Часть 2
Теперь о Маруське. Немцы повели ее в село Туричино, от нас километра 3-4. Маруська - не преувеличиваю - плакала. Мы тоже плакали, она же наша кормилица! Однажды, мы видели ее в стаде - её отдали полицейскому. Она нас узнала, пыталась подойти к нам, пастух не пустил, так она долго смотрела в нашу сторону и мычала.
Я очень хорошо запомнила фамилию этого полицая. Мама сказала - Тромбицкий. В мирное время молодежь ходили на танцы, так вот этот Тромбицкий приглашал маму танцевать, может, поэтому он не стал над мамой издеваться. После такого случая некоторые нас стали сторониться, мол - партизанка.
Стало очень голодно, коровки нет, в огороде урожай пропал, хоть иди и проси милостыню. Мама старалась нас накормить, сама ела кое-как и она стала опухать.
Помню в конце деревни жила семья, и у них была дочь мне ровесница, можно сказать, мы с ней подружились. Я часто к ним ходила играть, и её мама иногда наливала в одну миску молочный суп с пшеничной крупой. Мне очень хотелось есть, и я быстро работала ложкой. Это маме девочки не понравилось, она стала подмигивать дочке, чтобы она от меня не отставала. Я это заметила, и мне стало неприятно. Однако я снова ждала, когда меня позовут к ним, чтобы поесть.
Время шло, зима. Однажды ночью к нам постучали в дверь, вошли два военных в обмундировании наших войск, были - офицерами. Я смотрела на них, и мне казалось, что один из них был похож на моего папу. Мама их накормила щами с крапивой без соли, лепешками из мякины. Из вещевого мешка они достали большой кусок соли (смешно, кусок был большой, как до войны был кусковой сахар), посолили щи, немного не доели - щи-то были вода и крапива. А когда они ушли, мы бросились к этой миске, добавили щи и ели. Я помню, Симочка не могла есть пищу без соли, ее тошнило, а я - ничего. Мама стала понемногу добавлять соль в еду, экономила. А вот, эти военные, наверное, были связисты, поэтому пришли к маме.
Опять припёрлись немцы и забрали нашего поросенка, мы его берегли... Лучше бы сами съели. Ничего у нас не осталось. Мы с мамой ходили на поле, где была выкопана картошка. Глубокая осень, заморозки, мы лопатой копали землю и где-то находили помороженную картошку, конечно, мы ее ели, она была водянистая и сладкая, плохо пахла.
Близился к концу 1942 год. Помню, к нам ночью приехали партизаны на повозке. Мама нас разбудила, стали грузить наши пожитки. Мама заперла хатку на замок, закрыли ставни и поехали. Ночь, темно, ехали лесом долго. Мы с Симой не могли понять, почему мы оставили дом, Марсик где-то гулял, и куда едем?
На рассвете приехали в деревню Доминиково, в ней был расположен партизанский отряд - вот тут мама нам все рассказала. Командир отряда поселил нас в школе, расположились в классе, парты были сдвинуты, и мы на них ели, спали. Было очень холодно. Есть совсем нечего. С нами поселилась бабушка Тамара с внучкой Шурочкой, девочке было 3 годика. И вот, чудо: сидим, а в класс вбегает каш кот Марсик, он нас нашел, бежал лесом километров 12, так сказала мама.
Конечно, хотелось есть, все время хотелось есть. В деревне у одного жителя были индюки, вот они повадились ходить на наш школьный двор, хозяин индюков был богатый - он валял валенки на продажу. Мы взяли грех на душу, поймали одного несчастного индюка и съели, сварив большой котел супа. Ели большой семьей, и Марсик тоже.
Шла осень, у нас одежда была летняя, обувь тоже. В школе холодно, и мы развели костер у школы. Командир отряда не разрешал, нас могли обнаружить немцы, постоянно летали фашистские черные самолеты, бомбили. И нас обнаружили. Силы были неравны: что у нас - винтовки и полуголодные воины. Немцы на танках, это был немецкий карательные отрад. Они были в черной форме, на голове пилотки, вместо кокарды - череп. Партизаны выбегали в нижнем белье, нападение было внезапным. Все бежали, кто куда, стреляли с орудий и вот, в этой перестрелке нашей крошке Шурочке пуля попала прямо в висок. Я смотрю - струечка крови, а бабушка её прижимает к себе, не веря, что она мертва. Бабашка Тамара осела на землю и так осталась сидеть... Куда она могла убежать?
