Алма-Атинские воспоминания

1 часть

2 часть

Родился я в Омске, в 1935 году. В семье нашей было 12 детей, но, несмотря на это, нас «раскулачили» - все отобрали и выбросили на улицу. Мои родители переехали в Кокчетавскую область, в город Щучинск (курорт Боровое). Перед войной в нашей местности была очень сильная гроза, которой убило несколько человек. Убило грозой и меня. Я помню только: сильный взрыв, блеск, удар и все исчезло.

Когда врачи дали справку, чтобы меня хоронить, папа стал молиться. Он очень почитал преподобного Серафима Саровского, и в молитве взывал к нему. Мама рассказывала: «Я воду грею, чтобы покойника обмыть, а папа молится. Слышу, он говорит: "Отче Серафиме, прошу тебя, умоли Господа, чтоб Он вернул его душу! А я буду молиться, чтобы этот сын мой стал священником!"» Вот, помолившись Господу, Матери Божией и преподобному Серафиму, отец подошел ко мне, взял сосуд с крещенской водой, налил воды в ложку, влил воду мне в рот. Налил вторую ложку, опять мне в рот вылил. И когда он вылил третью ложку, я открыл глаза.

После того, как я вернулся к жизни, отец долго молился, плакал, потом подошел к маме и сказал: «Ты береги его, следи за ним, потому что я умру. А он будет священником». И, действительно, когда началась война, папа умер. А мы продолжали жить в Боровом и все время ходили в церковь.

В этой церкви проходило мое детство. У нас служил батюшка, отец Михаил. Шла война, и отец Михаил очень часто служил панихиды о убиенных воинах. Помню его низкий голос: «...Помяни, Господи, убиенного Иоанна, убиенного Сергия, новопреставленного Матфея...» Долго имена перечислял, а сам кадил, кадил, его уже не видно в кадильном дыму, но он продолжал молиться, а женщины плакали. Потом отца Михаила спросили: «Батюшка, сегодня вы поминали новопреставленного Матфея. Неужели убили моего мужа?» - «Да, да, - отвечает, - я его сегодня поминал, он новопреставленный, убиенный». Вот такой был отец Михаил. Я стоял рядом с ним и думал: «Когда отец Михаил умрет, я тоже буду его поминать!»

Как-то однажды мама приходит из храма и говорит: «Отец Михаил умер». И вот, теперь всю жизнь его поминаю.

Помню, в 40-х годах в нашем доме жила монахиня Анастасия. У нас в Боровом несколько монахинь проживало из закрытых монастырей. Мама им помогала, кормила их. Они собирались по ночам, молились, потом пели духовные песнопения. Пела и матушка Анастасия. Помню, однажды она говорит мне: «Возьми Библию, поцелуй и открой». Я открыл. «Читай, что написано». Я читаю: «Ты иерей вовек по чину Мелхиседекову».[1] - «Вот видишь, каким ты будешь!» Потом она уехала в Караганду, к отцу Севастиану. Я встретил там матушку через несколько лет, когда был уже иподиаконом у митрополита Николая. Сейчас ее знают, как блаженную старицу Анастасию (Шевеленко).

Еще жила у нас в Боровом матушка Нина. О ней у меня тоже сохранилось воспоминание. В мае 1946 года, когда уже выпустили в поле скотину, поднялся ужасный ураган. Я хорошо помню, как матушка Нина набрала в блюдце крещенской воды, взяла кропильце, вышла во двор. Град, дождь, буря все рвет, деревья валит. Мать Нина помолилась: «Господи, помоги! Сколько горя может быть, сколько скотины может погибнуть! Помоги, Господи! Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь!». Покропила на четыре стороны, нас окропила. И тучи разошлись, ветер стих, солнце согрело землю. Мать Нина поблагодарила Бога, а я удивлялся: «Как же так? Закончила молитву, и буря утихла?!» Вот такие матушки жили в Боровом.

Когда война закончилась, я узнал владыку Николая. Он приехал в церковь нашу, в Щучинск, как правящий Архиерей. С ним были отец Анатолий Синицын, протодиакон Михаил Попенко и иподиаконы. Владыка служил, а я подавал кадило в алтаре. Как прошла служба, я не помню, для меня главное было, чтобы кадило не потухло. И Владыке понравилось, что кадило всегда горело. Когда митрополит Николай уезжал, он сказал мне: «Юрочка, приезжай к нам, в Алма-Ату. Иподиаконом будешь. А потом, Бог даст, будешь Ему служить!»

Владыка уехал, я сказал о его приглашении маме, но у нас не было денег, чтобы доехать из Борового в Алма-Ату.

