Духовное просвещение и ценностные ориентиры политического планирования

25 января 2011 года в рамках XIX Международных Рождественских образовательных чтений на социологическом факультете Московского Государственного Университета имени М.В.Ломоносова под председательством декана социологического факультета МГУ Владимира Ивановича Добренькова состоялся круглый стол «Духовно-нравственные ценности современного российского общества: социологический взгляд».

Но притом и новую заповедь пишу вам, что есть истинно и в Нем и в вас:

потому что тьма проходит и истинный свет уже светит (1 Ин. 2:8)

Просвещение образованных, образование просвещенных

Духовное просвещение - деятельность, направленная на восстановление межпоколенческой связи, а также сама эта связь (конфессионально-цивилизационный код), основанная на многовековых традициях и, соответственно, на той культурообразующей конфессии, которая формирует и «задает» иерархию ценностей. Верность цивилизационной традиции позволяет народам, с одной стороны, сохранять идентичность и свой культурно-исторический тип («живые корни»), а, с другой стороны, подняться над узко-этническим горизонтом. Эти особенности отличают духовное просвещение от сложившейся в секуляризированном обществе системы просвещения, восходящей к эпохе, названной в силу многих причин этим же словом. Обе «версии» просвещения сосуществуют и оказывают решающее воздействие не только на выбор образовательных стратегий (при этом системы просвещения по ряду позиций отличаются от систем образования), но и на характер стратегического планирования и прогнозирования в сфере внутренней и внешней политики.

«Совпадение» понятий, обозначающих различные взгляды на просвещение, было похоже на кражу ценностей, поскольку именно эпоха Просвещения сделала предметом культа идеалы моноцивилизационного, а, следовательно, «надконфессионального» или откровенно антиклерикального развития (прогресса), европоцентричного по своей сути. При этом почти все версии поступательного движения или «деградирующего прогресса» (ницшеанский или фрейдистский подходы, к примеру) - «линейные», «волновые» или «эволюционно-спиралевидные» - столь же трудно совместимы с ценностями христианства, как христианское понимание свободы и любви с реалиями «свободной любви». В жертву этим «общечеловеческим» идеалам и «великим учениям» (мировым идеологиям), легализовавшим разрыв с конфессионально-цивилизационной основой развития, были принесены исторически связанные между собой традиционные формы самоидентификации - конфессиональной (цивилизационной) и этнокультурной. Таким образом, сложившаяся система просвещения и образования не поднимает народ над родовым чувством, а разрывает его связь с культурными традициями, что делает возможным свободное и неконтролируемое политическое и геополитическое конструирование «нового мира», не только оформляющегося (глобальные тренды), но и уже институционализированного. Общий вывод - востребованность развития системы духовного просвещения, восполняющего «тематические пустоты» в образовании и неустранимые «издержки прогресса» - индоктринальную зависимость масс, чрезмерные политические и экологические риски.

Здесь возникает несколько вопросов, связанных с тем, как следует понимать систему духовного просвещения, которую мы должны общими усилиями создать в ближайшие годы. Для того чтобы ответить на эти вопросы, отметим только несколько свойств, характеристик системы просвещения.

Первая - совершенно добровольный характер просвещения, что, собственно, и отличает его от системы образования - начального и общего, профессионального и высшего. Образовательная система всегда связана с «обязаловкой», ограничена жестким планом, контролем за «объемом образовательных услуг» и соответствующей отчетностью. То, что хорошо для образования, гибельно для просвещения, где все делается не в силу внешних обязательств, а только и исключительно по внутренней потребности. По этой причине, к примеру, едва ли не главным союзником духовного просвещения становится искусство кино - художественного и документального, которое почти всегда смотрится несколько искусственно, когда его включают в чисто образовательные проекты. Свидетельством может служить ежегодный фестиваль «Лучезарный ангел». В системе духовного просвещения кино чувствует себя, как дома, поскольку само искусство в его лучших проявлениях и формах строится на чисто добровольной основе: человек волен смотреть или не смотреть. В этом отношении оно ненасильственно по своей природе. Разумеется, сказанное никоим образом нельзя отнести к искусству, культивирующему пороки и потому обретающему силу духовного наркотика, «дури». Именно здесь проходит, видимо, граница добра и зла.

