«И оживет сердце ваше, ищущие Бога», (Пс. 68:33)
Вступление
«Люби грешника, но ненавидь грех» и, следовательно, «люби еретика, но ненавидь ересь». Эти слова должны быть девизом каждого, кто пишет или размышляет о церковных делах. К сожалению, иногда в церковные дела проникает личная вражда. Но ей не место в церковной жизни. Помещенная ниже статья выражает этот присущий православному христианству принцип, по которому мы всегда живем. За тех же, кто причиняют нам зло, мы всегда молимся и стараемся понять психологию их заблуждений и мотивацию их действий. Они люди и заслуживают действительно искреннего сострадания, без тени покровительственного отношения.
Сегодня Русская Православная Церковь, являющаяся центром православного мира и православной цивилизации, свободна. Первый этап объединения русской православной диаспоры, то есть объединение Русской Церкви Московского Патриархата и Русской Церкви Заграницей, был достигнут четыре года назад. Поэтому мы глубоко сочувствуем части русской церковной диаспоры (и всем представителям православной диаспоры), до сих пор живущей вне единства.
На протяжении десятилетий (а точнее, на протяжении всего XX столетия начиная с 1917 года) Русская Церковь подвергалась контролю и манипуляции со стороны двух придерживающихся крайних взглядов враждебных ей групп: с одной стороны - экуменистов и модернистов, а с другой - раскольников и изоляционистов. Тех же из нас, кто придерживались центристских взглядов, они пригвождали ко кресту, вне зависимости от того, где мы жили - в России или за ее пределами.
Иногда наши письменные работы подвергались цензуре, нам не позволяли выражать свои мысли и с презрением отвергали. Однако мы всегда знали, что «врата ада не одолеют» церковь. Православная церковь всегда в конце концов побеждает.
Сегодня, после возрождения Центра православного мира, то есть русской Церкви, представители обеих радикально настроенных групп (большинство из которых либо уже умерли, либо стары и немощны) уходят в прошлое. Поэтому некоторые из них сегодня ведут себя еще более агрессивно, понимая, что проиграли, и что православная церковь торжествует. Так что же нам делать с теми, кто выступали против церкви на протяжении столь долгого времени? Конечно, мы будем вести себя с ними не так, как они вели себя с нами тогда, когда мы были гонимым меньшинством. Но мы будем относиться к ним с христианской любовью и человеческим пониманием. Именно в таком духе и написана помещенная ниже статья, построенная на поиске позитивных моментов, а не замыкании на негативных.
Божий промысел
Хорошо помню, как вслед за гонениями на центр православного мира, то есть на Московский Патриархат и другие поместные церкви, при коммунизме, последовал упадок православной церковной жизни в западной Европе в 1970-е и 1980-е годы (причем во всех странах и юрисдикциях). В такой жизни господствовали примитивный национализм, провинциальность, моральное разложение, политическая бюрократия, эгоцентричность, тщеславие и схоластика.
В духовном смысле произошедшее было весьма для меня полезным. Я понял, что церковная жизнь никогда не может быть скучной. Другими словами, это был идеальный случай, чтобы немного научиться смирению, осознать, что церковь принадлежит Богу, а не человеку, и что Божья воля все равно исполнится, как бы ей ни сопротивлялись и какие бы камни в Вас ни бросали. Те же, кто думают иначе, повторяют ошибку многочисленных сектантов, которые на протяжении церковной истории обманывали сами себя, считая, что «спасают» церковь, тогда как на самом деле губили свои собственные души.
Все это научило меня истинному православию, которому не учат в семинариях, академиях и университетах. Я понял, что никогда нельзя сдаваться, потому что все равно исполнится Божья воля, несмотря на «них» на всех. Также понял, что обязательно надо за «них» молиться, как сказано в Евангелии, а если мы молимся только за любящих нас, то чем мы лучше язычников?
