали видеть «большую картину», то есть единство. Это можно понять, потому что главный центр находился в плену у воинствующего атеизма. Пожалуй, тогда мало чего оставалось, кроме «маленьких уголков» и тех немногих, кто видели «большую картину» и желали ее восстановления.
Нет сомнений, что о. Александр многим помог прийти в церковь, и многие из них, кто позднее пришли к более глубокому пониманию жизни в Христовой церкви, благодарны ему. Фактически, о. Александр и те, кто трудились вместе с ним, оживили духовно умиравшую в 50-е годы митрополию с ее националистическим ритуализмом «родного отечества».
Теперь все это в прошлом, и мы должны оставить эти события в плохом старом времени, которое (и не будем обманывать себя), действительно, было плохим. Несомненно также то, что, какими бы односторонними ни были взгляды о. Александра, он был искренним и исполненным благих намерений, помогал возрождению православия в Северной Америке.
После смерти о. Александра другие (например, о. Ефрем и прочие церковные деятели, из РПЦЗ и других юрисдикций) завершают то, что он сам не смог завершить, таким образом восстанавливая другую часть православной церковной жизни с ее монашеством, аскезой и традициями - ту часть церковной жизни, которую о. Александр, будучи человеком своего времени, знал и понимал лишь частично.
Но мы, совершенно не колеблясь, можем сказать о человеке, помогавшем возрождать православие:
Протопресвитеру Александру Шмеману - Вечная память!
Протоиерей Андрей Филлипс, настоятель церкви свт. Иоанна Шанхайского в Колчестере, Великобритания
16 февраля / 1 марта 2011 г.
Память Свт. Макария, митрополита Московского
В русском переводе публикуется впервые, английский оригинал представлен на сайте www.orthodoxengland.org.uk