Наша мама схватила нас за руки, и мы побежали в сторону леса, многие тоже. В лесу встретился партизан на лошади, и он крикнул нам, что лес будет прочесываться немцами из автоматов. Куда деваться? Ночь. Мы наломали ветки от сосны, расстелили на промёрзшую землю и легли. С нами была женщина, и у нее был грудной ребенок. Прижались друг к другу, и все равно было холодно. Чуть рассвело, пошли по дороге, нашли очистки от картошки, развели небольшой костер и испекли. Поели, набрались сил, пошли дальше. Вышли на дорогу. Стали приближаться к деревне. Было подозрительно тихо. Подошли к широкой канаве, через канаву - хлипкий мостик. И тут началась перестрелка. Мы сразу в это канаву.
Нам стало понятно, что по ту сторону канавы немцы, а где мы - партизаны. Был настоящий бой. Наши партизаны отстреливались и кричали: «За Родину! За Сталина! Живьём берут!» - и вскоре все затихло.
Шло время, мы в канаве, от наших тел стал подтаивать ледок, мы мокрые. Мамочка нас согревала, обняв. У женщины ребенок громко плакал, она его баюкала, а потом он резко затих... Слышим шаги кованых сапог. Немцы нас заметили и скомандовали: "Ауфтейн, шнель, шнель, матка». Толкают нас автоматами в спину. Привели нас в хату, а там уже были пленные - в основном пожилые женщины. Втолкнули нас, и ушли, закрыв дверь. Я помню, была большая скамейка и на ней лежали замороженные кочерыжки от капусты и немного просыпанного сахарного песку. Мы с Симочкой кочерыжки съели, песок слизали языком. Мама нас обняла, и мы задремали.
За окном стоял охранник, когда бабки громко говорили, он на русском языке ругался матерно (это они все почему-то знали) и добавлял: "Капут".
Утром подогнали большую повозку, и полицейский приказал грузить пожитки, что у кого было. У бабушек были узелки, а у нас ничего. Убегая, мы ничего не могли захватить, какие-то вещи остались в школе, зато мы с мамой были вместе и не растерялись. Другие берегли какие-то тряпки, а с детьми растерялись, потом долго разыскивали своих детей, многие просто пропали. Лес прочесывался постоянно.
Так вот, все думали, что эту телегу запрягут лошадью, а полицейский приказал взять оглобли - везите. Мы с Симой подталкивали телегу сзади. Этот изменник-полицай сказал, чтобы довезли телегу до большака, а там нас погрузят в машину и повезут в Германию. Машина почему-то не приехала, нам было приказано ехать назад в хату. Мне кажется, они над нами просто измывались.
И вот, в эту ночь мы решились на побег. Не могу сказать, может, охранник задремал, забыл закрыть дверь, но мы чудом вышли. За избой - огород и мы ползком, а потом бегом добежали до перелеска и выбежали на поле. Ночь ничего не видно. Дождались, когда немного рассвело, и видим, что это поле все в колышках и написано - мины. Что делать? Стали пробираться очень осторожно и дошли до дороги. Пришли в деревню, откуда бежали от карательного отряда. Школа, где мы жили, была на краю деревни, и мама решила войти внутрь. На пороге нас встретили немцы, маму толкнули и крикнули «шнель, шнель». Жалко, ведь там остались кое-какие вещи, мы их хотели забрать.
Наступила зима, одежда у нас летняя. Так как мы длительное время не раздевались и не мылись, у нас завелись вши. Тело покрылось коростой и нарывами, чулки снять было не возможно - они прилипли к гнойным болячкам. У меня сильно болел палец на ноге, мама перевязала его тряпкой. Эта тряпка вросла в ранку. У меня и у Симы под сгибами пальцев рук были нарывы, и мы не снимали рукавицы.
Что нам было делать? - пошли в никуда. Шли долго, и к вечеру показалась деревня. По воспоминаниям мамы она называлась Юрьевка. Мама всё помнила, она же родилась и выросла в этих местах. Дошли до первого дома, постучали, нам открыла женщина. Она нам сразу понравилась, впустила в дом, в тепло, обогрела нас.