Вторая характеристика системы духовного просвещения - ее дополняющая и компенсационная функции, позволяющие восполнить неизбежные пустоты, прежде всего в сфере гуманитарного знания и духовной культуры, неизбежно возникающие в процессе образования на всех его ступенях, что особенно четко проявляется по мере специализации. Система духовного просвещения, которая в любом случае хотя бы частично накладывается на систему народного образования, призвана не только расширить спектр школьных или вузовских дисциплин, интересов, культурных ориентиров, но и изменить сам уровень духовных запросов человека.

Третья характеристика системы духовного просвещения - ее способность замещать отсутствующее или дефицитное общее или специальное образование, если оно недоступно по каким-либо причинам - будь то социальное неравенство, нищета, обычная леность души и ума.

Эту характеристику можно дополнить четвертой - реабилитационной, которая становится наиважнейшей, если речь идет об отдельных личностях и целых социальных группах, добровольно или условно-добровольно преодолевающих собственные пороки. Сегодня все наше общество нуждается и в такой реабилитации.

И наконец, последняя, пятая и основная особенность системы духовного просвещения - присущая ей миссионерская функция, которую можно толковать и в широком, светском понимании этого слова, и в узком смысле - богословско-религиозном (все знают: путь к спасению - узкий и тесный, но единственно возможный). Здесь все зависит от понимания миссии - и как высшей цели в иерархии целей, и как основной функции, и как высшего призвания, и как служения. В этом последнем, но самом высоком понимании имеют право на признание и религиозно-миссионерское искусство во всем многообразии жанров, и его организованная поддержка, в том числе со стороны государства и гражданского общества.

Идеология и просвещение, планирование и служение

Российское общество, освобожденное от идеологической зависимости («единственно верного учения»), которая искусственно поддерживалась в течение десятилетий хорошо отлаженной системой советского «политпросвета», остро нуждается в создании новой системы просвещения, способной восполнить зияющие пустоты и, прежде всего, пробелы в духовной культуре, в знаниях и мировосприятии, ибо свято место пусто не бывает. А таких пустот, заполняемых сегодня откровенными нечистотами, в том числе «образовательными услугами», не имеющими отношения ни к просвещению (тот же «секспросвет» детей), ни к познанию мира (учебники новейшей истории), ни к воспитанию души (от дозированной адаптации русской культуры до ЕГЭ), эпоха воинствующего атеизма и сменивший ее «переходный период» оставили немало. Почему же не заметно даже робких попыток исправить ситуацию? Ответ лежит на поверхности: институты незрелого гражданского общества и коррумпированная государственная машина демонстрируют неспособность определиться с тем, чему должна служить система народного просвещения в современной России, поскольку неясны перспективы развития страны, основные цели ее реформирования.

К тому же в настоящее время либо основательно утрачены навыки в области стратегического планирования и прогнозирования, либо «новая элита» просто не заинтересована в подобной деятельности, несовместимой с принципом интенсивной распродажи невосполнимых природных ресурсов и получением «коротких денег». Прозрачная долгосрочная стратегия предполагает столь же прозрачный контроль за денежными потоками и персонализированную ответственность за средне- и долгосрочные последствия принимаемых решений. Дело усугубляется и системным кризисом, в результате которого во всем мире сворачиваются многие социальные гарантии и долгосрочные проекты.

Таким образом, вместе с водой в очередной раз вылили и ребенка. Разрушив идеологически зафрахтованную, но эффективную и вполне жизнеспособную систему народного просвещения, которая не только распространяла сомнительные идеологемы, но и делала доступными для всех слоев общества научные знания по широкому кругу дисциплин естественнонаучного и гуманитарного профиля, мы не создали ничего иного, что могло бы остановить тотальное размывание культуры. Сама же система образования, а точнее, «образовательных услуг», переживающая перманентные реформы без ясной конечной цели (отсутствие общенациональной стратегии «обесцеливает» и обесценивает все отраслевые стратегии), в принципе не способна выполнять ту роль, которая отводится системе просвещения.

