Отчего так скверно? Отчего вдруг так скверно стало жить? Какая порча, какая напасть сдвинула стрелку «времен» в сторону бесконечно тягостного ожидания?
А неопределенно тягостно сегодня всем: и господам, и товарищам, и соплеменникам и согражданам. Господам - от нескончаемого взаимоистребления на ниве дележа богатств, товарищам - от беспрерывных неудач в деле защиты «простого» человека, соплеменникам - от не иссекающего потока инородцев, согражданам от беспрестанно - наваливающихся испытаний. И почти каждому к тому же безмерно обидно «за Державу»... Покружившись, все остановилось и, не имея исхода, затягивается воронкой в какой-то один не проходящий «день сурка».
А ведь не так уж и давно, помнится, было другое. Тогда страну, изнемогавшую от ожиданий, буквально распирало эйфорией. С каким озорством и бесшабашной удалью, с какой радостью и умилительным восторгом клеймились и крушились старые идеалы и утверждались новые. А как незаметно и вовремя, безболезненно, но главное - как умно «проглистилась» старорежимная номенклатура в первые ряды зачинщиков и главных защитников назревших перемен. И это воспринималось с энтузиазмом, и в этом виделось единство порыва. И там же усматривался залог согласия. А все вместе ограждало от раскола и ожидаемых потрясений... Шло утро нового «Февраля».
Так думалось, увы, многими.
Но, однако, не дано было... За каждым хмельным «Февралем», всегда шагает свой сумеречный «Октябрь». И он настал вместе с новыми «господами», вынесенными к рулю очередной «революционной волной».
Новоявленные рулевые прорвались к власти вовсе не за тем, чтобы и дальше продолжать осчастливливать народ. Такой работой занимались их «старшие товарищи» во все предыдущие годы. Нет, тут была своя накопившая забота, свой интерес, своя тревога и боль, своя, так сказать, «номенклатурная» обида.
Легко ли годами, в неудобнейшей позе с эстафетной папочкой в руках, безостановочно мотаться по нескончаемым коридорам, изображая собой упорядоченность броуновского движения. Или ежеминутно, без передышки, преданным взглядом выедать до кости пустые глазницы партийных бонз, презирая и ненавидя в душе не по возрасту засидевшихся истуканов. А всем ли по силам не на партийных собраниях и не в цехах заводов, а дома, в кругу семьи и близких, не давая себе послаблений, заливаться соловьем о нашем распрекрасном «сегодня» и уж совсем райском «завтра»... И многое разное другое, сокрытое от глаз, приходилось делать и переносить.
И за что? А только за то и за тем, чтобы иметь хотя бы возможность (как принято говорить сегодня - «свой шанс»), а не выстраданное и выслуженное право, когда-нибудь в будущем, при крайне удачных стечениях обстоятельств, вогрузиться - то наконец в густо унавоженную привилегиями и властью бадью. А сколько их, не вынесших гонки, сошло и примирилось со скромными кадушечками и горшочками, а сколько и вовсе осталось ни с чем...
Но так было не всегда. В суровые времена становления жизнь двигалась другим порядком. Строгий учет и всеобщий контроль требовали от «государственных мужей» особой, кристальной чистоты. «Кадры решают все!» - лозунг того времени. И под зорким всевидящем оком самого «вождя» («отца народов, страны» и пр.) тысячи тысяч неутомимых рук, не ведая покоя, перебирали многочисленные перечни претендентов, селекционируя достойнейших, и оставляли ровно столько, сколько требовало дело. И от того, что тогда тщательнейшим образом соблюдалась мера, у каждого оставшегося в живых и была полная прочувствованность важности исторического момента и свое места в нем.
Но подошли земные сроки «отца». Угасло зоркое око, ослабели заботливые клещи рук, и... расползлась, расплодилась и одичала без меры, без должного присмотра поросль.
Вот с таким грузом забот и тревог и накопившихся обид и навалилось «племя младое» на ненавистных «старших товарищей». Оно сметало в «революционном порыве» и их самих, и их бестолковую перестройку. И, радикально разрешая проблему, забрало себе «все» и «разом».
Так разбежались пути - дорожки «новых господ» со своими согражданами. Разлетелось по сторонам хрупкое согласие. Не начавшись, рухнул заманчивый союз «труда и капитала».