Мама сразу сказала, что мы вшивые и грязные и в коросте. Женщина сказала, что её сын в партизанах. Затопила печку, нагрела воды, что бы нас вымыть. Сварила суп из курицы, специально для нас. Сидим за столом. Я ела в рукавицах, она говорит: что же ты? сними рукавицы-то. Мама ей все рассказала. После обеда она нам отпарила руки, смазала каким то салом, забинтовала, а утром мы надели чистые рукавицы. Спасибо этой женщине - она же нас обогрела и отмыла.
Жаль, но надо идти дальше. Мама решила вернуться в свою деревню, там же наш дом.
Я вот сейчас думаю: сколько же сил было у нашей мамы! Мы - маленькие, скитание по лесам, голод. До деревни шли километров 10-12. Мы почти дошли, но на дороге нас встретили немцы с полицейскими. Потолкали нас в спины и погнали к толпе людей, которых они уже захватили. Приказали построиться, и повели всех в село Туричино мимо нашего дома. В Туричине - Комендатура, там многих допрашивали, маму тоже, кричали: ты партизан, коммунист. Потом пришел бургомистр (вроде коменданта), и мама в нем узнала Бенюкова (имя не помню). Он стал записывать в тетрадь всех пленных, а пленные женщины. Когда подоила наша очередь, тетрадь закончилась, и Бенюков написал нас на обложке. Всех потом погнали к вырытой яме на расстрел. Немец, который выкрикивал фамилии, не догадался перевернуть страницу. Мы чудом остались живы.
В душе мы были благодарны Бенюкову, но он все равно изменник.
Опять нас повели в комендатуру, и фашист сказал маме: если не хочешь, чтобы твои киндер (дети) не умерли от голода, разрешаем тебе проживание от комендатуры 1-2 километра, и стирать нашим солдатам белье. «Еще не хватало этим фашистам стирать белье», - это мама подумала.
А где жить? Пошли мы, дошли до деревни Рожново. Опять нам повезло - мама встретила знакомую женщину. Эта тётя Лиза знала нашу бабушку Варвару, а бургомистр Бенюков был этой женщине племянником. Нам она разрешила пожить у нее. Мне было не совсем приятно у неё жить, натерпевшись от немцев, а племянник ведь служит немцам. Дом у нее был большой. Была корова, мама помогала ей по хозяйству, работы хватало.
Нам недолго пришлось пожить спокойно. Местные дороги по ночам минировали партизаны, и немцы придумали, как разминировать. Запрягали 2-х лошадей, сзади деревянная колхозная борона с большими и толстыми железными гвоздями, а нашу маму заставляли погонять этих лошадей по дороге-большаку. Слава Богу, маме везло, а были случаи, люди подрывались. Днём немцы у жителей забирали яйца, молоко, сало, а ночью - наши партизаны. Им тоже нечего было есть, они в основном просили у жителей продукты, а, бывало, просто грабили.
Одна бабушка жила с нами рядом, видит мы, ходим оборванные надеть нечего, она дала маме суровое самотканое полотно. В лесу есть какое-то растение, если его долго кипятить, вода становилась фиолетовой. Мы это полотно покрасили, и мама сшила нам с Симочкой платье, а на груди вышила цветочки. Мы рады, нарядные! От этого куска полотна остался кусок, мама собиралась сшить себе платье. В эту ночь приехали партизаны, у нашей хозяйки забрали продукты, а у мамы этот кусок ткани.
Шли дни, и мы стали слышать издалека стрельбу из орудий, часто пролетали самолеты с красными звездами. Вот была радость - наши! Мы громко кричали и махали рукой. Все ожидали освобождения нашей местности, тогда она значилась Великолукской областью, Невельский район.
В городе Невель в основном жители еврейской национальности, немцы эту национальность хотели уничтожить. И что они придумали: приказывали выходить на главную улицу женщинам, детям, старикам. Заставляли петь, а на встречу им, этой живой толпе, ехали танки. Вот какое зверство.
Не могу вспомнить, какой был год. Зима или весна, по-моему, весна.
От нашей деревни недалеко проходила железная дорога в направлении на Полоцк. Было видно, что на железной дороге состав, но не обычный. Это был бронепоезд, торчали дула орудий. Вот они и стали палить по нашей деревне. Деваться некуда, жители стали убегать кто куда. Где-то загорелись дома, все бежали в сторону леса (одно спасение - лес), и мы тоже побежали. Долго бегали, добрались до деревни, там уже были наши, Красная армия, наши спасители. Со свистом пролетали снаряды, взрывались.
