О том, чем для восточнославянского мира явилось открытие «Слова о полку Игореве», кажется, сказано уже всё. За двести с лишним лет определилось оно краеугольной глыбой в фундаменте нашей общенациональной силы и славы, утвердив за народами Великой, Малой и Белой Руси неоспоримое право наравне с другими гордиться своей исторической самобытностью и культурной самоценностью, распахнув необозримые горизонты для научных поисков и поэтического творчества любителей отеческой старины.
При этом «Слово...» высыпало такое неисчислимое множество исторических, археологических, филологических, культурологических и религиоведческих загадок, с такой вариантностью толкований затемнённых временем смыслов, что и сегодня, и завтра - и во все времена, пока живы будут русские люди и будет звучать всё обновляемый русский язык, - не утихнут споры, не улягутся страсти вокруг этого уникального явления культуры Древней Руси. Какие славные имена сходились здесь, сталкивались авторитетами: Погодин и Вяземский, Потребня и Миллер, Никифоров и Рыбаков, и список этот всё прибывает и множится.... И замечательно, что с годами дискуссии мифологов и приверженцев школы заимствования, фольклористов и этнолингвистов нисколько не стихают, ведь чем больше ярких полемистов-правдолюбов вступают в турниры, тем чаще и громче звучит над Великой, Малой и Белой Русью слово о «Слове...». А внимание, интерес специалистов и любителей - это живизна «Слова..», его активное, неугасимое пребывание, участие в жизни наших обществ. Это присутствие необходимо нам, всем, кто осознаёт себя наследником, чувствует охранителем и считает себя работником национальной культуры. И её воином. А разве нужно кого-то здесь уверять в том, что у национальной культуры есть враги?
Двадцать лет западными производителями на территориях бывшего СССР идёт организация новых рынков сбыта, для чего из местного населения активно формируется глобалистское «общество потребления». Так как национальные культуры всегда конфликтуют с идеологией унифицированного шопинга, проще - «управляемого глотания», то именно против традиций развернута непримиримая и предельно циничная война. Нужно ли тут кому-то объяснять - почему «Слово о полку Игореве» упорно выводится из образовательного процесса, почему оно всё меньшее место занимает в интересах общественного сознания. Почему гениальное творение бессмертного Русского духа столь целенаправленно замалчивается. Здесь война совершенно явная, и война эта не мировоззренческих или сепаратистских идеологий. Тут ратоборство духовное.
Именно о духе «Слова о полку Игореве» я позволю себе дилетантски порассуждать.
Ведь нет, да просто не может быть такой русской души, которая, прикоснувшись к «Слову о полку Игореве», тотчас не воспылала бы творчеством. Школьник и академик, философ и офицер, рыбак, инженер, студент, кормилица и пенсионер - каждый, кто открывает для себя «Не лепо ли ны бяшетъ, братие, начати старыми словесы трудных повестий...» сразу же чувствует в себе энергетический прилив, тревожно-восторженное возгорание, которое, быстро прибывая и возрастая, охватывает всего внутреннего человека желанием созидать. И, если профессия читающего сопричастна наукам и искусствам, то тут неизбежно зачинаются новые теории, порождаются гипотезы, пишутся тематические стихи и картины. Если же труд его далёк от пера или палитры, то, всё равно, чем-то прекрасным и обязательно новым - в мечтах, словах, предложениях и поступках - вырвется наружу распирающее, жмущее человека изнутри чувство его переполненности доброй силой.
Вот этот творческий, созидательный порыв, которым камертонально отзывается всякая русская душа на чтение «Слова о полку Игореве» (что удивительно - как на древнем, так и на современном языках!) раскрывает природу духа «Слова...». Состояние прибытия доброй и светлой силы, заполнения особой психической энергией, требующей выхода через созидание чего-то возвышенного, исключительно благородного, чего-то такого прекрасного, что расскажет миру о его любимости Богом - это состояние по эмоциональному переживанию очень близко к состоянию истинной благодатности.