Но где же в стране поголовного «видового мышления», коллективистских установок и общинного сознания (сообща, по справедливости), возведенных в ранг государственной политики (прежде думай о Родине, а потом о себе), где же в такой стране искать сочувствие несправедливому захвату? Из кого собирать армию защитников стяжательства, алчности и цинизма? Кто разделит с ними идеалы звериного индивидуализма и эгоизма? Что припасли и на что надеялись «большие головы» и «высокие лбы»?
Над горами, над долами, из века в век волынится одна и та же «жалистная» жиганская ныть: «Ой, начальник, ключник - чайник, отпусти на волю». Услыхал новый господин - начальник дуду «жалейку» жиганскую, проникся потаенным смыслом ее и дал жигану волю полную, беспредельную. А за то строго наказал беречь себя, свое семейство и свое неправедное богатство.
Разошелся, раззадорился лихой люд. Забурлила, закипела горячая кровь и пошла гулять по городам и весям. И вздрогнул, замер весь честной мир, подивился невиданной напасти и закружил, заметался в отчаянии от неслыханной еще никем доселе такой «опричнины».
Не татью крадется по ночам, не тенью хоронится по углам, а вольно, весело под ярким солнышком поднимается воровская рать. Растут, крепнут ее ряды, по всей земле утверждается воровской закон.
Из-за дальних морей, из-за широких степей потянулись черные вороны, чуя добычу. Галдят, машут крылами, требуя доли.
Затих повсюду привычный гомон: умолк бодрый голос заводской трубы, заржавела в сенях звонкая коса, нигде не слышно доброй песни, нигде не видно доброго лица, ни от куда нейдет добрая весть, нигде не сыскать и слова доброго... Застило кругом сонной оторопью - покой. Навсегда забыт и сам неправедный раздел.
Cпоро сработали подельнички. Привели-таки наказ в исполнение.
Только ходит - бродит потерянный народ, топит горькую кручину в зелене - вине, ждет - гадает: когда сгинут лютые дни.
А у «опричников» - пир горой. Разлоснились, разговелись рожи до одури. Темным помыслом уже господский дом оглядывают, мутным взором уже господских жен оглаживают, дерзким взглядом уже одаривают и самих господ.
Господам же опять головная боль. Только с одною бедою управились, две другие из-за плеч повыскакивали.
За толстыми стенами, за глухими заборами собираются «большие головы». «Высокие лбы» начинают думу думать, держать совет: как кривую «загогулину» выпрямить. Пришлось вспомнить о силе забытой, о своем народе неприкаянном. Только боязно ослаблять путы невидимые, пробуждать его от сонной оторопи. Так ведь дело не ждет, поторапливает, да и чернь смердящая распоясалась.
А народ - то настрадался, намаялся. Позабыл давно и прямой обман, и злой умысел. Все готов простить за избавление от лихой годины, от безвременья. Он и рад бы послужить «большим головам», да не может взять в толк их мудреный закон. Не дано ему от века жить лишь корыстью, может только «всем миром» да «по совести».
А без совести ни встать, ни расправить плеч, ни пойти на труд, ни побить врагов.
Потому как здесь и сокрыт родник, потому как в нем и тайна силушки.
И мудруют, и колдуют «большие головы», собирают, перемешивают «личный интерес да с пользой «общею»», ворожат в тиши, творя закон неведомый. Но не хочет собираться «несобираемое», не желает совмещаться «несовмещаемое»... Ну да «лбы высокие», не лыком шитые поливают упрямо швы «державностью», дыры щедро мажут «народностью», густо присыпают все «православием». А для пущей крепости и благолепия к трехколору алый стяг приторачивают, старый гимн новым словом разукрашивают, двуглавого орла звездой увенчивают.
Вышла в свет чудо - пава доморощенная, куды там Франкинштейну заморскому. Приживется ли этакое диво - что гадать, другого - то не вывелось.
Реальное положение и прогноз
Афины или Иерусалим? Сила разума или любовь мудрости? Дарвин или Библия?
Право плоти или власть Духа? - задавался вопросами более ста лет назад Лев Шестов.