Единственной силой, способной вдохнуть жизнь в масштабный общероссийский просветительский проект, может стать Русская православная церковь, сохранившая смысл и дух просвещенческой деятельности. Но, говоря о потребности в духовном просвещении народа и о том, чем оно отличается от идеалов эпохи Просвещения или той государственной системы просвещения, которая функционировала в СССР, следует помнить о том, насколько незаметно происходит иногда подмена понятий, смыслов, ценностей. Просвещение, творимое людьми, как известно, может не только нести «свет к просвещению язычников» (Лк 2:32), но и стать источником тьмы, если сами просветители забыли о Том, Кто творит свет и образует тьму. И «горе тем, которые зло называют добром, и добро - злом, тьму почитают светом, и свет - тьмою» (Ис 5:20).

Ценностные ориентиры, которыми руководствуются отдельные люди, социальные, профессиональные и возрастные группы, малочисленные народности и великие народы, давшие свои имена мировым цивилизациям, могут не совпадать по отдельным параметрам, а в ряде случаях демонстрировать явную несовместимость. Последняя характеристика вызывает большие и небезосновательные опасения, поскольку служит существенным криминогенным фактором и провоцирует перерождение социальных рисков в риски политические, перерастание незначительных бытовых конфликтов в межэтнические столкновения с вовлечением многих государств, что в свою очередь порождает межконфессиональную рознь и провоцирует «цивилизационные войны». К сожалению, мало кто замечает глубинные причины такого рода инверсий, так как уже произошедшие конфликты и войны, уже имеющие этническую или конфессиональную окраску, служат надежным средством маскировки для тех групповых интересов и связанных с ними политических стратегий и проектов, которые, как правило, и лежат в основе политической дестабилизации.

Заметить и выявить подлинные механизмы разрушения социального мира можно, обратив внимание на тот факт, что этническая вражда проявляется тем острее, чем глубже становится зависимость массового сознания от мировых политических идеологий - так называемых «великих учений». Внешне эти учения действительно связаны с великими философскими теориями (от обезличенных направлений и течений - либерализма, социализма или национализма до «именных» доктрин и школ, того же марксизма, социал-дарвинизма или ницшеанства), но сама эта связь иллюзорна. Если «базовые» теории, давшие свои имена политическим доктринам, рассчитаны на критическое восприятие со стороны научного сообщества, то политические идеологии - на профанов (в хорошем смысле этого слова, который открывается, когда мы вспоминаем, что «специалист подобен флюсу»). Цель и суть политических идеологий, закрепленных в форме доктрин, - не служение истине, а тотальная индоктринация миллионов, то есть внедрение доктрин в сознание и подсознание. Именно политические идеологии разделяют человеческое общество по живому, разрушая не только традиционные основы этнокультурной и гражданской идентичности, но и складывавшиеся тысячелетиями конфессиональные пространства - фундамент многоцивилизационного мира.

Возникает закономерный вопрос: насколько жизнеспособны политические идеологии, и есть ли необходимость их совершенствовать или видоизменять, изобретать новые и новые доктрины, претендующие на эту роль? Как отметил Святейший Патриарх Кирилл, выступая 6 декабря 2010 года на встрече в Краснодаре, «Иногда говорят, что страна не может жить без идеологии, что непременно нужна идеология. Я задал себе вопрос: так ли это? И подумал - это неправда. Идеология живет в течение трех, максимум четырех поколений людей. Ни одна идеология, которая существовала в мире, не выдерживала больше этого срока».[1] И это действительно так: распространение идеологий (индоктринация) порождает иллюзии, в том числе иллюзию обладания вечной истиной или знанием неких неизменных и объективных законов развития. На основании такого «открытия» одни строят этические теории, призванные обосновать «общечеловеческие ценности», идущие якобы на смену религиозным доктринам, разделяющим мир на «верных» и неверных». Другие используют «сходство» для сколачивания политических коалиций «единомышленников» (примером служат широко распространенные в мире идейные течения «христиан-марксистов»). Многие говорят о том, что ценности разных культур и эпох если и не совпадают, то имеют несомненной сходство, ссылаясь, например, на мнимое совпадение «кодекса строителя коммунизма» с христианскими заповедями.

