От редакции. Предлагаем вниманию читателей текст доклада члена культурно-просветительского общества «Лосевские беседы», автора РНЛ С.В.Гальперина, представленный слушателям в рамках конференции «Христианство и наука» на VIII Международных Рождественских чтениях, проходивших в 2000 году, поскольку, на наш взгляд, он не утратил своей актуальности. Тем более, что в сборник материалов Чтений доклад не был включен.
Ныне здравствующим поколениям выпала редкая участь - встретить смену тысячелетий, исчисляемых от Рождества Христова. Само по себе это уже налагает на каждого верующего некую ответственность. У тех же, кто готов в эту пору свидетельствовать от имени ранее ушедших из земной жизни, она многократно выше. Я беру на себя такую ответственность, свидетельствуя здесь и сейчас от имени православного русского мыслителя Алексея Федоровича Лосева (в монашестве Андроника). Эту благородную, хотя и нелегкую миссию мне приходится выполнить, чтобы помочь лосевскому наследию реально войти в духовный общественный потенциал. При жизни Лосев был лишен возможности в полной мере «восславить Бога в разуме, в живом уме»[1] - так он сам назвал свое земное предназначение. Его путь открытий-прозрений в годы наивысшего творческого подъема был прерван (это случилось в 1930 г.) арестом и жестокими репрессиями, примененными к нему как к непримиримому идеологическому противнику отрицающего Бога режима. Создав целостное учение о выразительно-смысловой символической реальности, сам автор был лишен возможности завершить его оформление и тем более опубликовать: сократив срок наказания Лосева, власти, тем не менее, запретили ему впредь заниматься философскими и богословскими проблемами. Вынужденный ограничить сферу своих научных интересов, он стал широко известен своими работами в области античной эстетики и мифологии, языкознания, литературоведения. Но даже сохраняя видимую лояльность господствовавшему режиму, опальный профессор осознавал зыбкость своего положения до конца жизни. Действительно, официальное заключение о реабилитации А.Ф. Лосева появилось лишь в марте 1994 года, то есть почти через шесть лет после его кончины.
До настоящего времени отношение к Лосеву остается неоднозначным как в среде философов, так и в богословских кругах. Как член культурно-просветительского общества «Лосевские беседы», посвятивший последние десять лет изучению лосевского научного наследия, я высказываю субъективное, однако, на мой взгляд, достаточно аргументированное убеждение. Собранные воедино и опубликованные после кончины Лосева «ранние» труды, как и высказывания последних лет жизни, позволяют четко обозначить его позицию. Разработанные Лосевым начала абсолютной диалектики и принципы абсолютной мифологии, восходящие к Триединству Св. Троицы и божественности Абсолютной Личности; творчески развитый православно понимаемый неоплатонизм; глубоко осмысленная философия имени, продолжающая традиции православного энергетизма; провозглашенное и многократно подтвержденное равноправие алогического и логического - основа синтеза веры и знания (список можно продолжить) выражают неизменную верность автора разработок Священному Преданию Восточной (Православной) Церкви. Именно это прежде всего и позволяет говорить о сегодняшней востребованности лосевских открытий, когда Россия, вовлеченная в водоворот гибельных событий, начинает искать спасение в православной вере.
Смятение духа и брожение умов потрясает не только Россию. Мы оказываемся свидетелями всеобщей сумятицы мыслей и поступков, нарастание которой угрожает самому существованию человечества. И это происходит на фоне невиданного роста знаний и впечатляющих достижений науки на пути неуклонного прогресса. Однако человек не религиозный, сугубо светский, все яснее замечает весьма неприятную закономерность: изменения в природе и обществе, вызванные использованием новых знаний, происходят гораздо быстрее, нежели накопление именно тех знаний, которые позволили бы предвидеть результаты этих самых изменений. Следовательно, наиболее важных знаний как раз и недостает. В итоге человечество все чаще оказывается во власти слепых, весьма губительных сил, вызванных им самим по незнанию. Волна за волной на страны мирового сообщества, стремящиеся жить «по науке», накатываются кризисы - от экологического до нравственного. Никакими фундаментальными открытиями в естествознании, стократ выверенными рекомендациями социальной психологии, самыми оптимистичными прогнозами, подкрепленными всей мощью математического аппарата и новейшими информационными технологиями, от них не избавиться. Вот и выходит, что главной причиной несчастий, обрушивающихся сегодня на человечество, является именно кризис знаний - кризис гносеологический. История развития мысли не раз выявляла ложность и несостоятельность целых учений. Драматичность нынешнего положения в том, что сложившаяся система знаний сама не признает своей несостоятельности, потому что живет верой в свою самодостаточность. Сделать это можно и нужно лишь с позиций ортодоксального христианства, то есть православия. И тогда сразу же становится ясным, что общественное сознание в странах христианского мира, где эта система формировалась, глубоко вовлечено в прельщения разума, некогда отпущенного в свободный полет. Божья воля, о которой толкует Священное Предание, для него - вымысел, а общественная воля, которой он лишь и готов подчиняться вот уже несколько веков, - реальность.
