О «русской идее» говорят ныне многие и много, разумея под этим чаще всего ту или иную модель государственного развития, общественной жизни.
А и вся-то идея: жить по совести. А совесть наша, как ни крути, христианка.
«Идея» - слово, наверное, не русского происхождения. И, наверное, одного корня со словом «идеал». Идеал христианина - Христос. Он недостижим. И насколько наша неидеальная жизнь приблизится к идеалу - жизни по совести - зависит от того, насколько каждый из нас приблизится к этому Идеалу.
Да ведь разве ж только у русских совесть? Нет, она есть у всех. Но, видимо, если рассматривать нацию как личность, русские всё-таки если и не ближе всех к идеалу, то хоть в постоянном движении к нему.
Случилось мне побывать в Финляндии. И там мне сказали (финка сказала): «Вы такие настоящие». И - да, да! - именно в том значении, что: по совести, по совести живём. И это мне-то, в моём вопиющем несоответствии Идеалу, было сказано. И, значит, какая же на нас, русских, ответственность, если именно мы (вольно или невольно) заставляем вспомнить о совести...
Живём по сердцу, а не по правилам: отсюда и лучшие наши качества - доброта, незлопамятность, терпение, трудолюбие; но отсюда же и наше разгильдяйство, необязательность; отсюда и все наши крайности - или, например, Сергий Радонежский, или Стенька Разин.
Стоп. Начал с того, что совесть христианка, а пришёл к Стеньке - убийце и разбойнику? Ну да... К убийце, к разбойнику... Потому что ведь - по совести. Не себе же и не земные же богатства стяжал, а - «Я пришёл дать вам волю». Вот ведь что Шукшин в нём увидел - писатель, конечно же, советский, но, прежде всего, русский, а значит, христианский, а вернее, православный.
Это - жизнь по совести, по сердцу - в чём-то даже оправдывает и «безбожный» период нашей истории. Ну, взять хотя бы один из главных идеологических штампов советского периода - Павлик Морозов (из человека-то, из смерти его - штамп сделали). Как уж не издевались над ним, пользуясь безнаказанностью и вседозволенностью постперестроечные бессовестные (безбожные!) писаки и говоруны... А мальчик-то поступил по правде, по совести, потому что был воспитан так, и не только родителями, а всей жизнью его окружавшей. И за правду был убит... И если делалось что-то в те «безбожные» годы (а делалось многое - великая Держава из руин была поднята) по совести, а совесть - христианка, то, значит...
«Что же, и храмы взрывали по совести? Совесть-христианка, что ли, такое подсказывала?» - сам себя, ехидный, самого же себя (ну, какого? Ну, давай уж до конца, до донышка; ну - страдающего, посмейтесь кому охота, в самом себе страдающего) спрашиваю. А по-разному: кто-то и совесть потеряв взрывал, а кто-то и по совести, за «счастье народное» борясь... Только как ни взрывали храмы, как ни истребляли духовенство, а без Бога-то не жили. Где он, тот коммунизм? А храмы стоят, а свечи горят.
Но ведь крестилась Русь чуть больше тысячи лет назад, а характер народный всем бытием временным формируется. Сколько лет до крещения славяне, русские были язычниками? Что же я всё о христианстве-то?..
Да, были. Язычниками были. Но какое это было язычество, и какие это были язычники, если столь быстро (с исторической, разумеется, точки зрения) и всеобъемлюще, на огромных территориях, православие стало религией не только государственной верхушки, но вошло в быт, в кровь и пот русского человека? Да, конечно, все со школы помнят, что «Владимир крестил мечом», а кто-то там ещё и «огнём», были даже «языческие восстания», но, убеждён, если бы весь народ был против принятия православия, процесс этот (крещение) затянулся бы надолго и вылился бы в жесточайшую гражданскую войну.
Столкновения, наверняка и кровавые, были, но гражданской войны не было. Произошло чудо, известное всем - православие и русское язычество слились в русское православие. Языческих божков заменили православные святые. И слияние это ничуть не исказило Правды Христовой. Видимо, таков был характер (сформированный всей жизнью, бытом и, конечно же, языческой верой) русских людей, что ничего и не пришлось ломать в себе, не пришлось против совести идти, чтобы стать православными христианами...
Лично я не верю в подлинность так называемой «Влесовой книги», но когда читаю в ней: «Это беспокойная совесть наша причиной тому, что мы своими словами обличаем деяния наши. И так говорим воистину благое о роде нашем и не лжём! Ибо мы - русские!» - я знаю, что это написано русским и о русских. И, конечно, для язычника, совесть которого заставляет его обличать свои же поступки, для такого язычника принятие православия не стало коренной ломкой внутренней духовной жизни, хотя, конечно, в чём-то изменило жизнь внешнюю. Ну, изменило... А представьте-ка эту нашу внешнюю жизнь без храмов, без колокольного звона...
Слова Достоевского о том, что быть русским, значит, быть православным, можно ведь отнести и к тем до-православным русским язычникам, жившим по совести, по правде.
А быть православным (не только ведь русские - православные), значит, быть русским, что ли?.. В духовном плане - да. Быть православным, стать православным - быть русским, стать русским. Русский это не национальность, это образ жизни...
Вот и вся-то «русская идея» - жизнь по совести. А пути развития страны, политические, экономические; весь образ жизни нашей - должны из этой идеи вытекать. Ибо мы - русские.
P.S. Эта статья была опубликована в областной газете «Красный Север».
Один вологодский писатель упрекнул меня: «Как ты мог написать, что не веришь в подлинность «Велесовой книги», это же наша история и т.д.» Ну, вот так - не верю. Но, повторюсь, для меня и не важно подлинна она или нет - если тот текст, который мы имеем на сегодня (очень слабый, честно говоря), уже влияет на русскую культуру. Между прочим, в подлинность «Слова о полку Игореве» и сегодня не верят многие серьёзные учёные - ну и что?
Могут упрекнуть меня и с другого края - не слишком ли, мол, лояльное отношение к язычеству.
Язычество - это, действительно, наша история, от которой не уйдёшь, и не нужно уходить. Ныне нам, русским и православным, только и можно относиться к язычеству, как Гоголь писал в «Выбранных местах из переписки с друзьями» («Об Одиссее, переводимой Жуковским»): «Что может быть, например, уже сильней того упрёка, который раздаётся в душе, когда разглядишь, как древний человек, своими небольшими орудиями, со всем несовершенством своей религии, дозволявшей даже обманывать, мстить и прибегать к коварству для истребления врага, с своей непокорной, жестокой, несклонной к повиновению природой, с своими ничтожными законами, одним только простым исполнением обычаев старины и обрядов... дошёл до того, что приобрёл какую-то стройность и красоту поступков... и кажется, как бы действительно слышно в нём богоподобное происхождение человека? А мы, со всеми нашими огромными средствами и орудиями к совершенствованию, с опытом всех веков, с гибкой, переимчивой нашей природой, с религией, которая именно дана нам на то, чтобы сделать из нас святых и небесных людей, умели дойти до какого-то неряшества и неустройства, как внешнего, так и внутреннего, умели сделаться лоскутными, мелкими, опротивели до того друг другу, что не уважает никто никого».
Гоголь писал об «Одиссее», т. е. о древней Греции. Но и к своему русскому язычеству мы должны относиться так же - как к детству нашего народа, и светлому, и жестокому, и наивному. Воспринимать детство, как неизбежность. Но, оставаясь детьми в душе, умом и духом подниматься над язычеством. И, как в укор за своё несоответствие званию православного христианина - вспоминать своё «языческое детство».