Прошло года два, к нам домой приходит батюшка, служивший в Боровом, и говорит: «Отец Анатолий Синицын[2] выслал деньги, и сказал: "Там Юра есть, мальчишка, который прислуживал в алтаре, пусть он приезжает в Алма-Ату"». Тогда я поехал, нашел Никольский собор, нашел отца Анатолия. И стал жить при храме, в священнической комнате, которая находилась в цокольном этаже собора, рядом с нижним храмом Успения Божией Матери.

Митрополит Николай посвятил меня в сан иподиакона, и вместе с другим иподиаконом, Серафимом, я прислуживал ему. Встречал его и провожал со службы, вместе с ним ездил на богослужения в другие храмы епархии. Владыка относился ко мне с отеческой любовью. Лучшего отношения к себе я никогда ни от кого не видел. Он сразу вошел в мою душу.

Однажды Владыка спрашивает меня:

- Юра, куда ты ходишь вечерами?

- В кино, - отвечаю, - хожу.

- Нет, ты в оперный театр ходи.

- Владыка, как я пойду в театр? У меня есть только рубашка и брюки, а в театр нужен костюм.

- Вот тебе денежка, купи себе костюм. А когда в театре будет хорошая постановка, пойди, послушай, как поют, какие голоса.

И несколько раз я ходил в Алма-Ате в оперный театр. Но мне трудно давалось церковное чтение и пение, я очень расстраивался, однажды не выдержал и сказал Владыке:

- Владыка, я петь не умею, читаю плохо. Наверное, ничего у меня не выйдет. Благословите, я уеду домой.

- Да, да, сыночек, езжай с Богом.

Благословил, дал мне денег на дорогу, я уехал в Боровое. Но в Алма-Ате у меня оставалась невеста, Евдокия, она была духовной дочерью настоятеля Никольского собора архимандрита Исаакия (Виноградова). Вскоре Евдокия приехала ко мне в Боровое, отец Исаакий благословил наш брак, и мы повенчались.

С отцом Исаакием мы поддерживали отношения, он писал нам письма, давал советы. У меня сохранилась икона, где на обратной стороне надпись отца Исаакия: «Дорогому Юрочке благословение Божие на семейную жизнь». Осенью, мы снова получаем письмо от отца Исаакия, в котором он пишет: «Я, Юрочка, болею "...седмьдесят лет, аще же в силах, осьмдесят лет, и множае их труд и болезнь...".[3] А в твоей жизни будет приятное событие. Твоя супруга, Дусенька, на день своего Ангела тебе подарок принесет. Дочку Антонину!»[4] Я думаю: «Как так? Мы ничего не знаем, а батюшка пишет: дочка будет, Антонина?» Я, признаться, тогда не поверил. Но прошло время, наступила весна, и с 13-е на 14-е марта супруга родила дочь. Как назвать? Я говорю: «Отец Исаакий уже назвал. Антонина».

Супруга моя закончила Горно-металлургический техникум, ей дали направление в Восточно-Казахстанскую область, в город Зыряновск, на шахту. Я уехал вместе с ней, тоже устроился работать на шахту проходчиком. Нам выделили квартиру, назначили хорошую зарплату, мы всем обеспечены, во всем у нас достаток. Год проработали, поехали в Алма-Ату похвалиться, что мы работаем, живем хорошо, все у нас есть. Такое было внутреннее состояние, не духовное.

Шел Великий пост, мы пришли домой к митрополиту Николаю, матушка Вера доложила, Владыка пригасил нас войти. Мы вошли, вышел и Владыка. Одет он был в скромный подрясничек, сам такой светлый. Лицо у него ясное, будто девичье, на лице, как свет какой-то играет. Такой прекрасный, благодатный Старец! Подошли под благословение, он обнял, поцеловал: «Как хорошо, что вы пришли! Давайте, я вас угощу». Митрополит ставит на стол тарелки с супом, хлебушек положил, чай приносит... Я смотрю на него, но до меня не доходит, что Митрополит за нами ухаживает!

Мы сидим, разговариваем, Владыка спрашивает:

- Ну, как вы живете?

- Все у нас хорошо, ни в чем не нуждаемся.

- А церковь в городе есть?

- Нет.

- А как же вы живете без церкви?

- Да у нас магазин есть, у нас гастроном есть.

- А в клуб ходите?

- Нет, в клуб не ходим.

Такие вопросы Владыка задает, а мы рассказываем, хвалимся, всем довольны. Он все выслушал и благословил нас идти домой. Сам пошел провожать, вышел во двор. Подошел к калитке, сам ее открывает. Мы уже со двора вышли на улицу, прощаемся... и тут Владыка положил свою руку мне на плечо, и сказал: «Юра! А ты от Церкви не уйдешь!» И - молния! Свет, какого я в жизни никогда не видел! Только через много лет, когда монашество принимал, видел этот свет. И все. Как Владыка ушел - не помню, я был поражен этим светом.