Эта воля проявилась в период формирования секуляризованной (обмирщенной) новоевропейской, протестантской культуры, в которой разум стал независимым, автономным, и заключалась она в стремлении к удовлетворению насущных потребностей человека (именно ее и выразил Фр. Бэкон, заявив, что истина и полезность - одно и то же). С позиции православия это не просто игнорирование Св. Предания, где единство и гармонию мира в Боге выражают Его имена: Истина-Добро-Красота, но и возведение греха в идеал. Подмена имени Бога понятием «полезность» выявляет продолжающуюся отвращенность человека от Бога. Обращенность его к удовлетворению насущных потребностей, как к главной жизненной цели, означает, что дух его паразитирует на душе, душа - на теле, а тело становится паразитом самой природы, сколько бы человек ни воображал, что познает ее и преобразовывает. Вот отчего благие намерения, подсказываемые разумом, раз за разом оборачиваются злом, а реальная жизнь, действительность оказывается отчужденной от благородных замыслов, даже если они подкреплены самыми точными расчетами и безупречным информационным обеспечением.
Многократно воспетый поэтами свет европейского Просвещения на поверку оказывается всего лишь отраженным, подобно холодному лунному свету, порождением человеческого разума. В нем отсутствует то, что присуще солнечному свету - выражение животворящего начала. Неспроста и сама теория познания, соответствующая ему, создавалась как теория отражения. Сегодня высвеченная им картина мира сводится к многообразию явлений (феноменов), описываемых системой понятий и определений. Наука предлагает верить в реальность всякой вещи, если она находится в пределах применимости соответствующих ей понятий или математических моделей, не без самодовольства называя такую реальность «онтической» («όντως» /гр./ - по правде, на самом деле). Принципы своего подхода наука пытается (и не без успеха) распространить и на иные сферы общественной жизни.
Альтернативой онтической реальности является реальность символическая, и возврат в нее разума - единственный путь к спасению человечества от грядущей деградации и вырождения. Речь о возврате идет потому, что христианская культура до своей секуляризации целиком пребывала именно в символической реальности. Направления, по которым шел от нее отрыв разума в западном христианстве, легко определить, вспомнив английский эмпиризм, французский материализм, германский идеализм. Что же касается православного мира, то здесь картина совершенно иная: стержнем самобытной русской философии остается мистический символизм - от Григория Сковороды до Павла Флоренского. Конечно, плоды европейского Просвещения дошли и до России, породив зловещую секулярность, и уже в нынешнем веке воинствующий материализм попытался вытравить даже память о главном направлении отечественной мысли, сохраняющей святоотеческие традиции. Но и тут профессор Лосев, надеясь быть услышанным и понятым хоть на краю могилы, решается обнародовать свой итоговый императив: «У меня есть одна...формула. Она гласит, что и сама действительность, и ее усвоение, и ее переделывание требуют от нас символического образа мышления»[2]. Развертывание этой формулы приводит нас к стройному всесторонне разработанному учению о символе как вездесущей универсальной форме выражения внутреннего во внешнем и о символической реальности как самостоятельной выразительно-смысловой сфере, являющей собой саму действительность.