Но, прежде всего, этот опыт научил меня тому, что, если мы действительно стараемся жить церковной жизнью, то все, что бы с нами ни случилось, будет нам во благо. Другими словами, что бы ни произошло, в какие бы грехи мы ни впали, на все всегда есть чудесный Божий промысел. А промысел - это то любящее и теплое присутствие Божье, которое не покидает нас во все дни нашей жизни, чудесным образом защищая нас от самих себя и от других. Промыслом Божьим объясняются все экстраординарные «совпадения» в нашей жизни, о которых мир не может и мечтать.
Среди духовной темноты того времени в США жил отец Александр Шмеман. В отличие от тех, кого я встречал до него, о. Александр вдохновлял.
Отец Александр
Я лишь один раз встретился с о. Александром, это было в 1980 году. Уверен, что он не запомнил меня среди тысяч других, гораздо более выдающихся и интересных людей, которых он встречал каждый год. Еще до нашей встречи с о. Александром я читал его труды и находил их скорее пустыми. Справедливости ради надо сказать, что и сам о. Александр сомневался в некоторых из них (стр. 137, 447 - здесь и далее в этой статье даются номера страниц на третье русское издание дневников о. Александра, 2009 год) и имел большие трудности при их написании. Мне казалось, что его книги написаны либо для неправославных, либо для отколовшихся от православия, либо для православных, не имеющих никакого представления о православии. Для такой публики его книги были превосходными, практически работами гения. Но мне всегда содержимое его книг казалось либо донельзя очевидным, либо выражением личных мнений о. Александра. А личные мнения о. Александра были основаны на его личном негативном опыте, поскольку в эмиграции тогда преобладали ритуализм и духовная смерть.
Многие неразумные новообращенные мне тогда нашёптывали с придыханием, что о. Александр наделён божественной харизмой, одним словом почти что Воплощённый Бог. Но я не считал его таковым. Я видел в нем лишь человека, курящего сигареты и одевающегося в американский пиджачный костюм. (Он курил по две пачки сигарет в день начиная с 1930-х годов - стр. 422). Когда я встретился с о. Александром на конференции в Монжероне близ Парижа в 1980 году, он выступил с докладом, полным обобщений, с которым вместо него мог выступить любой другой. В своих дневниках о. Александр потом справедливо написал, что конференция была «беспредметной» (стр. 532).
Познакомившись, мы поговорили с о. Александром, и во время нашего разговора он сказал несколько странных вещей, выдавших его наивное мнение об определенных православных деятелях в Англии и наивное представление об Англии вообще. Он, должно быть, подумал, что я его не понял. На самом же деле, я его понял: он говорил о своей собственной психологии, а не о церкви. Когда я искренне рассказал ему о своих взглядах, и он увидел, что я не собираюсь льстить ни ему, ни другим, и не буду плыть по течению, о. Александр ободрил меня, и это было как капли освежающего дождя на мою душу.
За это я всегда буду ему благодарен. О. Александр оказался не тщеславным академиком, в отличие от остальных, с кем мне повелось встретиться.
Позднее я понял о. Александра еще лучше - после знакомства с его ныне покойным братом-близнецом Андреем, который был большим защитником традиционного русского православия в Западно-европейском экзархате. У о. Александра была двоюродная сестра из Швейцарии, принадлежавшая РПЦЗ, которая считала, что он стал протестантом. И услышать такое мнение было не удивительно, так как она читала его «демифологизированное» «введение в литургическое богословие», так блестяще и продуманно написанное приснопамятным о. Михаилом Помазанским. У него также была тетушка (матушка одного священника РПЦЗ в Швейцарии) и другие родственники в Южной Америке (тоже из РПЦЗ).
Для некоторых о. Александр был настоящим монстром, еретиком. Некоторые епархии Русской Церкви Московского Патриархата до сих пор отказываются продавать его книги. В 1990-е годы в одной из епархий указом местного епископа книги о. Александра были сожжены. Для других (например, для его близкого парижского друга Никиты Струве, публикующегося в журнале «Лё Мессаже») о. Александр - святой человек. На самом же деле, он не был ни тем, ни другим, и истина находится где-то посередине.