Я не в коей мере не хочу сказать, что здесь тоже самое, что переживают святые подвижники, стяжавшие Духа Святаго, но творческое, демиургическое состояние от прикосновения к великому произведению искусства эмоционально-чувственно очень сходно с тем, как святые отцы описывают своё пронизание энергиями Святаго Духа - Духа Животворящего.
Незадолго до Вознесения Господь сказал ученикам: «Но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый» (Деян. 1, 8). Апостол Павел подтвердил: «Тружусь и подвизаюсь силою Его, действующею во мне могущественно» (Кол. 1, 29). За ним св. Кирилл Иерусалимский: «Дух Святой есть наивеличайшая сила...». И совсем недавнее свидетельство архимандрита Иоанна Крестьянкина: «О великий, непрекращающийся ток силы Божией, ощутимый в нисхождении Духа Святого в наши души».
Конечно же, есть принципиальная разница в природах вдыхаемого в человека: одно дело - пронизывающая и заполняющая молящегося христианина энергия, исходящая непосредственно от Бога-Животворца, от Создателя, и совсем иное - сила, излучаемая человеческим творением. Ведь в первом случае способность восприятия энергии обусловлена православностью души получателя, во втором (в непосредственно нашем) - её славянством. Т.е., обладанием некими генетически закреплёнными культурными кодами.
Однако, какова сходность плодов: ликование, прилив добрых и светлых чувств, желание творить, и творить непременно прекрасное, непременно чистое, гармоничное и возвышенное! И если нельзя, дабы не вторгнуться в понятийную зону богословия, говорить о благодатности силы, то очень даже можно - об её благотворности.
В этой-то благотворности духа «Слова о полку Игореве» - вечный, неоскудимо-неисчерпаемый источник вдохновения для всё новых и новых поколений. И важно отметить: пусть каждое время в своём ключе переводит, а точнее - осмысляет, толкует и воспроизводит «Слово о полку Игореве», но - чувствуют его все всегда одинаково.
Посему, может быть, не столь приоритетны для оценки всё множащихся переводов «Слова...» критерии смыслового, стилевого и фонетического соответствия изначальному тексту, сколь важно сохранение в новом авторском толковании этой самой доброй силы. А инструмент меры известен - единочувствие, народное единочувствие.
Мы много, порой излишне много говорим, что произведения искусства должны заставлять думать читателя, зрителя, слушателя. Несомненно. Но они должны и зазывать чувствовать. К достижению такого единочувствия меж автором и народом призывал нас, писателей, (один из самх чутких «переводчиков» «Слова..») Аполлон Майков: «На нас писателях лежит великий долг - увековечить то, что мы чувствовали со всеми. Нам следует уяснить и осязательно нарисовать тот идеал России, который ощутителен всякому».
Как нигде, идеал России всякому ощутителен в «Слове о полку Игореве». Ощутителен лиризмом.
Лиризм - уникальное свойство славянской культуры. Это не сентиментальность германцев, не английский сплин. Это... это мы с вами чувствуем.
Юрий Лотман когда-то теоретизировал на тему ориентированности национальных культур на «начало» или «конец» истории. «Тоска разлияся по Русской земли, печаль жирно тече...». Да-да, «стон у нас песней зовётся», да-да, и песни наши унылы и пейзажи тоскливы, и литература пессимистична, но в том-то и дело, что в нашем эсхатологическом миросозерцании за самыми тёмными страданиями всегда светится Пасха. Наши печалования - это не стоны «на реках Вавилонских» об утерянном сладком прошлом, а плачи-покаяния о настоящем, моление о будущем. Ибо «конец» нашей истории не в воцарении антихриста и Страшном суде, а во втором пришествии Христа и новой Земле для святых. И отсюда - наша несомненная уверенность в Воскресении, которое неизбежно после жатвы-жертвы, когда «На Немизе снопы стелютъ головами, молотятъ чепи харалужными, на тоце животъ кладутъ, веютъ душу от тела».