Еще в ранней юности Лосев сформулировал для себя задачу «примирения в научном мировоззрении всех областей психической жизни человека: науки, религии, философии, искусства и нравственности»[3]. Как видите, речь пойдет о научном мировоззрении, то есть опять-таки о позиции человеческого разума. Но она не имеет ничего общего с описываемым выше оторвавшимся от своих истоков помраченным гордыней разумом. Здесь сами помыслы обращены к Богу, и, стало быть, человеческий ум мыслится как неотъемлемая часть образа Божьего, воплощенного в человеке. И обращаться следует к мысли самого Бога, которая как-то преломляется человеческим разумом. Таковы святоотеческие традиции, следуя которым, известный православный просветитель нашего века Вл. Лосский утверждает: «Бог, сотворяя, мыслит творение, и эта мысль придает бытию вещей его реальность... Божественным словом мир вызван из своего небытия, и есть слово для всего существующего, слово в каждой вещи, для каждой вещи, слово, которое является нормой ее существования и путем к ее преображению»[4]
Эту истинную норму существования вещи и открыл Лосев, изложив результаты своего откровения в незавершенном труде «Сáмое самó», увидевшем свет лишь через шестьдесят лет после его создания. Автор здесь, кстати, даже не упомянул, что всякая вещь хранит тайное, сокровенное слово (логос). Но в подходе Лосева сомневаться не приходится: именно на такое утверждение другого православного философа-просветителя Вл. Эрна он сослался в своем раннем очерке «Русская философия»[5], опубликованном в Цюрихе еще в 1919 году. Уже тогда Лосев твердо стоял на том спасительном для человеческого разума пути, который открывало Священное Предание Восточной (Православной) Церкви. Вместо рационализации христианства, начатого схоластическим богословием Римской Церкви и завершенного протестантством, в православии осуществлялась христианизация ума - насыщение мысли тайной, которая есть не скрываемый секрет, а свет неистощимый. Лосев говорит о ней так: «...Она ощутима как тайна, без всяких надежд на разрешение, но зато со всяческой надеждой на оплодотворение ею любых проявлений разума и смысла вообще»[6].
Подход Лосева прост и понятен: все существующее таит в себе начало, непознаваемое для человека, поскольку его мышление имеет предел. Оно начинается лишь с полагания бытия - первого утверждения: «эта вещь есть». Бытие самой вещи мыслится как множество ее свойств, значений, определений. Но ведь она к ним не сводится - вещь прежде всего именно она сама. Определить абсолютную индивидуальность вещи - значит утерять ее как предмет определения. Стало быть, абсолютная индивидуальность вещи, - «сáмое самó», - остается вне мыслимости, оказывается выше мыслимости. То же можно сказать и про «одно» - абсолютную единичность, которая мыслится лишь как «одно сущее», то есть сама по себе не есть ни то, ни то и ни это, следовательно, требует полного отрицания - апофатичности[7].
К чему же приводят эти умозаключения Лосева? Конечно же, к непостижимому для человеческого разума, всеохватывающему добытийному единоначалию, которое в христианском вероучении именуется Богом-Отцом и по-разному воспроизводится в различных областях постигаемой человеком действительности: в философии - это категория Первоединого; в материальном мире - точка; в математике - единица; в антропологии - личность; в искусстве - первообраз и т.д.
Теперь обратимся к тайне, которая проявляется на самом пределе мышления - к тайне рождения смысла (Лосев называет ее «тайной первого зачатия мысли»[8]). В нашем уме она возникает одновременно с полаганием бытия конкретной вещи. Что же происходит в действительности? Вместе с утверждением: «эта вещь есть» рождается множество ее смысловых возможностей, интерпретаций, которые выражают наше понимание этой вещи, то есть связаны с нашим житейским опытом, знаниями, воображением, стереотипами, интересами и. т. п. И это все? Конечно, нет. Лосев решительно заявляет, что любая конкретная вещь независимо от разума человека обладает собственным смыслом, который рождается вместе с ней. Он включает в себя прежде всего то, чéм именно эта вещь отличается от всех других, то есть различие как категорию. Но ведь сами по себе различия вещью не являются. Они становятся ею лишь в своем слитом единстве - в тождестве. Стало быть, первозданный смысл вещи - тождество ее различий, единораздельность, которая относится не только к отдельной вещи, но и ко всем вещам, составляющим мир: смысл соединяет их во вселенское цельнораздельное единство.