Приехали в Зыряновск, все у нас хорошо: там и масло сливочное можно купить, и консервы мясные, дома - полная чаша. Подходит воскресенье, надо в церковь идти, а церкви нет. Я открываю шкаф, где у нас иконы стояли, и вспоминаю свет, что видел при прощании с Владыкой. Снова меня тот свет пронизывает, я начинаю плакать. До такой степени мне стало невмоготу! «Господи! - говорю, - ну как так можно жить!? Как можно жить без церкви, без молитвы!? А я живу, и к этому привыкаю! Ничего для Тебя не делаю, а время уходит!» И до такой степени мне стала невыносима наша сытая, бесцельная, бессмысленная жизнь! Нет церкви - и ничто не радует!

Я говорю супруге: «Давай, уедем отсюда?» - «Как?! Ты что, смеешься?! Нам квартиру дали, мне надо отрабатывать!»

Я раз сказал, два сказал, а потом пришло время, говорю: «Больше я не выдержу. Давай, уедем».

Ну, и все. Мы отдали квартиру, собрали чемоданы, взяли дочку и уехали в Алма-Ату (там еще были живы родители моей жены). Я пошел в Никольский собор. Владыка Николай к тому времени уже умер, но в соборе еще был архимандрит Исаакий, который очень обрадовался нашему приезду. Служил на Алма-Атинской кафедре архиепископ Алексий (Сергеев), который взял меня иподиаконом. Снова жизнь для меня обрела смысл, наполнилась радостью.

Шло время, я стал диаконом, затем протодиаконом, а уже в начале 60-х годов митрополит Алма-Атинский и Казахстанский Иосиф рукоположил меня во иерея. Это было время хрущевских гонений. Я стал испытывать притеснения со стороны властей, меня заставляли отречься от Церкви. И тогда владыка Иосиф дал мне благословение уехать из Алма-Аты в Калинин, к архиепископу Иннокентию (Леоферову), служившему прежде на Алма-Атинской кафедре. С тех пор я покинул Алма-Ату, где прослужил с 1957-го по 1963-й год.

Переехав в город Калинин, я был назначен настоятелем храма Макария Калязинского. Вскоре я серьезно заболел. Стало отказывать сердце. Меня обследовали лучшие московские профессора, назначили курс лечения, но здоровье мое не улучшалось. Однажды, когда мне было особенно тяжело, решил поехать в Алма-Ату, на могилу митрополита Николая. Приехав в Алма-Ату, сразу пошел на улицу Ташкентскую, на кладбище. Иду, а сердце давит, давит.

Когда я подошел к могиле, то почувствовал присутствие самого Владыки. Рядом никого не было, я опустился на колени и заговорил с ним, как с живым: «Владыко святый, прости меня! Я приехал к тебе просить помощи. Сейчас я служу далеко, но всегда тебя помню, Владыка! Помню, как был рядом с тобой, как ты со мной разговаривал, как я расчесывал тебе волосы, и ты, Владыка, всегда меня нежно Юрочкой называл! Прости меня, помолись обо мне Богу!» Рассказал, наплакался вдоволь, поцеловал крест. Встал - у меня ничего не болит, нигде не давит. Я почувствовал себя здоровым.

И что знаменательно, когда я вернулся из Алма-Аты в Калинин, в первую же ночь увидел сон. Явно-явно вижу, как захожу в свой храм, открываются Царские врата, и в них, опираясь на посох, стоит митрополит Николай. Я упал перед ним на колени, а он говорит: «Сколько путей ко спасению!» (У него такой красивый баритон!) И начинает перечислять: «Смирение, кротость, молитва, воздержание, целомудрие - все это надо сочетать. Спасаться самому, и с тобой спасется твоя паства...» И я проснулся. Так довелось уже после смерти слышать Владыку и общаться с ним, как с живым.

Что особенно памятно мне после нескольких лет общения с митрополитом Николаем? Его службы. Это - неземная красота! Когда Владыка служил, возникало ощущение, будто находишься в каком-то монастыре: все благоговейно, спокойно, ровно. Везде поклоны, на все благословение. Владыка очень любил молиться в Никольском соборе. В Успенском приделе он редко служил, а всегда в верхнем храме. Он ввел традицию читать акафисты Святителю Николаю, Великомученице Варваре, Великомученику и целителю Пантелеимону. Всегда со слезами им молился, а когда читал молитву этим святым, становился на колени.

Когда Владыка служил Пасхальную службу, богослужение проходило, как одно мгновение. Это было такое торжество, будто мы оставили землю, пришли на небо и там прославляем Воскресшего Христа! Все поет, все цветет, все радуются! Владыка со всеми целуется, всех обнимает, всех благословляет: «Христос Воскресе!»

