Смотрю на фотографию двадцатилетней давности... Оптина Пустынь, 1990-й год, общий снимок братии монастыря. И тех уж нет, и эти все далече... Едва ли не половина запечатлённых на фотографии - не только вне монастыря, но и вне монашества. Итог промежуточный, но сам по себе весьма печальный, - один из самых почитаемых духовников нашей Церкви архимандрит Иоанн (Крестьянкин) неоднократно напоминал в своих письмах, что, согласно церковным канонам, сознательно изменившие монашеским обетам и не покаявшиеся - приравниваются к самоубийцам и лишаются, между прочим, христианского погребения.
Всё очень серьёзно. Конечно, если серьёзно воспринимать дело спасения своей души. Воспринимать как главное, а, скорее, - единственное дело жизни. Оно таковым и является и уже по одной простой причине: 70-80 (а часто и того меньше) лет и вечность - величины несопоставимые. Не всегда понимание этого приходит сразу. Но даже если приходит, его кажущееся наличие при недостатке смирения, твёрдости и рассудительности нередко подталкивает на стези, оборачивающиеся впоследствии жизненным тупиком. А иногда и трагедией. Если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится? (1Пет. 4:18). И это не «страшилка», а слова Священного Писания, между прочим, парадоксальным образом не противоречащие другим - всякий, кто призовёт имя Господне, спасётся (Рим. 10:13)...
Всякое дело, в том числе и главное, приобретает свои специфические особенности в зависимости от времени, в котором оно совершается. Тогда - в середине восьмидесятых - многим молодым неофитам казалось, что кроме как в монастырь и идти-то некуда. Иные разумные альтернативы только начинающей трансформироваться советской действительности ещё отчётливо не обретались; и благо, если новоиспечённым ревнителям хватало ума обратиться за советом - как жить - к здравствующим ещё старцам. К тому же о. Иоанну, например. Обращались не всегда. Ну, а монастыри открывались будто «по разнарядке», росли и ширились, изначально наполняясь насельниками, как многим тогда казалось, не случайными. Люди, сгруппировавшиеся вокруг возродившегося в 1983-м году Данилова монастыря, братия Оптиной Пустыни, других вновь открывшихся обителей в значительной своей части - молодёжь с высшим образованием. Публика искренняя, но несколько диссидентствующая. Иными словами - недовольная. По привычке склонная, скорее, навязывать своё мнение и наставлять, нежели учиться и смиряться. И это при том, что главный учитель - сама жизнь, с капризами обучающихся сообразующаяся мало, всё ставила и ставит по своим местам. Процесс небезболезненный, как известно...
Отсюда они - инвалиды духовной войны... Вернее, мы, ибо, кто без греха? Духовные недуги современного человека, менее всего склонного любить, смиряться и терпеть чужие немощи, распространяются, увы, и на считающих себя православными христианами. Наглядных свидетельств тому более чем достаточно. Стоит только почитать почти любые комментарии любых статей на любых православных сайтах, чтобы легко в этом убедиться...
Монашествующие, впрочем, - контингент особый - некая квинтэссенция христианства. Бог в жизни монаха участвует наглядно, ещё и потому, что тот сам затеял с Ним прямой и публичный диалог. Надо полагать, в здравом уме пообещав однажды послушание, нестяжание, целомудрие... Кто-то пообещал и исполнил, а кто-то - благополучно забыл или не предал обещанному должного значения - грань между «спастись» и «погибнуть» бывает и тонкой...
Если оглянуться вокруг, это множественно подтвердят истории непридуманные... Знакомый иеродьякон - молодой и ревностный - со временем превратившись в архимандрита с деньгами, властью и мирскими связями, видимо основательно расслабившись, женился... Его пример - другим наука... Вполне конкретный «другой» в схожей ситуации всё-таки молился и, как вскоре выяснилось, не напрасно. Таинственная дама, на большом джипе спешащая окончательно вызволить «несчастного батюшку» из опостылевшей ему обители, при подъезде к монастырю попала в аварию...
Речь, однако, не только о специфических особенностях иноческих искушений. Разница между обетами монашескими и теми, что даются при крещении, хоть и существенная, но не принципиальная. Напротив, имеет место принципиальное тождество: требование неоскудения внутренней воли. Важно, чтобы и при совершении Таинства Крещения, обещаясь отрицаться сатаны и соединяться со Христом, люди поступали ответственно. К сожалению, практика современной церковной жизни свидетельствует об обратном: пожелания священника и приходящих к нему креститься (родителей, крёстных, самих взрослых крещаемых) чаще значительно разнятся, нежели совпадают.
Лет тридцать тому назад креститься - означало совершить поступок неординарный и даже опасный; теперь - соблюсти формальность. Ну а формализм - расхолаживает. И уже «духовных инвалидов» почти не видно... «Христиане», которым, по сути, до Христа и дела нет, капитулируют сразу; врагу не противореча, и не «заморачиваясь» тем, что в философии называется «моральными сущностями».
