Собственность

Средневековый человек, попади он в наше время, несомненно, удивился бы характерной причуде эпохи: общество, возведшее потребление в культ, отказывает в доверии духовенству и воинству, заметив с их стороны даже самую скромную попытку приобщиться к роскоши. В его время роскошь и праздность, наоборот, считались эксклюзивным правом аристократии.

Ремесленник или торговец отдает суверену часть себя: часть своего времени, сил, творческих способностей. Исполнив урок, произведя товар или услугу, он снова свободно располагает собой. Иное дело аристократ. Этот уже не сдает свою жизнь в аренду по частям, но однажды смелым и величественным жестом дарит ее целиком - Богу, царю или Отечеству. Дав воинский, монашеский или священнический обет, человек уже не живет своей волей. Жизнь, естественная и наиболее ценная собственность, более ему не принадлежит. В лучшем случае она временно возвращается ему на ответственное хранение - то тех пор, пока не получен боевой приказ.

Именно поэтому в традиционном обществе аристократ имеет право на роскошную праздность - суверен таким образом просто благодарит вассала за его дар. В средневековье никого не удивляет и не возмущает то обстоятельство, что ювелир, выточивший драгоценный перстень, не может позволить себе носить его. Самим символом аристократичесого сословия становится лев - зверь, который, как известно, практически никогда не охотится, но всегда первым подходит к добытой львицей косуле. Этой честью сама природа вознаграждает того, кто, вопреки инстинкту самосохранения, не избегает угрозы, но всегда выходит ей навстречу и спасает весь прайд, полагая за него свою косматую голову.

Увы, справедливость в наше время не в чести. Биржевой спекулянт - прямой виновник кризиса - паркует эксклюзивное авто у ювелирного магазина и чувствует к себе уважение окружающих. Но стоит зоркому журналисту заметить на руке патриарха дорогие часы, как общество разражается циничными замечаниями. Впрочем, дело не только в справедливости.

Самый главный вопрос, связанный с обладанием собственностью поставил еще древнегреческий философ Аристипп. Его друг и извечный оппонент Диоген Синопский утверждал, что человек свободен лишь настолько, насколько он самодостаточен и независим от материальных благ. В стремлении достичь максимальной свободы этот юродствующий мудрец раздал свое имущество и поселился в большой глиняной бочке - пифосе. Заметив однажды, что мальчик, склонившись над ручьем, пьет воду из горсти, Диоген выбросил последнее, что у него оставалось, - чашку - со словами: «Надо же! Мальчик превзошел меня простотой жизни!»

Однако Аристипп не разделял всеобщего преклонения перед Диогеном. Ему казалось, что, избегнув множества мелких ловушек, синопский философ угодил в одну большую. Его поразила гордыня - явление, известное как «слабость совершенных» в языческом мире и как «смертный грех» в христианстве.

- Почему ты не сменишь свой дырявый плащ? - участливо спрашивал Аристипп Диогена.

- Потому что мудрецу подобает быть равнодушным в таких вопросах. - был ответ.

- Что ж, коли тебе все равно, давай поменяемся. Я возьму твой плащ, а ты наденешь мой.

Диоген отказался. В дорогом плаще Аристиппа он утратил бы свою самобытность, показался бы заурядным прохожим.

- Сквозь дыры твоего плаща, Диоген, просвечивает твое тщеславие. - насмешливо заметил Аристипп и отошел прочь.

«Есть два рода людей, - размышлял он. - Одни владеют вещами, другими, наоборот, владеют уже сами вещи. Вот Сим, казначей Дионисия, разве он владеет своим роскошным особняком с мозаичными полами и драгоценными статуями? Ведь для того чтобы содержать это богатство он бесчестит свое имя, взыскивая проценты с долга бедной вдовы, терпя унижения и побои Дионисия. Умри Сим, дом его останется цел. Но если землетрясение или война разрушит дом Сима, сам он едва ли переживет это событие. Лучше бы ему последовать примеру Диогена. Впрочем, Диоген не так далеко ушел: он так же не в силах расстаться со своим прославленным дырявым плащом, как Сим со своим дворцом. Очевидно, подлинная свобода приобретается иначе. Нужно не убегать от вещей, а учиться владеть ими».

Аристиппа можно назвать идеологом европейской аристократии. Он умел наслаждаться изысканными яствами, но в иных условиях не брезговал и миской чечевичной похлебки. Равно легко он засыпал и во дворце Дионисия, и в придорожной траве, положив под голову камень вместо подушки. Поэтому то ли Стратон, то ли сам Платон сказал ему: «Тебе одному дано ходить одинаково как в мантии, так и в лохмотьях».

Много веков спустя русская поэтесса Марина Цветаева воспела этот подлинный аристократизм в стихотворении «Генералам двенадцатого года»:

О, как, мне кажется, могли вы

Рукою, полною перстней,

И кудри дев ласкать — и гривы

Своих коней.

Одним ожесточеньем воли

Вы брали сердце и скалу,

Цари на каждом бранном поле

И на балу.

Вам все вершины были малы

И мягок самый черствый хлеб,

О, молодые генералы

Своих судеб!

Тот, кто подарил самое ценное - жизнь - своему суверену, уже доказал свою способность владеть прочими, нисходящими ценностями, подчиняя их высшей цели. Так однажды Аристипп в знойный летний день отправился в долгий путь. Позади шел раб и, обливаясь потом, тащил его мешок с деньгами. Обернувшись, Аристипп сказал: «Ты меня задерживаешь. Выбрось лишнее и прибавим шагу». На глазах у изумленных прохожих раб развязал мешок и высыпал добрую половину золота прямо в дорожную пыль. Налегке пошли они дальше и скоро скрылись за горизонтом.

Нечто подобное свойственно и нашему духовенству. В современном мире - это те немногие люди, которые способны владеть собственностью, не допуская того, чтобы собственность владела ими. Этого-то и не может простить им раб золотых швейцарских часов.