Еще что особенно мне нравилось - это проповеди Владыки. Вот, служба вечерняя кончилась, он спускается с амвона, мы его ведем, подходим к выходу из храма. Владыка ничего не говорит, уставший, слабый. Но вот, мантию снял, на посох облокотился... «Мои дорогие! Я вас не покормил, слова вам не сказал!» И начинает говорить, о том, какое завтра будет читаться Евангелие на Литургии. Говорит спокойно, в храме - тишина - никто слова не проронит, ни одного звука не слышно. Голос у него такой красивый. Будто родной отец говорит, будто самый близкий, дорогой человек. Он говорит, народ плачет... А я, помню, смотрю на Владыку и думаю: «Хоть бы он не умолкал, хоть бы дольше говорил проповедь!» Хотелось слушать его и слушать. И все люди от простых его слов в какое-то восхищение приходили, в такое состояние, что задыхались от восторга. Почему так происходило? Потому что у митрополита Николая было большое сердце. Он много скорбел, много страдал, много пережил.

Вот, Владыка слово закончил, всех благословил, выходит из храма, а в Никольском соборе восемнадцать ступеней, и на всех ступенях с обеих сторон нищие стоят. Владыка идет и оделяет их - кому рубль даст, кому три рубля. А к кому подойдет, положит руку на голову и скажет: «Иди, работай. Тебе Бог работу пошлет, работай». Потом этот человек приходит: «Владыка, мне работу дали!»

А сколько раз, я помню - выйдет на амвон: «Споемте все! Под Твою милость...», или «Свят Господь Бог наш... » И весь народ поет, все плачут, и с этим пением Владыка уходит.

В Никольском соборе служил отец Даниил. Батюшка этот был слепым. Помню, мы, иподиаконы, всегда старались подойти к отцу Даниилу, взять благословение. Он перекрестит, руку на голову положит, что-то доброе скажет. Бывало, на исповеди он выслушает человека, а потом скажет: «А вот этот грех ты забыл сказать».

Однажды после службы народ подходил к отцу Даниилу под благословение, и в это время в собор приехал владыка Николай. Вместе с народом он тоже пошел под благословение к отцу Даниилу, а нам, иподиаконам, жестом показывает, чтобы мы молчали. Подходит, руки сложил, отец Даниил только взял его за руки: «Владыко святый! Что ж ты ко мне подходишь? Я ж такой грешный!» Владыка обнимает его, целует. А отец Даниил стоит на амвоне, плачет: «Господи! Да помоги ж Ты ему! Да спаси ж Ты его! Да утешь Ты его, Господи!»

Еще в Алма-Ате при митрополите Николае, в Покровском молитвенном доме служил отец Евстафий. Он тоже, как и Владыка, долгие годы провел в тюрьме. Я помню, как к нему ни зайдешь, он всегда молится, и при этом радио играет: «Алма-Ата сойлептурмыз...»[5]. Я спрашиваю: «Отец Евстафий, вы молитесь, а радио вам не мешает?» - «Радио? Да разве я о радио думаю? Я думаю только о том, что читаю».

Знал я еще по Алма-Ате отца Андрея. До принятия священного сана он был летчиком-испытателем, затем на гражданских самолетах летал. Однажды в самолет, которым он управлял, садится митрополит Николай. Благословляет всех, а летчик возмущается: «Только попиков на борту не хватало!» А Владыка и его благословил, и ответил: «Когда сядешь сегодня в болото, тогда узнаешь, что за «попики» с тобой летят!» И отец Андрей (бывший летчик) сам мне рассказывал: «Я выполняю полет и чувствую, что самолет выходит из строя, начинать теряет высоту! Смотрю на землю: хоть бы ровное место увидеть! Хоть бы болотце какое попалось! Посадил самолет в болото и первым долгом выскочил из кабины, встал на колени перед "попиком": "Простите, я знаю, что Вы - Божий человек! Простите! "»

Этот летчик после происшедшего несколько раз приходил к митрополиту Николаю домой, потом стал ходить в церковь, потом начал часы в церкви читать, Шестопсалмие. А потом его рукоположили в священный сан, и стал он батюшкой - отцом Андреем. Служил в городе Щучинске (курорт Боровое). Выстроил храм в честь Архистратига Божия Михаила, покровителя Небесных Сил бесплотных.

Еще при жизни митрополита Николая было понятно, что Владыка - святой. Для него ничего сложного не существовало. Он никогда не расстраивался. Владыка воплощал только одну сторону бытия: благодатную, святую, прекрасную. И находиться рядом с ним было светло и прекрасно.

Иеромонах Иоанн (Хорунжий), г. Москва

* * *