Мое благорасположение к отцу Александру
Я увидел в о. Александре очень милого человека (и до сих пор считаю его таковым). Благодаря добрым друзьям, я недавно смог приобрести и прочесть экземпляр дневников о. Александра (1973-1983) в почти не подвергавшемся цензуре русском оригинале. Лишь 3% русской версии дневников подверглись цензуре, в то время как английская версия была значительно сокращена.
Прежде всего хотел бы сказать, насколько легко читаемыми и очаровательными оказались эти материалы. Они для меня являются ностальгией. Из тех, кого о. Александр упоминает в дневниках и кто жили в Англии и Франции, я был знаком абсолютно со всеми, а также с некоторыми из тех, кто жили в Америке: от о. Георгия (еп. Григория) Граббе до о. Владимира (еп. Василия) Родзянко. Я тоже, как и он, знал о парижских трагедиях в 1970-е годы: о том, что утонула Марина Розеншильд и о том, что якобы совершил самоубийство Иван Морозов (но, возможно, это было дело рук КГБ).
Может быть, я старею, но сейчас я могу читать мемуары о людях, которых когда-то знал очень хорошо. Знаю, откуда вышел о. Александр. Он был всего на два года моложе моего отца.
Среди наших общих с о. Александром знакомых были «стародвиженцы» - старшие члены русского студенческого христианского движения.
Это были замечательные люди, хотя я не был согласен с ними.
Я совершенно не разделяю такой менталитет русских, живших тогда в Париже: «Я с ним не согласен, поэтому я его ненавижу и не буду с ним разговаривать». О. Александр тоже его не разделял. Он связывал это с абсолютизмом и крайними идеями части русской эмиграции. О. Александр всегда читал тех авторов, которые с ним были не согласны, и мне это кажется вполне нормальным - это проявление уважения к их опыту и их выстраданным мнениям, какими бы значительными ни были расхождения.
Среди знакомых о. Александра в Париже были близкие ему по духу священники, такие как очаровательный о. Игорь Верник. О. Игорь был кладезем всяческой информации о многих, в том числе и о «Православном братстве», которое он очень не любил (стр. 431-2, 460), об архиепископе Георгии Вагнере («Упрямый»), о. Сергии Булгакове («Еще один заядлый курильщик на протяжении многих лет»), о. Василии Зеньковском и матери Марии Скобцовой (ее он не любил и считал мошенницей). Среди знакомых о. Александра были также о. Петр Чеснаков и о. Алексий Князев - оба они были очень известны и дороги мне. У о. Александра был лучший друг, с которым они дружили еще со школьной скамьи - это о. Михаил Арцимович из РПЦЗ, который много для меня значил. Царство им небесное!
Дневники о. Александра - это, во-первых, дневники городского, светского, общительного, цивилизованного франко-русского эмигранта и очень грамотного критика (но не академика - он не любил академиков, а в особенности - академическое православие - стр. 14, 19-21 и 530). Он любил литературу, хорошие рестораны, юмор и беседу. Во-вторых, это дневники священника, оратора и лектора, декана Свято-Владимирской семинарии в городе Крествуд и одного из главных «строителей» основанной во время холодной войны Православной Церкви в Америке (учреждена в 1970 году, существует по сей день).
В чем я согласен с о. Александром
С очень многим из содержимого дневников о. Александра вполне можно согласиться. Например, в дневниках видна его любовь к природе и семейной жизни, к семейным летним отпускам в Канаде. Он понимал юмор, имел глубокую ностальгию по своему детству и по Парижу, любил писать и говорить. Он любил ближнего и никогда не отвечал отказом на просьбы других о помощи. Он не любил провинциальность (стр. 488), лживость, притворное благочестие, наивные и торжественно-тщеславные рассуждения некоторых об их собственной «духовности» (стр. 501-2, 515, 579) и псевдо–«духовных отцах» (стр. 379, 577), не любил некоторых парижских священников псевдо-старцев (стр. 368, 631) с их «Иисусовой молитвой», четками, плохим умением переводить на английский язык; не любил и бесполезный американский «активизм» молодых священников из Свято-Владимирской семинарии (стр. 334, 479, 612).