Нагляднее всего славянское национальное ощущение лирики проявляется в музыке - в искусстве, где информационная составляющая ничтожна, часто вообще надумана. Светланов, Овчинников, Федосеев, Никоненко - в русской музыке можно по пальцам одной руки перечесть имена дирижёров, умеющих полноценно передавать Чайковского, Глазунова, раннего Стравинского. Вот Моцарт, Бах, Бетховен - да, дирижёру вполне достаточно виртуозности для того, чтобы доставлять слушателям удовольствие. Но наши Балакирев, Римский-Корсаков, Бородин, Черепнин, Мусоргский именно в своей лиричности неуловимы для иностранцев. Мажорные фрагменты могут быть хороши и у Когана, и у Баренбойма, но минор им не подвластен. Как бы они не старались, оркестр зазвучит лишь приглушённей и замедленней, но никак не лиричней. Чувственно неточно.
И ещё трудные повести о неудаче воинского похода не погружают нас в уныние потому, что архитектура «Слова о полку Игореве» предвосхитила все современные понятия о композиции, о драматургии литературного произведения, о психологии смены темпоритмов и фонетической мелодики. «Слово...» симфонически совершенно сочетает в себе то чередующиеся, то переплетающиеся мажор и минор, патетику и лирику, апофеозно соединяя их в финале: «Солнце светится на небесе - Игорь князь въ Русской земли...» - это уже прямой посыл к молитвенной формуле «...воля Твоя яко на небеси и на земли».
Ведь касанием только генетических кодов испытуемой читателем благотворности духа «Слова о полку Игореве» не объяснить. Культура - производное от культа. Искусство - проповедь вероисповедания, а культура - его реализация в быту, творческое проявление духа в материи. И поэтому в каждом, вошедшем в народную память, в национальную жизнь произведении искусства обязательно наличествуют опорно-координатные точки исповедуемого народом культа.
В «Слове о полку Игореве» это, прежде всего, его фабула, восходящая к евангельскому сюжету «Возвращения блудного сына»: «Игореви князю Богъ путь кажетъ из земли Половецкой на землю Русскую, къ отню злату столу».
«Возвращение блудного сына» - основной сюжет православного искусства. В отличие от западного восприятия личности как совокупности внешних проявлений, где человек-«persona» тождественен своей социальной личине (помните: первые театральные представления в античности были связаны с погребальными мистериями этрусского бога смерти «Persu», с «оживлением» мёртвых посредством надевания их портретной маски), Православие чтит именно внутреннее подобие человека своему Творцу. В нашей традиции личность - суть человека, его лик. И потому цель православного творчества - описание внутреннего преображения человека, то есть, образное свидетельствование его падений с катарсическим восстановлением в изначальную Адамову полноту через осмысление своих страданий - как результата собственного же отступления от божественного промысла. На обозримом временном пространстве русское искусство всеми средствами проповедует осознанное покаяние, как единственный вход в Преображение, как истинное возвращение к Отцу Небесному.
Прорыв к преображению, прохождение катарсиса для достойности восприятия Божественной благодати - абсолютная доминанта русского православного искусства, ведь наполнение человека и мира Фаворским светом - это и есть «идеал России, который ощутителен всякому».
«Игорь едетъ по Боричеву къ святый Богородици Пирогощей» - едет князь на покаяние, потому как это ему «Богъ путь кажетъ... къ отню злату столу». Здесь вам и «Обрыв» Гончарова, и «Воскресение» Толстого, и весь Достоевский.
И здесь уже всё лучшее, чему только ещё предстоит быть написанным на русском, украинском и белорусском языках.
Впервые опубликовано на сайте «Российский писатель»:
http://www.rospisatel.ru/dvortsov-slovo.htm