Впрочем, у людей воцерковлённых, как правило, эти сущности продолжают оставаться основополагающей составляющей жизни. Таковых подстерегают опасности иного рода. Одна из них - подмена борьбы с врагом хоть и невидимым, но реальным, с тем самым, кто ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить (1Пет. 5:8), искусственно выстроенной внутренней междоусобицей. Человек пассионарный, если поищет, - всегда найдёт стан, где обретается враг видимый, ибо даже имитация жизни требует своего «адреналина». Подлинная же церковная жизнь уходит; трансформируется где-то в виртуальном пространстве, вернее теряет себя в нём, превращаясь в бесконечные выяснения отношений «практикующих» субъектов, унылую перепалку «миссиофилов» с «миссиофобами», в беспросветную скуку... При этом множащиеся внешние впечатления тоску и скуку не рассеивают, а только усугубляют.
Все это касается, в том числе, и жизни монастырской. Даже при счастливом приближении к Богу можно впасть в стыдную мелочную суетность, а через неё в «окамененное бесчувствие». Врачуется оно, как известно, терпением и молитвой - азы духовной жизни, которые на практике, почему-то, легко забываются.
Жизнь сама о них напоминает. Стеснёнными обстоятельствами, например, которые в монастырях, нередко, создаются искусственно. Причём с вполне определённой целью - «выдавить», «изжить» из себя «ветхого человека». Того самого, которому сопребывание со Христом невыносимо. Кто хочет - изживает, кто не хочет - остаётся «ветхим». Христианин - существо свободное и, опять же, если захочет, - счастливое. Хотя бы потому, что, будучи даже поломанным жизнью «духовным инвалидом», можно обратиться к своему Богу и исцелиться от, казалось бы, неизлечимых ран.
На последнем московском епархиальном собрании Святейший Патриарх заметил, между прочим, что желающих посвятить себя жизни иноческой в последние годы стало меньше. Трудно сказать, хорошо это или плохо. Теперь, во всяком случае, такой выбор может быть более осознанным. Он уже - не следствие былой эйфории от одной возможности его осуществить, показав тем самым «фигу» опостылевшей советской действительности. Опыт показывает, что на одном отрицании прошлого новую жизнь не построишь. И вопросы, приходящие на монастырский сайт, типа: «у меня несчастная любовь, что нужно сделать, чтобы стать монахом» (чаще - монахиней), - тоже ничего, кроме грустной улыбки не вызывают. В монастырь от жизни не убегают - в нём её строят. И любви и терпения при этом требуется не меньше, чем в миру, причём в условиях, которые, скорее, исключение, нежели правило. Оказывается, любой другой повод для прихода в иноческую обитель, кроме искреннего стремления всего себя посвятить служению Богу, рано или поздно оборачивается жизненным крахом, превращая монаха в карикатуру на самого себя.
Опять же, речь не только о внутренних сугубо монастырских сложностях - так или иначе, но они касаются всей церковной жизни. Они есть, и на вопрос - соответствует ли термин «духовное возрождение» тому, что произошло в Церкви в последнее двадцатилетие на самом деле, - похоже, однозначного ответа не обретается. Внешнего лоска, действительно, стало больше, но ушли последние старцы-исповедники, а значит - стало меньше жизни. Не случайно известный священник, протоиерей Дмитрий Дудко, прошедший и сталинские лагеря и брежневскую тюрьму, уже на закате своей жизни в двухтысячные годы говорил, что придти к Богу и жить с Ним теперь - трудней, чем во времена его молодости и даже ещё совсем недавно. Время сейчас - не детское. Ушли куда-то наивная искренность, искренняя наивность. Больше стало цинизма, неотъемлемое свойство которого, - разрушать всё, чего он касается...
И, тем не менее, заповедь апостола Павла - всегда радуйтесь (1Фес. 5:16) - обращена не только к его современникам. Она исполнима всегда, как следствие исполнения другой, близкой ей, - непрестанно молитесь (1Фес. 5:16). Всегда находится иная, противоположная мрачной, сторона жизни. Трудности превращаются в приобретение, если использовать их преодоление как средство приближения к Богу. И во времена апостасии - массового отступления от Бога - находятся люди, уверенно шествующие в противоположном направлении. Достаточно войти в храм, увидеть в нём молодые лица, чтобы понять, сколь благ Господь... Желающие жить в гармонии со своей совестью всегда будут жить с ней в гармонии. По большому счёту, им не так уж и важно: в какое время они живут, и кто теперь «громоздится на мавзолее» - товарищ Хрущёв или господин Ельцин...
Снова всматриваюсь в знакомые лица на уже поблекшей фотографии... Пусть и инвалиды, но всё-таки живые... Люди, которым хватило решимости обратить к Богу жизнь во всех своих проявлениях, сделать её осмысленно-целенаправленной. Достаточно ли этого для спасения? Наверное, да, если не растерять верные смыслы не только на ухабистых стезях, ведущих к Храму, но и в нём самом... Вернуть, если они были утеряны...