О. Александр понимал, что некоторые новообращенные православные - «максималисты» - любили сами себя, а не жизнь и зарабатывание на жизнь, и что они сами себя заманили в гетто духовного «эгоизма» (стр. 370-371, 524, 577, 586, 608-9, 615, 632).
Их болезнь называется нарциссизм, но они скрывали его сами от себя под видом «духовности». Отсюда их хвастливое «знание» (а точнее, знание без понимания) «духовности», «теозиса», «отцов», «Добротолюбия», «Устава», «мистицизма» и «канонов». Фактически, все это не более, чем их самовлюбленность. (Однако иногда отношение о. Александра к этим новообращенным было слишком суровым - но у них не было такого происхождения, как у него, и он не понимал их главных нужд, поэтому и относился к ним столь негативно).
Отец Александр видел как многие из тех, кто «интересуется вопросами духовной жизни» - на самом деле имели мало любви ко Христу (стр. 35). Понятно, почему он так не любил притворное благочестие, которое, по сути, есть не более, чем сентиментальность («розовая вода» в пер. с фр.) (стр. 215, 226, 302). Точно так же он не любил «религию», то есть ложную религиозность, за которой скрываются ненависть и претенциозность (стр. 218, 227, 251, 302, 460, 620, 625). Он называл такую «религию» идолопоклонством и считал, что она заменяет собой Бога, Христа и веру.
О. Александр также выступал против глупых соревнований новообращенных по отращиванию бороды и прочей подобной деятельности. Он говорил, что именно такие «религиозные» люди и «священники» из привилегированной касты, распяли Бога - они распяли его тогда в Иерусалиме и до сих пор распинают Его и в наше время. О. Александр всем сердцем стоял против любой формы тоталитарного фанатизма (стр. 431-2).
Он не любил академическое православие, его «теологию» и многочисленные сноски, рассуждение о не пережитых на собственном опыте вещах, непрестанные богословские беседы, конференции, споры и прочую пустую болтовню и пускание пены - вот уж действительно один из источников глобального потепления: в маргинальной части православной церкви (стр. 448, 464, 588). О. Александр считал, что занятия по Византии - только «для снобов и неудачников» (стр. 461). Он считал академические интересы пустыми, поскольку от них не рождается покаяние, которое есть плод настоящей внутренней духовной жизни (стр. 14) и радости.
Вообще, самым подходящим заголовком дневников о. Александра был бы заголовок «Радуйтесь!». В дневниках присутствует духовное знание о. Александра о том, что диавол постоянно пытается все расстроить в церкви, что только доказывает ее небесное происхождение (стр. 439). Как гласит английская поговорка: «Где Бог воздвигает церковь, там по соседству диавол воздвигает часовню». К сожалению, это правда!
Для о. Александра, как и для любого из нас, не существует богословия вне церковных служб - все богословие заключено в богослужениях (стр. 29, 273). Он очень не любил любые идеологии - правые и левые (стр. 191-2, 263, 265). У него было негативное отношение к духовно мертвому Западу с его смертоносным модернизмом (стр. 147, 171, 409, 440, 477, 508-9, 519, 528, 591), который он совершенно верно понимал как духовную болезнь. Он говорил, что Запад заражен болезнью под названием эгалитаризм (утопическая теория, в основе которой - уравнительное распределение ресурсов и благ в обществе) с его одобрением абсурдного и кощунственного «женского священства» и гомосексуализма, абсолютно чуждых всем православным.
Будучи русским, о. Александр видел одержимость Запада «правами», «социализмом» и «демократией» и считал все это грубым идолопоклонством и гордыней. Он понимал, что, подобно тому, как душа разлучается с телом, и тело умирает, так и Запад, потерявший душу, теперь мертв.