Вот мы и встретились с прямым проявлением вечной тайны рожденного Слова (Логоса), в Котором сотворен мир и всякая вещь в нем, и Который знаменует Ипостась Сына, уходящую в присносущую тайну Божества. Для научного мировоззрения, опирающегося на православный фундамент, это, конечно же, смысл, но не тот, который в нынешней ортодоксальной науке «человек мыслящий» обнаруживает в глубине собственного существа, а тот, который открывается как мировая гармония Всеединства и Всеразличия. В осмыслении философском Лосев соотносит его с категорией Бытия.
Но если цельнораздельное смысловое единство вещи - естественная норма ее существования, то что же представляет собой само это существование? И здесь мы встречаемся еще с одним проявлением неисповедимой тайны, которое Лосев соотносит с категорией Становления и представляет как непрерывно-сплошную текучесть. Любая вещь находится в непрерывном изменении - она становится, хотя мы и воспринимаем ее как ставшее. Таким образом все видимые и невидимые изменения относятся к становлению. Это и есть суть существования всякой вещи. В картине мира, выработанной нынешней системой знаний, каждая вещь тождественна себе самой в пространственно-временнóм бытии. Это отражено в законах формальной логики и как раз соответствует онтической реальности. Но если исходным способом существования является непрерывно-сплошная текучесть, то сами пространство и время оказываются лишь формами становления. И эта их формализованность сразу же выявляется в подобном древним апориям Зенона физическом парадоксе Лосева, избавляющем от пространственно-временных условностей: движение с бесконечной скоростью есть абсолютный покой. Это действительно так: точка, движущаяся с бесконечной скоростью, в любой момент времени пребывает в любом месте своего пути, следовательно, - покоится. Ссылаясь на этот логически неопровержимый довод в течение целых 60 лет, Лосев, в отличие от Зенона, вовсе не пытался критиковать обманчивую видимость, а по существу, приглашал осваивать совершенно новый, открывшийся ему мир (на это приглашение до сих пор так никто и не откликнулся).
В работе «Сáмое самó» Лосев предпринял краткий историко-философский экскурс, где показал, что именно интуиции чувственно или мысленно воспринимаемой текучести бытия стали основой формирования главных мировых культур. И теперь мы ясно видим, что христианское благовестие выразило эти интуиции в имени третьей Ипостаси Св. Троицы - Духе Святом, Который дышит, где хочет. Но это вовсе не означает полной неопределенности Его проявления, и основы научного мировоззрения тому подтверждение.
Лосев обнаруживает в становлении нарастающее осуществление абсолютной единичности, которое появляется вместе с полаганием бытия. Так возникает основа математики - числовая последовательность натурального ряда. Но это же означает вместе с тем и исхождение бесконечно повторяющихся бескачественных актов полагания. Ясно, что источник бытия и становления общий. Но столь же ясно, что первозданный смысл не может быть источником становления, хотя одному без другого никак не обойтись. Становление оказывается средством осуществления смысла. В смысловом соединении, обеспечивающем целостность вещи, непрерывно-сплошная текучесть направлена всегда извне вовнутрь, а в создающем выразительность вещи смысловом различии она же направлена изнутри вовне (Лосев называет ее здесь эманацией). На уровне научного мировоззрения все это полностью подтверждает правоту отцов Восточной Церкви, утверждавших: «Дух Святой исходит от Отца чрез Сына» и одновременно доказывает полную несостоятельность догмата «филиоквы» Западной Церкви, расколовшего христианский мир в начале II-го тысячелетия Р.Х.
Вообще принципиальные отличия научного мировоззрения, создаваемого Лосевым, от того, что сформировала новоевропейская культура, станут понятны, если сравнить пути богословия Восточной и Западной Церквей, потому что сами корни познания обнаруживаются именно здесь.