Собрались в одной избе. Нам сказали, надо переждать, скоро освободят всю местность. У командира была ранена лошадь, она страдала, снарядом у нее был вырван большой кусок на крупе, она истекала кровью, и ее пристрелили, жалко.
Не помню, как мы опять оказались в деревне Рожново, и там уже были наши! Вот радость, от счастья плакали и смеялись. В нашей деревне у одной женщины поселился командир части. Полевой Армейский Военторг №55, полевая почта 25740 «Р», это я хорошо помню. Командир - старший лейтенант Хасин. У него в части почему-то не было повара (может погиб), и Хасин предложил маме готовить пишу. Мы первое время тазами все поглощали, отъедались с голодухи, а мама, стоя у печки, падала в обморок - она сильно ослабла. Командир был доволен, как мама готовила.
Все почувствовали, что стало жить спокойнее, стали возвращаться жители в свои дома, многие вернулись, а вместо дома - пепелище. У многих остались коровы, овцы, козы - их надо выгонять в поле на травку. Я пристроилась у пастухов подпаском, вставать надо рано в 4 утра по росе, босиком в поле. Холодно.
В то утро главным пастухом была Фенька, девочка лет 14, и я с ней. Фенька пожаловалась на боль в животе, прилегла на подстилку и задремала. Я смотрю за стадом. От коровок пахло свежей травкой и парным молоком и вот я вижу: к стаду бежит огромная собака! Как освободили нашу местность, по лесам бегали немецкие овчарки, и эта собака - прямо к маленьким козляткам. Я как закричу: «Фенька, собака!» - она вскочила и стала кричать: гату, гату! Оказывается, это был волк.
И что вы думаете? - в стаде была молоденькая телочка, у нее только стали прорезаться рожки. Она этого волка бодала, и все коровы ей помогали. Волка прогнали, а я от страха, впервые увидев волка, онемела, и долгое время говорила шепотом.
Война войной, а мы все же дети и нам хотелось поиграть. Играли в лапту, в догонялки. Я умела тренькать на балалайке, бывало, сяду на завалинку играю и пою частушки. Симочка тоже умела играть, мы с ней вместе пели. Вот наши частушки: «Я иду, ко мне летят четыре воронёночка. Они летят и говорят, измена - от милёночка», «Я иду, ко мне навстречу стая белых лебедей, милый девушек меняет, как цыган на лошадей», или «На окошке два цветочка голубой да синенький, никто любви нашей не знает, только я да миленький», «На суку сидит ворона, кормит воронёночка, у какой-нибудь разини отобью милёночка!». Все почему-то про ворон.
Мы с Симой помогали нашей хозяйке, ходили в поле ворошить сено, складывали в копны, мне нравилось, как пахнет сухое сено. За работу она нам давала немного молока.
Воинские части на одном месте долго не стояли. Наша часть должна переезжать. Командир маме предложил ехать с частью, в этой части были вольнонаемные женщины, они работали в бухгалтерии, отделе кадров. Так вот: командир Хасин брал маму и Симу, а про меня говорит: «Мала ещё, да и опасно, всё может быть, война ещё не кончилась». Ну, как же меня мама оставит! Я узнала об этом и побежала к Хасину и стала его просить не оставлять меня. Мы столько с мамой пережили и никогда не расставались, я обещала помогать всем. Он сжалился, и мы поехали по нашей земле.
Я ехала в кабине с дядей Петей, я даже фамилию помню - Воробьёв. Ехали днем и ночью, останавливались на обед. У нас была походная кухня, большой котел, варили каши из концентратов, вкусно.
Доехали до Витебска. Он еще был не освобожден, были сильные бои, бомбили фашистские самолеты, страшно. И наши победили, Полоцк был освобожден не без нашей помощи! Да-да.
Наша часть поехала дальше, по дороге были разрушенные дома, трупы фашистов, наши солдатики тоже погибали.
Едем дальше! Ехали и ехали, день и ночь.
Военторг выезжал на передовую линию на автолавках. Товары были разные. На передовой линии в основном для солдат. Продавали почтовые открытки, карандаши, кремни для зажигалок, бритвенные принадлежности, спирт, это на передовой необходимо. Автолавку сопровождала продавец, а нашу Симу взяли помощницей, и поехала она, наша девочка. (Это был 43 год, Симочке было 14 лет, а мне - 9...) Внутри машины в кузове было маленькое окошечко, и можно разжечь теплушку, если холодно. Часто во время пути бомбили. Мы с мамой знали, что это опасно, и очень переживали за Симу. А, когда они возвращались, все были счастливы.