Очень убедителен его анализ духовного и морального падения Запада вследствие отвержения Христа, на котором, в своё время, вся западная цивилизация была основана - очень убедителен (стр. 447). Он также правильно понимал, что современному Западному христианству неизбежно предстоит умереть, прежде чем Христос сможет воскресить его из мертвых (стр. 451).
Упущения о. Александра
Дневники о.Александра представляют набор представлений типичного интеллектуала-эмигранта, выросшего в секулярной среде, но с точки зрения православия они знаменательны большим количеством упущений и недомолвок.
Так, о. Александр никогда не говорит о святости и святых, ни разу не упоминает святителя Иоанна Шанхайского и таких монахов, как о. Серафим (Роуз). Он даже почти не говорит ничего положительного о монашестве, но, наоборот, в типичном парижском стиле, часто выражается о нем негативно (стр. 271-2). У него не было никаких контактов ни на Святой земле, ни на святой горе Афон, ни в одной из поместных православных церквей в Восточной Европе, ни даже в России, которую он ни разу не посетил. Единственными исключениями были его краткие поездки в Сербскую церковь при коммунистическом югославском режиме и к монахам Коптской церкви (стр. 416-17).
У о. Александра не было и значительных контактов в РПЦЗ, за исключением лишь нескольких приходов в Северной Америке. Он никогда не был в кафедральном соборе Русской Зарубежной Церкви в Сан-Франциско. Кроме контактов со старыми и «более настоящими» (стр. 568-9) православными иммигрантами в Пенсильвании и замечательных православных контактов на Аляске, куда он совершил две удачные поездки, о. Александр общался также с модернистскими приходами в Финляндии. Другими словами, он имел мало контактов с живым православием.
Вместо того, чтобы интересоваться монашеской и аскетической жизнью, о. Александр Шмеман много времени посвящал изучению французской философии и литературы, романов Жоржа Сименона, письменных работ Жюльена Грина и русской светской литературы. Все это очень много говорит о нем.
Совершенно ясно, что французская и русская светская литература во многом повлияли на внутренний мир о. Александра. Он сам называет себя мятежником, бунтарем (стр. 63), «полемистом» (стр. 106). Он ненавидел любую привязанность к прошлому (стр. 73). Он был типичным русским светским интеллектуалом, который, родившись за пределами России, хотя и пришел в церковь, но так и не воцерковился (стр. 53). Таким образом, о. Александр был олицетворением парижской эмиграции, одним из последних представителей Петербургской аристократии и правящего класса, лишенных своих корней после того, как Петр I отделил их от народа.
О. Александр как литературный критик быстро разочаровался в третьей эмиграции, которая была преимущественно еврейского происхождения, и в оказавшемся ложным «религиозным возрождении» в 70-е годы среди советской интеллигенции. Он осознавал, что она (интеллигенция) попала под такое влияние Советского Союза, что уже не могла мыслить вне советских категорий (стр. 614). Его первоначально лестные слова, обращенные к хотя и великому, но светскому русскому писателю Александру Солженицыну, что он, якобы, «спаситель», сейчас кажутся абсурдными, но сам о. Александр слабо это понимал (стр. 488) и поначалу считал Солженицына гением (стр. 527-8).
В своей брошюре о Солженицыне (которого не ценил, потому что тот любил самое лучшее в РПЦЗ) о. Александр сказал, возможно, свои самые правдивые слова о Западе. Он написал, что «Духовная трагедия Запада» в том, что «он (Запад) решил сочетать неверие ума с религиозностью» («О Солженицыне», Монреаль, 1974 год, стр. 45). Это была и трагедия вестернизированной русской эмиграции (которая была вестернизирована еще до того, как обосноваться на Западе). Такова была и тенденция самого о. Александра: верующее сердце, но неверующий ум. Он сам это признавал (стр. 518).