Что стоит за такой позицией и есть ли в ней хотя бы малая доля правды? Для того чтобы ответить на этот вопрос, можно воспользоваться образом перевернутой пирамиды (пирамиды ценностей), которая состоит почти из такого же набора элементов, что и пирамида-эталон. Разница лишь в том, что высшая точка перевернутой пирамиды - преходящие интересы или откровенный культ мамоны, а ее основанием стала бывшая вершина - признание воли Божией и поклонение Творцу. Причем эта «бывшая вершина» стесана таким образом, чтобы сохранить хоть какую-нибудь устойчивость. Бог поругаем не бывает, но те, кто допускает разрушение иерархии, не могут рассчитывать на спасение. К слову, так называемая концепция устойчивого развития, которая рассматривается едва ли не как основная политическая формула мировой интеграции и более того - как спасительная доктрина для человечества, является не чем иным, как попыткой создать систему подпорок для перевернутой пирамиды. Такие попытки могут лишь задержать крушение: зачем надо было бы искать устойчивости там, где она есть? Естественно, что человеческий мир, в котором нет места ни для высших ценностей, ни для учителей, которые их приносят в мир, обречен: «Истинно говорю вам: отраднее будет Содому и Гоморре в день суда, нежели тому городу» (Мф. 10: 11).

Что же касается мнимого совпадения «кодекса» и заповедей, всего грандиозного советского опыта по построению спасительного града на земле, но без Божия участия, то причина относительно продолжительного существования подобной идеологии не должна вызывать сомнений. Чтобы пояснить эту мысль, лучше всего продолжить цитату, которую мы привели выше, взятую из выступления Предстоятеля Русской православной церкви. По словам Его Святейшества, «Самая сильная идеология была в нашей стране. Почему она была сильной? Почему она выжила три поколения, а другая идеология в Германии - только одно? Потому что идеология, которая существовала в нашей стране, эксплуатировала христианскую идею. Люди оставались верующими... не потому что они посещали храмы - они не могли их посещать, в духовном смысле они были загнаны в подполье. Но они сохраняли систему ценностей, сформированную в Православии.... Что такого было в атеистической идеологии, что могло бы заставить человека идти навстречу пулям или отдать свою жизнь на прокладке железной дороги? Да ничего, потому что атеистическая идеология не верит в будущую жизнь, а значит, всякий призыв отдать свою жизнь бессмыслен, потому что жизнь одна. И каждый может ответить - да пойдите прочь с вашей идеологией, я один раз живу, я хочу любить, иметь семью, я хочу иметь дом, комфорт. Как вы можете вдохновить человека на то, чтобы встать и идти в атаку, если за гробом нет ничего? А ведь люди шли. И не только потому, что стояли загранотряды за спиной, но шли и по совести. В людях генетически работала христианская нравственная идея. А идеологии не живут. Нам не нужно больше никакой идеологии. У нашего народа есть сильная, ясная христианская система ценностей».[2]

Как видим, жизнеспособность даже самой влиятельной из идеологий зависит от того, насколько долго она сможет паразитировать на традиции и духовно-нравственной культуре, неотрывно связанной с религиозным самосознанием народа и воспитанной во многих поколениях. Сегодня на смену идеологиям, ослабленным или уже канувшим в Лету, приходят новые доктрины, обосновывающие историческую неизбежность глобализации и характерной для нее культурной унификации - якобы закономерной тенденции, не имеющей альтернатив. На основании этой идеологии происходит явное, а чаще неявное вытеснение традиционных укладов жизни новыми алгоритмами поведения, замещение национальных культур универсальными субкультурами, не признающими ни государственных границ, ни конфессиональных ограничений, но хорошо адаптированными к различным формам коммерциализации всех областей человеческой жизнедеятельности, в том числе и политической. Отсюда - срастание профессиональной политики, которую можно рассматривать как самостоятельную субкультуру, с коммерческими субкультурами. Этот процесс не рассматривается как разновидность коррупции, хотя является значимым коррупциогенным фактором. Но мы не замечаем этих причинно-следственных связей, ибо трудно человеку познать, «где путь к жилищу света, и где место тьмы» (Иов 38:19), продолжая по привычке называть просвещением способы культурной легитимации пороков...