В мистическом опыте Восточной Церкви Бог-Троица познается в Своих отношениях к тварному, в икономии - в Божественном действии: акте сотворения, промысле, миссии во времени Сына и Св. Духа. В Божественном раздаянии энергия исходит от Отца и сообщается через Сына Святым Духом. Целью познания при этом становится соединение с Богом - обожение. От созерцания Троицы в каждой из Ее Ипостасей можно перейти к попытке созерцать Ее в Ней Самой. По терминологии восточных отцов это и есть истинное «богословие», доступное лишь мистическому откровению.
У римских отцов путь был совершенно иным: к Лицам они шли от единой Божественной сущности. При этом на первый план выходила проблема познания отношений: отношений Божественной сущности к Лицам, отношений между самими Лицами, что потребовало использования отвлеченного, абстрактного логико-понятийного аппарата. Для Восточной Церкви эта проблема сводилась к наличию ипостасных свойств: отцовства-рождения-исхождения. Отец - начало единства; Сын и Дух Святой - Его Слово и Его Дыхание. Что же касается Божественной сущности, то в Предании Восточной Церкви вообще нет места для ее богословия и мистики. И в то время, как в западнохристианском мире развивалось схоластическое богословие, а философия - мирская наука, используя тот же формальный аппарат, становилась его продолжением (а по существу - вырождением, поскольку здесь и Бог стал понятием), в восточном христианстве мистический опыт богословия, опирающийся на произносимое слово, достиг своей высшей ступени - исихазма (священнобезмолвия). Разница, как видите, существенная.
Таким образом Божественное действие изначально находится в центре православного мистического опыта. Бог открывает Себя в. Своих энергиях - вечно изливающемся преизбытке непознаваемой Божественной сущности.
Что же выявится, если сопоставить упоминаемые выше «сущность» и «энергию» в современном научном подходе и в осуществленном Лосевым?
В онтической реальности сущностный анализ служит основой понимания. Сущность неотрывна от явления (феномена) - она и есть явление, оформленное в качестве системы понятий. Наконец, сущность вещи совпадает с ее смыслом (по Аристотелю, это ее «чтойность»). Таким образом, вам совершенно ясно, что такое «сущность»: содержательность этого понятия, доставшегося нынешней науке от римских отцов в наследство, неоспорима.
Теперь последуем за Лосевым в реальность символическую - двуплановую, рельефную, в отличие от онтической - плоской. Увы, здесь нельзя ответить, что же такое «сущность» сама по себе, зато Лосев разворачивает целый веер ее фундаментальных проявлений:
↑→ в своем бытии есть смысл
↑→ в своем инобытии есть явление
↑→ в своем для-себя-бытии есть действительность
Сущность →
↓→ в своем становлении есть существование
↓→ в своем ставшем есть вещь
↓→ в своей эманации есть выражение
Так работает наследие отцов Восточной Церкви.
Обратимся к энергии. Вершиной постижения реальности для науки сегодня служит знаменитая формула Эйнштейна E = mc2, проявляющая тайну перехода материи в энергию. Между тем сам термин «энергия» вошел в научный обиход лишь во второй половине прошлого века. До этого важнейшую динамическую характеристику с подачи открывшего ее в механическом движении Лейбница именовали «живой силой». Нетрудно предположить, что «энергия», обозначавшая у Аристотеля принцип становления смысла, стала «своей» для ученого мира, когда он окончательно уверовал в тождество сущности явлений с обнаруженным человеческим разумом их смыслом.
А что же Лосев? Рассмотрение широко используемого им представления об энергии смысла (энергии сущности) позволяет утверждать, что он придерживается аристотелевой трактовки энергии. Но столь же ясно, что для самого Лосева корни этого представления - в православном богомыслии о присутствии непознаваемого по Своей сущности Бога в Своих энергиях. Познавательный потенциал, таящийся в энергии смысла, поистине неисчерпаем.
Общеизвестно, что человечество обязано христианству представлением о личности. Однако в самом христианском мире развитие этого представления оказалось весьма драматичным. В римском богословии Ипостаси (Лица), выражавшие всю личностную полноту, были сведены к отношениям. Затем, после Реформации, для философствующего ума вполне естественным стало расчленение целостной реальности на мыслящий дух и природу-механизм. И конечно, сам мыслящий дух со временем превратился в абсолютизированную человеческую личность. Она и сформировала научное мировоззрение «под себя». Согласно ему жизнь как способ существования организма, а затем и сознание как высший уровень психического отражения, возникают на этапах эволюции природы, которая осмысливается в целом как пространственно-временнόе бытие вещества с различной степенью упорядоченности.