К сожалению, «протестантская» рациональная сторона о. Александра имела мало времени на укрепление в личном благочестии, на святых отцов (стр. 109) и на то, чтобы православие стало «образом жизни» (стр. 57). Он отверг православие Петербургской аристократии, перешедшее с эмигрантами в Париж, и считал его зависимым от католицизма (стр. 158). У него было мало времени и на ностальгию, какая была присуща эмиграции. О. Александр часто говорил о разложении эмиграции (стр. 23, 85, 134), особенно в США, и о ее одержимости прошлым (стр. 123-24).
О. Александр и Русская Церковь Заграницей
Отношение о. Александра к РПЦЗ и, особенно, к ее священникам (таким, как о. Виктор Потапов, о. Александр Лебедев, о. Александр Киселев) было крайне негативным, но это можно понять, хотя подобное отношение к таким достойным пастырям очень несправедливо. Очевидно, он не знал, что представляет из себя РПЦЗ, и видел лишь внешнюю ее часть, то есть самое худшее. Вот почему он совершенно не ценил эту неотъемлемую часть Русской Церкви с ее святыми угодниками и универсальными ценностями, а воспринимал ее как секту и презрительно называл ее представителей «карловчанами», что недостойно для такого человека, как он. Но я могу его понять, поскольку сам помню самое худшее, что было в РПЦЗ в 70-е годы и видел все то же, что видел о. Александр.
В то время худшее в РПЦЗ представляло собой своего рода, «музей православия», и его участь была только одна - неминуемая смерть, так как внутреннее уже было мертво. Там были старые эмигранты, купавшиеся в ностальгии по исчезнувшей России и при этом не передававшие своим детям и внукам православную веру, носителями которой после них оставались лишь нерусские. Этих пожилых эмигрантов часто сопровождала группка фанатичных новообращенных в православие, мечтавших о «православии в стиле Талибан», чтобы им можно было осудить на вечные муки в аду всех оставшихся в англиканстве (стр. 48).
Не удивительно, что эта часть РПЦЗ частично вымерла, а частично - попало в бездонную яму, расколовшись на мелкие секты. Такая часть РПЦЗ жила лишь прошлым и обладала особой патологической психологией и уж никак не ассоциировалась с любовью и православным христианством. То, что о. Александр видел в РПЦЗ, было лишь провинциальностью, националистическим этническим русским православием, а не его универсальной миссией, к которой всегда стремилась лучшая часть РПЦЗ. Упреки Шмемана РПЦЗ в том, что она якобы занимается самообороной, весьма странны, учитывая, что она постоянно подвергалась агрессивным нападкам абсолютно со всех сторон (стр. 594), в том числе и со стороны самого о. Александра.
Трагично то, что о. Александр не смог понять и признать канонизацию Русской Церковью За Границей святых новомучеников и исповедников, как не смог это понять и академик о. Иоанн Мейендорф (стр. 630, 642). Как можно отвергать святых? Как можно отвергнуть святителя Иоанна Шанхайского? Но именно это сделали о. Александр Шмеман и близкие ему по духу и делают так до сих пор. Будучи анти-националистом и анти-шовинистом, о. Александр не видел внутренней стороны РПЦЗ, ее святости, ее верности вселенским русским православным традициям. Не видел он, что РПЦЗ есть носитель бескомпромиссной православной цивилизации, что она имеет истинное нефанатичное усердие в проповеди православия Миру и достойно почитает новомучеников и исповедников (на это у него не было времени, и потому о. Александр имел абсолютно неверное мнение о новомучениках и о приснопамятном митрополите Филарете).
Благодаря самому лучшему, что есть в Русской Церкви Заграницей, она всегда жила и живет до сих пор, в то время как поверхностное православие, которое о. Александр видел в некоторых частях Православной Церкви в Америке, вымирает или уже вымерло, подобно вспыхнувшему и затем потухшему пламени, оставив после себя лишь пепел и горькие сожаления. Единство и свобода Русской Церкви сегодня имеют своим основанием краеугольный камень - новомучеников и исповедников Российских. О. Александр этого не видел.
К сожалению, о. Александр много раз судил только по внешнему и поэтому сделал несколько ошибок.
(Продолжение следует)