В части был материальный склад, много товаров, одежда, обувь - все для военных. Вот там я и работала, подбирала нужные товары, вкладывала в крафт-пакет, зашивала толстой иглой, наклеивала цену. Мне эта работа нравилась.
Осталась позади Белоруссия, доехали до Латвии, до Литвы. Помню, мы дольше остались в городе Шауляй. Военторг, после освобождения города, захватил трофей, очень толстеньких поросяточек 6 штук. Они сами по себе паслись в ячменном поле. Ну что же, теперь нужен пастух, а так как у меня есть опыт с коровами, меня назначили свинопасом. Я любила их пасти. Уходим утром в поле, засеянное злаками, все было брошено, не собиралось. Хрюши росли как на дрожках, порода у них необычная, они не крупные, на коротких толстеньких ножках и с курносыми пяточками. Хрюши со мной дружили, наедятся, придут ко мне и ложатся кружком возле меня. Так мы все дремали на солнышке.
Наша часть остановилась не в городе, а в ближнем хуторе. И вот дремали мы. Я проснулась, а свинок нет. Командир, майор Федоров, он у нас был новенький, строгий. Как я ему доложу что хрюшек потеряла? А что делать... Пошла к нему на доклад, мол, так и так. Он говорит, ищи, иначе посажу на «губу». Пошла на большак. Куда идти? Смотрю: на обочине копытца моих свинок. Пошла по следу и дошла до города Шауляй. На главной площади красивая церковь, по-литовски костёл, а там - мои свиньи прогуливаются. Увидели меня, захрюкали и побежали домой. Вот какая была свинская история.
Когда нам нужно было уезжать на новое место, то в грузовике, в котором я ехала с дядей Петей, на кузов наращивали высоко доски, чтобы хрюши не выскочили. Однажды одна свинья выпрыгнула и побежала под откос, некоторое время бежала, а потом упала и больше не встала.
Было страшно, когда мы въезжали в только что освобожденные селения, небольшие города: догорали дома, лежали на земле убитые, по дороге стояли виселицы.
Раз подъехали к красивому имению, там и остановились. Хозяев не было, всё брошено. Поле со зрелыми помидорами - ну всё красное! Эти помидорки были кстати к нашему столу.
Сима уехала с автолавкой на передовую линию, их солдаты очень приветливо встречали. На обратном пути на автолавку налетели фашистские самолеты, вернулись с оторванным углом в машине. Я представляю, как Симочке было страшно, но она была настоящий боец.
Жили мы в одном из домов этого имения. У нас в части был старший лейтенант Чечин, он был похож для меня на моего папу, мы дружили. С нами в доме жили женщины, вот в одну из них этот Чечин был влюблен, об этом все говорили. Однажды ночью он пришел к нам в дом. Мы уже спали. Стал эту женщину звать, чтобы она вышла на улицу, а она сказала, что никуда не пойдет. Так он стал стрелять в потолок из нагана! Вот страху натерпелись. Он ушел, а мы не могли заснуть. После этого истории я обходила стороной моего друга.
Над нашим Военторгом было ещё главное начальство. Помню, у этого начальника была круглая лысая голова. С ним приехал «сын полка» Володя Скопцов, он был старше меня на один год. Мы подружились и вместе пасли свинок, играли в прятки. Уезжая, Володя мне подарил гребешок расчесывать волосы. Они уехали, и мы никогда больше не встретились.
Не могу припомнить, какой был год. Но была осень, наверное, шёл 1944 к концу. Опять мы поехали по Литве, проехали Вильнюс, Клайпеду. Ехали, ехали и приехали в Восточную Пруссию - Германию. В пути были в основном ночью, фары включать нельзя, вражеские самолеты могли заметить и начать бомбить. Мне нравилось ехать ночью. Дядя Петя едет, а я дремлю. Он любил прикалывать мне на теплую безрукавку свои медали. Я была горда как герой. В Восточной Пруссии мужчин не было, были женщины и, когда они видели меня всю в медалях, то восклицали: «Зо кляйн киндер! Криг!»
Все чаще с гордостью говорили: «скоро кончится война!». Многих вольнонаемных стали увольнять по сокращению штатов, они уезжали домой, мы продержались зиму. Встретили новый 1945 год. И все ехали и ехали...
(Окончание следует)