Но сегодня это не проблема философии, сегодня это практика. Западная цивилизация, похоже, окончательно развернулась в сторону Афин. Плохо ли, хорошо ли - тема сторонняя. Чужая душа - потемки. А вот что и в России столкнулись с той же проблемой выбора, что новая реальность отныне будет всегда пребывать с каждым - вот это вопрос прямой, который и требует прямого, внятного ответа.
«Распалась связь времен», замелькали вокруг знакомые слова. Причина ясна. Общая растерянность и неуверенность, придавливая сознание, заставляют возвращаться к ним снова и снова.
Не прояснено другое. Ведь чтобы случилось «распадение времен», надобно сделать с жизнью нечто такое, чего еще не бывало. Надо утратить жизнеобразующие начала, с чем народу еще не приходилось никогда сталкиваться. Ни монгольское нашествие, ни суровые шаги по собиранию государства, ни «переламывания через колено» привычных устоев, ни реформы Царя - освободителя, не разрушили главного, чем жил народ, - его «видовых установок», общинного сознания. Народ старался сохранять их даже и при большевиках. Наоборот, все величайшие победы, взлеты и достижения были обязаны, в первую очередь, единственно расцвету и абсолютизации «видового закона». В нем и через него черпались и нравственные силы, и физическая мощь. Им, в сущности, и двигалась Россия.
И все же, можно ли говорить, что здесь, в данном месте, в данную минуту, совершилось очередное «распадение времен»? Да, можно, и даже можно констатировать, как факт.
Тогда что же произошло?
А произошло убийство, убийство самого «видового закона» и массовое оголение душ...
Пришла чужая, злая тетка и оторвала от титьки переросшее чадо.
Обвал? Катастрофа?
Да, кто ж спорит. И страшно, и больно. И удивительно, что хоть что - то осталось.
Но ведь и должна была случиться такая минута. А что же осталось? А осталось разоренная, разваливающаяся страна. Остался растерянный, рассыпающийся народ. Живыми остались лишь сами люди, некогда составлявшие все это.
У людей же осталась своя «алчная плоть», которой новая реальность открыла неограниченные возможности комфортного обустройства. У них также осталась и своя «алчущая душа», для которой, наконец - то, полностью расчистилась дорога к Богу.
Мир опростился, стал яснее, поляризуясь до пределов бескомпромиссного выбора. И выбор надо сделать самому человеку: за кем он утвердит свою «правду»- за «правом плоти», или же за «властью Духа»?
Выбор свободен, но от него и будет зависеть исход.
Хорошо ли, плохо ли - это данность, Божие испытание. Если угодно, ненашенские правила, по которым обязали всех жить, сегодня докатились и до России.
Тогда чего ждать? Каковы перспективы? А они таковы:
Потакая «праву плоти», окончательно утверждается мысль, что «хоть бы и свету провалиться, а чаю мне всегда пить». И вся гора народа песчинками одна за другой ссыпается и растворяется без остатка во всевозможных благах цивилизации. Ну, а страна, соответственно, благополучно перестает быть.
Признавая же над собой «власть Духа», надо начинать упорную, кропотливую работу по слепливанию людей в целое на иных, более прочных, чем «видовые законы», основаниях. Они известны - это нравственное миросознание христианства. Тогда возможно будет говорить о возрождении и народа, и культуры, и государственности, и всего остального. Тогда появляется надежда.
Трудны условия, трудна и задача, и почти непосильно исполнение для каждого из нас в отдельности. Все зависит от того, сдюжит ли народ православный, будет ли укрепляться в вере во Христа. Ждет Он обращения нашего и, в том числе и тех, кто потерял себя от «канувшего в лету» порядка... А таких, потерянных, по России большинство.
Прав ли Достоевский, видевший в русском человеке глубинную тягу к нравственным идеалам, а через нее и великое будущее Отечеству, время покажет. Но отсчет времени уже начался.
P.S. И последнее. Тут может возникнуть вопрос; а велика ли сама нужда в нравственном волеизъявлении? На это у Достоевского, как выразителя национального духа, есть замечательный ответ, что если бы даже «Истина» вдруг оказалась вне Христа, то и тогда бы он предпочел остаться с Ним навсегда.
...Такое признание, по сути дела, являет собою не столько личное отношение к проблеме, сколько неистребимую веру в свой народ.