Сама идея просвещения в руках радикально настроенных политиков с неизбежностью превращается из духовной потребности христианского служения в нечто прямо противоположное - и по духу, и по содержанию, вплоть до зарождения разрушительных ересей и прямого отрицания христианского вероучения. В этом случае просветителями движет не вера во всемогущество знаний, а страх пред непознанной стихией, проистекающий из неверия. По определению М. Хоркхаймера и Т.В. Адорно, по своей сути «Просвещение - тоталитарно.... Абстракция, инструмент Просвещения, относится к своим объектам подобно року, понятие которого ею искореняется», а само Просвещение - не что иное, как «ставший радикальным мифологический страх». Его суть сводится не столько к гордыне человеческого разума, сколько к попытке любой ценой поработить природу, поскольку «Просвещение выжигает даже последние остатки чувства собственного достоинства.... Единственно, чему хотят научиться люди у природы, так это тому, как ее использовать, чтобы полностью поработить и ее, и человека. Ничто иное не имеет значения».[3]

Просветительский энтузиазм не только вылился в движение по высвобождению науки и образования из традиционных «пут» - институтов, созданных в традиционном обществе, где сохранялась иерархия ценностей, основанная на верховенстве Божественной воли и соединяющая человека с Богом, но и был низведен до выработки политических проектов, в том числе глобальных. Таким образом, возник водораздел между просвещением, связующим поколения христиан («соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» - 1 Коринф. 6:17) к попыткам разорвать связь времен, перевернуть систему ценностей таким образом, чтобы в ней не осталось места ни для Спасителя, ни для его апостолов-просветителей.

Эта эволюция началась уже с того момента, как зародились первые кружки и общества интеллектуалов, заявивших о своем праве изменить социальный мир до основания - не считаясь с «предубеждениями» и в соответствии со своими представлениями о всемогуществе человеческого разума. Учитывая, что почти у каждого мыслителя-преобразователя всегда был свой проект мирового переустройства и своя «группа поддержки» - сообщество адептов, толкователей и тех, кто самого мыслителя рассматривал как подходящий «проект» для достижения собственных целей, не было и не могло быть никакого устойчивого единства в рядах просветителей и «просвещенцев». В этом смысле эпоха Просвещения - не столько эпоха в истории развития человечества, которую обычно связывают с Французской революцией, изменившей политическую жизнь Европы и предопределившей дальнейшее разрушение традиционных политических ситем, сколько позднейшие интерпретации истории, сменяемые друг друга опыты ее реконструкции, за которыми стоит желание присвоить идею просвещения, связав ее с новыми реалиями.

Именно об этом пишет Дж. Рикуперати. По его мнению, Просвещение в своем разнообразии и целостности не совпадает ни с интеллектуальными, ни с культурными истоками Французской революции: «Этот европейский универсальный феномен, приспосабливавшийся к различным временным и культурным обстоятельствам, стал, скорее, жертвой, чем очагом распространения революционных моделей. Конечно, Революция позаимствовала у философов идеологический материал, но использовала его опосредованно, изменив все то, что было в нем общим и универсальным. Открытой остается проблема, присущая всем подходам, которые пытаются определить черты какой-либо эпохи, сравнивая ее с предшествующими или последующими эпохами, - проблема историографической реконструкции Просвещения. Сначала ее разработкой занялась сама Революция, следом - ее враги. Затем на защиту Просвещения встали идеологи. Реставрация дистанцировалась от него, хотя и не в полной мере, а Третья Республика, напротив, солидаризировалась с ним. В 1930-е годы перед лицом нацистской угрозы была проведена философская реконструкция Просвещения».[4] Если продолжать список «реконструкций», то он будет длинным, и особое место в нем займет, как уже говорилось, отечественный опыт...

В заключении можно сделать один вывод: наступает время, благоприятное для создания единой государственно-церковной системы народного просвещения в России и отчасти на так называемом «постсоветском пространстве», поскольку церковь невозможно отделить от народа, а отделение от государства чревато многими рисками социального и политического характера. Но главная угроза, о которой следует помнить - возможность полного разрыва преемственности поколений и той конфессионально-цивилизационной идентичности России, которая позволяла ей в годины испытаний сохранять свою целостность и культурное многообразие.

Валерий Николаевич Расторгуев, доктор философских наук, профессор кафедры философии политики и права МГУ им. М.В. Ломоносова