Не таков путь православного осмысления. Предание Восточной Церкви свято хранит апофатичность Божественной Личности, и, следуя ему, самобытная русская философия воспринимает в категории Личности все существующее. Поэтому в символической реальности Лосева всякая часть несет на себе смысл целого, которое, следовательно, оказывается организмом, а сама всеохватывающая жизнь - не что иное, как становление. Смысл может не только выражаться вовне, но и соотноситься с самим собой, а это и есть, по Лосеву, сознание. Поскольку всякая вещь обладает собственным смыслом, она становится обителью и для сознания, уровень которого связан с уровнем ее структурной организации (у человека оно приобретает характер самоосознанности). В основе такого (перевернутого по сравнению с изложенным выше) мировоззрения - бытие личности, а не вещества.
Поскольку согласно православному энергетизму Св. Троица открывает Себя в Своих Именах посредством Божественных энергий, то, как считает Лосев, и всякая тварная вещь способна выразить свой смысл (логос) энергией смысла, проявляемой в ее имени. Но ведь личностно всякое бытие, стало быть, и оно выражено тем или иным развернутым именем - мифом, который представляет собой энергийную разрисовку - лик личности. Итак, мифична сама действительность, и осознание этого - мифология. Но тогда утверждения современной науки о том, что миф (и прежде всего миф религиозный) противостоит реальности, несостоятельны, поскольку представляемая наукой реальность также не что иное, как относительная мифология вещного мира. В мировоззрении Лосева знание и вера сливаются в абсолютном: «Абсолютная диалектика, или, что то же, абсолютная мифология, в своей окончательной формулировке есть Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святой - Троица единосущная и нераздельная, неисповедимо открывающая Себя в Своем Имени»[9]. Но абсолютное выражено и реальной бесконечностью привычных физических величин: бесконечной скоростью точки, бесконечной силой смыслового соединения. Все это до основания разрушает релятивизм нынешнего научного подхода, и принцип близкодействия, который держит на плаву громоздкую теорию естествознания, целиком вытесняется всеобщим принципом дальнодействия. При этом математика предлагает сменить сложность суммирования простотой прямого соединения, а физика, наоборот: примитивность механизма - неисчерпаемостью организма. Гармония внутреннего совершенства (теории) с внешним оправданием (практикой) по мере использования учения Лосева начнет превращаться из голубой мечты ученых в реальность.
В целом столь радикальное изменение научного мировоззрения - необходимый этап на пути России к интеллектуально-духовному преображению в лоне православия. Более того, это дает ей историческую возможность вывести человеческое сообщество из тупика, созданного стереотипами протестантского прагматичного мировосприятия: «И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними» (Лк, 13,30). Своими боговдохновенными трудами Алексей Лосев уже начал этот этап. Но попытки продолжить его наталкиваются либо на прямое сопротивление, либо на отсутствие интереса со стороны сложившихся систем и общественных институтов, в чем я убеждался неоднократно. В этих условиях остается уповать на мудрость нашей Православной Церкви, что я со смирением и делаю. Лишь ей по силам восстановить порушенную некогда связь времен и отличить гибельный путь страстей и прельщений разума от следования Божественному Промыслу.
Cемен Вениаминович Гальперин, культурно-просветительское общество «Лосевские беседы»
Примечания:
[1] Лосев А.Ф. Жизнь/ Повести. Рассказы. Письма. СПб., 1993. С.380.
[2] Лосев А.Ф. Страсть к диалектике/ Сб. М., 1990. С. 38.
[3] Лосев А.Ф. Мне было 19 лет...Дневники. Письма. Проза. М., 1997. С. 67.
[4] Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие М., 1991. С. 228.
[5] Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. С. 76.
[6] Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. М., 1994. С. 403.
[7] Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М., 1995. С. 11.
[8] Лосев А.Ф. Миф. Число. Сущность. С. 399.
[9] Лосев А.Ф. Там же. С. 295.
